Глава 2
РУИДИН
Опершись поднятыми руками об оконную раму, Ранд ал'Тор выглянул из высокого окна, рассматривая раскинувшийся внизу город Руидин. Стекла в окне, если они когда и были, не сохранились. Вытянувшиеся тени круто клонились к востоку. В комнате тихо играла бардовская арфа. Пот, едва выступив на лице, тотчас испарялся; красная шелковая куртка, влажная между лопаток, была расстегнута в тщетной попытке ослабить духоту, а рубашка расшнурована до середины груди. Ночь в Айильской Пустыне могла быть морозно-холодной, но днем от слабого ветерка не стоило ждать даже легкой свежести.
С рук, широко расставленных в стороны и лежащих на гладком камне оконной рамы, спали рукава куртки, открыв взорам предплечья Ранда — вокруг них обвились необычные создания. Два змеевидных, золотогривых существа с горящими, точно солнце, глазами, сияли ало-золотой чешуей, на каждой лапе поблескивало по пять золотых когтей. Чудища эти не были татуировкой, они стали частью его кожи. Блестя драгоценным металлом и самоцветами, в свете клонящегося к закату дня они казались живыми.
Для народа, жившего по эту сторону горного кряжа, называемого то Драконовой Стеной, то Хребтом Мира, знаки эти отмечали юношу как Того-Кто-Пришел-с-Рассветом. И, согласно Пророчествам, для всех за Драконовой Стеной меты эти, как и выжженные на ладонях цапли, свидетельствовали: он — Дракон Возрожденный. И то и другое предвещало ему одну участь: объединить, спасти — и уничтожить.
Если б мог, Ранд с радостью позабыл бы эти слова, но времена неведения, если когда и были, остались далеко в прошлом, теперь он и не думал об этом. А если изредка и приходила в голову этакая идея, то со слабым сожалением так мужчина вспоминает о неразумных мечтах детства. А ведь он помнил чуть ли не каждую минуту мальчишеских лет — он едва успел переступить ту грань, что отделяет взрослую жизнь от детства. И теперь Ранд старался думать только об одном: что он должен сделать. Судьба и долг не позволяли свернуть с предначертанного пути, точно поводья в руке беспощадного всадника, но ведь Ранда частенько называли упрямцем. Дорога должна быть пройдена, но если можно добраться до ее конца разными путями, то — кто знает? — вдруг это еще и не конец. Шансов на такой исход мало. Точнее, почти ни одного. Пророчества требовали его крови.
За окном лежал Руидин, выжигаемый по-прежнему безжалостным солнцем, хоть оно и спускалось уже к скалистым горам — голым, почти без единого клочка зелени. В этом суровом, изломанном краю, где земля потрескалась от зноя, где люди убивали и умирали за крохотную — перешагнуть можно — лужицу воды, никто и не подумал бы искать громадный город. Его давным-давно исчезнувшие строители не закончили своей работы. Тут и там поднимались невероятно высокие здания, уступчатые и гладкостенные дворцы иногда обрывались неровной кирпичной кладкой на восьмом-десятом этаже. Много выше парили башни, но взор то и дело натыкался на недостроенные громады. С четверть некогда исполинских зданий с толстыми колоннами и бесчисленными окнами из цветного стекла лежали, будто разбросанные булыжники, поперек широких проспектов, посреди которых тянулись полосы голой земли, земли, никогда не знавшей деревьев, для которых она предназначалась. Изумительные фонтаны сухи, как и сотни сотен лет. И весь труд затрачен впустую, строители умерли, так и не завершив своей работы. Но порой Ранда посещала мысль, что город лишь начали возводить — для того, чтобы его нашел он.
Ишь возгордился, подумал Ранд. Столько гордости — наверняка я уже наполовину спятил. Ранд не удержался и криво усмехнулся. С мужчинами и женщинами, пришедшими сюда давным-давно, были Айз Седай, и кому, как не им, знать «Кариатонский цикл», Пророчества о Драконе. Или, что более вероятно, они-то и написали Пророчества. Высоковато залетел, а? Голова не кружится?
Прямо под окном раскинулась просторная площадь, которую сейчас наполовину объяла протянувшаяся тень; там беспорядочными грудами были свалены статуи и кристаллические кресла, престранные вещицы и удивительные фигурки из металла, камня, стекла — Ранд ничему не мог дать названия. Их разбросало так, словно здесь бушевала буря. Даже тени казались прохладными лишь в сравнении с залитыми солнцем улицами. Мужчины в груботканой одежде — не айильцы, — обливаясь потом, грузили на фургоны вещи, которые выбирала невысокая стройная женщина в шелковом платье чистейшего голубого цвета. Она плавно, с прямой спиной переходила от предмета к предмету, будто тягостная жара не давила на нее, как на других, хотя голову ее охватывало влажное полотно. Она просто не позволяла себе страдать от нещадного солнца. Ранд готов был поспорить, что женщина даже не вспотела.
Возглавлял усердных работников смуглый крупный мужчина по имени Хаднан Кадир, как все считали, купец. Он был в кремового цвета шелковых одеждах, сегодня насквозь пропотевших. Он то и дело утирал лицо большим платком и громкими проклятиями подбадривал подручных — охранников и возниц своего каравана фургонов. Но стоило стройной женщине указать на какой-либо предмет, малый или большой, как Кадир наравне с прочими с готовностью бросался поднимать, тащить, переворачивать. Чтобы подчинить себе других, Айз Седай незачем выделяться внушительной фигурой, но Ранд подозревал, что Морейн командовала бы не хуже, даже если бы никогда и рядом с Белой Башней не стояла.
Двое грузчиков сейчас пытались передвинуть нечто похожее на причудливо искривленную дверную раму, вытесанную из краснокамня, — углы ее были соединены как-то странно для человеческого взора. Рама стояла прямо и свободно поворачивалась, но, как те двое ни надрывались, наклоняться и опрокидываться не желала. И тут один из грузчиков поскользнулся и упал животом на раму. Ранд напрягся. Мгновение казалось, что от бедолаги остались только бьющиеся в панике ноги — выше пояса тело исчезло. Потом Лан сделал несколько шагов и выдернул упавшего из проема, ухватив того за поясной ремень. Лан был Стражем, связанным с Морейн узами, а как — Ранд не понимал. Этот суровый воин в одеждах зеленых оттенков двигался легко и уверенно, как айилец, напоминая вышедшего на охоту волка. Меч у бедра казался неотделимым от Стража; меч был его частью, продолжением руки. Лан разжал пальцы, и работник шлепнулся на мостовую, где и остался сидеть. Вопли перепуганного бедолаги слабо донеслись до Ранда, а его сотоварищ в любой миг был готов дать деру. Некоторые из людей Кадира, случайно оказавшиеся рядом с этой парой, переглядывались, явно прикидывая, не лучше ли и им убраться отсюда.
Среди них появилась Морейн, да так быстро, что казалось, без Силы здесь не обошлось. Она мягко двигалась от одного человека к другому. Ее манера держаться была столь впечатляюща, что Ранд точно наяву слышал распоряжения, слетающие с ее губ, приказы столь уверенные, что не повиноваться им представлялось верхом глупости. Отдавая короткие распоряжения, она преодолела всякое сопротивление, подавила в корне все возражения, вернула грузчиков к работе. Двое вновь взялись за дверную раму и ворочали ее с не меньшим рвением, чем раньше, хотя и косились на Морейн, полагая, что она не видит их взглядов. По-своему Морейн была еще суровей и безжалостней Лана.
Насколько знал Ранд, все предметы внизу были ангриалами, или са'ангриалами, или тер'ангриалами, созданными еще до Разлома Мира, чтобы многократно усиливать поток Единой Силы или по-разному использовать ее. Сработаны они были несомненно с помощью Силы, хотя теперь даже Айз Седай не знали секретов их изготовления. У Ранда имелись подозрения, даже больше чем подозрения, о предназначении этой словно перекосившейся дверной рамы: она и в самом деле была дверью — в иной мир, но о назначении остальных предметов у него не было ни малейшего понятия. И не только он — никто ничего не знал. Потому-то Морейн так стремилась отправить в Башню для изучения как можно больше ценных находок. Скорей всего, даже в Башне не хранилось столько предметов, имеющих отношение к Силе, сколько валялось на этой площади, а ведь считалось, что Башня обладает крупнейшим их собранием. И тем не менее Башня знала назначение лишь считанных раритетов из своей богатейшей коллекции.
Уложенное в фургоны или раскиданное по мостовой не интересовало Ранда; то, что ему было нужно, он уже забрал. Пожалуй, взял гораздо больше, чем хотел.
В центре площади, возле обгоревшего ствола дерева в сотню футов высотой, стоял небольшой лес стеклянных колонн, каждая не уступала высотой дереву, и были они такие тонкие, что казалось, первая же буря повалит их и разобьет. Хотя до них и дотянулся краешек тени, колонны сверкали и искрились пойманным и отраженным солнечным светом. Несчетные годы айильские мужчины входили в этот стеклянный лес и возвращались оттуда, отмеченные тем же знаком, что и Ранд. Но знак этот был у них лишь на одной руке, и отличал он вождей кланов. Айильцы либо выходили оттуда с этим знаком, либо не выходили вовсе. Айильские женщины тоже приходили в этот город, стремясь к званию Хранительницы Мудрости. Более никто — ни живой, ни мертвый. «Мужчина может войти в Руидин один раз, женщина — дважды; большее означает смерть». Так говорили Хранительницы Мудрости, и раньше так и было. Теперь в Руидин мог войти любой.
Сотни айильцев ступали по улицам, и в домах множилось число обитателей; с каждым днем на земляных полосах посередине улиц появлялось все больше бобов, кабачков или ростков земая, старательно поливаемых из глиняных горшков. Воду носили из возникшего ниоткуда громадного озера, заполнившего южный конец долины. Во всей стране Айил это было единственное озеро, где столько воды. Тысячи людей разбили лагеря на склонах ближних гор, даже на самом Чейндаре, куда прежде ступали лишь немногие явившиеся для ритуала, когда в Руидин отправлялись один мужчина или одна женщина.
Где бы ни появился, Ранд приносил с собой перемены и разрушение. На этот раз, как он надеялся — надеялся вопреки всему, — перемены будут к лучшему. Такой исход еще возможен. Но сожженное дерево будто насмехалось над ним. Авендесора, легендарное Древо Жизни. О его местонахождении умалчивали все сказания, и неожиданно оно обнаружилось именно здесь. Морейн утверждала, что Древо все еще живо, еще способно вновь пустить ростки, но Ранд видел пока лишь почерневшую кору и голые ветви.
Вздохнув, юноша отошел от окна и повернулся лицом к просторной, хоть и не самой большой в Руидине комнате, — в двух стенах прорезаны высокие окна, купольный потолок выложен фантастической мозаикой: крылатые люди и животные. Оставшаяся в городе мебель сгнила давным-давно даже в этом сухом воздухе, а то немногое, что уцелело, источили черви и жучки. Но у дальней стены стояло кресло с высокой спинкой, еще крепкое, с хорошо сохранившейся золоченой отделкой. Однако кресло не шло ни в какое сравнение с прекрасным столом, широко расставившим свои ножки — богато украшенные, как и края столешницы, великолепной резьбой в виде цветков. Кто-то натер дерево воском, и оно, несмотря на почтенный возраст, светилось изнутри. Стол и кресло отыскали для Ранда айильцы, хотя и покачивали головами, поглядывая на непривычные им предметы обстановки. В Пустыне слишком мало деревьев, которые могут дать ровную и длинную древесину для изготовления похожего кресла, и уж наверняка во всей Пустыне не сыщешь подходящего дерева для стола.
Больше здесь не было привычной для Ранда мебели. В центре комнаты выложенный темно-красной плиткой пол покрывал превосходный шелковый ковер из Иллиана, голубых и золотых тонов. Ковер явно добыт в какой-то давнишней битве. Вокруг него были разбросаны яркие шелковые подушки с кистями на уголках. На таких-то подушках, а не на стульях и располагались обычно айильцы, но чаще они сидели на пятках, причем с таким комфортом, с каким Ранд устроился бы в мягком кресле.
На ковре, опираясь на подушки, лежали шестеро мужчин. Шесть вождей, они возглавляли кланы, которые уже последовали за Рандом. Вернее, за Тем-Кто-Пришел-с-Рассветом. Причем отнюдь не всегда с готовностью. Ранд подумал, что один Руарк — широкоплечий, голубоглазый, с обильной сединой в темно-рыжих волосах — настроен к нему дружески, но этого никак не скажешь об остальных. И клановых вождей здесь всего шестеро из двенадцати.
Не взглянув на кресло, Ранд уселся, скрестив ноги, на пол, лицом к айильцам. В Пустыне, не считая Руидина, кресла были лишь у клановых вождей, садившихся в них только в трех случаях: когда их провозглашали вождями, когда они с почетом принимали сдавшегося врага или когда выносили приговор. Займи Ранд сейчас кресло — и они решат, что он намерен совершить нечто подобное.
На всех шестерых были кадин'сор, куртки и штаны коричневых и серых оттенков, которые сливались с землей, и мягкие сапожки со шнуровкой до колен. Даже здесь, на встрече с тем, кого они провозгласили Кар'а'карном, вождем вождей, на поясе у каждого висел тяжелый нож с длинным клинком, на плечах, напоминая широкий шарф, лежала серо-коричневая шуфа. Если воин закрывал лицо черной вуалью, частью шуфы, значит, он готов убивать. Да и сейчас такое вполне возможно. Эти люди сражались друг с другом в нескончаемой череде клановых набегов, битв, в стычках кровной мести. Вожди смотрели на Ранда и ждали, что он скажет, но ожидание у айильцев всегда готово смениться движением — внезапным, стремительным и яростным.
Бэил, самый высокий из встреченных Рандом мужчин, и Джеран, стройный, будто клинок, гибкий и быстрый, точно хлыст, лежали как можно дальше друг от друга — насколько позволял ковер. Между их кланами — Гошиен, к которому принадлежал Бэил, и Шаарад Джерана — была кровная вражда, подавленная появлением Того-Кто-Пришел-с-Рассветом, но не забытая. Несмотря на все случившееся, по-прежнему действовал Мир Руидина, так, по крайней мере, казалось. Тем не менее безмятежные звуки арфы резко контрастировали с непреклонным стремлением Джерана и Бэила не смотреть друг на друга. С загорелых лиц на Ранда устремились шесть пар глаз — голубых, зеленых и серых; рядом с айильцами даже ястребы казались бы ручными птицами.
— Что мне нужно сделать, чтобы Рийн пришли ко мне? — спросил Ранд. — Руарк, ты был уверен, что они придут.
Вождь Таардад спокойно смотрел на Ранда; судя по выражению лица, оно было словно из камня вырезано.
— Ждать. И больше ничего. Деарик приведет их. Со временем.
Седоволосый Ган, лежавший рядом с Руарком, скривил губы, будто хотел сплюнуть. Как обычно, с его лица, напоминавшего дубленую кожу, не сходило мрачное выражение.
— Деарик видел слишком много мужчин и Дев, которые целыми днями сидели, уставясь в никуда, а потом бросали свои копья. Бросали копья!
— И убегали, — негромко добавил Бэил. — Я сам видел — среди Гошиен, даже из моего собственного септа. И они бежали. А ты, Ган, видел таких у Томанелле. Все мы видели. По-моему, они ведать не ведали, куда бегут, знали лишь, от кого бегут.
— Трусливые змеи! — рявкнул Джеран. Седые пряди серебрились в его светло-каштановых волосах — среди айильских клановых вождей не было молодых. — Гадюки-вонючки, шарахающиеся от собственной тени! — Едва заметное движение его голубых глаз к дальнему краю ковра пояснило, что эти слова относятся к Гошиен, а не только к тем, кто бросил свои копья.
Бэил двинулся было, собираясь подняться, лицо его стало еще жестче если такое возможно, но мужчина рядом с ним успокаивающе положил ладонь ему на руку. Бруана из Накай отличали могучее сложение и сила, которой хватило бы на двух кузнецов, но характер у него был спокойный и мирный, что вовсе не походило на Айил.
— Все мы видели убегающих воинов и Дев. — Голос его прозвучал лениво, а серые глаза смотрели сонно, однако Ранд знал, что это впечатление обманчиво: даже Руарк считал Бруана смертельно опасным бойцом и изворотливым тактиком. По счастью, Бруан готов идти за Рандом в огонь и в воду, держа его сторону даже крепче Руарка. Но Бруан следует за Тем-Кто-Пришел-с-Рассветом; он не знал Ранда ал'Тора. — Видели, как и ты, Джеран. Тебе известно, как тяжело оказаться перед тем, что предстало им. Нельзя называть трусами тех, кто умер, выдержав испытания. Можно ли тогда называть трусами тех, кто по этой причине бежал?
— Они не должны были узнать об этом, — пробурчал Ган, сжимая пальцами свою подушку с красными кистями, словно горло заклятого врага. — Это знание — для тех, кто вошел в Руидин и остался в живых.
Он произнес эти слова, ни кому не обращаясь, но предназначались они Ранду. Ведь именно Ранд открыл всем айильцам то, что мужчина узнавал среди стеклянных колонн на площади. Он сказал столько, что вожди и Хранительницы Мудрости не посмели изворачиваться, когда у них спросили обо всем прочем. Если и оставался в Пустыне айилец, еще не узнавший правды, то он месяц ни с кем не разговаривал.
Правда оказалась вовсе не такой, какой ее считало большинство, — не было славного наследия боевого прошлого. В самом начале Айил были беспомощными беженцами, спасавшимися от Разлома Мира. Конечно, любой, сумевший выжить в те дни, был беженцем, но сами Айил никогда не считали себя беззащитными. Но невыносимей всего другое — предки нынешних айильцев следовали Путем Листа, отказавшись от насилия даже для защиты собственной жизни. На Древнем Наречии Айил означало «преданный», «посвященный», и именно миру были посвящены, преданы Айил. Они же, сегодня называющие себя айильцами, оказались потомками тех, кто нарушил заповеди бессчетных поколений. Остался лишь единственный след прежних зароков: айилец скорей умрет, чем коснется меча. А они-то всегда верили, что этот обычай — часть их гордости, признак, отделяющий их от живущих за пределами Пустыни.
Ранд слышал, что, по утверждениям айильцев, народ их попал в необитаемую Пустыню в наказание за какой-то грех. Отныне айильцы знали, что это за грех. Мужчины и женщины, построившие Руидин и умершие здесь, те, кто в редких случаях, когда о них упоминали, называли Дженн Айил, кланом, которого нет, — именно они со времен, еще предшествовавших Разлому, хранили верность Айз Седай. Многим слишком тяжко осознавать, что все, во что веришь и верил, обернулось ложью.
— Нужно было сказать, — промолвил Ранд. Они имели право знать. Нельзя жить во лжи. Их собственное пророчество гласило, что я принесу им раскол. И я не смог сделать иначе. Прошлого не вернуть; что сделано, того не переделаешь. Нужно думать о будущем. Кое-кто из этих людей меня не любит, некоторые ненавидят за то, что я не родился среди них, но они должны пойти за мной. Мне нужны они все. — Что слышно о Миагома?
Эрим, лежащий между Руарком и Ганом, покачал головой. Его некогда ярко-рыжие волосы изрядно поседели, но зеленые глаза глядели пронзительно и цепко, как у молодого. Крупные ладони, длинные и крепкие пальцы, широкие запястья свидетельствовали, что и руки его сильны по-прежнему.
— Тимолан и своим ногам не позволит знать, куда собрался прыгнуть, пока от земли не оттолкнется.
— Когда Тимолан был еще слишком молод для вождя, — сказал Джеран, — он пытался объединить кланы. У него ничего не вышло. Вряд ли ему придется по вкусу, что кому-то наконец удалось то, что не получилось у него.
— Он придет, — сказал Руарк. — Тимолан никогда не считал себя Тем-Кто-Приходит-с-Рассветом. И Джанвин приведет Шианде. Но они будут выжидать. Вначале они должны сами все уразуметь и осознать.
— Они должны свыкнуться с мыслью, что Тот-Кто-Пришел-с-Рассветом — мокроземец, — прорычал Ган. — Не обижайся, Кар'а'карн. — В голосе вождя не было и следа раболепия — вождь ведь не король, равно как и вождь вождей. В лучшем случае — первый среди равных.
— Со временем, думаю, придут и Дэрайн, и Кодарра, — спокойно сказал Бруан. И быстро — чтобы молчание не стало причиной для танца копий. Первый среди равных — и то не всегда. — Они больше других потеряли от откровения. — Этим словом айильцы стали называть долгие минуты ошеломления перед тем, как человек пытался бегством спастись от правды об Айил. — Пока Манделайн и Индириан всецело заняты тем, чтобы удержать свои кланы в единстве, и оба захотят своими глазами увидеть Драконов на твоих руках. Но они придут.
Не обсужденным остался лишь один клан, который не хотелось упоминать ни одному из вождей.
— Какие новости о Куладине и о Шайдо? — спросил Ранд.
Ответом ему была тишина, в которой будто издалека несколько раз горько и тихо вздохнула арфа. Каждый выжидал, когда заговорит другой, и каждый явно чувствовал неловкость — насколько она заметна у айильца. Джеран хмуро разглядывал ноготь большого пальца, Бруан поигрывал серебристыми кистями своей зеленой подушки. Даже Руарк изучал узоры на ковре.
В напряженной тишине грациозной походкой вошли облаченные в белое мужчины и женщины. Они налили вина в отделанные серебром кубки, поставив их возле каждого вождя, разнесли маленькие серебряные тарелочки с редкими в Пустыне оливками, белым овечьим сыром и бледными морщинистыми орехами, которые айильцы называли пекара. Из-под бледных капюшонов виднелись лица непривычные для айильцев кротость и потупленные взоры.
Захваченные в битве или во время набега, гай'шайн давали клятву служить с покорностью год и один день, не касаясь оружия, не чиня насилия, и в конце концов возвращались в свой клан и септ, будто ничего не случилось. Странный отголосок Пути Листа. Так требовал джи'и'тох, честь и долг, а для айильца нет ничего хуже, чем нарушить джи'и'тох. Возможно, кто-то из гай'шайн прислуживает своему клановому вождю, но ни тот, ни другой, пока длится оговоренный срок, не выдаст знакомства даже взглядом, будь то хоть сын или дочь.
У Ранда вдруг возникла мысль, что именно поэтому кое-кто из айильцев так тяжело воспринял открытую им правду. Этим людям представлялось, что их предки дали обет гай'шайн не только от себя, но и от имени последующих поколений. И эти поколения — все, до нынешних дней, — взяв в руки копье, нарушили джи'и'тох. Тревожили ли когда-нибудь подобные мысли мужчин, собравшихся здесь с Рандом? Для айильцев джи'и'тох — крайне серьезное дело.
Мягко, почти бесшумно, гай'шайн удалились. Ни к еде, ни к вину ни один из клановых вождей не притронулся.
— Есть хоть какая-то надежда, что Куладин встретится со мной? — Ранд знал, что никакой надежды нет: он перестал отправлять предложения о встрече, как только узнал, что Куладин заживо сдирает с гонцов кожу. Но так можно разговорить других.
Ган фыркнул:
— От него мы получили одно известие. В следующий раз, как увидит, он сдерет с тебя шкуру. Разве похоже, что он намерен вести беседы?
— Могу я отколоть Шайдо от него?
— Они идут за Куладином, — сказал Руарк. — Он вообще не вождь, но они считают его вождем. — Никогда Куладин не ступал меж тех стеклянных колонн; и он до сих пор, видимо, сам верил, как и заявлял, будто все сказанное Рандом — ложь. — Куладин утверждает, будто он — Кар'а'карн, и они верят ему. Девы из Шайдо, которые явились сюда, пришли из-за принадлежности к Фар Дарайз Май и потому, что именно Фар Дарайз Май оберегают твою честь. Больше из Шайдо не придет никто.
— Мы высылаем разведчиков наблюдать за ними, — сказал Бруан, — и Шайдо убивают их, когда могут. Этим Куладин бросил семена мести, ему уже полдюжины родов кровные враги, но нет никаких признаков, что он намерен атаковать нас здесь. Я слышал, он заявил, что мы своим присутствием оскверняем Руидин, а напасть на нас здесь — значит усугубить этот грех.
Эрим хмыкнул и примял локтем подушку.
— Это значит, что здесь хватает копий, чтобы убить каждого Шайдо дважды, да еще и останется. — Он сунул в рот ломтик белого сыра и, жуя, прорычал: — Шайдо всегда были трусами и ворами.
— Бесчестные собаки, — в один голос проговорили Бэил и Джеран и воззрились друг на друга, будто каждый подозревал, что другой готовит ему какой-то подвох.
— Бесчестные или нет, — тихо заметил Бруан, — число сторонников Куладина растет. — Говорил он спокойно, но, перед тем как продолжить, сделал большой глоток из своего кубка. — Вы все знаете, о чем я говорю. После откровения некоторые из убежавших не бросили копья. Они присоединились к своим сообществам у Шайдо.
— Ни один из Томанелле не порвал со своим кланом, — рявкнул Ган.
Бруан посмотрел мимо Руарка и Эрима на вождя клана Томанелле и медленно произнес:
— Так случилось в каждом клане. — Не ожидая, пока кто-то усомнится в его словах, он оперся на подушку и продолжил: — Об ушедших нельзя сказать, что они порвали с кланом. Они присоединились к своим сообществам. Как Девы из Шайдо, которые пришли сюда, к своему здешнему Крову.
Кое-кто заворчал, но в спор не вступил. Правила, касающиеся айильских воинских сообществ, были сложны и запутаны, и в каком-то отношении их члены были связаны с сообществом крепче, чем с кланом. К примеру, члены одного сообщества не станут сражаться друг с другом, даже если между их кланами кровная вражда. Некоторые мужчины не женились на близкой родственнице товарища по своему воинскому сообществу — как если бы она была близкой кровной родней им. Об обычаях Фар Дарайз Май, Дев Копья, Ранду даже задумываться не хотелось.
— Мне нужно знать о намерениях Куладина, — сказал он вождям. Куладин все равно что бык с осой в ухе — может кинуться куда угодно. Ранд помедлил. — Не будет ли нарушением чести послать людей присоединиться к их сообществам у Шайдо? — Объяснять, что он имеет в виду, не понадобилось. Собеседники напряглись, даже Руарк; в глазах их появился холод, чуть ли не прогнавший жару из комнаты.
— Шпионить таким образом, — при слове «шпионить» Эрим скривил губы, будто оно оказалось мерзким на вкус, — все равно что шпионить за собственным септом. Никто из понимающих, что значит честь, на такое не пойдет.
Ранд удержался от вопроса, не найдется ли кто с чуть менее чувствительной честью. У айильцев чувство юмора — штука странная, зачастую жестокая, но кое о чем с ними никогда не стоит шутить. Не ровен час, они вообще не поймут, что тут смешного.
Чтобы сменить тему, Ранд спросил:
— Есть какие-нибудь вести из-за Драконовой Стены?
Ответ он уже знал: подобные новости разлетаются быстро даже среди такого множества айильцев, что собрались у Руидина.
— Ничего, о чем стоило бы упомянуть, — отозвался Руарк. — Из-за беспорядков у древоубийц мало купцов явилось в Трехкратную Землю. — Так айильцы называли Пустыню — наказание за их грех, испытание их мужества и наковальня, где им придадут форму. Древоубийцами айильцы называли кайриэнцев. — Драконово знамя по-прежнему развевается над Тирской Твердыней. Тайренцы двигаются на север в Кайриэн, чтобы, как ты приказал, раздать еду древоубийцам. Больше ничего.
— Лучше бы эти древоубийцы подохли с голоду, — пробурчал Бэил, и Джеран захлопнул рот. Ранд заподозрил, что тот собирался сказать нечто очень близкое словам Бэила.
— Древоубийцы ни на что не годны, разве что перебить их либо продать, как скот, в Шару, — угрюмо заметил Эрим.
Именно так айильцы поступали с теми, кто являлся в Пустыню незваными гостями; лишь менестрелям, торговцам да Лудильщикам дозволялось входить в их край свободно, хотя Лудильщиков айильцы избегали точно чумных. Шарой назывались земли к востоку от Пустыни, и даже айильцы немногое знали о тех странах.
Краем глаза Ранд заметил стоящих в ожидании в высоком арочном проеме двух женщин. Вместо отсутствующих дверей в проеме висели нити разноцветных бус, красных и синих. Одной из женщин была Морейн. На миг у Ранда мелькнула мысль заставить их немного потоптаться у порога — уж больно раздражало повелительное выражение лица Морейн, которая явно ожидала, что ради нее вожди и Ранд немедленно прервут свой разговор. Правда, тем для обсуждения уже не осталось, и по глазам вождей он видел, что им совсем не хочется продолжать беседу. Слишком свежи были упоминания об откровении и о Шайдо.
Вздохнув, Ранд встал, его примеру последовали и клановые вожди. Кроме Гана, Ранду никто не уступал ростом. Там, где Ранд провел детские годы, Гана сочли бы человеком среднего роста, а то и выше; среди же айильцев он считался малорослым.
— Вы знаете, что делать. Привести остальные кланы и как следует приглядывать за Шайдо. — Он помолчал, потом добавил: — Все кончится хорошо. Хорошо для Айил — насколько я сумею.
— Пророчество гласило, что ты расколешь нас, — мрачно заметил Ган, — и начал ты соответственно. Но мы пойдем за тобой. Пока не сгинет тень, — продекламировал он, — пока не спадет вода, в Тень, оскалив зубы, с последним вздохом бросить вызов, чтоб в Последний День плюнуть в очи Затмевающему Зрение. — Затмевающий Зрение — таково было одно из прозвищ Темного у айильцев. А еще одно — Ослепляющий.
Ранду ничего не оставалось, как ответить обусловленными ритуалом словами — которых он когда-то не знал:
— Клянусь честью моей и Светом, жизнь моя будет кинжалом в сердце Ослепляющего.
— И до Последнего Дня, — закончил айилец. — До самого Шайол Гул.
Мерно тренькали струны арфы.
Вожди цепочкой прошли мимо двух женщин, с почтением глядя на Морейн. Никакого страха перед ней они не чувствовали. Как бы Ранду хотелось такой же уверенности в себе. Морейн имела на него слишком большие виды, протянула к нему слишком много ниточек-тяжей, которыми его захлестнула. И Ранду невдомек, когда и как она за них потянет.
Едва успели удалиться вожди, обе женщины вошли в комнату; Морейн была как всегда невозмутима. И как всегда изящна. Невысокая, привлекательная женщина, даже не будь на ней отпечатка неопределенного возраста, характерного для Айз Седай. Морейн сняла влажную полосу материи, с темных волос на лоб ее свисал на тонкой золотой цепочке маленький голубой камень. Но даже если б она не сняла с головы защищавшую от жары тряпицу, это нисколько не умалило бы ее царственной манеры держаться. Она всегда казалась на фут выше ростом, а в глазах читались непоколебимая уверенность в себе и властность.
Вторая женщина была выше Морейн, хотя тоже не доходила Ранду до плеча. И она была юной, а не лишенной признаков возраста. Это была Эгвейн, ее он знал с детства, с ней вместе он вырос. Сейчас, за исключением темных глаз, она вполне могла сойти за айилку, и не только благодаря загорелым лицу и рукам. Девушка носила широкую айильскую юбку из коричневой шерсти и свободную белую блузу из растительного волокна, называемого алгод. Алгод мягче тонко спряденной шерсти; такой товар купцы оторвут с руками, если когда-нибудь Ранд сумеет убедить айильцев торговать им. С плеч Эгвейн свисала серая шаль, а падавшие на спину темные волосы широкой полосой поддерживал серый шарфик. В отличие от большинства айильских женщин, Эгвейн носила всего один браслет — светлая кость, вырезанная в виде кольца из язычков пламени, и всего одно ожерелье из золотых и костяных бусинок. И она носила еще одно украшение. На левой руке посверкивало кольцо Великого Змея.
Эгвейн обучалась у кого-то из айильских Хранительниц Мудрости — чему именно, Ранд не знал наверняка, хотя подозревал, что это как-то связано со снами. Точнее трудно сказать: и Эгвейн, и айилки держали рот на замке. Но ведь Эгвейн обучалась и в Белой Башне. Она была одной из Принятых, готовилась в будущем стать Айз Седай. И, по крайней мере здесь и в Тире, выдавала себя за полноправную Айз Седай. Иногда Ранд поддразнивал девушку этим, хотя она не одобряла его подтруниваний.
— Фургоны скоро будут готовы отправиться в Тар Валон, — сказала Морейн. Ее мелодичный голос звучал точно кристальной чистоты ручеек.
— Пошлите с ними сильную охрану, — заметил Ранд, — не то Кадир не довезет груз туда, куда хотите вы. — Юноша вновь повернулся к окну, желая выглянуть и посмотреть на Кадира. — Раньше вы не требовали, чтобы я что-то запрещал или разрешал.
Внезапно что-то будто шарахнуло его по плечам — больше всего на свете это походило на увесистую палку из гикори. Кто-то из женщин направил Силу подсказало ему слабое ощущение гусиной кожи, маловероятное по этакой-то жаре.
Резко развернувшись к женщинам, Ранд потянулся к саидин, наполнив себя Единой Силой. Ощущение от Силы было такое, будто сама жизнь взбурлила в нем, словно он стал живее раз в десять, стократно. И порча Темного тоже влилась в него — смертью и разложением, словно могильные черви закопошились во рту. Поток Силы грозил в любой миг снести его, и ему каждое мгновение необходимо было сражаться с бушующим половодьем, непрестанно бороться, не уступать ему. Ранд почти свыкся с этим чувством и в то же время никогда не свыкнется. Ему хотелось вечно наслаждаться саидин, и ему было до тошноты плохо. И все это время клокочущий поток бил в него, пытаясь ободрать его до костей и дотла сжечь кости.
Со временем порча сведет Ранда с ума, если Сила не убьет его раньше тут уж какая из напастей достанет первой. С начала Разлома Мира на безумие обречен всякий мужчина, способный направлять, с того самого дня, как Льюс Тэрин Теламон, Дракон и Сто Спутников запечатали узилище Темного в Шайол Гул. Но последний удар Темного запятнал мужскую половину Истинного Источника, и способные направлять Силу мужчины, обладающие этим даром безумцы разорвали мир на части.
Ранд наполнил себя Силой... А ведь он не знает, кто из женщин учинил с ним такое. Обе холодно, точно ледяные статуи, смотрели на него, обе — выгнув бровь почти одинаковой дугой, с вопросом в глазах. Кто-то из них или обе в этот миг могли обнимать женскую половину источника — и он никогда не определит, кто именно.
Разумеется, вытянуть палкой по спине — не в привычках Морейн, она находила иные способы наказать или обуздать, способы более утонченные и, как правило, куда более болезненные. Однако даже будучи уверенным, что это наверняка Эгвейн, Ранд ничего не может поделать. Доказательство. Мысль скользнула по поверхности кокона Пустоты; сам же Ранд плавал внутри, в ничто, а мысли и чувства, даже гнев его были где-то далеко-далеко. Без доказательств я ничего не сделаю. На этот раз я не дам себя разозлить. Это уже не та Эгвейн, вместе с которой он рос, теперь она стала частью Башни — с тех пор как Морейн отправила девушку туда. И опять Морейн. Вечно Морейн. Иногда ему очень хотелось, чтобы Морейн исчезла, пропала куда-нибудь. Иногда? А не лукавишь?
Ранд сосредоточил все внимание на Айз Седай.
— Что тебе надо от меня? — Для собственного уха голос его звучал ровно и холодно. А внутри бушевала Сила. Эгвейн говорила ему, что для женщины прикосновение к саидар, женской половине Источника, было объятием; для мужчины же это действие всегда война без пощады. — И не надо опять про фургоны, маленькая сестра. Обычно я понимаю, что же ты хотела сделать, спустя очень много времени после того, как все уже сделано.
Айз Седай хмуро воззрилась на Ранда — и немудрено. Наверняка к ней никто, кем бы он ни был, так не обращался. Ни один человек, даже Возрожденный Дракон. Да и сам Ранд не сказал бы, откуда взялась эта «маленькая сестра»; в последнее время слова иногда сами возникали у него в голове. Видать, легкое касание помешательства. Порой он за полночь лежал без сна, мучимый тревожными мыслями о происходящем с ним. Внутри же Пустоты все эти тревоги казались чьими-то чужими терзаниями.
— Лучше нам поговорить наедине. — Морейн коротко и холодно глянула на арфиста.
Джасин Натаэль, как он здесь себя именовал, возлежал на подушках у стены без окон и тихо наигрывал на арфе, поставив ее себе на колено. Верхняя рама золоченой арфы была вырезана в виде созданий, схожих с теми, что запечатлены на руках Ранда. Драконы — так их звали айильцы. Откуда у Натаэля подобная вещь, Ранд мог лишь догадываться. Натаэль был средних лет темноволосым мужчиной, которого во многих краях, кроме Айильской Пустыни, считали бы рослым. Темно-синие шелковые штаны и затейливо вышитый по вороту и манжетам золотой нитью камзол, уместные при дворе какого-нибудь короля, были, несмотря на жару, наглухо застегнуты и зашнурованы. Превосходный костюм выглядел странно рядом с расстеленным подле него плащом менестреля. Поношенный плащ пестрел многоцветьем частых заплат, причем пришитых так, чтобы трепетали при легчайшем ветерке. По этому плащу даже в глухих уголках безошибочно узнавали бродящего от деревни к деревне артиста жонглера и акробата, музыканта и сказителя. И вряд ли такому по карману щеголять в шелках. Что ж, Натаэль, похоже, весьма высокого мнения о себе. Сейчас менестрель казался полностью поглощенным своей музыкой.
— Все, что тебе хочется сказать, можешь говорить при Натаэле, — сказал Ранд. — В конце концов, он — менестрель Возрожденного Дракона.
Если разговор нужно оставить в тайне, Морейн станет настаивать, и тогда Ранд отошлет Натаэля, хотя ему не хотелось упускать этого человека из виду.
Эгвейн громко фыркнула и поддернула на плече шаль.
— Ранд ал'Тор, ты весь раздулся от важности, словно перезрелый арбуз, — сказала девушка ровным тоном, будто отмечая очевидное.
Гнев бурлил где-то за пределами Ничто. Не от ее слов — у Эгвейн с детства вошло в привычку все время пытаться поставить Ранда на место, спихнуть его на ступеньку ниже, независимо от того, заслужил он это или нет. Но в последнее время, как казалось Ранду, она стала действовать заодно с Морейн: Эгвейн старается вывести его из равновесия, чтобы Морейн было сподручней толкать в нужную ей сторону. Года два назад, еще до того, как стало известно, кто он такой, Ранд с Эгвейн, и не только они, считали, что со временем поженятся. И вот теперь Эгвейн заодно с Морейн — и против него.
Посуровев лицом, Ранд заговорил грубее, чем хотел:
— Говори, что ты хочешь, Морейн. Говори сейчас или отложи, пока я не найду время выслушать тебя. Я очень занят. — Последнее было неприкрытой ложью. Время у Ранда уходило главным образом на упражнения с мечом — с Ланом, или с копьями — с Руарком, или на обучение бою голыми руками и ногами, тогда наставниками выступали оба. Но если сегодня есть возможность взбрыкнуть, то он пойдет на такой шаг. А Натаэль пусть слышит. Ему можно слышать. Почти все. До тех пор, пока Ранду известно, где тот находится.
Обе, и Морейн, и Эгвейн, нахмурились, но по крайней мере, настоящая Айз Седай, видимо, поняла, что на сей раз Ранд уперся на своем — не сдвинешь. Она покосилась на Натаэля, поджала губы. Тот по-прежнему казался поглощенным музицированием. Потом Морейн достала из поясного кошеля толстый сверток серого шелка.
Развернув шелк, она выложила на стол содержимое — диск с ладонь человека в поперечнике, наполовину совершенно черный, наполовину чистейше белый; два цвета смыкались по волнистой линии, образуя соединенные капли. До Разлома это был символ Айз Седай, но теперь диск являл собой нечто большее. Некогда их было создано всего семь — семь печатей на узилище Темного. Точнее говоря, каждый диск являлся средоточием одной из тех печатей. Вытащив поясной нож, рукоять которого обвивал серебряный узор, Морейн аккуратно поскребла край диска. И от него отвалилась крохотная черная частица.
Даже в коконе Пустоты изумление оказалось таким, что Ранд невольно охнул. Сама пустота задрожала, и на миг Сила угрожающе надвинулась, грозя сокрушить его.
— Это копия? Подделка?
— Я нашла диск внизу на площади, — сообщила Морейн. — Но он настоящий. С тем, который я принесла из Тира, то же самое. — По тону можно было подумать, что она требует себе на обед гороховый суп. А Эгвейн плотно, будто мерзла, закуталась в шаль.
Ранд почувствовал липкое прикосновение страха, просачивающегося через границу Пустоты. Отпустить саидин было трудно, но юноша пересилил себя. Если потерять концентрацию, Сила уничтожит его на месте, а сейчас нужно сосредоточить все внимание на самом насущном. И все равно, даже невзирая на привкус в ней порчи, расстаться с саидин было потерей.
Лежащая на столе черная чешуйка невероятна. Невозможна! Эти диски изготовлены из квейндияра, камня мужества. Ничто созданное из этого материала разломать нельзя, даже с помощью Единой Силы! Какую бы силу ни прилагали к квейндияру, тот становился лишь крепче. Способ изготовления камня мужества утрачен при Разломе Мира, но все сотворенное из него в Эпоху Легенд сохранилось до сих пор, даже самая хрупкая ваза, пусть после Разлома она канула на океанское дно или оказалась погребена под горой. Да, три из семи дисков уже сломаны, но, несомненно, для этого понадобилось нечто куда большее, чем простой нож.
Правда, чуток поразмыслив, Ранд признал, что ему невдомек, как на самом деле оказались сломаны те три. Если никакая сила, кроме могущества Создателя, не способна разломать камень мужества, тогда что же разбило эти диски?
— Как так вышло? — спросил Ранд и удивился: голос его был столь же спокоен, как и тогда, когда юношу окружала Пустота.
— Не знаю, — ответила Морейн с таким же внешним спокойствием. — Но ты понимаешь, в чем беда? Упади диск со стола, он разлетится вдребезги. Если прочие, где бы они ни находились, в таком же состоянии, то четыре человека с молотками способны вновь пробить дыру в узилище Темного. И кто ныне решится загадать, насколько действенна эта печать — в таком плачевном состоянии?
Ранд понимал, в чем беда. Я еще не готов. Он понятия не имел, когда вообще будет готов, но был уверен — он еще не готов. Эгвейн смотрела на диск так, точно видела перед собой собственную разверстую могилу.
Тщательно завернув диск, Морейн уложила его обратно в свой кошель.
— Наверное, прежде чем я доставлю эту печать в Тар Валон, мне нужно кое о чем поразмыслить. Если мы узнаем, из-за чего все и почему, вероятно, что-то можно будет предпринять.
А перед глазами Ранда возникали жуткие картины: Темный вновь тянется к миру из Шайол Гул и со временем освобождается из плена. Огонь и тьма застилают мир, всепоглощающее пламя не дает света, несокрушимая толща мрака стискивает воздух. Сквозь полыхавшие в его мозгу образы с трудом пробился смысл слов Морейн.
— Ты хочешь идти сама? — Ранду же казалось, что она навечно прилипла к нему, точно цепкий мох к скале. А разве тебе не хочется, чтобы она ушла?
— Рано или поздно, — тихо ответила Морейн. — Рано или поздно, я... мне придется оставить тебя. Чему быть, того не миновать. — Ранду показалось, будто Морейн задрожала, но в следующее мгновение она вновь преисполнилась спокойствия и самообладания — так что все могло быть и игрой воображения. — Ты должен быть готов. — Слова о долге вовсе не стали для Ранда приятным напоминанием. — Нужно обсудить наши планы. Сколько ты еще будешь тут сидеть? Даже если Отрекшиеся и не планируют прийти сюда за тобой, то там, за Хребтом Мира, они наращивают свои силы, распространяют свою власть. Что хорошего, если, собрав тут Айил, ты обнаружишь, что весь мир за Хребтом — в их руках?
Усмехаясь, Ранд облокотился на стол. Выходит, это еще одна интрига. Если он встревожится из-за ухода Морейн, то, наверное, станет охотнее прислушиваться к ее словам и сделается куда сговорчивее, не будет слишком противиться тому, чтобы им помыкали. Разумеется, лгать она не могла — не впрямую. Этого не дозволяла одна из хваленых Трех Клятв: не говорить ни слова неправды. Но Ранд уже узнал, что для уверток оставалась щелочка шириной с амбар. Рано или поздно она оставит его в покое. Нет никаких сомнений в том, когда это произойдет — после того, как он умрет.
— Ты хочешь обсудить мои планы, — сухо заметил он. Вытащив из кармана короткую трубку и кожаный кисет, юноша набил трубку и, коротко коснувшись саидин, направил язычок пламени, затанцевавший над табаком. — Зачем? Это ведь мои планы.
Медленно попыхивая дымом, Ранд стал ждать, не обращая внимания на сердитый взгляд Эгвейн.
На лице Айз Седай не дрогнул ни единый мускул, ее большие глаза будто метали темные молнии.
— А что ты делал после того, как отказался, чтобы я направляла тебя? — Голос ее был спокоен, как и лицо, но слова срывались с губ точно удары хлыста. — Куда бы ни пошел, ты повсюду оставлял за собой смерть, разрушения, войну.
— Не в Тире, — произнес он, пожалуй, слишком поспешно. И явно в свою защиту. Нельзя позволить ей вывести себя из равновесия Ранд решительно запыхтел трубкой — нарочито неторопливо.
— Да, — согласилась Морейн, — не в Тире. Однажды у тебя за спиной оказалось государство, народ, и что ты со всем этим сделал? Восстановить справедливость и правосудие в Тире — похвально. Навести порядок в Кайриэне, накормить голодных — достойно одобрения. В другое время я бы возносила тебе хвалу за это деяние. — Морейн была родом из Кайриэна. — Но все это нисколько не поможет тебе подготовиться к тому дню, когда ты выйдешь на Тармон Гай'дон.
Целеустремленная женщина, спокойная и не ведающая колебаний, когда дело касается чего-то другого, даже ее родной страны. Но разве сам Ранд не такой же целеустремленный и упрямый?
— А что же, по-твоему, мне нужно делать? Выслеживать и затравливать Отрекшихся? Одного за другим? — Ранд заставил себя медленнее втягивать табачный дым. — Тебе хоть известно, где они? Ах да, Саммаэль в Иллиане, это ты знаешь! Но где остальные? И вот приду я за Саммаэлем, как тебе угодно, а там их окажется двое, трое, а то и четверо? Или все девятеро?
— Тебе было бы под силу сразиться с тремя-четырьмя. Возможно, даже сразу с девятью уцелевшими, — ледяным тоном парировала Морейн, — если бы ты не оставил Калландор в Тире. Суть в том, что ты бежишь. На самом деле нет у тебя никакого плана! Нет у тебя плана подготовки к Последней Битве. Ты перебегаешь с места на место в надежде, что все как-то утрясется, сложится к лучшему. Ты лишь надеешься, поскольку не знаешь, что еще делать. Если б ты послушался моего совета, то по крайней мере...
Ранд оборвал ее, резко взмахнув своей трубкой, словно и не замечая сердитых взглядов, которыми его жгли обе женщины.
— У меня есть план. — Им хочется знать — пожалуйста, а его пусть испепелит, коли он переменит решение. — Во-первых, я намерен положить конец убийствам и войнам, я их начал или нет. Если людям нужно кого-то убивать, пусть убивают троллоков, а не друг друга. В Айильскую Войну четыре клана перебрались за Драконову Стену и за два года громко заявили о себе. Они разграбили и сожгли Кайриэн, разбили все высланные против них войска. Пожелай они, и Тар Валон бы захватили. Из-за ваших Трех Клятв Башня не сумела бы им помешать. — Одной из Клятв было не использовать Силу как оружие, разве что против Порождений Тени или Приспешников Тьмы или для защиты собственной жизни, но ведь тогда самой Башне айильцы не угрожали. Теперь Ранда цепко держал в своей хватке гнев. Беглец с единственной надеждой, таким он ей представляется? — Четыре клана совершили все это. Что будет, когда я поведу за Хребет Мира одиннадцать? — Кланов должно быть одиннадцать. Перетянуть на свою сторону Шайдо надежды мало. — Государства едва успеют задуматься о том, чтобы объединиться, как будет уже поздно. Они примут мой мир, или меня зароют в Кэн Брэт.
Арфа неприятно тренькнула, и Натаэль склонился над инструментом, покачивая головой. Через миг вновь раздались тихие, успокаивающие звуки.
— Да, видно, одним арбузом дело не обошлось. С головой у тебя точно не все в порядке, — пробурчала Эгвейн, сложив руки на груди. — И камень таким непробиваемым не бывает! Морейн всего лишь пытается тебе помочь. Почему ты этого не понимаешь?
Айз Седай разгладила свои шелковые юбки, хотя в том не было нужды.
— Вывести айильцев за Драконову Стену! Худшего, пожалуй, и не выдумать. — В голосе Морейн слышалась нотка то ли гнева, то ли огорчения. По крайней мере, Ранд сумел довести до ее сведения, что он — не марионетка. — К тому времени Престол Амерлин обратится к правителям всех государств, к тем, кто по-прежнему является правителем, предъявит им доказательства, что ты Возрожденный Дракон. Им известны Пророчества; они знают, для чего ты рожден. Как только они убедятся в том, кто ты и что ты, они примут тебя, ибо должны. Близится Последняя Битва, и ты — их единственная надежда, другой у рода людского нет.
Ранд громко рассмеялся. Но смех его был горек. Сунув трубку в рот, он сел, скрестив ноги, на стол и принялся рассматривать женщин.
— Итак, вы с Суан Санчей по-прежнему думаете, что знаете все, что нужно знать. — По воле Света, они почти ничего о нем не знают и никогда не узнают. — Вы обе — круглые дуры.
— Выкажи хоть каплю уважения! — прорычала Эгвейн, но Ранд отмахнулся от ее слов и продолжал:
— Благородные Лорды Тира тоже знали Пророчества и поняли, кто я такой, увидев в моей руке Меч-Которого-Нельзя-Коснуться. Половина из них ожидала получить от меня власть или славу, если не то и другое разом, а другая мечтала о том, чтобы поскорее ткнуть нож мне в спину и забыть, как страшный сон, что Возрожденный Дракон когда-либо был в Тире. Вот как государства поприветствуют Возрожденного Дракона. Если только я их в бараний рог не согну, как тайренцев. Знаешь, почему я оставил Калландор в Тире? Чтобы он напоминал им обо мне. Каждый день они помнят о нем — торчащем в полу Сердца Твердыни. И не посмеют забыть, что я вернусь за ним. Вот что удерживает их в подчинении.
Это была одна из причин, по которой Ранд оставил там Меч-Который-не-Меч. О другой он и думать не хотел.
— Будь осторожен, — чуть погодя промолвила Морейн. Только это, и голосом морозного спокойствия. Ранд же услышал в этих словах строгое предостережение. Как-то он уже слышал подобный ее тон. Тогда Морейн так же бесстрастно заявила, что скорее увидит его мертвым, чем позволит Тени завладеть им. Безжалостная женщина.
Она долго смотрела на юношу в упор, темные омуты ее глаз грозили затянуть его в свои глубины. Потом Морейн присела в безукоризненном реверансе:
— С вашего позволения, милорд Дракон, я отдам необходимые распоряжения. Мастеру Кадиру надо знать, где ему завтра предстоит работа.
Никто не сумел бы заметить в ее поступке или услышать в ее словах даже слабый намек на насмешку, но Ранд чувствовал издевку. Морейн готова испробовать все, что угодно, лишь бы вывести его из равновесия, сделать куда послушнее — любым способом. Для этой цели все было хорошо: вина, стыд, сомнение, неуверенность. Ранд смотрел вслед Морейн, пока ее не скрыл занавес перестукивающихся бусин.
— Незачем так хмуриться, Ранд ал'Тор. — Голос Эгвейн был тих, глаза гневно полыхали, а свою шаль девушка держала так, точно намеревалась задушить Ранда. — И впрямь лорд Дракон! Кем бы ты ни был, все равно ты грубый, невоспитанный оболтус! Тебе еще мало досталось. От тебя не убудет, если станешь повежливее.
— Так то была ты, — вырвалось у Ранда; к его удивлению, девушка чуть качнула головой, но спохватилась. Значит, все-таки Морейн. Раз Айз Седай настолько рассердилась, значит, ее терпение лопнуло. Несомненно, это он вывел ее из себя. Наверное, нужно бы извиниться. Наверняка, если буду повежливей, я от этого не умру. Но, честно говоря, он не понимал, с какой стати ему рассыпаться в любезностях перед Айз Седай, которая постоянно старается держать его на короткой сворке. Но в то время как Ранд раздумывал о вежливости, Эгвейн ничуть об этом не заботилась. Если бы тлеющие угли могли сделаться темно-коричневыми, то они точь-в-точь походили бы на глаза девушки.
— Ты болван, Ранд ал'Тор, а твоя пустая башка набита шерстью! Зря я не сказала Илэйн, что ты ее не стоишь! Ты даже для куницы недостойная пара! Не задирай носа! Спустись на землю! Я-то хорошо помню, как ты обливался потом, пытаясь откреститься от проделки, в которую тебя втравил Мэт. Помню, как тебя Найнив порола, пока ты не взвыл в голос, а потом весь день сидеть без подушки не мог. Не так много лет минуло с той поры. Нужно было сказать Илэйн, чтоб выбросила тебя из головы. Если б она знала хоть половину о том, во что ты нынче превратился!
Ранд пялился на Эгвейн, пока она изливала на него свою гневную тираду. Сколько раз девушка входила через занавес из бус, но никогда еще не была так разъярена. Потом до Ранда дошло. Еле уловимое покачивание головы, которым она невольно выдала, что именно Морейн стегнула его по спине Силой. Эгвейн изо всех сил старалась делать лишь то, что нужно, и делать как надо и как положено. Обучаясь у Хранительниц Мудрости, Эгвейн одевалась по-айильски; насколько он знал девушку, она вполне могла усвоить и айильские обычаи. Это очень на нее похоже. Но в то же время Эгвейн старалась во всем походить на настоящую Айз Седай, хотя была лишь одной из Принятых. Обычно Айз Седай крепко держали свой характер в узде, они никогда не выдавали того, что желали сохранить в тайне. Никогда — ни словом, ни жестом.
Илиена никогда не срывала на мне свое зло, когда сердилась на себя. Нагоняй она мне устраивала только потому, что... Ранд похолодел. Он в жизни не встречал женщины по имени Илиена. Но он сумел, пусть смутно, вызвать в памяти образ, откликнувшийся на это имя. Прелестное лицо, молочно-белая кожа, золотистые волосы, того же оттенка, что у Илэйн. Должно быть, это сумасшествие. Воспоминание о выдуманной женщине. Пожалуй, однажды он поймает себя на том, что беседует с несуществующими людьми.
Страстная речь Эгвейн оборвалась, сменившись озабоченным взглядом.
— С тобой все в порядке, Ранд? — Гнева в голосе девушки как не бывало. — Что-то не так? Сейчас я за Морейн сбегаю...
— Нет! — воскликнул он и тут же смягчил тон: — Ей не под силу Исцелить... — Даже Айз Седай не могут Исцелить безумие; ни одна из них не способна исцелить Ранда, избавить его от страданий. — Как дела у Илэйн? У нее все хорошо?
— С Илэйн все хорошо. — Несмотря на все сказанное Эгвейн, в ее голосе слышалось сочувствие. На большее Ранд и не надеялся. Сам он знал лишь, что Илэйн покинула Тир, остальное касается только Айз Седай, планы Илэйн — не его дело. Так ему не раз заявляла Эгвейн, а Морейн вторила ей. Три Хранительницы Мудрости, которые умели ходить по снам и у которых обучалась Эгвейн, были еще менее словоохотливы — у них свои причины не ладить с Рандом.
— Пожалуй, мне тоже лучше уйти, — продолжила Эгвейн, поправляя на плечах шаль, — ты устал. — Слегка нахмурясь, она спросила: — Ранд, что ты такое сказал? Ну, «зароют в Кэн Брэт»?
Он уже намеревался спросить, о чем, Света ради, говорит девушка, но вспомнил, как сам произнес эту фразу.
— Что-то такое я когда-то слышал, — соврал он. О значении этих слов Ранд имел столь же смутное представление, как и о том, откуда они взялись.
— Отдыхай, Ранд, — сказала девушка — по голосу будто лет на двадцать старше, а не двумя годами младше его. — Обещай мне, что обязательно отдохнешь. Тебе нужен отдых.
Ранд кивнул. Эгвейн посмотрела ему в глаза, словно выискивая правду, потом направилась к выходу.
Серебряный кубок с вином поднялся с ковра в воздух и подплыл к Ранду. Он торопливо схватил кубок за миг до того, как девушка оглянулась через плечо:
— Наверное, не стоило бы мне говорить. Илэйн не просила меня передавать тебе этого, но... Она сказала, что любит тебя. Может, ты уже знаешь, а если нет, то поразмысли об этом.
С этими словами девушка вышла; бусы со стуком сомкнулись за ней.
Спрыгнув со стола, Ранд отшвырнул кубок в сторону, вино расплескалось по плиткам пола. Взбешенный, Ранд повернулся к Джасину Натаэлю.
