16. ПОД СВЕТОМ ЛУН ЗАКОВАННАЯ В ЦЕПИ
— Оставьте ее одну под лунным небом, — предложила Вьерна.
Раск рассмеялся.
Цепь от моей левой ноги тянулась к железному кольцу, укрепленному на верхней части закопанного в землю каменного столба. Этот невысокий холм, на котором я сейчас находилась, я заметила еще при первом своем знакомстве с лагерем Раска. Я сидела на его вершине совсем одна и с тоской смотрела на крыши темнеющих невдалеке палаток и упирающуюся в ночное небо стену огораживающего лагерь частокола.
Луны еще не взошли.
Я была вне себя от злости. Сидя на траве, я приподняла левую ногу и подергала тяжелую, сковывающую мои движения цепь.
Впервые за последние несколько недель я охотно поддерживала разговор с другими девушками и даже приняла участие в их нехитрых развлечениях. С сегодняшнего дня Элеонора Бринтон, горианская невольница, стала совсем другим человеком. Другие девушки сразу заметили происшедшую со мной перемену и с удовольствием стали брать меня в свои игры, принимая меня как равную — не лучшую и не худшую среди остальных.
Когда однажды мы остались с Ютой наедине, я упала перед ней на колени и со слезами на глазах попросила у нее прощения за все обиды и неприятности, которые я ей доставила прежде. Она рассмеялась и подняла меня с пола. Глаза ее также были мокрыми от слез.
— Давай работай, маленькая рабыня, — усмехнулась она, целуя меня в щеку.
Я почувствовала к ней беспредельную признательность. Она меня простила! Эта девушка из касты мастеров по выделке кож оказалась самым добрым и благородным человеком, которого я знала. Мне было стыдно перед ней. Я ненавидела себя за то, как подло и низко когда-то с ней поступила! Инга и Рена, я чувствовала, тоже стали относиться ко мне совершенно иначе.
— Несчастная рабыня! — увидев меня, добродушно усмехнулись они.
— Нет, счастливая рабыня, — призналась я и подарила им дружеский поцелуй.
Они проводили меня понимающим взглядом, испытывая ко мне легкую зависть. Я даже пожалела их в душе — ничего не знающих девушек белого шелка.
Я стала рабыней красного шелка!
Но почему же меня бросили здесь, на этом холме?
Почему?
Еще пару часов назад, выполнив в срок дневное задание, я в глубине души таила надежду, что меня снова отправят в шатер Раска. Я даже успела помочь выполнить задание еще нескольким девушкам. Я была так счастлива сегодня, что мне хотелось петь и смеяться, и я потихоньку мурлыкала себе под нос какую-то простенькую мелодию.
***
— Оставьте ее одну под лунным небом, — предложила Вьерна, и Раск из Трева, смеясь, выполнил ее просьбу.
Почему?
Я снова потрогала цепи у себя на ноге.
Луны еще не взошли. Ночь была душной, безветренной.
В течение всего дня, едва лишь выпадала возможность, я старалась пройти мимо шатра Раска в надежде, что он посмотрит на меня.
Но он, казалось, совершенно забыл о моем существовании.
В прошлую ночь все было совершенно иначе!
Я поудобнее улеглась на траве и улыбнулась своим приятным воспоминаниям. Я помнила каждое мгновение из тех коротких часов, что провела в его шатре.
Я лежала, прижавшись щекой к его плечу, и слушала его дыхание. Он спал, но я так и не смогла сомкнуть глаз до самого рассвета, боясь пошевелиться и тем самым нарушить все волшебство этой ночи.
С восходом солнца он отправил меня в барак для рабочих невольниц. Я вынуждена была уйти.
Сегодня вечером Раск ужинал с Вьерной, и я прислуживала им за столом, как самая обычная, ничем не отличающаяся от остальных невольница. Раск смотрел на меня, как и прежде, словно в прошлую ночь ничего не случилось. Я прислуживала ему, стараясь держаться с полным безразличием.
“Позовут ли меня снова в его шатер?” — мучила меня неотступная мысль.
После ужина он вызвал к себе охранника.
— Слушаю вас, командир, — сказал охранник, откидывая полог шатра.
— Сегодня вечером пришли ко мне Талену, — даже не глядя в мою сторону, распорядился Раск.
— Да, капитан, — ответил охранник и снова занял свой пост.
Перед глазами у меня все потемнело. Я почувствовала, как кровь приливает к вискам, и едва удержалась на ногах. Меня охватила такая злость, такое отчаяние, что, казалось, еще мгновение — и я просто взорвусь от ярости!
— Вина! — потребовал Раск.
Я поспешила наполнить его кубок.
— Вина, — протянула свой кубок Вьерна. Я налила вина и ей.
Ноги меня не слушались. Я отошла к краю низкого столика и опустилась там на колени.
Как я ненавидела сейчас эту Талену! Как мне хотелось наброситься на нее, вцепиться ей в волосы и пинками гонять по всему лагерю, пока она не зарыдает, не завоет, не уберется из нашего лагеря с глаз долой. Подумаешь — дочка великого убара! Да она — обычная рабыня. Я в сто раз лучше ее!
— Ваша рабыня, кажется, о чем-то задумалась, — с усмешкой заметила Вьерна. Я опустила голову.
— Ты меня слышишь, рабыня? — окликнула меня она.
— Да, госпожа, — откликнулась я.
— Мне стало известно, будто ты говорила девушкам, что ты не такая, как они, что лишена женских слабостей. Это верно?
Мне вспомнилось, что однажды в приступе гнева я действительно имела глупость заявить об этом.
Я посмотрела Вьерне в глаза. Во мне снова закипела ненависть к этой женщине. Она знала, что я помню о ее безумных плясках в лесу, о ее бессилии перед сжигающим ее желанием. Она не могла ни сама забыть об этом, ни рассчитывать на то, что моя память окажется слишком короткой. Я усмехнулась. Раск, конечно, подарил мне несколько незабываемых минут, но я продолжала считать себя не похожей на остальных женщин. Во мне нет их слабости, их безволия, их непреходящей тоски по объятиям мужчин.
— Я такая, какая есть, — почтительно опустив глаза, сказала я Вьерне, — и ничего не могу с этим поделать. Раск рассмеялся.
— Оставьте ее одну под лунами, — тогда-то и предложила Вьерна.
Как я ее ненавидела! Раск расхохотался.
— Охранник! — позвал он.
Стоявший на посту у его шатра охранник откинул полог.
— Надень на нее цепи, — кивнул на меня Раск, — и прикуй на холме к каменному столбу.
— Пойдем, — приказал охранник. Я последовала за ним.
Три луны начали медленно выплывать из-за стены ограждающего лагерь частокола.
Какое мне, собственно, дело до того, будет сегодня эта девчонка, Талена, ночевать в шатре Раска или нет? Он мне вообще безразличен…
Нет, не безразличен! Он мне ненавистен! Да, я ненавижу его! Ненавижу самой лютой ненавистью.
Жаль только, что охранник заставил меня снять с себя тунику и забрал ее с собой.
Интересно, чего они от меня хотят?
Я заложила руки под голову и вытянулась на траве. Губы у меня сами собой сложились в улыбку.
Я, конечно, была вне себя от ярости за то, как он поступал со мной, но не могла теперь относиться к нему так, как относилась прежде. Он был жесток со мной, безжалостен, вел себя совершенно неподобающим образом, он исчерпал меня всю до дна, до тех фантастических глубин, которые для меня самой оставались загадкой. Прикосновения его рук находили отклик в каждой клеточке моего тела, наполняли его трепетом, глушили волю, опьяняли разум. Я чувствовала себя послушным воском в руках умелого ваятеля — в руках хозяина. Возможно, я изменила сама себе, своим убеждениям, но даже в глубине души я не могла называть Раска иначе как “хозяин”. Но думаю, что любая земная женщина, оказавшись в один прекрасный день в далеком, чужом мире, в ошейнике, испытав прикосновение такого человека, признала бы себя самой последней из рабынь.
Я открыла глаза.
Луны поднялись над зубчатыми вершинами частокола и продолжали свой неспешный путь по черному ночному небу.
Горло у меня стягивал узкий невольничий ошейник; и мне было хорошо известно, что несет с собой эта надетая на шею женщины полоска металла. Помню, как безумное количество лет тому назад, в одном из земных мотелей, обнаженная, с клеймом на теле, рассматривая себя в зеркало, я с ужасом предположила: неужели это значит быть рабыней в каком-то варварском мире? И каково это? Теперь я это знала! Ох, как хорошо знала!
Я застонала от отчаяния и вырвала из земли пучок травы.
Но почему Раск не послал за мной в этот вечер? Я ему не понравилась? Но я сделала все, все, что могла!
Луны стояли высоко в ночном небе, пристально вглядываясь в расстилающуюся под ними землю.
Разметавшись на траве, обнаженная, закованная в цепи, я беспомощно плыла в их холодном мерцающем свете.
Сердце у меня сжалось от тоски. К горлу подкатили рыдания.
Ну почему… почему?..
— Позови меня к себе, Раск из Трева! — застонала я. — Позови! Я хочу быть рядом с тобой, хочу служить тебе!
Сквозь застилающую мне глаза пелену слез я неотрывно следила за сияющими в черном небе лунами. Их густой желтый свет затопил весь лагерь, и уже хорошо были видны расположенные неподалеку палатки воинов, окрашенные изнутри легким отблеском пылающих жаровен, и остатки догорающих костров, и бревенчатые стены уснувшего барака для рабочих невольниц…
Я одна не спала в эту жаркую, наполненную тяжелой духотой летнюю ночь, нарушаемую лишь мерным стрекотом насекомых да редкими криками тарное на взлетной площадке.
Прикованная цепями на вершине небольшого холма, я исполненным безысходной тоски взглядом обводила мирно дремлющий лагерь.
Я была совсем одна…
Если бы только не эти цепи, я побежала бы к Раску! Я умоляла бы его подарить мне еще хоть одно прикосновение! Пусть бы он только посмотрел на меня!
Я потрогала цепи у себя на ногах. Нет, слишком прочны… Я не смогу ни снять их с ноги, ни отсоединить от кольца, прикрепленного к верхушке каменного столба. Слезы брызнули у меня из глаз.
Я встала на четвереньки и, насколько позволяли кандалы, поползла к шатру Раска. Пусть я хоть на несколько шагов буду ближе к нему!
Цепь натянулась, и я со стоном опустилась на траву.
Я перевернулась на спину, и снова мне в глаза устремился свет трех нависших над землей горианских лун — огромных, величественных, волнующих и одновременно безразличных ко всему живому.
Я почувствовала неодолимую власть над собой этих трех немигающих желтых холодных глаз — пристальных, таинственных, всезнающих. Их взгляд проникал в мое сознание, требовал какого-то ответа.
Что я могла-одинокая невольница, оставленная на вершине холма в полном распоряжении этих всевластных хозяев ночного горианского неба? Куда мне скрыться от их взгляда, знающего все мои желания, все мои тайные помыслы? Куда мне уйти от себя самой?
Тоска и отчаяние захлестнули меня с новой силой.
Я вскочила на ноги. Я выкрикивала проклятия и грозила кулаком этому трехглазому чудовищу. Почему оно мучит меня? Почему не оставит в покое? Почему своим проницательным взглядом увеличивает мои страдания, иссушающие мозг, изматывающие душу? Почему? Почему?..
Я рвала траву у себя под ногами и швыряла ее в небо. Я кричала и рыдала, раздираемая одиночеством, тоской и переполнявшим меня желанием. Я топала ногами и рвала сковывающие меня цепи. Я потрясала кулаками перед трехоким ликом горианского чудовища и молила его о пощаде.
Все это напоминало какой-то безумный танец, сотрясавший мое тело помимо моей воли, помимо моего желания. Он изматывал меня, мучил, уносил все силы, все мысли.
Я упала на землю и залилась слезами.
Я больше не могла вынести этого томления, этого отчаяния и тоски. Я окинула обезумевшим взглядом уснувший лагерь и вдруг, к своему ужасу, заметила наблюдающую за мной из-за палаток у подножия холма Вьерну, предводительницу женщин-пантер.
— Ты вертишься и рыдаешь, как брошенная хозяином кейджера, — усмехнулась она и подошла ко мне поближе.
— Я и есть кейджера, — прошептала я.
— Не может быть, — возразила Вьерна. — Ведь ты не такая, как остальные девушки. Ты сильная. В твоем сердце нет места обычным женским слабостям!
Я опустилась перед ней на колени.
— Сжальтесь надо мной, госпожа, — пробормотала я. Глаза лесной разбойницы смотрели твердо и сурово. Я уронила голову.
— Я не сильная, — призналась я. — Мое сердце открыто всем женским слабостям. Я такая же, как остальные девушки. Может быть, я даже слабее их…
— Ты права, Эли-нор, — не без участия заметила предводительница разбойниц. — Иногда требуется такой мужчина, как Раск, чтобы женщина почувствовала себя слабой и беспомощной — осознала себя женщиной.
— Он дал мне это понимание.
— Сама я постаралась убить в себе подобную слабость.
— А я не хочу с ней бороться. Я готова ее признать.
— Раск просто не оставил тебе выбора, — усмехнулась предводительница разбойниц.
— Это верно, — согласилась я.
Раск, мой хозяин, мой повелитель, не оставил мне возможности почувствовать себя кем-то иным, кроме как беспомощным исполнителем его воли.
— Он покорил тебя, — сказала Вьерна.
— Да, — ответила я. — Он полностью покорил меня. Я опустила глаза.
— Сегодня ночью я уезжаю отсюда, — внезапно, без всякого перехода, сказала Вьерна.
Я изумленно посмотрела на нее.
Она кивком указала мне на темную фигуру, стоящую на коленях в нескольких ярдах от холма боком ко мне. Руки у девушки были связаны. На шее тускло мерцала в сиянии лун узкая полоска железного ошейника. Из-под длинных черных волос спускался на землю привязанный к ошейнику ремень.
— Я забираю Талену с собой, — сообщила Вьерна. — Раск из Трева отдал ее мне. Я уведу ее в северные леса.
— Но она ведь была любимой невольницей Раска! — удивилась я.
— Нет, — покачала головой предводительница лесных разбойниц
— А вы сами разве не остаетесь с Раском в качестве его свободной спутницы или боевой соратницы? — спросила я.
Она только рассмеялась.
— Нет, мое место — в северных лесах.
Я кивнула. Мне, кейджере, было трудно понять свободную женщину.
— Приятно быть покоренной мужчиной? — поинтересовалась Вьерна.
Я смущенно опустила глаза.
— Все понятно, — усмехнулась Вьерна; в ее голосе зазвучала не свойственная разбойнице мягкость. — Однажды, много лет назад, в Аре я увидела мужчину и впервые в жизни испугалась, что он, если пожелает, может сделать со мной то же, что сделал с тобой Раск — покорит меня! Никогда прежде я этого не боялась, считала, что это невозможно.
Не ожидая от нее подобных признаний, я смотрела на нее со всевозрастающим интересом.
— Я возненавидела этого человека. Я решила, что мы с ним еще потягаемся, посмотрим, кто из нас будет покорен.
— Как eго о имя? — спросила я.
— Марленус.
Я была настолько поражена, что не могла вымолвить ни слова.
Она кивнула на стоящую у подножия холма связанную девушку.
— Эта девчонка — приманка для него, — сказала Вьерна. Она еще раз посмотрела на меня и пошла прочь. Пройдя несколько шагов, она обернулась.
— Прощай, рабыня, — бросила она. — Если я увижу Раска, я скажу ему, что здесь, на этом холме, под светом германских лун стоит прикованная цепями невольница, которая жаждет его прикосновения.
— Желаю вам удачи, госпожа! — крикнула я ей вслед. — Желаю вам всего хорошего!
Вьерна не обернулась.
Она подошла к покорно ожидающей ее девушке, развязала ей ноги, подняла с земли и за привязанный к ее ошейнику ремень повела за собой. Когда они огибали ближайшую палатку, я заметила, что рот девушки заткнут кляпом. У меня не было сомнений, что этой отважной женщине, предводительнице разбойниц, без труда удастся доставить свою пленницу в северные леса.
Я снова осталась в полном одиночестве, прикованная цепями под безмолвно плывущими над землей огромными германскими лунами.
Внезапно я ощутила чье-то присутствие. Я вскинула голову и заметила стоящего неподалеку человека.
Стон вырвался у меня из груди. Я протянула руки и рванулась к нему.
Раск не стал снимать с меня цепи. Но он утопил меня в своих объятиях и прижал рыдающую от счастья рабыню к теплой сырой земле.
Близился рассвет. Мы лежали на вершине поросшего травой холма, завернутые в его длинный плащ.
Внутренним чутьем осознавая, что не вызову его неудовольствия, я робко прикоснулась губами к его щеке и плотнее прижалась к его лежащему у меня под головой плечу. Мне хотелось кричать от счастья и смеяться, не скрывая текущих по щекам слез радости.
Мы долго лежали молча.
На траву выпала предутренняя роса и пропитала накрывающий нас плащ. Небо на востоке посветлело, и в сером полумраке уже можно было различить отдельные былинки травы, сгибающиеся под тяжестью тускло мерцающих капель росы.
Элеонора Бринтон, бывшая жительница Земли, некогда богатая, высокомерная и избалованная девушка с нью-йоркской Парк-авеню, зябко кутаясь под грубым плащом воина, лежала на вершине поросшего травой холма и сладострастно прижималась щекой к плечу горианского разбойника — своего повелителя и полновластного хозяина.
Я приподняла голову и заглянула в глаза Раску. Он ответил мне долгим, внимательным взглядом.
— Как получилось, что я так привязался к тебе? — задумчиво сказал он.
— Я люблю вас, хозяин, — прошептала я. — Люблю!
— А я тебя презираю, — ответил он.
Я рассмеялась; слезы снова навернулись мне на глаза.
— И тем не менее, — продолжал он, — с тех пор как я впервые увидел тебя в невольничьей клетке в Ко-ро-ба, я не мог тебя забыть. Меня неотступно преследовало желание ощутить тебя в своих объятиях.
— Я — ваша, хозяин, — пробормотала я. — Я полностью принадлежу вам. Полностью и безоговорочно. Я — ваша рабыня. Ваша беспомощная, во всем подвластная рабыня!
— Как только я тебя увидел, сразу понял, что ты никогда не сможешь стать обычной рабыней, — возразил мне Раск.
Я плотнее прижалась к его плечу и обвила рукою широкую грудь.
Он казался чем-то озадаченным, даже обеспокоенным. Он приподнялся на локте и нежным движением убрал волосы с моего лица.
— Неужели это возможно, — с удивлением произнес он, — чтобы я, Раск из Трева, мог привязаться к простой рабыне?
— Я люблю вас, хозяин! — воскликнула я, потянувшись к нему. — Люблю больше всего на свете!
Он не дал мне прикоснуться губами к своим губам; он отстранился и, улыбаясь, посмотрел на меня сверху вниз.
— Не будет ли тебе любопытно узнать, почему я никогда не позволял тебе прислуживать мужчинам, как это делали остальные девушки? — спросил Раск.
— Очень любопытно, — с ответной улыбкой призналась я.
— Я берег тебя для себя, — признался он. Я рассмеялась.
— Я старался держаться вдали от тебя как можно дольше. Но когда увидел, как ты танцуешь, я не сдержался.
Слезы снова потекли у меня по щекам. Я прижалась к нему губами.
Внезапно его руки легли мне на плечи и отстранили меня.
— Твой танец выражал такую дерзость, такую гордость и презрительное высокомерие, что я не мог оставить это без ответа.
Я подняла на него смеющиеся глаза.
— Во мне больше не осталось ни дерзости, ни высокомерия, хозяин, — прошептала я. — Во мне не осталось даже гордости, не говоря уже о презрении. — Я снова потянулась к нему губами.
— Что же наполняет тебя теперь? — поинтересовался он.
— Теперь, — ответила я, — меня наполняет только глубокая покорность моему повелителю. Покорность и осознание моей глубокой, всецелой принадлежности ему, моему хозяину.
Он посмотрел на меня и усмехнулся.
Я тоже рассмеялась.
— А я слышал, что в нашем лагере есть дерзкая рабыня, гордая и непокорная.
— Ее больше нет, хозяин.
— Разве ей удалось убежать?
— Нет, хозяин, убежать ей не удалось.
— Ее, кажется, звали Эли-нор. Это имя тебе знакомо?
— Знакомо, хозяин. Ей не удалось убежать. От Раска еще не убежала ни одна невольница.
На его лице заиграла самодовольная усмешка.
— Это верно.
Раск был доволен собой, этот дикарь, это чудовище. Но что говорить: он был прав!
— Что же с ней произошло? — поинтересовался он.
— Она стала покорной рабыней.
— Чьей рабыней?
— Раска из Трева.
— Так говоришь, ей все-таки не удалось от него убежать?
— Не удалось, хозяин!
— И что — она любит его?
— Любит, хозяин! — Я потянулась к нему губами. — Любит отчаянно, до самозабвения!
— Занятные вещи ты рассказываешь, рабыня. Интересно только, откуда тебе самой это известно.
Голова у меня покоилась у него на локте. Я держала в руках его ладонь и прижималась к ней щекой.
— Вы позволите мне говорить, хозяин? — продолжала я игру.
— Говори, — царственным кивком соблаговолил он дать свое высочайшее позволение.
— Я должна говорить правду?
— Только правду. Иначе тебя накажут плетьми и заточат в железный ящик. — В его голосе неожиданно зазвучал металл.
Я была поражена. Внезапно я поняла, что, несмотря на всю игривость прежних фраз, если я сейчас солгу, он, вполне возможно, действительно накажет меня плетьми и, чего доброго, снова бросит в ненавистный мне железный ящик. Он был настоящим горианином — хозяином, повелителем. Я всецело зависела от его милости.
Но если я до такой степени ощущала себя подвластной ему, то, вероятно, я сама вручила ему право распоряжаться моей свободой, моей жизнью. Я была его собственностью, и у меня не было ни малейшего желания понести наказание от его рук. Единственное, чего мне хотелось, это доставить ему удовольствие.
Кроме того, я сознавала себя его рабыней, а рабыня обязана говорить правду своему хозяину и не скрывать от него своих чувств.
Я смело посмотрела ему в глаза.
— Вам самому хорошо известно, кого любит рабыня Эли-нор, — ответила я.
— Тогда тем более скажи мне об этом, — настаивал он.
— Она любит своего хозяина, Раска из Трева!
— Меня то есть?
— Вас, хозяин! Конечно, вас!
— А кто же она такая, эта Эли-нор?
— Это я, хозяин! Я люблю вас! Люблю!
Он наклонился и подарил мне легкий поцелуй.
— Значит, она покорена мною? — старался продлить он удовольствие.
— Покорена, хозяин! И ждет не дождется, когда вы снова захотите ее покорить.
Он прижался губами к моим губам в долгом сладостном поцелуе.
Я застонала. Счастливые слезы покатились у меня по щекам.
Забрезжил рассвет. Лагерь начал просыпаться. Где-то далеко слышался голос Юты, созывающей своих девушек и дающей им указания на день. Со взлетной площадки доносились крики тарнов. На кухне загремели медными тазами и чашками. Кое-где вспыхнули первые костры.
— В твоем танце, — заговорил Раск после долгого молчания, — мне показалось, я заметил не только высокомерное презрение, но и кое-что еще.
— Вы правы, — ответила я, осыпая его поцелуями.
Теперь и я осознавала, что уже с первых мгновений моего танца на посыпанной песком площадке перед воинами у костра мое тело, не подвластное сознанию, каждой своей клеточкой, каждым движением выражало любовь к моему повелителю, сжигающее меня желание и готовность воспринять его объятия.
В те секунды, когда я стремилась выплеснуть в своем танце переполнявшую меня ненависть, гордость и презрение, я непроизвольно, подсознательно, не отдавая в том себе отчета, просила моего повелителя подарить мне свою любовь и ласку.
Он почувствовал это и призвал меня в свой шатер.
И вот я лежу у него на плече и прислушиваюсь к первым звукам просыпающегося лагеря. Он нежно убирает волосы с моего лица, а я плотнее прижимаюсь к его руке щекой.
— Тебе пора возвращаться к своей работе, невольница, — говорит он.
— Да, хозяин, — шепчу я.
Из кожаной сумки на своем поясе он вытаскивает ключ и открывает замок, удерживающий цепи у меня на ноге.
Мы поднимаемся с земли, и он набрасывает мне на плечи свой плащ.
— Иди в барак, — говорит он, — и надень рабочую тунику.
Я чувствую, как он постепенно отдаляется от меня.
Я опускаюсь перед ним на колени и протягиваю к нему руки, скрещенные в запястьях, словно для того, чтобы он надел на них невольничьи цепи. Он стоит надо мной и ласково смотрит на меня.
— Я у ваших ног, хозяин, — произношу я ритуальную фразу, выражающую чувства покоренной невольницы к своему повелителю.
— Я вижу, — с нежностью говорит он.
— Я люблю вас! — кричу я и непроизвольно склоняю голову к его ногам. Слезы ручьем катятся у меня по щекам. — Не продавайте меня, — бормочу я сквозь захлестывающие меня рыдания. — Не продавайте! Оставьте меня для себя! Оставьте навсегда!
Мне даже страшно себе представить, что меня могут разлучить с этим человеком. Это равносильно тому, что вырвать сердце у меня из груди. Сама мысль о такой возможности приносит мне невыносимые страдания. Меня переполняет безумный страх. Я наконец начинаю понимать весь ужас, всю трагедию невольничьей жизни: каждый неверный шаг может разлучить девушку-невольницу с ее возлюбленным. А что, если я не дала ему всего, на что он рассчитывал?
— Пожалуйста, не продавайте меня! — просит бедная рабыня. — Я сделаю для вас все, что могу. Я научусь! Я научусь всему! Я сделаю все, что вы пожелаете! Не продавайте меня, хозяин. Я люблю вас! Люблю! — Я стараюсь выдавить из себя слабую улыбку и снова тяну к нему руки, словно для того, чтобы он опутал их цепями. — Я у ваших ног, хозяин! — бормочу я сквозь слезы.
— Неужели гордая Эли-нор просит, чтобы я оставил ее у себя рабыней? — усмехнулся он.
— Да, я прошу вас! — кричу я. — Умоляю!
— Иди работай! — смеется он.
Я вскакиваю на ноги и снова утопаю в его объятиях. Губы наши сливаются в бесконечно долгом поцелуе.
— Я люблю вас, хозяин, — шепчу я, чувствуя, как сердце у меня наполняется беспредельной радостью.
Он тоже не может расстаться со мной. Мы снова опускаемся на траву.
Плащ уже давно промок от покрывающей землю росы, но ни он, ни я этого не замечаем.
Он ласково треплет мои волосы, и я плачу от счастья. Как мне хочется, чтобы эти мгновения никогда не кончались!
Но вот он встает, поднимает меня на ноги и укутывает плащом, чтобы я не продрогла, пока добегу до барака для невольниц.
Это такая честь для меня, простой рабыни, — вернуться в его плаще! Девушки, я знаю, застонут от зависти, увидев на моих плечах плащ самого Раска!
Но я не хочу это надевать, не хочу возвращаться в его плаще, потому что всем сразу станет ясно, что он, мой хозяин, столь суровый и требовательный в обычной жизни, отнесся с неожиданной любовью и нежностью к девушке, носящей на шее невольничий ошейник. Что подумают его воины? К тому же у меня на теле стоит столько обличающих клейм… Такая невольница, как я, не достойна ничьей привязанности. Она заслуживает лишь грубости и презрения со стороны своего повелителя. Нет, я не хочу открывать, что мой хозяин отнесся с любовью и нежностью к ничтожной, презренной рабыне!
Я смеюсь и возвращаю ему плащ.
— Девушке с ошейником на шее непозволительно носить такое благородное одеяние! — говорю я.
— Тем более девушке с проколотыми ушами! — подхватывает он.
— Вот именно, — соглашаюсь я.
Я целую его на прощание и бегом спускаюсь с холма. Я спешу к своему невольничьему бараку. Я буквально умираю от голода. Ничего, Юта, несомненно, оставит мне что-нибудь от завтрака. Как я ее люблю! И ведь, несмотря ни на что, она, конечно, загрузит меня сегодня работой по самые уши! У нее нет любимчиков. Мы все — ее подчиненные, и она никому из нас не отдает никакого предпочтения Я знаю это и все равно ее люблю. А может быть, именно поэтому и люблю?
Но больше всех я люблю своего хозяина!
Я обернулась.
Он стоял на холме и смотрел мне вслед. Я рассмеялась и помахала ему рукой. Он поднял руку и на мгновение замер в традиционном горианском приветствии.
У барака для рабочих невольниц я на секунду остановилась, поцеловала кончики пальцев и прижала их к тому месту на ошейнике, где было выгравировано его имя — имя моего владельца, имя моего полноправного и безраздельного хозяина, имя моего возлюбленного — Раска из Трева!
Я нисколько не жалела, что он оставил меня ночью на холме закованной в цепи под светом горианских лун.
С трудом переводя дыхание, я вошла в барак.
— Я тебе оставила поесть, — встретила меня Юта.
— Спасибо тебе, — поблагодарила я старшую невольницу.
— Давай быстрее, — поторопила она меня. — У тебя сегодня много работы. Ну, что я говорила?
— Да, Юта, я сейчас, — рассмеялась я, целуя ее в щеку. — Я все успею сделать! Все!
