ПРОЛОГ

Дубравное оказалось большим проезжим, а потому отнюдь не бедным селом. Немаловажной составляющей общего благополучия всего поселения являлся постоялый двор — добротный, окруженный многочисленными хозяйственными постройками. Видимо, раньше он исправно обеспечивал дубравнинцев дополнительными доходами за счет постояльцев, но сейчас, охваченный пламенем, превратился в очень серьезную, почти смертельную опасность.

Нечего было и думать погасить главное двухэтажное здание, оставалось только поливать водой соседние дома, рушить и растаскивать пристройки, чтобы огонь не пошел дальше, и Мишка, что называется, «с чувством глубокого удовлетворения» наблюдал за тем, как быстро и четко действуют на пожаре отроки купеческого отделения Академии Архангела Михаила. Сказались-таки постоянные тренировки, включенные им в программу обучения с благословения воеводы Корнея и при поддержке наставников — к пожарам население сплошь деревянной Киевской Руси относилось очень серьезно. Радовал и урядник десятка — двоюродный брат Петр: он распоряжался уверенно и умело, заражая убеждением в своем праве командовать даже подтягивающихся на помощь жителей села.

Постепенно становилось понятно, что распространиться огню не дадут. Хозяйский дом, на котором уже занялась огнем драночная кровля, раскатали по бревнышку и залили водой из находящегося в углу двора колодца, а на стоявшем с другой стороны не то сарае, не то складе просто провалили крышу, подрубив внутренние опорные столбы и стропила.

Среди общей суеты и криков невольно бросались в глаза своей неподвижностью две фигуры. Отрок Григорий застыл на коленях возле лежащего посреди двора тела хозяина усадьбы, а отрок Леонид стоял рядом с ним с обнаженной головой и, сам того не замечая, то крестился, то утирал льющиеся из глаз слезы.

Убитый хозяин постоялого двора был отцом Григория и братом отца Леонида — туровского купца, приятеля Мишкиного дядьки Никифора. Он единственный из обитателей усадьбы успел вооружиться мечом и щитом и, во главе четверых не то работников, не то родичей, тоже оружных, сумел дать отпор налетчикам — разменял жизнь на жизнь: рядом с пятью телами защитников лежали пять трупов разбойников. Потом, судя по всему, всех оборонявшихся положили лучники. Подло — в спину. А раненного стрелой Гринькиного отца еще и добили ударом меча.

В очередной раз Мишка убедился, насколько переменчива и непредсказуема судьба на Руси в двенадцатом веке, впрочем, как и в любом другом, наверное… А ведь даже и мысли не держал, что придется столкнуться с чем-то подобным, когда планировал этот короткий торговый поход, поддавшись на уговоры настырного Осьмы. Тот после нескольких удачных подобных вояжей по Погорынью все-таки подбил Мишку на экспедицию на правый берег Случи в окрестности Давид-Городка, ссылаясь на прекрасную возможность проверить таким образом в деле все, чему успели научиться отроки из купеческого отделения в прежних своих поездках с товарами, сопровождая приказчиков Никифора.

Такая «проверка» оказалась более или менее приемлемой версией для воеводы Корнея, для Алексея и Анны, да и для всех остальных. Впрочем, Корней с его изощренным умом мог бы, пожалуй, решить, что для такого человека, как Осьма, торговля вразнос по погорынским селищам дреговичей — слишком мелкое занятие, и опытный, ворочавший в прошлом немалыми делами купец стремится увеличить охват зарождающегося предприятия, что в общем-то можно было только приветствовать.

Мишка же увидел в стремлении Осьмы выдвинуться к местному торговому, а значит, и информационному центру — Давид-Городку совсем иное. Пока дело ограничивалось Погорыньем, оно оставалось практически в полной воле Никифора. Только его товарами торговали в ратнинской лавке, только его товары развозились по дреговическим селищам, и только в его руки уходили плоды этой торговли. В этом случае Осьма оставался приказчиком — всего лишь приказчиком! Но не того масштаба была эта фигура. Не мог предприниматель такой квалификации, как Осьма, не попытаться включить Погорынье в региональный торговый оборот. А уж в Давид-Городке можно и полезную информацию получить, и нужными знакомствами обзавестись, и собственный, помимо Никифора, бизнес закрутить. В том, что у Осьмы обязательно возникнут подобные намерения, Мишка не сомневался.

Пришлось ехать с экспедицией самому — вроде бы как оценить собственным глазом результаты «проверки» — пускать это дело на самотек Мишка не собирался ни в коем случае. Ну а раз поехал он, то, само собой разумеется, поехал и Немой. Так и получилось, что в путь собрался довольно внушительный отряд: десяток Луки, пятнадцать отроков купеческого отделения, десяток возов с обозниками под руководством Ильи и Мишка с Немым. И вот — прогулялись, называется… Проверка неожиданно оказалась более основательной, чем задумывалось, а вместо торгового получился едва ли не боевой поход, да еще и с «купчатами», коих подвергать опасности ни в коей мере не предполагалось — не за тем ребят в учебу взяли.

А началось все с того, что на дороге обнаружились следы четырех груженых возов и сопровождавших их всадников. Под присмотром следопыта из десятка Луки — Петьки Складня отроки попытались определить количество верховых. Больше для учебы, чем из осторожности — поначалу никто и в мыслях дурного не держал. Долго толклись, спорили, вспоминая занятия с наставником Стервом, и наконец пришли к выводу: конных было не меньше десятка. Складень уточнил: одиннадцать. Но и тогда еще особо не насторожились. Вроде бы ничего странного — обоз и обоз, а что в сопровождении целый десяток, так, значит, купец осторожный, на оплату охраны не скупится. Беспокойство появилось, когда нашли место их ночевки. И не то обеспокоило, что остановились путники не у дороги, а на полянке в глубине леса (решили же, что купец осторожный), а то, что спальных мест обнаружилось примерно три десятка. Получалось, что возы шли не с товаром, а с людьми! А куда и зачем можно везти под охраной около двух десятков человек, если обоз идет не к Давид-Городку, а от него?

Осьма с Лукой посоветовались, а не послать ли вдогонку странному обозу дозор, но решили зря коней не томить — непонятный караван шел впереди примерно на день пути. Решение это, однако, пришлось изменить, потому что к вечеру наткнулись на место, сильно истоптанное людьми и лошадьми, от которого уходил след уже не четырех, а пяти телег. Тут уже пошло не обучение отроков, а серьезная работа. Петька Складень чуть ли не носом рыл дорожную пыль и в конце концов объявил, что пятая телега сначала шла навстречу обозу, а после истоптанного места развернулась и пошла вместе с ним. К тому же на обочине обнаружились засохшие на траве капли крови.

— Вот глядите! — указал Складень место на дороге. — Они так старались ехать, чтобы встречный след затоптать!

— Илья! — скомандовал десятник. — Давай своих обозников, лес прочесать надо. Петр, спешивай отроков, пойдете справа от них, чтобы пошире захватить. Далеко не заходите — не дальше чем на сотню шагов. Если не найдете ничего с этой стороны, потом прочешете другую. Складень, ты — старший! Шевелись, шевелись!

Мишка сунулся было идти с отроками, но Немой удержал его, мотнув головой в сторону Луки и Осьмы, оставшихся ждать на дороге — значит, и Мишке, как старшине, место здесь, с командным составом.

Долго прочесывать лес не пришлось — из подлеска выскочил Илья и мрачным тоном сообщил:

— Баба и отрок… оба убитые. Даже ветками не прикрыли, так бросили… шагов тридцать отсюда.

Вопреки Мишкиным ожиданиям, Лука не поехал смотреть находку, а как-то весь подобрался, посуровел лицом и снова начал отдавать распоряжения:

— Отрока Григория ко мне! Быстро! Тихон, возьмешь четверых, пойдешь вперед дозором. Илья, всем верховым собери еды в торока на два дня, и все стрелы и болты, что в обозе у тебя, тоже раздай. Мы пойдем вперед, догонять… этих, а ты с обозом — за нами, и с остережением. Понял?

— Не впервой. — Илья понимающе кивнул. — Только это… ребятишкам бы убитых не показывать. У мальчишки голова, почитай, напрочь отрублена, а у бабы уши рваные и пальцы рублены, видать, кольца и серьги рвали с нее. Да и зверье уже до тел добралось… смотреть жутко…

— Наоборот! — прервал Илью злым голосом Осьма. — Пускай посмотрят да поймут, с кем дело иметь придется. Торговый поход, случается, настоящей войной оборачивается. Этому и учим! Пусть видят!

— Господин десятник, отрок Григорий…

— Погоди, Гринь, — Лука нагнулся с седла к пешему мальчишке, — что по этой дороге дальше будет?

— Версты четыре… может, пять, и будет развилка. Если по левой дороге, то к моему селу… ой!

— Тихон! Готов? — Лука обернулся к племяннику. — Тогда быстро к развилке! Разберешься, куда тати повернули, и гонца к нам! Все. Пошел, пошел!

— За мной, рысью!

— Далеко еще до твоего села? — снова обратился Лука к Григорию.

— Дня два… как идти, если поспешить, то можно и быстрее…

— Да не бойся ты, догоним татей! Оставим обоз и верхами! Успеем!

Лука Говорун ошибся — не успели. Совсем немного, но не успели, зато с тем большим ожесточением накинулись на налетчиков.

Тати, увлекшиеся грабежом, оказались совершенно не готовы к стремительной и безжалостной атаке регулярного воинского подразделения. Село к тому времени разорили уже весьма основательно, но закругляться захватчики явно еще не собирались. «Веселье» было в самом разгаре, когда на головы обнаглевших от безнаказанности разбойников свалился конный десяток Луки Говоруна при поддержке Петькиных отроков с самострелами, доказавших, что в Академии их все-таки не напрасно гоняли в хвост и в гриву эти два месяца. Так что разобрались с татями быстро, вполне профессионально и совершенно не мучаясь вопросами о превышении меры необходимой самообороны. Не успевшие разбежаться и спрятаться в лесу жители села встретили ратнинцев с приличествующим случаю сдержанным восторгом.

На усадьбу и постоялый двор Гринькиного отца — Игната Григорьевича — напали в первую очередь: наверняка основную добычу планировали взять с него, но, судя по всему, получили там достойный отпор. Крепким мужиком был Игнат, иного воина, пожалуй, стоил, даром что купец. Но вот жену свою так и не уберег: Гринькина мать лежала в глубине двора, возле калитки в ограде, — простоволосая, явно наспех одетая, со стрелой в спине — достали, видно, бабу, когда она пыталась убежать. Из полусгоревшего дома вынесли труп старой ключницы с разбитой головой да между забором и сараем нашли старика, хоть и раненого, но живого. Гринька кинулся к нему с надеждой:

— Дед Семен!..

— Гринька, ты?.. — заплетающимся языком проговорил тот, увидев парня, и, тяжко вздохнув, отвел глаза. От него-то и узнали подробности налета.

Напали на них на самом исходе ночи, когда село еще спало, так что застали врасплох. Игнат с работниками, однако, успел выскочить навстречу бандитам — собаки упредили, но, несмотря на это, не все бабы сумели спастись — ключница Параша по старости ногами слаба была, да сколько-то стрелами побили, пока они к лесу бежали. Куда делись хозяйские дочки — неведомо, бог дал — успели в лесу скрыться.

— Найдем, Гринь! — сочувственно сказал Мишка. — Мы своих не бросаем.

Он специально не стал перебивать парня, когда тот перед тем пространно рассказывал про своих погибших домашних — надо было дать Гриньке выговориться. — Сколько у тебя сестер-то?

— Трое. Старшая — Аринка… Арина, она уже взрослая совсем, вдовая, вернулась… вернули ее после смерти мужа, и две младших. Стешке семь лет, Феньке шесть…

Мишка кивал, слушая, как Гринька уже с надеждой в голосе говорил про замужество и вдовство сестры, про ее красоту да про то, какие смешные у него младшие…

— Ну если взрослая, то не пропадут, а мы их потом в лесу отыщем.

— А вы бы в охотничьей избушке у озера ее поискали, — подал голос уже заметно оклемавшийся дед. — Я так думаю, туда она пойдет с девчонками-то. Сама бы и так где в лесу пересидела тут поблизости, дождалась бы, пока тати из села уйдут. А с маленькими она рисковать не будет, уведет их. Какое-никакое там, а жилье.

— Точно, в избушке она должна быть! — оживился Гринька. — Они с отцом да вот с дедом Семеном там по десять дней, бывало, жили в охотничью пору — потом, случалось, на лошадях только и могли добычу вывезти. На всю зиму запасались птицей битой, а зимой — мясом и шкурами. Батюшка Аринку охотой от тоски по мужу погибшему отвлекал — уж очень она по нему убивалась…

— Михайла! — окликнул Мишку ратник Софрон, склонившийся над телом одного из убитых татей. — Подойди-ка сюда!

— Что такое, дядька Софрон?

— Да вот, неладное тут что-то: прочие тати одеты, кто во что горазд, а этот в полном доспехе. Еще одного доспешного наши там положили. — Софрон махнул рукой куда-то в сторону. — А строевых коней одиннадцать. Куда ж еще девять ратников делось?

— Надо Луке сказать, пусть пленных поспрашивает: и верно — нечисто тут что-то.

За околицей села Лука, не испорченный всякими либеральными глупостями вроде гуманного обращения с преступниками или общечеловеческих ценностей, деловито руководил пытками пленных и их последующим развешиванием на всех подходящих деревьях в округе.

Пытки носили не воспитательный, а исключительно утилитарный характер: Лука и Осьма желали выяснить все о схронах и заначках бандитов, которые вполне можно было прошерстить на предмет контрибуции, и о сообщниках банды в окрестных селениях, а возможно, и в самом Давид-Городке. Столь крупный торговый центр просто не мог не привлечь к себе пристального внимания здешнего криминального мира. И естественно, что каждая уважающая себя банда должна была в таком замечательном месте иметь свои глаза и уши.

К сообщению Мишки и Софрона Лука отнесся очень внимательно.

— Во! То-то я смотрю: кони строевые, а ратников нет.

— Двое-то есть, — отозвался Софрон. — Одного наши положили, а того, что у постоялого двора, кто-то умудрился охотничьей стрелой, да прямо в глаз!

— Ишь ты! — восхитился Лука. — Это кто ж тут такой ловкий? Ладно, с этим потом… Ну-ка, погодите-ка их вешать, давайте назад!

Двух пленных, похоже, уже попрощавшихся с жизнью, поволокли назад, от дерева к восседающему в седле Луке.

— Значит, так… хочу вас вот еще о чем спросить…

Самого вопроса Мишка уже не услышал, потому что его внимание привлек подъехавший Немой, державший за шиворот какого-то мелкого мужичка из местных. Как выяснилось, мужичок понадобился ему в качестве «громкоговорителя». Встряхиваемый железной рукой Андрея, тот озвучил следующее сообщение:

— Это самое… ребята ваши в лес побежали. Там один их удержать хотел, так не послушались… а потом этот, — мужичок опасливо покосился на Немого, — меня хвать и сюда поволок, чтобы известить, значить.

Андрей, словно прочтя Мишкины мысли, требовательно качнул головой в сторону леса.

Догнать ребят Мишке с Немым удалось только уже в глубине леса, примерно в версте от опушки. Они топтались на краю небольшого овражка и что-то горячо обсуждали.

— …Так она через себя погоню пропустила! — объяснял Гришка. — Отсиделись в овражке с девчонками, да как! Прикрылись листьями и ветками, подождали, пока эти вперед ушли, а сами потом тихонько в другую сторону подались. Правду Ленька сказал: как будто ее наставник Стерв научил… И по лесу шла хорошо, правильно, если бы не малые с ней — я бы и не нашел, наверное, а потом и вовсе — по ручью ушли. А тати их и не искали — сами спасались: коней своих бросили, пешими в лес подались. Так по следам выходит. Аринка девчонок, видать, к охотничьей избушке повела… Как бы тати на них не наткнулись… Надо идти выручать.

Мишка оглянулся на Немого, тот согласно склонил голову, но указал пальцем себе через плечо — назад, в сторону села.

— Урядник Петр! — скомандовал Мишка. — Одного человека послать назад, известить десятника Луку, что мы пошли к охотничьей избушке. Григорий, до вечера успеем назад обернуться?

— Нет, наверное, заночевать придется. Мы туда только к вечеру и доберемся. Для пешего короткий путь есть, но мы-то верхами.

— Значит, так и доложить господину десятнику: «Вернемся завтра».

Дорога оказалась неблизкой, и действительно, только к вечеру они наконец добрались. Зимовье стояло в таком глухом и диком месте — если бы Гринька не привел, им бы и в голову не пришло, что тут есть жилье.

Подходы к избушке загромождал почти непролазный бурелом, так что пришлось спешиться и, оставив коней с урядником Петром и десятком отроков на месте, осторожно пробираться вперед малой группой. Продравшись наконец сквозь чащу, они разглядели добротное охотничье зимовье, расположенное на небольшой полянке. Рядом стоял приземистый сарай, за ним виднелся стожок сена, под стеной сарая высилась аккуратная поленница, чуть в стороне торчал из земли колодезный сруб.

Немой подал знак «стоять» и принялся внимательно рассматривать открывшуюся картину. Мишка тоже попытался разглядеть признаки присутствия людей на зимовье. Если старшая сестра Григория добралась сюда с девчонками, то, видимо, сделала это очень аккуратно, не оставив заметных следов. Единственное, что отметил для себя Мишка, — это не подпертая колом дверь — свидетельство того, что в избушку кто-то зашел.

Немой, по всей видимости, тоже пришел к такому же выводу и, не выходя на полянку, начал осторожно смещаться влево, намереваясь обойти зимовье, не обнаруживая себя. Только Мишка собрался спросить у Григория, не может ли здесь оказаться каких-нибудь ловушек для незваных гостей, как Андрей резко подался назад, уклоняясь от непонятного предмета, упавшего с ближайшего дерева.

Ничего опасного поначалу не случилось — им под ноги, расколовшись на две половинки, свалилась сверху невесть как попавшая на дерево небольшая глиняная крынка с какой-то шевелящейся трухой внутри, способная нанести травму лишь по чистому недоразумению. Но как раз это-то недоразумение в виде целого роя разъяренных ос, устроивших в ней гнездо, и случилось. Рой явно не одобрял вмешательства спасательной экспедиции в свою личную жизнь и плевать хотел на все мечи и самострелы вместе взятые. С нарастающим гулом осы набросились на ребят, добираясь до тела и яростно жаля обидчиков. С воплями парни толпой вывалились на поляну перед домом.

— Не стрелять, вашу… мать! — Мишка сам не понимал, кого останавливает: молодую бабу с луком в руках, появившуюся в дверях дома, или своих отроков, схватившихся за самострелы. Впрочем, все уже и так поняли, что стрелять не надо, да и не до того им было, если честно.

— Бегом сквозь кусты! — опять скомандовал Мишка: Ратников еще в прежней жизни знал, что от пчел и ос надо спасаться, убегая, чтобы хлестали ветки. Отроки рванули так, как никогда не бегали на занятиях. То ли это средство подействовало, то ли ос больше интересовало их разоренное жилище, но рой довольно быстро отстал.

Потом они сидели возле избушки, и Арина пыталась снять у своих «спасителей» отеки от укусов примочками из подорожника и стеблей одуванчиков, собранных меньшими сестренками на поляне: велела мальчишкам разжевать их и прикладывать к пострадавшим местам. Мишке с Немым досталось больше всех: Мишка словил укус в самое веко, и одним глазом он практически ничего не видел, а с Андреем было и вовсе неладно — первая атака роя почти целиком пришлась ему в лицо. Сейчас у Немого явно начался сильный жар, и Мишка настороженно прислушивался, не сделается ли затрудненным дыхание — средств от аллергической реакции на яд ос он не знал. Арина, судя по всему, тоже прекрасно понимала опасность:

— Стешка, разбери постель и посмотри, чем нам воина укутать, согреть его надо. Фенька, возьми плоские камни, знаешь где, надо их нагреть на огне — к ступням ему приложим. А потом зверобоя и ромашки наберите побольше, пока не стемнело, а липовый цвет сушеный у меня есть где-то немного — отвар сделаем… Ребята, помогите мне его в избушку завести!

Здесь все было как будто в порядке — за Немым присмотрят, надо было подумать о другом.

— Трифон, тебе меньше других досталось, вернись к остальным, — начал распоряжаться Мишка, — скажешь уряднику Петру, чтобы подыскал полянку для ночлега с конями: мы все в избушку не поместимся, заночуют там. Дозор пусть Петр выставит, здесь, сам видишь, все покусанные, им ночь спокойно поспать надо. Два дозора: один будет избушку охранять, а второй — их стан. Да прежде воды из колодца натаскайте — коней напоить. И поите с бережением — в колодце, поди, вода ледяная…

— Миш, да чего там искать-то… Стешка покажет, как коней можно провести на нижний лужок, — неожиданно подала голос Арина и пояснила, не отрываясь от своих забот о лежащем почти в беспамятстве Андрее: — Там конному по тропке в обход можно пройти, завалы-то на ней не сложно растащить — это со стороны кажется, что вся чаща одинаково непролазная. А прямо за избушкой есть озерцо под пригорком и полянка, там коней и напоить, и выпасти можно — мы всегда так и делали. Чужой эту дорогу не найдет в буреломе, вы только потом за собой опять хворост натаскайте, как было — вот и след заметете.

Ночью Мишка то и дело просыпался, и каждый раз видел, как Арина хлопотала над метавшимся в жару Немым. Обычно в таком состоянии человек стонет, ругается или что-то бессвязно бормочет, а Немой не издавал ни звука, и выглядело это как-то особенно жутко.

В какой-то момент Арина, менявшая мокрую тряпицу на лбу у Андрея, увидела, что Мишка проснулся, и шепотом посочувствовала:

— Ребятам-то намного меньше досталось, и то они исстонались, а ему, бедному, все молча терпеть приходится: ни воды попросить, ни душу отвести не может.

На рассвете Мишку разбудил отрок Капитон — один из дозорных. Он тихо поскребся в заднее окошко избушки и позвал:

— Господин старшина! В лесу есть кто-то… Затаились пока…

— Что значит — кто-то? Где? Сколько? Ты их видел?

— Только слышал. Они тоже, как и мы давеча, через бурелом ломились, видно, по нашим следам. А сейчас сидят там со стороны входа за кустами, переговариваются тихо, но в обход пока вроде не пошли. Мужи. И много их. Не двое-трое, точно. Панкрат к нашим на лужок побег, а я — тебя будить.

— Придурки… Побег он! А приказ от меня получить? Что он уряднику скажет?

— Так… — Мишка высунулся в окно, насколько позволяли его размеры, и зашептал Капитону чуть не на ухо: — Дуй к уряднику Петру, скажешь, чтобы шли сюда бесшумно, себя не обнаруживали и в дело не встревали, пока я не свистну. Повтори!

— Передать уряднику Петру: себя не обнаруживать и в дело не встревать до свиста.

— Исполнять!

Отпустив Капитона, Мишка обернулся и поймал на себе вопросительный взгляд Арины.

— Арина… — Хоть она и была взрослой женщиной, вдовой, уважительно обратиться к ней «тетка Арина» у Мишки не повернулся язык: больно уж молодо она выглядела. — Поднимай тихонько ребят, но не давай им за доспех и оружие хвататься, шуметь нельзя. Не знают тати, что мы здесь, вот и пусть не знают. Андрея будить не надо.

Мишка подобрался к двери и попытался хоть что-нибудь разглядеть в узкую щелочку.

Отвернувшись от двери, Мишка обвел взглядом отроков и, по-прежнему шепотом, распорядился:

— Не шуметь, громко не разговаривать, доспех не трогать, самострелы к бою. Первые выстрелы: мой, Никодима и Григория, остальные прикрывают. Без команды не стрелять.

— В кого стрелять-то? Их же не видно, — неожиданно подсунулась к ним Арина. Мишка, отвыкший от такой вольности со стороны женщин, поморщился и отмахнулся от нее:

— Ты куда лезешь-то? Иди лучше девчонок в заднее окошко подсади, пусть в лесу спрячутся.

— Тебя дожидалась! — неожиданно дерзко ответила она. — Давно уже в схроне за домом сидят — если что, чужие не сыщут. Ты лучше не сердись, а послушай. Они ж не знают, что вы здесь? Ночью конский след могли и не разглядеть, если с другой стороны вышли, да он и не сюда ведет, вы же пешими к избушке прошли. А они сейчас сами беглые, прячутся, им поесть, отдохнуть да раненых перевязать надо. И сколько тут человек и кто они, не знают.

— Ну и что? — спросил Мишка. — Они не знают про нас, мы не знаем про них… если б они на полянку вышли, показались…

— Так и я о том же, — сказала Арина. — Выведу я их тебе. Побьешь?

— Как это выведешь? — удивился Мишка.

— Не волнуйся! Все хорошо будет. Вы только не подведите меня, ребятки, когда стрелять начнете… И сами тут не ослепните! — добавила она, непонятно чему усмехнувшись. — Сильно-то не пяльтесь…

Быстро развязала завязки на юбке, так что она упала к ее ногам, скинула одним движением верхнюю рубаху и повой с головы и — ребята и ахнуть не успели — в одной нательной рубашке, с упавшими на плечи тяжелыми косами выскользнула за дверь, едва прикрыв ее за собой. Как раз так, чтоб можно было смотреть, не высовываясь.

А посмотреть было на что. Нижняя рубашка тонкого полотна обрисовывала гибкую и весьма эффектную фигуру молодой красивой женщины при каждом ее движении. Арина, словно кошка, не спеша потянулась на пороге, будто со сна, перекинула себе на плечо вышитую ширинку, прихваченную в последний момент, и, легко ступая, пошла по мокрой от утренней росы траве к колодцу, словно и не было вокруг никого в целом свете — ни настороженно смотрящих на нее из кустов татей, ни ошалевших от такого зрелища мальчишек с самострелами в избушке у нее за спиной…

— Товсь! — прошипел Мишка отрокам, догадавшись, что хочет сделать эта безумная баба. — Стреляем снаружи, сразу от двери, первым выхожу я; Леонид и Афанасий не стреляют — подают заряженные.

Тем временем Арина остановилась возле колодца, не спеша распустила лежавшие на высокой груди косы, тряхнула головой, повела плечами, перекидывая волосы на спину, потом поставила ногу на колодезный сруб, подтянула рубаху выше бедра и стала что-то там рассматривать с самым отрешенным видом.

Зрелище было еще то! Даже Мишку проняло, а уж отроков-то… Кто-то шумно сглотнул, кто-то громко засопел…

Неожиданно Мишка спиной почувствовал, что над ним кто-то навис. Оглянулся — Немой. Встрепанный, с отекшим лицом, с налитыми кровью глазами, в руке меч… А Арина наклонилась к сложенной рядом с колодцем поленнице, да так умудрилась, что обтянула рубашкой круглый зад.

И не выдержали такого издевательства тати, ну не могли выдержать! Не таясь в предчувствии скорой забавы, на поляну из кустов с гиканьем и уханьем вывалились семеро. Один — с перевязанной рукой, другой прихрамывает — и туда же! Правда, все при оружии и в доспехах, но на дверь в избушку и не обернулись — обступили Арину полукольцом, а она даже не вздрогнула, не оглянулась, как будто не слышала ничего, так и стояла, наклонившись, и что-то в поленнице искала или вид делала, что ищет.

— Вперед! — Мишка выскочил за дверь, послал болт в одного из татей, не глядя отбросил разряженный самострел в сторону, выхватил ножи, метнул один за другим. Сзади защелкали самострелы отроков. Четверо татей повалились на землю, трое же, так и не дойдя до Арины, резко развернулись, хватаясь за оружие, сразу позабыв про соблазнительницу.

Мимо Мишки, чуть не сшибив его, пролетел Немой, в несколько прыжков оказался возле татей, и тут же один из них скрючился с распоротым животом, а второй, безуспешно попытавшийся парировать удар, рухнул с рассеченной шеей. Андрей дернулся в сторону третьего, но тот уже валился на землю от Арининого удара топором в спину. Видно, в дровах у нее колун лежал, его и искала там…

Бледная до синевы Арина оседала на землю, не отрывая застывшего взгляда от колуна, которым она перешибла позвоночник татю. Немой, оказавшийся ближе всех, подался вперед и не дал ей упасть, подхватил на руки и понес к порогу избушки…

Мишка высвистал сигнал «вперед», прислушался, услышал ответ и скомандовал:

— Григорий, позаботься о сестре и наставнике Андрее, остальные — надеть доспех, вокруг осмотреться надо.

Идти осматриваться не пришлось: на поляне появились отроки под командой Петра. Тот, как и опасался Мишка, вел их в атаку очертя голову, предварительно не поинтересовавшись, что творится около избушки и почему-то совсем не с той стороны, откуда должен был.

— Отбой! Все закончилось! Выставить дозоры! Урядник Петр, ко мне!

Петька быстренько отдал несколько команд, повинуясь которым отроки двинулись в разные стороны, оглядываясь на валяющиеся возле колодца трупы татей.

— Мы тоже двоих убили, — обрадовал Мишку братец. — Я с ребятами в обход хотел, а они там в кустах в сторонке… Оба раненые были, сюда не дошли. Как ты свистнул, так мы их сразу…

— Приказ у тебя был в обход идти, козлодуй? — сразу вызверился Мишка. — Я чего велел? Или у Капитона на бегу все из головы вылетело?!

— Ну так хорошо же получилось, — сразу сник Петька. — Я думал…

— И о чем ты думал, стратег хренов? Раненые? А что, хоть одного взять живым не могли? Кого теперь допрашивать? Покойников? А сюда как перли? Как быки на случку — глаза в кучу, рога вперед и на все наплевать! А если б вас тут встретили не мы, а тати? Ты кто — урядник или кухарка? Полководец, туды тебя… Пришел, увидел, застрелил.

Петька было обиженно надулся, но все же пересилил себя:

— Виноват, господин старшина!

— Ладно, Петь, научишься еще, — остывая, Мишка махнул рукой, не в силах больше сердиться на брата — уж слишком сильно накатило на него облегчение от того, что никто из ребят не погиб. — Пока все живы — и слава богу!