Глава 23
Я больше не буду…
Невнятный бунт Альберта с последующим запоем привёл к очень печальным последствиям. Мой белокрылый друг был вызван на ковёр к начальству и отдр… взд… выпор… короче, он словил по полной! То есть, возможно, хотя бы один раз за столько тысяч лет почувствовал себя в моей шкуре. Хотя это в теории, у нас наказывают куда как строже, но и в ангельском штабе с такими истериками особо не церемонятся…
Ему инкриминировали многое — преступную слабость, неверие в высший Промысел, гипертрофированное чувство долга, больной индивидуализм, эгоистичное отношение к товарищам по службе, чрезмерное потакание собственным интересам и, разумеется, злоупотребление спиртным. Последний пункт самый серьёзный.
Общеизвестно, что ангелы не пьют. Кто смотрел «Догму», тот понимает, о чём я. Хотя сам фильм донельзя попсовый, но всё-таки парочку-тройку серьёзных моментов они там поднимают и не очень грешат против истины.
Ангелам нельзя пить. И дело тут не только в их физиологии, я вроде уже упоминал, что они справедливо считают весь алкоголь дьявольским зельем. То есть заранее ставят себе же соответственные психологические барьеры и комплексы, на которых сами же и горят!
Нет, я же не спорю, всё, что касается чисто водки, спирта и самогона, это наше изобретение. Причём отнюдь не бесполезное, согласитесь. Но ведь «не спиртом единым…» жив человек! Люди сами отличненько всё себе наладили, и никто их не заставлял.
Любой историк знает: в плане пивоварения и виноделия, господа хорошие, обращайтесь с претензиями к средневековым монахам, им в этом деле равных не было. Хотели бы церковные власти запретить алкоголь пастве, как это сделал незабвенный Мохаммед, так кто бы им мешал?! Да прокляли бы на раз, церковь в те времена обладала нехилым авторитетом и достаточной силой, чтобы настоять на своём. Не захотели-с…
Поскольку, если уж давали обет бедности и безбрачия, так хоть выпивку надо было оставить, иначе мужики с тоски и нереализованных гормонов весь монастырь бы разнесли в щебень! До сих пор, если внимательно почитаете историю происхождения популярных ликёров, настоек, сортов пива и коллекционных вин, то сразу увидите — к их созданию приложили руки именно служители Божьи, а не мы. Мы, так сказать, только намекнули…
Но, возвращаясь к теме Альберта, закончу на радостной ноте — он отделался двухнедельным домашним арестом, жёстким постом, чтением духовной литературы, запретом на мультики и спортзал. Легко отделался! Кстати, это не шутка, если бы ему инкриминировали ещё и государственную измену — то есть общение со мной как полномочным представителем стана врага, вот тогда бы погорел безвозвратно.
Но про меня забыли. Свезло. Причём обоим.
Хотя и он, и я прекрасно понимаем, что «забыли» надо ставить в кавычки, это так, до поры до времени…
Я имел полную возможность неспешно порассуждать на эту тему, пока ехал за Кассандрой. Это такая суперпопулярная в узких кругах певица, исполнительница собственных стихов под гитару. Женщины заключают договор на продажу души ничуть не реже, чем мужчины. Но вопреки устоявшемуся заблуждению вовсе не потому, что все (или через одну) являются по сути своей ведьмами. Просто жизнь такая — им режут крылья, они пересаживаются на метлу…
— «Без умолку безумная девица кричала: „Ясно вижу Трою павшей в прах!“ — старательно подражая хриплому баритону Высоцкого, напевал я, выруливая на проспект, к новенькой линии элитных многоэтажек. — Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах!» Итак, что у нас там по договору? Бессмертная слава для элиты. Надо же было допетрить… Ох и любят же тётки круто выпендриться, причём не просто так, а для элиты, интеллигенции, немногочисленных умных и думающих людей!
Я фыркнул, сунув в плеер её последний диск с провокационным названием «Не для средних умов». Сам альбом, разумеется, с треском провалился, публика не любит, когда её в лицо называют дурой. Но двум-трём «истинным ценителям» понравилось, оно понятно, для них и создавалось. Но, увы, выяснить их мнение более развёрнуто уже не получится, срок вышел, и госпожа сочинительница-певица-исполнитель скоро предстанет перед совсем другой аудиторией. А как поют у нас в Пекле, с голым задом на сковороде, вам лучше не слышать…
— Куда? — мрачно остановил меня гориллообразный бугай на вахте в подъезде. Элитный дом, камеры слежения, крутая охрана, пропускная система, сами понимаете…
— К Кассандре, — улыбнулся я.
— А она в курсе?
— Чего?
— Ну что вы к ней идёте, — неохотно пояснил громила. — Паспорт покажите.
— Нету.
— Ну любое другое удостоверение личности. Права там, ещё что-нибудь.
Я пожал плечами и сунул ему удостоверение сотрудника Ада по вопросам выбивания долга из клиентов. Охранник мельком глянул на фото и хмыкнул:
— Не похож.
— А так? — Я не поленился принять свой истинный облик.
Громила побледнел, схватился за сердце и начал лихорадочно хватать ртом воздух, как пузатый карась на берегу. Бывает, не все же могут спокойно смотреть на саблезубый оскал демона…
— А-а… эт-т… ой!
— Ближайший православный храм через три квартала по улице и сразу налево, — напутствовал я резво сбегающего охранника.
Хороший парень, быстро соображает и быстро бегает, в иной ситуации могли бы подружиться. Учитывая, что вопросы о жильцах задавать больше было некому и разрешение на вход тоже никто не выписывал (как, впрочем, и не запрещал), то я спокойно прошёл к лифту, выбрал нужный этаж и поехал в гости. Не факт, что меня там ждут с распростёртыми объятиями, но это, согласитесь, уже совсем не моя проблема…
— Кассандра Фарр? — скорее утвердительно, чем вопросительно или с какой-то иной интонацией начал я, видя, что к дверному глазку кто-то приложился.
— Ах, кто там?
— Ваш искренний поклонник. Горящий желанием предложить вам миллионный контракт на получасовое выступление перед русскоязычной общиной Нью-Йорка!
— Всего миллион? — разочарованно уточнили из-за двери. — Но ведь за полчаса они ничего не успеют услышать, понять, прочувствовать… Нет, я, видимо, откажусь. Но, право же, заходите…
— Я могу войти? — неизменно переспросил я.
— Да, разумеется. — Дверь гостеприимно распахнулась. — Если, конечно, даёте слово и обещание ничего не говорить о деньгах. О, я ведь всё равно ничего в этом не смыслю. Какие гастроли, какая публика, какая заграница? Я ничего, абсолютно ничего в этом не понимаю. Моя душа отдана лишь музыке и поэзии. Даже больше музыке — её немногословие чарует, как чарует один звук, несравнимый с тысячей слов… Я слишком много болтаю? Вы должны извинить меня. Это дань легкомысленной юности, которая никак не хочет уходить…
Я с разинутым ртом зачарованно кивал на каждую её фразу, пока меня вели полутёмным (это уж как водится) коридором в небольшую уютную залу с искусственным камином, тройными занавесками на окнах, блестящей гитарой в углу и неуловимой аурой утомлённой славой женщины. Причём той самой славой, что не приносит материального благополучия, но всегда даёт вам шанс почувствовать и даже прочувствовать свою сладкую принадлежность к самым интеллектуально-избранным слоям общества.
Моложавая хозяйка в длинном полураспахнутом халате царственным жестом указала мне на низенький пуфик и опустилась в кресло, держа спину прямой, как корабельная мачта. Её глаза были подёрнуты дымкой вселенской печали.
— Я могла бы предложить вам чай или кофе, но, право же, сегодня у меня так болит голова, что даже думать больно…
— Возможно, мне лучше уйти? — вежливо уточнил я.
— Ах, ну что вы, будет очень неудобно заставлять вас снова и снова подниматься сюда, таская эти ужасные приглашения, бумаги, договора. К тому же я жутко занята — творчество отнимает столько сил, кто бы знал… кто хотя бы понимал меня… — Она уронила лицо в ладони и, посидев так пару минут напоказ, подняла на меня измученные глаза. Я вопросительно выгнул бровь… — Прошу, простите мне мою слабость, вы ведь пришли по делу. Сейчас, ещё секунду, я попытаюсь забыть об этой вечной боли в предсердье. Да. Всё… Что и где я должна подписать?
— Вот здесь. — Я протянул ей бланк и авторучку.
— Но это же… Это не контракт!
— Честно говоря, нет. Это подтверждение, что Мамыкина Зинаида Павловна, творческий псевдоним Кассандра Фарр, шесть лет назад подписала типовой договор с нашей конторой, обязуясь передать нам свою бессмертную душу в обмен на славу и успех у элитарно-возвышенной публики. Срок истёк. Все пункты договора нашей стороной были безукоризненно выполнены. Подпишите счёт к оплате.
— Чушь! — Она небрежно оттолкнула мою руку. — Ничего я не буду подписывать!
— Что ж, это и не обязательно. — Я зевнул и с хрустом поднялся, привычно обретая свой демонический облик.
Певица взвизгнула, мигом взлетев с ногами на спинку кресла и вытаращившись как перепуганная кошка. Её крашеные волосы встали дыбом и, кажется, даже заискрились…
— Пойдёшь добровольно, цыпочка, или тебя притащить смятую как тряпку? — прорычал я, пуская дым из ноздрей.
Зинаида-Кассандра вперила в меня неожиданно заблестевший взор и шёпотом попросила:
— Ещё…
— Что ещё, смертная?!
— Говорите так со мной…
— Как? — недопонял я.
— Вот так… брутально, грубо, жёстко… — На ярких губах хозяйки мелькнула неуверенная улыбка, а в голосе прорезались нотки страсти. — Со мной ещё никто не… не позволял себе такого. Вся эта элита, все эти мужчины, эти мальчишки и старики, интеллигентные и инфантильные… Они видели во мне лишь певицу!
— А кого бы ты хотела, кошка озабоченная? — рыкнул я, нехотя принимая человеческий образ. — Что было прописано в договоре, то тебе и дали. Претензии не принимаются. И нечего на меня так смотреть, шалава…
— О да! Да-а! Назови меня так ещё! — Грешница бросилась мне на грудь со всем пылом давно неудовлетворённой женщины, одновременно пытаясь выпрыгнуть из своего длиннополого халата. Её руки без разрешения полезли ко мне в штаны.
От неожиданности я не удержал равновесия, рухнув вместе с пуфиком, а она, прижав меня коленом к ковру, продолжала срывать с себя детали одежды…
— Бери меня, терзай, мучай, заставь рычать меня от сладчайшей боли! Будь со мной жестоким животным, ненасытным маньяком, грубым насильником, пьяным быдлом, развратным скотом! Я твоя шлюха, мразь, тварь, кто угодно… О, будь со мной грязен! Я всё, всё, всё тебе подпишу!
— Ну… если так, то…
Договорить мне всё равно не дали, дамочка слишком изголодалась. Я едва успел сделать на сотовый несколько определённо откровенных фото для Азриэллы. Такие вещи её радуют, у нас, демонов, супружеская измена почти как подарок на день рождения… Две измены. Нет, три. Ого, а дама настроена продолжать…
В общем, я забрал популярную певицу примерно через час, мокрую и счастливую, она была полна готовности продолжать ещё хоть весь день, но у меня есть своя работа и семейные обязанности. Пришлось пообещать, что в Пекле ею займутся десятки демонов-мачо, ещё более массивных и горячих, чем я. Женщина даже не стала одеваться — и правильно, зачем?
А в результате попыталась полезть на моего шефа прямо в конторе, эту психическую пришлось связать, прежде чем класть на сковородку…
P.S.
— Ну чего ты плачешь? Что я не так сделал?! Тебе же всегда нравились такие фото, у нас их целый альбом, не считая картин и наскальных рисунков эпохи палеолита… — виновато оправдывался я, гладя по голове ревущую жену.
— Не знаю-ю… Мне плохо-о… убери её, вычисти эту гадость из своего телефона-а…
— Пожалуйста, вот, уже убрал, всё, ничего нет, только не плачь!
— Не могу-у… мне… мне, как женщине, знаешь как обидно?!
— Но ты не женщина, ты демонесса! — В отчаянии я уже сам чуть не плакал. — У нас любой секс с человеком это вообще ничто! Фикция! Пустышка! С равным успехом ты могла бы приревновать меня к магазину женского белья!
— Не делай так больше…
— Не буду.
— Я люблю тебя. — Она положила мою когтистую руку на своё чешуйчатое пузо. — Чувствуешь, малыш тоже недоволен.
— Толкается… — улыбнулся я, обнимая супругу. Азриэлла медленно успокаивалась.
Похоже, мы с ней начинаем слишком многое перенимать от обычных людей. Хорошо ли это? Не знаю. Зато с уверенностью могу сказать, что больше не обижу её. Мне будет стыдно перед ребёнком…
