— Не боись, Томас, сегодня ночевать будем у очага. И скоро, — весело потрепал его по плечу Святослав.

Томас сердито фыркнул. Да уж, с него, лося, станется после такого перегона — усталости ни в одном глазу! А тут руки-ноги отваливаются. И кто это придумал, что мчаться на лошадях по полям и лесам, пригибаясь и уворачиваясь от нависающих веток, перескакивая через лесные ручьи и овраги, — развлечение? Худшего наказания не придумаешь. Да еще эти их представления о расстоянии…

По земле Рус отряд ехал уже почти две недели. В цивилизованных землях за это время они проехали бы пару стран и не менее двух дюжин городов и деревень. А тут… И дорог как таковых тоже не было. Когда он спросил об этом у Святослава, тот усмехнулся:

— У нас дороги — реки. У нас купцы на лодьях ходят. По всей нашей земле и из варяг в греки… А так же в китайску землю и по морю студеному в города ганзейские. А сюда только коробейники добираются. Да мужи княжьи со дружиною. А им дороги без надобности. Здесь — нашей земли самая украина…

Оптимистическое заявление спутника не слишком успокоило Томаса… Однако слова варвара подтвердились буквально через несколько минут. Всадники выехали наконец на лесную опушку, и впереди, буквально в сотне шагов, весело засверкали огоньками в окнах две дюжины изб.

— Ну вот и добрались, — довольно хмыкнул Святослав и, повернувшись к эльфу, спросил: — Как думаешь, Илувар, Ждан уже наварил свежего медку?

Эльф добродушно усмехнулся и кивнул.

Избы оказались необычайно просторными. Томас лишь удивленно качал головой. Они были едва ли не больше, чем дом его отца в Остершире, а ведь тот дом считался в городке одним из самых больших и бот атых, отец ведь был не из последних граждан… А тут простой крестьянин. Правда, дом его отца был каменным, а этот был сложен из огромных, в два обхвата, дубовых бревен. Но дуб всегда считался дорогим деревом, коим позволительно пользоваться только очень обеспеченным людям. Да и по внутреннему обустройству подворье было куда как богаче тех, что видел Томас, пару раз оказавшись в крестьянских дворах у себя на родине. Под домом располагалась обширная подклеть, а в жилую часть вела крепкая дубовая же лестница. Пол, соответственно, также был из толстых дубовых плах, а не земляной. Посреди широкой горницы, в которой сейчас хлопотало не меньше полудюжины женщин и девиц, под радостный рев хозяина накрывая стол дорогим гостям, возвышалась украшенная изразцами каменка. А к задней стене дома примыкала обширная, лошадей на десяток, конюшня. Томас, спустившийся на двор подышать и оглядеться, прикоснулся к стене и уважительно покачал головой. Конюшня также была выстроена из дуба. Да уж, живут же эти руссы!.. А в следующее мгновение он задохнулся от изумления. На стене конюшни висела упряжь — тоже вполне добротная, из искусно выделанной кожи. Но не она привлекла внимание Томаса, а то, на чем она висела! Это был… рог единорога!

Томас несколько мгновений пялился на это немыслимое чудо, виденное им допрежь лишь на рисунках старинных трактатов, а затем судорожно сглотнул и воровато оглянулся. Перед ним на стене висело целое состояние! Он слышал, что королевский аптекарь сэр Сибелиус заплатил за наперсток порошка, сделанного из рога единорога, четыре фунта золота! А тут целый нетронутый рог… ну, почти нетронутый. Томас дрожащими пальцами приподнял упряжь — точно, на верхней стороне этой немыслимой драгоценности она вытерла полосу, — а затем закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Этого не могло быть. Это просто что-то похожее… ну коровы у них с похожими рогами, например…

— Томас, иди в избу, хозяин за стол зовет, — послышался от крыльца довольный бас варвара.

Увидев стол, Томас судорожно сглотнул. Да не могло быть такого стола у простого крестьянина, к которому нежданно-негаданно нагрянули многочисленные гости! Крестьяне живут скудно, впроголодь, и перед самым новым урожаем вообще зачастую едят прошлогоднюю солому с крыши. Он знал это совершенно точно… Но глаза между тем видели совершенно иное. Стол буквально ломился от яств. Тут были грибы — соленые и маринованные, капуста в разных видах, холодная копченая оленина (это же королевское мясо — неужели здесь сервам разрешают охотиться на оленей?), кабанятина, жареные тетерева, мед, туеса с брусникой, миски с репой, вареной и пареной, и еще много все разного, от которого разбегались глаза. И здоровенные братины с хмельными медами…

Чуть позже, после пары добрых глотков хмельных медов, сразу же прогнавших усталость из мышц и тревогу из души, Томас наклонился к товарищу и прошептал:

— Святослав, а можно спросить у хозяина, на чем висит упряжь там, на конюшне?

Варвар окинул его недоуменным взглядом, причину которого Томас прекрасно понимал: уж очень неуместным был такой вопрос здесь, за обильным и дружеским столом. Но затем добродушно ухмыльнулся и зычно прорычал:

— Ждан, тут вот мой заморский друг интересуется — на чем это у тебя на конюшне упряжь висит?

— Энто-то? Дык ить единорог тут сдуру в медвежью яму угодил. У меня тут медведя повадились колоды пчелиные зорить. Вот и пришлось им засаду приготовить… А он и угоди. И преставился, прости господи. Такая жалость… Ну и пришлось его разделать. Шкуру кожевнику в город продали, а рог я в столб вбил. Упряжь вешать. — Тут хозяин окинул Томаса добродушным взглядом. — А никак он ему понравился? Так пусть берет. Дарю!

Томас прямо задохнулся от нахлынувших на него чувств. А крестьянин между тем продолжил:

— А чего? Вещица, конечно, не шибко часто встречающаяся, но и, сам знаешь, редкостью ее тож не назовешь. Единороги, они ведь твари глупые — то медведь задерет, то волк, а то сами в бурелом забредут, где и сгинут. У нас почитай в каждом дворе этого добра навалом.

— То есть, — чувствуя себя слегка пришибленным, осторожно произнес Томас, — у вас в лесах водятся единороги?

— Да чего у нас тут только не водится, — махнул рукой хозяин. — Единороги — это еще одни из самых безобидных. Да и польза от них имеется. Там, где они живут, в лесу все в рост прет — только держись. И малинники богатые, и бруснику хоть косой коси, а уж деревья!.. В прошлом годе еще веточка была, меж травы еле видная, а ныне глянь — уже деревце в руку толщиной… Но иногда такие твари встречаются, что только держись!

— И?

— А ничего, — пожал плечами хозяин, — перекрестишься, упрешь тыльник рогатины в землю, подопрешь его сапогом и… От доброй рогатины и божьей молитвы ни одной твари спасения нет. Проверено…

— А разве… — вкрадчиво начал Томас, у которого перед глазами замелькали золотые горы и алмазные россыпи, обрушивающиеся на главу торгового дома, занимающегося эксклюзивной торговлей рогами единорогов, — вы на единорогов не охотитесь?

— Да что ж ты такое говоришь-то? — осерчал хозяин. — Разве ж можно на такую животину руку подымать? От нее ж земле польза великая! И от ее вида глаз радуется и сердце трепыхается, будто птичка. Да ежели бы' и нашлась в округе такая тварь — мы бы ее сами укоротили. Даже князю жалится бы не пошли, что его строгий указ нарушается!

Томас вежливо кивнул, чувствуя, как золотые горы и алмазные россыпи меркнут и уплывают легким туманом. Ну… не получилось, бывает. Однако утром, перед отъездом, успел забежать в еще несколько дворов и выпросил еще два рога единорога, кои заботливо завернул в полотно и упрятал на самое дно дорожного мешка, рядом с кошелем, в котором хранился непонятный кубок…

Следующие полторы недели они ехали уже более обжитыми местами. Томас придирчиво рассматривал деревни, небольшие городки, окруженные деревянными крепостными стенами, и удивлялся тому, насколько богато жил здешний люд. Основным строительным материалом было дерево. Но какого же искусства достигли местные мастера в его использовании! Не встречалось дома, который не был бы украшен искусной резьбой, крыша которого не завершалась бы затейливым коньком. Улицы во всех городках, даже самых маленьких, тоже были сплошь замощены деревом — где бревнами, а где стругаными деревянными плахами. Томас вспоминал родной Остершир, где мощеной была только центральная площадь, а остальные улицы из-за частых английских дождей напоминали болото. И чтобы дойти до дома, скажем, тетушки Селин, надо было все время одеваться так, будто собираешься в соседний Йоркшир, да и то, приходя, частенько приходилось стягивать башмаки и ставить их на каминную полку, чтобы перед дорогой домой они успели хоть немного подсохнуть…

Да и сами городки… Здесь у некоторых жителей были свои огороды и личные бани. Не то что в цивилизованных землях, где даже самые богатые горожане не всегда имели конюшни. Уж слишком дорогой была земля внутри узкого кольца каменных стен. И дома там стояли вплотную друг к другу, узкие, но длинные. Как гробы. Так что в комнатах нередко можно было, вытянув руки, положить ладони на обе стены одновременно. Кухни, из-за опасности пожара, располагались на самом верхнем этаже, а отходы, как и остальные нечистоты, было принято выливать из окон. Даже в сухой день прохожий запросто мог попасть под выплеснутое в окно содержимое ночного горшка или помойного ведра Ну и, соответственно, запахи, как без этого… Здешние же городки пахли вкусно — звонким деревом, свежим хлебом и чистым, здоровым телом. Ибо местные жители мылись часто и с удовольствием. В отличие от жителей стран, кои считались цивилизованными, — там человек омывал все тело трижды за всю свою жизнь: при рождении, крещении и после смерти…

К исходу июля отряд вышел к реке. Да-а… такой реки Томас еще не видывал! Она была настолько широка, что противоположный берег терялся в утренней дымке, отчего река казалась морем.

Некоторое время Томас молча сидел на коне, зачарованный открывшимся видом, а затем ему в голову пришла дикая мысль, заставившая всполошено повернуться к варвару.

— Святослав, а эту реку мы тоже будем переплывать за лошадьми?

— Днепр-то? — усмехнулся русс — Нет, Днепр мы переплывать не будем. Будем караван ждать. Разведем костер и выставим знак.

— Какой знак? — уточнил Томас.

— Княжий.

— И что?

Святослав покачал головой, удивляясь его непонятливости.

— Купец мимо поплывет — знак увидит и к берегу пристанет.

— Зачем?

— Так знак же…

— Какой?

— Княжий.

Томас озадаченно потерся щекой о плечо.

— И что?

Святослав тяжело вздохнул. Ох уж эти немцы и всякие франки с англичанами — вроде ученые, а очевидных вещей не понимают…

— Ну разве купец может княжий знак пропустить? Ему ж в этой земле потом никакой торговли не будет.

Томас непонятливо моргнул.

— То есть, увидя знак, каждый купец обязательно должен пристать?

— Ну да…

— И поинтересоваться, что хочет князь?

— Княжий муж, — поправил его Святослав. — То есть тот, кто княжеским доверием облечен.

— И что?

— И исполнить его повеление.

Томас вновь озадаченно потерся щекой о плечо.

— А если тот, скажем, повелит отдать ему весь товар?

Святослав задумался.

— Ну… такого не припомню, а вот как-то воевода Чигирин повелел одному бухарину весь товар на берег выгрузить, а на лодьи его дружину загрузить и полным ходом двигать обратно вниз. Так тот и слова не сказал. Все исполнил.

Томас содрогнулся, представив, какие убытки понес тот купец. Да уж… земля беспредела! Не то, что в цивилизованных…

— А князь ему потом за весь брошенный товар все убытки возместил, да еще дозволение дал торговать три года беспошлинно, — закончил Святослав, оборвав размышления Томаса. — Князь на то и поставлен, чтоб в этой земле никому обид и разору не было… а воевода Чигирин как раз Дедерю-Кощея тогда гнал, что с низовьев поднялся и принялся купеческие караваны зорить. И с помощью бухарина того нагнал-таки татя. И ватагу его побил, а самого Кощея в Киев в цепях привез.

Томас растерянно пожевал губами. Как это русс говорил: со своим уставом в чужой монастырь…

Купеческий караван они дождались этим же вечером. Он состоял из шести лодей, на которых было достаточно вооруженных людей. К княжьему знаку они приближались с некоторой опаской, но, поняв, что под знаком действительно княжьи мужи, купец споро приказал скинуть сходни и безропотно позволил не только подняться на лодьи дюжине вооруженных путников, но и завести лошадей. Он как будто был даже несколько раздосадован, что места хватило и ничего из товара не пришлось бросить на берегу…

На лодьях плыли почти неделю. За это время им навстречу прошло на парусах или веслах не менее двух с половиной десятков караванов. Действительно, реки в этой земле были настоящими торговыми дорогами. Да еще такими оживленными…

— И скоро этот твой Киев-городок? — осведомился Томас утром шестого дня.

Его уже окончательно утомили эти бесконечные расстояния. То, что в цивилизованной стране считалось бы другим краем света, в этих диких варварских землях называлось "рукой подать".

— Да сейчас, только за мыс завернем, — отозвался Святослав.

Томас недовольно вздохнул. Вот всегда так у них — за мыс завернем, увал перевалим, лесок обогнем. Короче, "две версты с гаком, а в том гаке еще десять верст…". Додумать дальше Томас не успел. Вытаращив глаза, он изумленно уставился на огромный город, который раскинулся у реки, медленно несущей свои воды. Да уж, ничего себе городок! В речном порту небо застилал лес мачт. Кораблей здесь было едва ли не более, чем в Портсмуте или Ливерпуле. А сам город окружало три стены. Подумать только — три стены! Пусть и из дерева — в цивилизованном мире лишь Рим и Константинополь имели три стены. Даже императорские столицы довольствовались лишь одной, или, если считать стены замков, каковые имелись не во всех городах, — двумя. А тут три! И где — в обычном заштатном городишке! Что же тогда он увидит в их столице?.. Томас ошарашенно повел головой. Вот тебе и земля сюрпризов и открытий…

На холме, что был ближе всех к излучине реки, у которой раскинулся город, высились стены и башни герцогского или, скорее, княжеского замка. Его стены и башни также были изготовлены из дерева, но, как позже выяснилось, оказались едва ли не более прочными, чем каменные, поскольку представляли собой четыре ряда дубовых стен, промежутки между которыми был плотно забиты камнями и землей. Причем сверху обычно укладывали самые большие камни, и если таран разбивал первый ряд бревен, на него, ломая всю конструкцию, обрушивались верхние камни первого промежутка. Нападающим это приносило не слишком много выгод, ибо впереди было еще три ряда бревен и два ряда камней и земли. А подход к уже сделанному пролому оказывался засыпан обвалившимся наполнением первого ряда и перекрыт сломанным тараном… Толщина таких стен доходила до сорока саженей — величина по всем меркам просто чудовищная — и уж нигде не была менее двадцати. А еще если учесть, что воевали здесь, как правило, в зимнее время, в каковое на стены и валы намораживали ледяной панцирь до двух-трех саженей толщиной, то становилось вполне понятно, почему, несмотря на обилие дерева, тараны здесь так и не прижились. Толку от них было мало.

Все это Томасу поведал, довольно улыбаясь, Святослав. А бывший студиозус только зачарованно кивал, пялясь на огромный город, на сверкающие золотом маковки десятков церквей, на нарядные крыши палат и домов, затейливо украшенных искусной резьбой и буквально одетых в кружево террас, лесенок, мостков и крылечек… И не понимал, как можно считать Святослава и его народ отсталым и варварским…

На пристань Томас спрыгнул вслед за товарищем, когда еще не успели подать на лодью трап. И тут же толпа обступила, закрутила, затормошила его, ударив в уши шумным гомоном, а в глаза — пестротой лиц, среди которых встречались и смуглые, и белые, и даже черные как уголь, и широконосые, и с носами прямыми и с горбинкой, и рыжие, и русые, и чернявые…

— Шелк, а-атличнейший шелк, уважаемый! Недорого…

— Ковры, персидские ковры!..

— Рыба, рыба!..

— Сбитень, холодный сбитень!..

— А вот кожа, отличной выделки!..

— Оружие, дарагой! Кинжалы, сабли… Настаящая дамасская сталь!..

— Полотно, белоснежное полотно из отличного льна!..

— Пенька, пенька…

— Агх! — послышалось сбоку, и Томас кубарем полетел на деревянную мостовую порта-торжища.

Больно приложившись плечом, он сердито развернулся и… в ужасе замер. О господи! Они-таки настигли его. И нет никакой надежды спастись…

Прямо перед ним, злобно скаля клыки, выступающие из-под нижней губы, стоял орк. А за его спиной маячил еще целый десяток. Томас судорожно сглотнул и, затравленно поведя глазами, прижал мешок с кошелем к свой груди. Сейчас настанет его последний час…

— Хыг, — булькнул орк и кубарем покатился по бревенчатой мостовой.

А Святослав, только что засветивший ему в левую скулу, поднял кулак и грозно потряс им вослед:

— Не озоруй! Не у себя дома…

Томас охнул и зажмурился, не в силах смотреть, как орки сейчас исполосуют храброго русса своими огромными топорами… Однако, к его изумлению, ничего такого не произошло. Орки, конечно, недовольно заворчали, но ни один из них не ухватился за топор. И даже тот, кого Святослав сбил с ног, сел, подвигал челюстью, сплюнул на мостовую, а потом хмыкнул и, кивнув своим, двинулся куда-то в глубь торжища.

— Вставай, Томас, чего разлегся? — протянул ему руку товарищ. — И смотри по сторонам на торжище. А то не только по шее накостыляют, но и обобрать могут запросто.

Томас перехватил дорожный мешок одной рукой и, ухватившись другой за русса, поднялся на ноги.

— Святослав, а… это же были орки?

— Это? Урмане.

Вот черт У них здесь на все свои названия. Но Томас был твердо уверен, что это были именно орки, чье страшное нашествие остановил великий сэр Эдмунд, герцог Кентский. Это была страшная битва, в которой на стороне людей билось почти три тысячи рыцарей — несметная сила! А орков вообще было без счета! Враги оказались отброшены от стен Камелота и более не рискнули претендовать на владычество над Англией…

— А… почему они здесь?

— Эти-то? Да кто ж их знает, может, и по торговым делам… Да вроде и нет… — нахмурился Святослав. — Эти оружные. Значит, посольство какое.

Торговым? Посольство?! Томас удивленно покачал головой. Эти люди торгуют с орками, вечным бичом и страшной угрозой всего христианского мира?.. И не только торгуют, но еще и обмениваются посольствами? Как это совместить с тем, что во всех трактатах, описывающих орков, те предстают высокомерными завоевателями, рассматривающими людей лишь как рабов или добычу…

— А-а-а, вона как, — расплылся в улыбке Святослав, отворачиваясь от Илувара, что-то говорившего ему на ухо, — не… это не посольство. Они свои ворота выкупать приехали.

— Ворота? — изумленно переспросил Томас.

— Ну да, — кивнул Святослав. — Наши ушкуйники прошлой осенью в набег ходили. И их урманскую столицу, Сигхольм, изрядно пограбили. Даже ворота с дворца сняли и с собой уволокли. Для их ирла — страшное поношение. Вот он и прислал делегацию, чтоб ворота свои обратно выкупить…

Томас поперхнулся. Эти люди ходили в поход на страшный Черный Сигхольм, ужасную столицу орков?! И… нет, это уму непостижимо… пограбили ее?! Да что же такое происходит в этом мире?..

— Только шиш они ворота получат, — продолжил между тем Святослав, — епископ их уже в храме Святой Софии велел установить. А из-за этих нехристей никто храм разорять не подумает…

— И… часто вы грабите ор… урманскую столицу? — взволнованно спросил Томас, почти уверенный в том, какой получит ответ.

— Да не… столицу не шибко, — мотнул головой русс, — ну раза три было… а вообще лучше в мире жить. Это просто урмане прошлой весной новгородские земли пограбили. Их вождь объяснял, что то свободные ирлы… волки морей, которые ему как бы и не подчиняются. Но кому нужно это его объяснение, — презрительно скривив губы, фыркнул Святослав, — коль ты вождь, так за порядком в своей земле следить должен. И всяким там свободным ирлам крепко в голову вбить: в какую сторону озорничать можно, а в какую — ни-ни! Вот молодежь да иные охотники по осени на ушкуях и пошли урман уму-разуму поучить, удаль свою молодецкую показать. А так разве великий князь разрешил бы…

Томас пораженно покачал головой. Выходит, орочью столицу взяли не закаленные в боях полки здешнего владыки, великого князя, а молодежь да охотники?

— Святослав, — вновь взволнованно обратился он к руссу. — Но если так, тогда вы, наверное, можете совсем уничтожить это гнездо Тьмы, развеять в прах владычество Мрака и обезопасить весь христианский мир, истребив ор… урман?

— А это зачем? — удивился русс — Ну что темные они — это понятно. Веры христовой не знают. Но за просто так столько душ губить, причем и своих, и чужих? Урмане — воины знатные, дерутся отчаянно…

— Но они же изначально преданы злу, — с жаром начал Томас, — и являются исконными врагами всего христианского…

— Ты глупостей-то не мели, — посуровел Святослав. — Как это — изначально преданы? У моего отца двое самых близких воевод — урмане. И они вполне даже добрые христиане. Умгольд даже церкву на свои деньги в Китеже возвел, каменную. Очень благолепную. Из ваших западных краев мастера выписал… А что рожи у них страхолюдные, так к этому только привычка нужна. Вон у чуди уши торчат, у китайска народца глазки махонькие, а у арапов кожа черна, как деготь, и не смывается ничем, я пробовал… Так что, теперь их тоже за людей не считать?

Томас растерянно почесал скулу, еще побаливающую от удара орка. Эта земля удивляла его все больше и больше. Она очень слабо соответствовала установкам, вбитым ему в голову учителями и наставниками. Мерки и правила, которые в цивилизованных землях считались самыми разумными и непреложными, здесь нарушались сплошь и рядом. Но люди при этом жили и богаче, и здоровее, и… свободнее, чем в тех краях, что они проехали. Да и счастливее, чего уж там… Причем не только люди, а все — от эльфов до орков… А ведь у Томаса до сих пор не очень укладывалось в голове, что эльфы и орки могут вместе служить одному и тому же властителю, да еще из рода людей… Все это требовало длительного обдумывания, а пока он решил, что отныне перестанет именовать Святослава и его народ варварами. Даже мысленно.

До ставки великого князя, отправившегося, по словам Святослава, поучить степняков уму-разуму, они добрались к исходу лета. Илувар со своими сакмагонами покинул их в Киеве, который, как выяснилось, все-таки был не заштатным городком. Но не был он и столицей. Стольным городом был Владимир… А Томасу и Святославу в сопровождение выделили два десятка тяжеловооруженных воинов. У них в Англии не каждый рыцарь имел столь полный доспех, а тут так вооружены оказались обычные дружинники. Ну не совсем обычные, а княжеские. Но все равно… Аналогом рыцарей здесь являлись как раз те самые "княжьи мужи", которые состояли из ко — го-то вроде графов и баронов, носящие здесь имя воевод, и обычных знатных рыцарей и бояр — владельцев доменов. Но в отличие от своевольных графов и шателенов запада эти служили великому князю с преданностью и истовостью паладинов Карла Великого.

Еще на подходе к биваку впереди нарисовались всадники на легконогих конях, одетые в халаты и вооруженные саблями и луками. Томас опасливо заерзал в седле, но Святослав его успокоил:

— Это печенеги — данники княжьи. Сторожу несут.

— Великому князю служат степняки? — удивился Томас — Ты говорил, он с ними воюет.

— С этими раньше тоже воевал. А как усмирил — под свою руку взял. Теперь вот иных усмиряет…

И действительно, всадники остановились на расстоянии десятка шагов, обменялись со старшим стражи приветственными взмахами рук и с гиканьем унеслись вперед, сообщать… Воевода Чигирин, что встретил их в Киеве, уже отослал с гонцом сообщение об их прибытии и доклад Святослава, бывшего здесь, как выяснилось, в некотором авторитете. Причем своем собственном, а не отцовом. Видно, до того как оказаться в Англии, в университете, Святослав успел проявить себя на родине. А вот по поводу его отца Томас все еще оставался в неведении. Похоже, тот был здесь кем-то вроде воеводы и, судя по всему, не слишком знатным. Во всяком случае к Святославу здесь уважительно относились явно из-за его собственных заслуг, а не из-за положения его отца. Впрочем, кто может разобраться в обычаях этих руссов?..

Всадники въехали на холм, и Томас невольно затаил дыхание, впечатленный биваком, раскинувшимся перед ним: костры, сотни шатров. Он с легкой иронией вспомнил, с каким благоговением относился к численности войска сэра Эдмунда Кентского — три тысячи рыцарей. Да на этом биваке расположилось на отдых не менее десяти тысяч рыцарей и тяжело вооруженных дружинников, не говоря уж о легких степных всадниках! А еще пехота…

Великий князь ждал их в своем шатре. Когда Томас со Святославом вошли в шатер, князь, сидевший на небольшом раскладном стульчике, встал, сделал шаг навстречу, обнял Святослава и с чувством произнес:

— Здравствуй, сын!

После столь долгого путешествия Томас считал, что теперь его уже невозможно ничем удивить, но… сейчас он снова не сумел справиться с собственной челюстью. Святослав, тащивший его через Геммельгонскую чащу, спасавший его задницу от всяческих дрязг и опасностей, чинивший ему драные башмаки… этот Святослав — сын великого князя, чьи владения больше нескольких влиятельных европейских стран вместе взятых, а с войском может сравниться лишь легендарная армия Карла Великого?! Этого не могло быть!.. Но было…

— Ну вот, — заговорил Святослав, отрываясь от отца и поворачиваясь к Томасу, — мы и дошли. Как видишь, я тебя не обманул. Здесь до тебя уже не смогут дотянуться никакие враги.

Томас сглотнул.

— Да я… — начал он, но так и не смог продолжить, выдохнув только простое "спасибо".

— И что ты думаешь делать теперь?

Томас замер. А действительно… они ехали, сражались с врагами, убегали, но вот все позади. И что теперь? Он об этом еще не думал. Томас обвел взглядом шатер, полный людей. Судя по лицам и одеждам, здесь были греки, армяне, мадьяры, болгары, мозельцы и датчане, а где-то на заднем плане мелькнула уже знакомая морда орка…

— Я… — нерешительно начал он, но затем поджал губы и продолжил уже совсем уверенно, — хотел бы просить у великого князя позволения остаться в земле Рус и, если будет на то его воля, служить ему со всем старанием, тщанием и верностью. А в поруку этому я преподношу ему в дар кубок, который принес в эту землю, исполняя волю невинно убиенного святого человека, преодолевая козни врагов и не давая им завладеть этим кубком.

Святослав и великий князь переглянулись, затем князь негромко произнес:

— Щедрый дар… Что ж, Томас Амбольт, родом англичанин, я принимаю и твой дар, и твою службу. И благодарю тебя…

Уже выйдя из шатра Томас вздохнул и несколько грустно сказал Святославу:

— А все-таки жаль…

— Чего?

— Я ведь так и не узнал, что это был за кубок.

Святослав резко остановился.

— Так ты до сих пор не понял?

— Нет, — удивленно произнес Томас, — а ты что, понял?

Святослав помрачнел.

— Пойдем, — сказал он, разворачиваясь к шатру…

— Отец, — громко произнес он, входя внутрь, — Томас не знает, что за дар он нам принес.

— Вот как? — удивился князь и, повернувшись к кому-то, приказал: — Аристарх, пусть принесут чашу, — после чего повернулся к Томасу и открыл рот, собираясь что-то сказать… Но Томас не дал ему этого сделать, совершенно невежливо замахав руками:

— Что вы, в этом нет необходимости!

— Но, узнав, ты можешь передумать.

— Нет-нет, я не собираюсь этого делать, ваше… ваша светлость! Я уже принял решение и не изменю его!

Великий князь недоверчиво покачал головой.

— Но мы не можем принять дар, ежели дарящий не до конца понимает, что он дарит. Это нечестно, — произнес он таким тоном, что Томасу стало ясно: этот человек не поступится своей честью ни за какие выгоды и богатства мира.

Томас отвесил князю глубокий поклон.

— Этими словами, ваша светлость, вы лишь сильнее укрепили меня в моем решении. Служить столь благородному человеку — огромная честь. И она стоит любых даров.

Да… отец Исидор сейчас мог бы гордиться своим учеником. Великий князь улыбнулся.

— Что ж, раз таково твое окончательное решение… — он повернулся к рослому греку, который уже пробивался к нему сквозь толпу приближенных: — Аристарх, не надо, — а затем вновь обернулся к Томасу: — Можешь не сомневаться — чаша попала в хорошие руки. Я отправлю ее в Китеж, святой град. Тамошние старцы сумеют защитить ее от любых напастей.

Томас вновь поклонился, показывая, что полностью одобряет действия великого князя.

— Ну а тебя, Томас Амбольт, я еще раз благодарю за бесценный дар. Многие искали ее — и святые паломники, и знаменитейшие рыцари, и могущественнейшие короли. Но нашел ее ты. И твое имя навеки войдет в летописи как имя человека, вернувшего миру эту драгоценность — Чашу Грааля…