— Таким образом, уважаемые члены королевского совета, мятеж герцога Аржени может быть подавлен максимум к исходу следующего месяца…

Грон молча сидел в дальнем углу на небольшом диванчике, привалившись спиной к стене, и помалкивал. План, изложенный коннетаблем двора, был безупречен. Ну почти… Вот только он не учитывал того, что на самом деле инициатором этого мятежа был отнюдь не герцог Аржени. И даже не король Насии, который непременно должен был вмешаться. А Черный барон. Поэтому весь совершенно безупречный план коннетабля, вполне себе в духе германского генерального штаба «айн колонен марширен… цвай колонен марширен…», должен был посыпаться буквально с первых шагов. Коннетабль, каковым в настоящий момент являлся ярый враг герцогов Аржени герцог Тосколла, был чрезвычайно скрупулезным человеком и, очевидно, талантливым логистиком. Но абсолютно никаким полководцем. Возможно, именно поэтому ныне покойный король Агбера так долго проторчал под Генобом. Однако Грон не собирался возглашать сию истину в этом благородном собрании. По нескольким причинам…

Его освобождение скорее даже не состоялось, а, так сказать, было зафиксировано еще той ночью, когда и произошло нападение. Как выяснилось, той ночью заговорщики кроме всего прочего попытались еще и захватить или убить принцессу. Причем отряд, на который возлагалась эта задача, возглавил незабвенный лорд Эжен, который вот уже на протяжении двух недель носа не казал из мощного, напоминающего настоящий замок столичного поместья герцога Аржени. Как выяснилось, Грон в своих предположениях оказался прав, и версия о нападении на принцессу, которую привез Эжен, в корне отличалась от того, что произошло на самом деле.

По его рассказу выходило, что во всем виноваты сержант королевских латников, не организовавший охрану должным образом, виконт Омисерион, мадемуазель Казирам, но только не он, мужественно и храбро защищавший ее высочество до последнего мига. А уж граф Загулема, на протяжении всего путешествия грязно домогавшийся принцессы, а затем коварно наведший на нее, с негодованием отвергшую его домогания, презренных насинцев, вообще выглядел в свете всего изложенного исчадием ада. Так что обвинения Грона в попытке узурпации власти должны были бы упасть на уже подготовленную почву. Вот только семейка Аржени не учла, что как в свете, так и среди простолюдинов уже давно закрепилась привычка делить все утверждаемое семейством Аржени как минимум на четыре, а то и больше. Тем более слава онотьера Грона, целых два года защищавшего столицу от огромной армии насинцев, а затем дерзко захватившего у ненавистного врага целое графство, еще не успела совсем уж сойти на нет.

Несмотря на то что Аржени буквально горстями разбрасывали деньги распространителям слухов и сочинителям подметных писем, большинство только недоверчиво качало головами. Поэтому когда в дело вступила принцесса, начавшая распространять свою версию нападения на нее людей Черного барона, ее усилия довольно быстро увенчались полным успехом. Услышав интерпретацию произошедшего, исходящую из казарм королевских латников или от фрейлин ее высочества, люди только удовлетворенно кивали и перешептывались друг с другом: «Ну, что я тебе говорил? Мне с самого начала было ясно, что здесь не все чисто!» Так что если официальных обвинений наследнику герцога Аржени пока и не предъявляли, по Агбер-порту шлялось немало дворян как из числа офицеров полков столичного гарнизона во главе с изрядно разозленными королевскими латниками, так и просто любителей подраться, жаждущих вызвать «этого труса и мерзавца» на дуэль…

К счастью, Мельсиль оказалась вполне предусмотрительной и не только заранее усилила свою охрану, но еще и попросила исполняющего обязанности командира королевских латников барона Шамсмели на всякий случай разместить поблизости от ее покоев десяток латников. И лорду Эжену в ту ночь наконец-то достался удар, на который он давно напрашивался. А когда поднятая по тревоге королевская стража добралась до башни, где содержался Грон, то застала его скучающим на стуле в комнате ожидания зала для допросов с собственным ангилотом на коленях. Внутри же зала полностью одетый и сурово насупленный граф Сакриензен допрашивал незадачливого убийцу со сломанными ногами, которого Грон приволок из своей камеры. Не успели стражники окружить спокойно наблюдающего за их маневрами Грона, как двери зала допросов распахнулись, и высунувшийся оттуда граф парой фраз довел до сведения старшего над стражниками, что не имеет к текущему положению и состоянию графа Загулема никаких претензий. Поэтому когда на центральной, храмовой и портовой площадях Агбер-порта глашатаи объявили, что с графа Загулема полностью снимаются все обвинения, Грон уже вполне спокойно разгуливал по дворцу с собственным ангилотом на поясе, старательно игнорируемый стражей. Вернее, если быть точным, к тому моменту уже не разгуливал. Потому что за полчаса до сего объявления он добрался-таки до личных покоев Мельсиль, с которой не виделся уже месяц (Аржени бдительно следили, чтобы не было никаких контактов между обвиняемым в убийстве короля и дочерью убитого, «впавшей в безумие вследствие случившейся трагедии», по старательно распространяемой все теми же платными разносчиками слухов версии, отчего она сразу же была всеми поднята на смех). После чего было поспешно объявлено, что ее высочество отменяет на сегодня все аудиенции…

Первый запал прошел, и Грон лежал на кровати, прислушиваясь к доносящемуся из-за двери ванной комнаты бодрому голосу Мельсиль. Еще несколько минут назад в изнеможении и тяжело дыша, разметавшаяся на простынях после бурного взрыва страстей, сейчас она мелодично напевала балладу Вийона, которую Грон сам же и ввел в обращение.

Грон попытался проанализировать ситуацию. То, что заговорщики решились идти ва-банк, было скорее жестом отчаяния, чем продуманным шагом. Хотя после некоторого размышления стоило признать, что сам план оказался продуман вовсе не плохо. Исполнение подкачало. Вообще, можно было констатировать, что для создания свой группы влияния в Агбере Черный барон выбрал не тех людей. Герцоги Аржени достигли своего потолка. Более высокого положения и большего влияния, чем они имели сейчас, достигнуть им было не дано. Да и это положение во многом сохранялось потому, что герцоги не предпринимали ничего, чтобы изменить достигнутое. Ибо любая их попытка изменить хоть что-то непременно привела бы к ухудшению их положения и уменьшению влияния. Ну вот есть такая порода людей, которым лучше ничего не делать. Только хуже будет… Что, впрочем, прекрасно доказывало все уже произошедшее. Едва нынешний глава дома Аржени начал действовать, как спустя всего лишь несколько недель единственным выходом для дома Аржени стал открытый мятеж с крайне слабыми перспективами на успех. И это при том, что сам Грон пока еще ни в чем особенно не участвовал и собственные ресурсы не задействовал. Да уж, очень неудачный выбор… Впрочем, для человека, мыслящего парадигмами «Незаменимых людей нет» и «Люди — винтики в социальной машине», подобный подход вообще характерен. На этом и будем его ловить… А пока мы имеем следующее: Эжен — мертв, и это поставило Мельсиль и ее партию в смертельную оппозицию к герцогу Аржени. Значит, задача номер один для их партии — это вывести всю семейку Аржени за рамки. А это обещало столь жирный кус, что к партии принцессы (опять же благодаря затеянному герцогом Аржени, пусть и с подачи Черного барона, комплоту), успевшей и оформиться, и зарекомендовать себя как достаточно влиятельная сила, тут же примкнули даже те, кто собирался мирно отсидеться в стороне все время дележки власти. Грону предстояло решить, что и как в этой каше делать ему. Ибо все те планы, что он строил в Загулеме, теперь, после смерти короля, пошли псу под хвост. Операционную базу теперь совершенно точно необходимо перенести в Агбер-порт, барон Экарт оказался занят в других раскладах, да и ситуация изменилась…

По зрелом размышлении основных вариантов просматривалось три. Во-первых, можно было не мешать принцессе и графу Эгериту вести свою партию. Вне всякого сомнения, после цепи ошибок и неудач, предательства союзников и довольно тяжелой военной кампании против непременно ввязавшейся Насии они должны были выиграть схватку. А уж затем, утвердившись в качестве принца-консорта, постепенно, исподволь накопив ресурсы, заняться своими планами. В этом варианте был только один недостаток: он совершенно не учитывал того, что может натворить за это время Черный барон.

Во-вторых, можно было ввязаться по локоть в подавление мятежа, лезть вверх, объединять вокруг себя все доступные силы и ресурсы, завоевывать авторитет и влияние среди знати, чтобы к окончанию вне всякого сомнения тяжелой и долгой кампании подойти уже признанным лидером. Заманчиво, но этот вариант требовал максимального привлечения и задействования собственных ресурсов. Часть из которых непременно будет растрачена. А вот ресурсы примкнувших, наоборот, в достаточной мере будут сохранены. Что в конце концов может создать некоторые трудности по окончании дела, когда наступит время делить результаты. К тому же этот вариант предусматривал активную политику со стороны самого Грона, а это означало, что к исходу кампании он окажется опутанным довольно большим объемом взаимных договоренностей, обязательств, обещаний и заверений. Чего он пока хотел избежать максимальным образом.

Так что самым предпочтительным выглядел третий вариант, при котором на первом плане оказывались бы принцесса, граф Эгерит и вся партия принцессы в целом, а основной задачей Грона было бы накопление и выстраивание ресурсов для борьбы с Черным бароном на его поле. Ну и сосредоточение сил для помощи принцессе и графу в случае совсем уж критического развития ситуации и, соответственно, предъявления их в качестве козырей в момент дележа результатов. Все остальные, примкнувшие к ним, отпускались как бы в свободное плавание с возможностью совершить все те ошибки, которые они были способны совершить. Если, конечно, эти ошибки не вели к фатальным последствиям для ситуации в целом. Так он и решил.

— Кто еще хочет высказаться? — прозвучал голос графа Эгерита, ведущего заседание последней версии королевского совета, из которого исключили герцога Аржени и еще нескольких вельмож, чье желание поживиться в мутной воде, взбаламученной герцогом, оказалось сильнее верности короне. При этом взгляд графа был направлен на Грона.

Но Грон молчал. Рано. Его время не только говорить, но и отдавать приказы придет тогда, когда всем… ну или хотя бы существенному большинству королевского совета станет ясно, что, если говорит граф Загулема, стоит помолчать и послушать. А пока — пусть решают без него…

Зал заседаний королевского совета Грон покинул одним из первых, в тот момент, когда остальные присутствующие еще только поднимались со своих мест. Официально он вообще-то не являлся его членом, поскольку королевского указа о назначении графа Загулема членом королевского совета не существовало в природе. Как, впрочем, и того, кто мог его издать. Но вследствие событий последних месяцев все настолько перепуталось, что существенная часть тех, по поводу кого подобный указ существовал, могли бы войти в этот зал только в кандалах, зато их места оказались заняты теми, в отношении которых такового указа не существовало. Грон принадлежал к последним. И хотя ни родовитостью, ни влиятельностью в свете он не мог соперничать ни с одним из присутствующих, негласный титул официального жениха принцессы, а также слава удачливого полководца примиряли с ним большинство занимавших места в этом зале. А на пару-тройку завистников можно было не обращать внимания… до того момента, пока кого-нибудь из них не понадобится использовать в качестве учебного пособия для предметного урока кому-нибудь действительно важному. До этого их следовало только избегать. Что Грон успешно и делал, появляясь в зале заседаний в последний момент, занимая место на отшибе, рядом с дверью, и исчезая из зала в числе самых первых.

Добравшись до покоев принцессы, в которых он квартировал уже практически легально, Грон обнаружил там давно ожидаемых гостей. В каминной на обтянутых роскошными гобеленами диванах, скромно сложив на коленях крупные мозолистые руки, этак настороженно-испуганно озирались по сторонам Шуршан и Гаруз. А рядом в креслах, свободно развалившись, наслаждались тонким ликером Батилей и Пург.

— И на кого, господа, вы оставили оноту? — произнес Грон, останавливаясь на пороге и окидывая взглядом живописную картину.

— Грон! Онотьер! — Возгласы слились в один, и в следующее мгновение Грон очутился в крепких объятиях друзей и соратников.

Еще будучи под следствием, он с помощью барона Экарта передал в Загулем распоряжение оставаться на месте и удерживать город, не пуская туда никаких войск, подчиняющихся королевскому совету, если полномочия их командира не подтверждены лично им или принцессой. Так что все время его заключения друзья прожили в тревожном ожидании. Немудрено, что, когда из столицы пришли вести о том, что Грон освобожден и с него сняты все обвинения, а затем и личное распоряжение Грона о немедленном прибытии к нему Шуршана с помощниками, Пург и Батилей не выдержали и рванули вместе с ним. Тут скорее оставалось удивляться, почему в каминной не сидит весь офицерский состав его оноты вкупе с сотней-другой ветеранов.

— Ладно-ладно, задушите, — рассмеялся Грон. — Ну все, хватит. Хватит!

Когда восторги улеглись, Грон уселся перед камином, развернув кресло так, чтобы видеть всех присутствующих.

— Итак, докладывайте, что сделано.

Все переглянулись, причем скорее довольно, чем недоуменно. Перед ними был прежний Грон. И это означало, что все идет своим чередом. Напряженно, неожиданно, опасно и… захватывающе интересно.

— Так это, онотьер, — первым начал Шуршан, — мастре Эмилон выделил пару подмастерьев. Одного своего, а еще одного от мастре Кузуса. Оба толковые, но особливо тот, что от мастре Эмилона. Он говорил, что собирался сделать малого компаньоном, но тот как услышал, что может послужить графу… вам то есть, онотьер, так и вцепился в ваше предложение как клещ. — Шуршан смущенно хмыкнул.

Грон понимающе кивнул. Еще перед отъездом он попросил мастре Эмилона подобрать пару человек из числа молодых приказчиков или помощников купцов, имея в виду впоследствии развернуть разведывательную сеть из числа купцов и их людей. Люди должны были годик постажироваться у Шуршана, а затем заняться созданием собственных сетей, одна из которых должна была базироваться на Агбер-порт, а другая на Загулем или даже на Зублус.

— На хозяйстве я оставил Брована, а сам, как вы и велели, вот… здесь. — Шуршан смущенно развел руками и в очередной раз покосился на диван, на котором сидел, и на стены каминной, обтянутые шелковыми обоями с золотым тиснением. В таком роскошном помещении он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Грон кивнул и перевел взгляд на Батилея. Тот, до сего момента с улыбкой слушавший доклад Шуршана, мгновенно посерьезнел и начал свою часть доклада:

— В оноту набрано еще около восьми сотен человек. Почти половина — добровольцы из городского ополчения, хорошо зарекомендовавшие себя во время осады. Остальные наемники. Восьмерых из числа новичков Шуршан взял на заметку. — Он перевел взгляд на начальника их секретных служб.

Шуршан согласно кивнул и добавил:

— И Ловкие Руки докладывал, что у него появилось несколько подозрительных типов.

Грон взглядом задал вопрос Шуршану. Совершенно очевидно было, что Черный барон давно уже взял под контроль заметную часть главарей преступного мира Насии, да и в другие королевства вполне мог забросить свои щупальца. Поэтому еще в Загулеме Грон начал разрабатывать операцию по созданию в преступных сообществах Насии собственной сети. Для чего требовалось вначале хотя бы собрать информацию о том, какие из группировок Насии ну или для начала Зублуса находятся под контролем Черного барона, а какие пока относительно независимы. А затем, сыграв на противоречиях, провести вербовку. Для чего предполагалось использовать людей из окружения Акмонтера Ловкие Руки. Но тот упорно отказывался идти на более тесное сотрудничество, блюдя, так сказать, честь «честного вора».

— Не извольте беспокоиться, онотьер, — успокоил его Шуршан, — Акмонтер как услышал, что тут с вами приключилось, так сам прибежал и предложил подмогнуть вам с помощью его собственных связей в Агбер-порте. За вас весь Загулем теперь горой стоит. Можете не сомневаться.

Это было хорошей новостью. Грон довольно кивнул.

— Ладно, — он снова повернулся к Батилею, — значит, у нас около двух тысяч мечей.

— Две тысячи триста, если быть точным. Но твоим требованиям соответствуют всего около тысячи двухсот. Остальных еще учить и учить.

— Ничего. Время будет. Вот только вальяжничать нам совершенно некогда. У нас тут, как вы, наверное, слышали, мятеж. Так что большая часть наших герцогов и графов сейчас примутся активно разорять земли герцогов Аржени. А заметную часть королевской армии отправят охранять границы. Я думаю выпросить у принцессы полка три-четыре и отправить их в Загулем. А уж там нагружу вас переобучением и их. К исходу кампании по подавлению мятежа я хочу иметь под рукой тысяч десять — двенадцать хорошо обученных новой тактике мечей. Сдается мне, они не помешают, когда настанет время выяснить, кто есть кто в этом славном королевстве.

Грон задумался. Пока все развивалось так, как оно и должно было исходя из его прикидок. Нет, если бы у него была возможность вообще все устроить по собственному разумению, он бы многое делал не так. Например, вообще не отвлекался бы на небольшую гражданскую войну в королевстве, а, собрав мощный кулак, ударил бы по Насии, сосредоточив усилия на захвате столицы и пленении Черного барона. После чего мятеж рассосался бы сам собой либо был бы подавлен куда как более легко. Но… как говорится, дай нам, Господи, силы изменить то, что мы можем изменить, терпения перенести то, что мы изменить не в силах, и мудрости, дабы суметь отличить первое от второго. Пока Грон был неключевой фигурой на доске, и потому им приходилось считаться с желаниями, чаяниями, ожиданиями и запросами слишком большого количества фигур. Так что оставалось только придерживаться избранной тактики и ждать момента, когда можно будет сделать свой ход. Впрочем, был еще один фактор, который мог бы превратить любую деятельность в совершенно бессмысленную…

Грон повернулся к Пургу. Тот спокойно выдержал его взгляд, а затем молча качнул головой. Ничего. И это было самым плохим. Ибо основной задачей, стоящей перед Пургом, было попытаться хоть что-то выяснить по поводу того, почему местный Владетель демонстративно манкирует собственными обязанностями, вот уже который год не вмешиваясь в буквально тотальную войну, охватившую все местное Владение, именуемое Шесть королевств…

Две жизни назад Грон появился на свет под именем Казимира Яновича Пушкевича. В четырнадцать лет он потерял всю семью и оказался ввергнутым в горнило самой страшной из боен, когда-либо устроенных человечеством. Пройдя всю Вторую мировую войну и выжив на ней, он стал известен всем разведкам мира под агентурной кличкой Клыки, которая наилучшим образом отражала его сущность. Европа, Азия, Африка и обе Америки хранили на себе следы его подошв. Он был бойцом, бойцом до мозга костей, бойцом, не знавшим, что значит не выполнить задачу либо потерпеть поражение. За это ему прощалось многое. Причем не только начальниками, но и самой судьбой. Так что когда он уже глубоким стариком вступил в свою последнюю схватку, в которой по любым логическим раскладам не был способен победить, судьба выбросила ему новый шанс. Шанс на вторую жизнь. Правда, уже не на Земле, а в другом мире, переместив его сознание в тело недоразвитого четырнадцатилетнего паренька, подвизавшегося на побегушках в припортовой груде на острове Тамарис. Тот мир был чист и свеж, как Земля во времена Древних Греции и Рима. Но это не было предопределено обычной логикой развития. Просто некто, именуемый Творцом и входивший в пантеоны всех религий того мира, а на самом деле являющийся всего лишь чрезвычайно сложным искусственным устройством, регулярно, с периодичностью где-то раз в тысячу лет, устраивал глобальный катаклизм сродни Всемирному потопу, стиравший с лица того мира цивилизацию, которую люди успели создать за время, прошедшее с предыдущего катаклизма. А за тем, чтобы этот порядок оставался неизменным, наблюдала специальная организация, именуемая Орденом.

Орден обладал некоторыми технологическими возможностями, часть из которых была недоступна даже той цивилизации, стоявшей на лестнице технологического развития намного выше этой, из которой вышел Казимир Пушкевич, в новом мире принявший имя Грон (уж больно сильно привыкло к этому прозвищу его новое тело). Например, они обладали возможностью засекать факт переноса разума. И, справедливо предполагая, что пришельцы из чужого мира никак не будут способствовать сохранению стабильности, тут же открывали охоту на прибывших. Более пятидесяти тысяч лет, пятьдесят Эпох, эта охота неизменно оказывалась успешной. Но не в этот раз…

Грон не только выжил, расправившись со всеми охотниками, но и принял вызов, объявив войну Ордену. И затряслась земля от мерного шага огромных армий, и забурлило море, взбаламученное тысячами весел, и закрошились камни, разбиваемые в песок тысячами кованых лошадиных копыт, и… исчез в пламени атомного взрыва Остров, местообиталище Творца, и рухнула Скала, хранившая в своих недрах могущественное Око. Так окончил свою жизнь Великий Грон, Командор легендарного Корпуса, тот, перед кем склонились люди и боги…

Чтобы очнуться в изуродованном теле юного пажа, в новом мире, внешне совершенно отличном от того, который он только что покинул, но, как Грон теперь понимал, скованном столь же кандальной неизменностью. Здесь никто не слышал о Творце, но мир был ничуть не менее неизменен. И виной этому были Владетели, могущественные то ли маги, то ли боги, поделившие этот мир на множество Владений, в границах которых они были почти всесильны. И тут выяснилось, что природа силы, с помощью которой Владетели правили этим миром, сродни природе Творца, которой Грон был щедро опален еще в прошлом мире. И это принесло некоторые неожиданности. Так, например, выяснилось, что Безымянные, личная гвардия Владетелей, состоявшая из людей, лишенных памяти и вообще осознания собственного «я», зато ставших нечеловечески сильными, ловкими и не знающими страха, а также беспредельно преданных создавшему их Владетелю, внезапно признали Грона своим Повелителем.

Грон был вынужден спешно покинуть пределы Владения, в котором очутился в момент своего переноса в этот мир, и отправиться исследовать его, по пути строя планы, как обустроиться в этом мире и разыскать артефакт под названием Белый Шлем, способный в момент смерти переносить сознание того, на чью голове он надет, в следующий мир. Он совершенно не собирался задерживаться в этом мире надолго. Но… действительность опять внесла свои коррективы. Грон встретил друзей, свою любовь, а затем и столкнулся еще с одним пришельцем из другого мира. Это был колонтель Исполнительной стражи Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства Мегхин Агхмигаг, в этом мире носивший имя Черного барона, ближайшего советника короля Насии. Судя по набору жизненных ценностей и приемов работы, эта Исполнительная стража Кулака возмездия Великого равноправного всемирного братства являлась чем-то вроде гитлеровского гестапо или НКВД времен Ежова, так что Грон и Черный барон мгновенно оказались по разные стороны баррикад. Барон сумел взять его в плен, попытался склонить к сотрудничеству, повязав кровью, причем кровью той женщины, которая была Грону дорога, хотя в тот момент Грон еще не знал об этом, а затем, когда им с Мельсиль удалось вырваться из его лап, нанес удар, убив отца принцессы, короля Агбера, и обвинив в преступлении самого Грона. И теперь в их противостоянии с Черным бароном наступал следующий этап…

— Добрый день, господа, ужасно рада вас видеть, — с искренней радостью в голосе произнесла Мельсиль, входя в сопровождении барона Экарта в гостиную.

Пург и Батилей, вскочив, тут же отвесили галантный поклон, приложившись к ручке принцессы, а Шуршан и Гаруз густо покраснели и согнулись в обычном крестьянском поклоне, даже не попытавшись хоть как-то повторить исполненное их товарищами па-де-де. Вот ведь интересно, видели же оба и принцессу, и барона, да что там видели, рядом скакали и разговоры вели. А с бароном так и дрались плечом к плечу, и никакого смущения при этом у них не наблюдалось. А вот ты, попали в незнакомую и роскошную обстановку королевских покоев, поди ж, и все, стушевались. Не-эт, не зря все-таки короли и епископы тратили такие деньги на постройку величественных дворцов и соборов, очень точно рассчитано все… Весьма способствует устойчивости власти. Лишь бы сама власть не подводила… Да и потомкам прибыток славный. Сколько туристов готово тратить бешеные деньги, чтобы только попялиться на Версаль, галерею Уффици или собор Святого Петра.

— Что же вы так быстро ушли, граф? — укоризненно попенял Грону барон, когда с приветствиями было покончено. — Граф Эгерит собирался оставить пять-шесть наиболее разумных людей, дабы обсудить с ними предполагаемые планы подробнее. И вас он непременно хотел видеть в их числе.

Грон добродушно развел руками:

— Покорнейше прошу простить, просто в составе королевского совета есть один такой рослый дворянин… он еще предпочитает в одежде золото с голубым, так вот у меня сильное подозрение, что он настойчиво ищет повода вызвать меня на дуэль.

Барон удивленно вскинул брови:

— Если бы я знал вас чуть хуже, граф, я расценил бы ваши слова как… боязнь. Но я знаю вас очень хорошо, поэтому не поясните ли свою мысль? А то я что-то не улавливаю вашей логики…

Грон усмехнулся:

— Просто мне незачем его убивать. А я с некоторых пор пришел к выводу, что, хоть без смертей не обойтись, их число необходимо всемерно ограничивать. Даже если это смерти врагов, не говоря уже об обычных глупцах. И пока мне не понадобится наглядно преподать урок кому-нибудь еще, я постараюсь не позволить ему претворить в жизнь его столь глупое желание.

Присутствующие многозначительно переглянулись. С подобным подходом здесь никто еще не сталкивался. Но разве Грон в первый раз удивлял их тем, что открывал совершенно новый угол зрения на вполне, как до этого казалось, обыденные и привычные вещи? Так что все было обычно.

Барон многозначительно покивал, а затем окинул взглядом присутствующих и, усмехнувшись, спросил:

— Могу ли я понимать присутствие здесь этих господ как свидетельство того, что вы также, по примеру графа Эгерита, решили собрать некий свой ближний круг, дабы обсудить с ними свои планы?

— В общем, да, — отозвался Грон, — хотя их присутствие здесь в данный момент означает лишь то, что они только что приехали и пришли доложиться мне о своем прибытии. Обсуждение мы планировали начать чуть позже. И непременно пригласить на него и вас, барон.

— А могу я просить вас расширить круг за счет самого графа и людей, которых он посчитал…

— Не думаю, что это хорошая мысль, барон, — мягко прервал его Грон. — Насколько я могу предположить, среди этих пяти-шести человек не все приглашены графом исходя из его собственной предрасположенности. Часть из них, вероятно, введены в этот круг потому, что гораздо безопаснее держать их поблизости от себя, чем позволить им бесконтрольно заниматься чем им только вздумается.

Барон усмехнулся:

— В очередной раз поражаюсь не столько вашей проницательности, этому я уже перестал удивляться, сколько умению точно сформулировать мысль.

— Ну и зачем они нам здесь? — пропустив комплимент мимо ушей, напрямую спросил Грон. — Если граф посчитает необходимым свое личное присутствие — милости просим. С остальными пока погодим. К тому же не знаю, насколько даже его личное присутствие будет разумно. Этак получается как бы два отдельных ближних круга. Пусть лучше будет один, при графе, а мы тут просто будем собираться компанией старых соратников по битвам. А все, что нужно, вы сообщите графу сами.

Барон задумался.

— Хм, — произнес он спустя некоторое время. — Вы правы, возможно, это будет наиболее разумным.

На том и порешили.

Ночью, когда они уже успели не только устать, но и немного отойти от бурных ласк, Мельсиль повернулась на бок и, ухватив его руку, прижалась к ней грудью и животом, а потом прошептала:

— Если бы ты знал, Грон, как ты мне нужен…

— Я знаю, — тихонько ответил он.

— Нет! — громко прошептала она. — Нет! Потому что я и сама этого не знала. Не знала до того момента, как тебя отняли у меня и спрятали за железной дверью в той башне. Я… мне выть хотелось от тоски… я на все была готова, чтобы только вытащить тебя оттуда. Каждый день без тебя отнимал у меня силы и желание жить. Герцог Аржени, похоже, понял это, потому что он яростно отстаивал запрет на нашу встречу. А Эжен в ту ночь, когда он попытался напасть на мои покои, был словно обезумевшим. Он рвался ко мне, даже когда уже получил удар в печень. Все пытался дотянуться ангилотом и ревел: «Шлюха, подлая шлюха!..»

Грон замер. НИКТО! НИКОГДА! Не смеет оскорблять его женщину! Это непреложный закон природы! А Мельсиль почувствовала, как напряглось его тело, и, тихонько рассмеявшись, шаловливо куснула его за плечо.

— Глупый… Я в тот момент, наоборот, просто смеялась от счастья. Потому что это нападение означало, что они проиграли. И что ты скоро будешь со мной. — Она внезапно отпустила одну руку и, сжав ее в кулачок, довольно чувствительно ударила его в грудь. — Почему ты так долго шел до моих покоев, несносный? Я уже на стенку лезла!

Грон улыбнулся:

— Я был немного занят, любимая. Надо было окончательно разъяснить все недоразумения с графом Сакриензеном.

Мельсиль вздохнула:

— Он, конечно, зануда, но, по крайней мере, он честен. Если бы ты знал, чего мне стоило протолкнуть на пост председателя суда именно его. Если бы не это, с тобой могли бы расправиться уже через пару дней. И мы просто не успели бы что-либо предпринять.

Грон осторожно высвободил руку из объятий Мельсиль и, обняв принцессу, прижал ее к себе.

— Не волнуйся, любимая. Со мной не так-то легко расправиться. И вот что я хочу попросить тебя запомнить. Навсегда. Даже если кто-то скажет тебе, что я мертв, все кончено и никакой надежды больше нет, — не верь. Потому что это неправда. — Он на мгновение замолчал, потому что его сердце пронзила игла воспоминания. Ибо нечто подобное он уже говорил как-то одной женщине в другом, оставшемся позади мире. Но и в этом мире, здесь и сейчас, это также должно было быть сказано. Поэтому он закончил: — Что бы ни случилось, я обязательно вывернусь и приду за тобой. Каким бы все это ни казалось безнадежным даже тебе самой. Ты поняла?

Мельсиль извернулась, подняла голову и заглянула ему в глаза. Ее глаза в зыбком свете луны блеснули в темноте как два загадочных изумруда. Несколько мгновений она не отрываясь смотрела на него, а затем счастливо вздохнула и прижалась щекой к его груди.

— Я поняла, милый. Не беспокойся. Так и будет.

И с этими словами она заснула.