2
— Ы-ы-ы-нг!.. — прорычал Зыгуч, дернувшись в последний раз, а затем рухнул на распростертое под ним девичье тело.
Она уже не верещала и не сотрясалась от рыданий, поскольку на самом пике процесса лишилась чувств, потому-то он и кончал так долго. Зыгуч где-то с минуту приходил в себя, шумно дыша и исходя потом, а затем уперся рукой в упругую девичью грудь, вывалившуюся из разорванного лифа, и, опираясь на нее, с трудом поднялся. Окинув неприязненным взглядом валявшееся на полу истерзанное тело, он наклонился и резким движением оторвал от разорванной нижней юбки кусок тончайшего батиста и утер пот. Вот сука… так не вовремя отрубиться. А он уже давно не мог кончить, если та, которую он насиловал, не сопровождала этот процесс такими сладостными звуками, как крик или рыдания, ну или что-то подобное. Нет, зря все-таки он позарился на младшенькую. В тринадцать лет девки еще совсем хлипкие. Вон старшенькая, которую чохом драли в соседней комнате, орала даже под третьим, а эта… Зыгуч зло сплюнул. Ладно, как получилось — так получилось. Тем более что никто не мешает чуть позже повторить. Или поменять эту на старшенькую. Хотя, конечно, это будет уже не свежатинка. Он вспомнил, как заорала девка, когда он ей целку сломал, и довольно причмокнул губами. Нет, пожалуй, он все правильно сделал. Старшенькая-то, похоже, уже ломана была — такого вопля, как от этой, от нее не дождались. Он вздохнул, снова покосился на лежащее тело, потом сплюнул и вышел из комнаты.
— Вы уже все, ваша милость? — хрипло спросил Хыг, десятник его личной руки.
Хыг, огромный мужик звероватого вида, с совершенно чудовищного вида лицом, покрытым коростой рваных шрамов, просто млел от совсем молоденьких и желательно благородного происхождения девочек. Бывший каторжник, приговоренный к пожизненной каторге за убийство целой семьи, попавший затем в поле зрения Черного барона и рекрутированный им в ряды своих сподвижников, благородных ненавидел люто. А все из-за того, что, когда он, прирезав семью лендлорда, у которого был в батраках, сбил небольшую банду и начал щипать хутора и деревеньки, требуя себе кроме дани продуктами и рухлядью еще и свеженького девичьего тельца, лучше не старше десяти лет от роду, крестьяне взмолились своему барону. И тот, взяв дружину и собак, просто затравил его банду, сполна воздав Хыгу и его сообщникам за все их прегрешения. Ибо народ в свою банду Хыг подобрал под стать себе. Также охочих до всякого непотребства и желательно с кровавым исходом. Барон и его дружинники сначала успокоили Хыга и его соратников, решивших было, что с профессиональными воинами они смогут расправиться так же, как с непокорными крестьянами, несколькими точными ударами копья, а затем просто дали собакам закончить дело. Как Хыг выжил — не понял никто. После того как его погрызли собаки, от него остался лишь окровавленный кусок мяса. Но вот выжил же. И барон, когда ему доложили, что одно из тел, которые были привезены на подводах, подает признаки жизни, не дал крестьянам, схватившимся за топоры, окончательно покончить с Хыгом, сказав, что, раз Владетель не дал ему сегодня смерти, значит, пусть так и будет. И Хыга сначала бросили в каменный мешок, а затем, когда на нем все зажило как на собаке, отправили к судье с полным описанием его злодеяний. Позже, уже будучи под рукой Черного барона, Хыг полной мерой отплатил барону за эту милость, вырезав и всю его семью, и едва ли не половину крестьянских семей в тех деревнях, которые посылали к барону челобитчиков.
— Да, — кивнул Зыгуч и, поймав вожделенный взгляд Хыга, на мгновение задумался.
Позволить Хыгу развлечься с младшей дочерью графа Кэмистера означало просто прикончить ее. Елда у Хыга была размером с руку дюжего мужика, так что он просто разорвет девочку, и та если не кончится под ним, то через пару часов просто истечет кровью. Зыгуч хмыкнул. Ну и что? Сегодня, пожалуй, с него хватит, а завтра они должны будут разобраться еще и с замком барона Кригэ. А у того, насколько он помнил, шесть дочерей. И три из них как раз от десяти до четырнадцати лет от роду. Самое то.
— Можешь заняться, — милостиво кивнул Зыгуч.
Хыг тут же едва слышно заурчал от предвкушения и с удивительным для его могучего тела проворством нырнул в низкую дверь девичьей спальни. Зыгуч, уже качнувшийся вперед, чтобы двинуться во двор, дабы проконтролировать, как идут дела, притормозил. Изуродованное лицо Хыга так полыхнуло вожделением, что, пожалуй, стоило чуть задержаться и взглянуть на то, как Хыг удовлетворит свою похоть. Должно быть, увлекательное будет зрелище. Он развернулся и уставился в щель не до конца прикрытой двери. Несколько мгновений изнутри спальни не доносилось ни звука, а затем замок огласил отчаянный девичий визг, переходящий в какой-то утробный клекот. Затем последовал хрип, и все стихло. Зыгуч удовлетворенно кивнул. Ну что ж, он угадал. Эта сучка сдохла под Хыгом. И, похоже, настолько быстро, что Хыг не успел получить своего. Впрочем, судя по тому, что его задница продолжала судорожно дергаться, тому было абсолютно наплевать на то, что он трахает труп. Хыг продолжал самозабвенно заниматься любимым делом…
— Ну что, закончили? — благодушно спросил Зыгуч, выходя во двор.
Вообще, это задание ему очень нравилось. Редко когда удавалось так оторваться. Обычно Хозяин требовал, чтобы все было шито-крыто, так что когда в последний раз удавалось совместить работу и удовольствие, Зыгуч вообще успел позабыть. Но на этот раз Хозяин, наоборот, подчеркнул, что они могут оторваться по полной. Ни в чем себя не стесняя. Мол, чем страшнее будет картина, оставшаяся после вас, тем лучше. И команда мандатора никак не ограничивала своих самых изощренных фантазий, тем более что после того мятежа, который подавил Хозяин, укрепления большинства замков в этой провинции были срыты, а дворянские дружины распущены. Захват этих гнезд крамолы не представлял для команды мандатора никаких затруднений. И изобретательность от него и его людей требовалась только для того, чтобы поизощреннее воплотить в жизнь свои самые тонкие и эксклюзивные способы получения наслаждений. По определению недоступные как обычной черни, так и этой тупоголовой знати, зашоренной и спутанной по рукам и ногам такими дурацкими условностями, как честь, достоинство, правила приличия, и остальной мутью, которую истинно свободный человек может лишь презирать. И мандатор знал, что именно это делало их настоящей высшей элитой этого мира. Ибо чем еще определяется элитарность человека, как не тем, сколь изощренно и разнообразно он способен доставлять себе удовольствие?
— Так точно, мандатор, — отозвался Даыб, правая рука Зыгуча во всем, что касалось допросов.
Он был тем более ценным кадром, что вследствие некоторых увечий, которые были нанесены ему палачом, совершенно не интересовался женщинами, да и вообще всей этой стороной человеческого существования. Поэтому сразу приступал к делу, не отвлекаясь на то, чтобы, как остальные, потешить похоть. Хотя пытать женщин он любил, пожалуй, больше, чем мужчин.
— Граф было хорохорился, — ухмыляясь сообщил Даыб, — но, когда я загнал его женушке в это самое место раскаленный лом, тут же сломался. И все рассказал. А потом все время размазывал по роже сопли и умолял, чтобы мы не трогали детишек. Вот умора была наблюдать, как он задергался, когда вы, ваша милость, с робятами графинек пользовать начали.
Зыгуч довольно осклабился. Да, похоже, славное было представление. Жаль, что он не видел. И вообще здесь, в замке графа Кэмистера, они расслаблялись совсем по-простому. Вот в предыдущем было забавно. Там мандатор придумал посадить совсем еще юную хозяйку замка на кол, и вся команда пользовала ее прям там, на колу, под визги красотки-маркизы, которая при каждом толчке все глубже и глубже насаживалась на кол. Он тогда кончил раз пять, наверное… Пожалуй, у барона Кригэ надо будет все устроить чуть по-другому. Дочерей вытащить в общую залу или во двор и оприходовать на глазах у барона. Причем не просто так, а тоже с какой-нибудь придумкой. Вот весело будет…
Додумать он не успел. Потому что в этот момент от ворот послышался гулкий хлопок арбалетной тетивы, и лоб Зыгуча украсился коротким металлическим стержнем, представлявшим собой хвостовик арбалетного болта…
— Кто стрелял, установили? — тихо спросил Черный барон, глядя на Даыба налитыми кровью глазами.
Эта, проклятье Владетеля, непрекращающаяся уже вторую декаду головная боль его просто замучила. Причем не помогало ничего. Никакие самые проверенные средства. Ни настойка селемуса на красном вине, ни парочка свеженьких узников на пыточном щите…
Даыб со страхом в глазах торопливо закивал:
— Да, ваша милость! У него кинжал был наш, ну который с отравленным лезвием. Наверное, чтобы заколоться. Но он то ли не решился, то ли восхотел еще ребят посечь. И достал троих, сволочь… Мы потому и поняли, что лезвие отравлено, что еще двое вместе с господином мандатором душу Владетелю отдали, а Хыг — тот ничего, только поблевал два дня, в лихорадке провалялся неделю да и оклемался. Сейчас только ногу подволакивает, а так в порядке.
— И?.. — чуть добавив в голос нетерпения, отозвался Черный барон и потер виски. О-о, эта боль…
— Из ваших он, ваша милость… ну из тех, кого вы в Агбер отправили к трактирному делу приставить. Солоном зовут. Родом из Баля. Там и трактир держал, пока вы на него свое благосклонное внимание не обратили. А ныне откуда-то прознал, что жена его в тюрьме преставилась и, хуже того, что вы к этому руку приложили, и пошел мстить. До вас-то ему не добраться было, понятное дело, а вот на его милость господина мандатора он большой зуб имел. Потому как прознал, что именно господин мандатор как раз-таки его делом и занимался.
— Откуда он про сие прознал? — удивился Черный барон, слегка подавшись вперед.
Ну, слава Владетелю, хоть что-то начало проясняться. Неужели?..
Даыб виновато пожал плечами:
— Не успели дознаться. Его Хыг при задержании и так сильно помял, а потом еще и мы… злые были, ваша милость. Ведь он нашего господина мандатора убил и еще двоих. Ну и… не рассчитали.
Черный барон недовольно поморщился. Учишь их, учишь… пока человек до конца, всухую не выжат, обращаться с ним надо нежно, аккуратно… по ноготочку откусывать, по фаланге пальчика. Ушко не одним махом, а по чуть-чуть, глазик раскаленной спицей не до упора протыкать, а сначала только до уровня хрусталика… а все одно — как дорвутся, так пиши пропало. Нет, мало профессионалов, мало… Впрочем, этот еще ничего. Хоть что-то сумел вызнать. А те, кто вокруг еще четверых столь же свежих покойничков обретались, — просто уроды. Троих убийц сразу же насмерть забили, а четвертый, уму непостижимо, грохнул ценного человека и сумел сбежать. Нет, пожалуй, этого Даыба мы наказывать не будем. И так в последнее время потерь слишком много, причем из самого ближнего круга… Черный барон прикусил губу и задумчиво качнул головой, а затем протянул руку, взял со стола бронзовый диск с нанесенным на нем знаком мандатора и протянул стоявшему перед ним человеку.
— Держи мандат, Даыб. — Тот замер, а Черный барон продолжил: — Твой мандатор, Зыгуч, служил мне верой и правдой. И ни разу не пожалел об этом. Служи и ты мне теперь так же вместо него.
Лицо стоящего перед ним Даыба озарилось счастливой улыбкой. Черный барон усмехнулся про себя. Как мало надо, чтобы сделать верного человечка счастливым. Просто не наказать и повысить. Пусть эти идиоты — король Иркай и его присные — изгаляются, наделяя землями, титулами, правами, он, Черный барон, знает, как на самом деле устроен человек. И что действительно нужно, чтобы обеспечить верность и преданность. Долг, честь, совесть — бредни! Всем этим пичкают людишек только для того, чтобы было удобнее ими управлять. Причем управлять, не допуская до власти. Потому что, как только человек почувствует вкус власти, он сразу же отбросит все это, как использованную туалетную бумагу. Если он, конечно, не дурак. Но дураки очень редко захватывают власть. И уж никогда и ни за что не могут ее удержать. А для того чтобы обеспечить преданность тех, кто не дураки, нужно нечто другое. Нужно просто дать им возможность насладиться этой властью, не соблюдая никаких ограничений, дать возможность запутаться, завязнуть, попробовать все, что только может дать власть, самое сладкое, самое запретное, и желательно так, чтобы им грозила дыба, каторга или уже и колесование… А затем — отодвинуть угрозу. Нет, не убрать ее совсем, но поставить человека в такие условия, что отныне наслаждаться властью он может только лишь под твоей милостивой рукой. И что тебе достаточно всего лишь убрать эту милостивую руку — и все. Он труп. И вот тогда он становится твоим, до печенок, до корней волос. Ибо отказаться от того, что дает власть — от пьянящего чувства вседозволенности, всемогущества, он уже не может, а продолжать наслаждаться им он способен, только лишь пока полезен тебе. Нет и не бывает большей преданности, что бы там ни бормотали менестрели, распевая все эти глупенькие рыцарские баллады.
— Да я… ваша милость… да вы… да я теперь… — срывающимся голосом забормотал Даыб.
Черный барон небрежно шевельнул кистью, останавливая его словесный поток.
— Сколько замков успели разорить?
Даыб запнулся.
— Так это… шесть всего. Как господина мандатора того, так мы сразу ноги в руки и к вам. Доложиться. К барону Кригэ мы не успели. Да еще соглядатай доложил, что барон того, из замка сдернул. К соседу. Барону Шингара. У Кригэ-то после вашего давешнего похода две стены до основания срыты были, как и у графа Кэмистера, а у барона только одна, да и та не до конца. Так он срытое место бревнами укрепил и из своих крестьян мужиков, что покрепче, себе в дружину набрал. Так что в замок Кригэ соваться смысла не было, а Шингара мы бы нипочем не взяли… — Даыб запнулся и продолжил уже испуганным тоном: — То есть если надо было, то тогда, конечно…
Черный барон милостиво шевельнул пальцами, как бы говоря — пустое. Нет, лучше бы было, конечно, двинуться дальше, пока эти тупицы не опомнились, и разорить еще несколько гнезд крамолы и бунта. Ну не вся же округа сбежалась в замок незаконно укрепившегося барона Шингара. Но ждать этого от подчиненных мандатора не следовало. Принцип, на котором строилась вся система, не предусматривал личной инициативы. Потеряв лидера, любая ячейка системы окукливалась и как можно быстрее устремлялась к ближайшему логову, чтобы зализать раны и получить новые указания.
— Хорошо, иди. Пока побудете здесь. Отдохните. Позже я скажу, чем вам заняться.
Когда за свежеиспеченным мандатором захлопнулась дверь, Черный барон встал и прошелся по кабинету. Да, похоже, его инициативу по окончательному решению вопроса с центральными провинциями можно считать провалившейся. Из девяти специальных команд, возглавляемых наиболее надежными мандаторами, только две продолжали операцию. Семь остальных сейчас зализывали раны в Либвэ, замке, в котором барон разместил школу по подготовке своих людей, и в столице. Вернее, шесть. Тем, что осталось от седьмой, вполне можно было пренебречь. Этот остаток даже не закроет потери остальных шести. Пятеро мандаторов нарвались на нож, меч или арбалетный болт неизвестно откуда взявшихся убийц. Шестая команда натолкнулась на ожесточенное сопротивление в одном из дворянских замков, в котором проживала довольно многочисленная семья служилых дворян, вышедших в отставку и удалившихся на покой вместе со своими денщиками, десятниками и вестовыми, так что эта толпа бывалых вояк составила вполне себе боеспособный гарнизон. Поэтому команда, потеряв две трети своего состава, вернулась несолоно хлебавши. А седьмая нарвалась на самого графа Ормераля с личной охраной, так некстати приехавшего погостить к кузине. Черный барон зло скрипнул зубами. Владетель бы побрал все эти родственные связи. У каждого аристократа, извольте себе представить, чуть ли не по полсотни этих самых кузенов и кузин, к каждой из которых, видите ли, положено относиться едва ли не более трепетно, чем к любому из ближайших родственников. Слава Владетелю, маршал Насии принял отряд мандатора за обычных разбойников и просто вздернул их на сучьях придорожных деревьев, даже не обыскав как следует. Только двоим из полусотни, составлявшей штатную команду, удалось ускользнуть. Наверное, сейчас, когда до него дошли слухи о нескольких десятках разоренных замков, маршал локти себе кусает, что не допросил как следует, а уже поздно. Совсем поздно. Трупы сняты и по-тихому закопаны, так что даже опознавать некого.
А как все славно начиналось… Вырвать огромный кусок страны из-под власти этих никчемных дворянишек, просто вырезав семьи владельцев ленов, — ну что может быть лучше? Тем более что в замках ой как было чем поживиться, а то и королевская казна, и личный фонд господина королевского советника в последнее время довольно сильно поиздержались. Когда он разворачивал сети в Агбере, Генобе и Домине, пришлось влезть в изрядную кабалу к банкирам. Тогда это показалось разумным, поскольку базирование разведывательной сети на основе трактиров создавало возможность не только самоокупаемости, но еще и обещало при некоторой ловкости и подготовке изрядно обогатить. И первые опыты показали, что все расчеты были правильными. Одна операция с контрабандой доминской парчи принесла такие дивиденды, что Черный барон разом закрыл едва ли не половину кредита. Хотя такие прибыльные, а следовательно, рискованные операции удавалось проводить чрезвычайно редко. Да что там, таких прибыльных и было-то она одна. И если честно, из ее последствий пришлось вылезать довольно долго. Едва не обрушив всю сеть. Эта контрабанда затронула интересы слишком уж многих. И те, кто сам промышлял подобным делом, встали на уши и попытались максимально усложнить жизнь внезапным конкурентам. Нет, если бы вопрос встал или — или, то он бы сумел задавить и контрабандистов, и кого бы то ни было, но ему была нужна не долгая и упорная война, а действующая разведывательная сеть, причем нужна была куда более, чем даже деньги. Но сейчас сеть оказалась разгромленной, и все вложения в нее пошли в карман этому уроду асаулу…
Черный барон зло осклабился и угрожающе зарычал. Вот кто бы мог мгновенно снять все его головные боли. Только лишь оказавшись на его пыточном щите. Нет, ну как он мог так ошибиться? Интересно, а точно ли это асаул? Судя по глубине проработки операций, а главное, по тому, как быстро, да что там, практически мгновенно он сумел взять под контроль страну и развернуть свою структуру, способную на равных противодействовать структуре барона, которую он создавал десятки лет, это мог быть сам Ируан Кнехт, всесильный глава Управления специальных операций. Черный барон поежился. Вот уж кого бы он не хотел иметь в качестве противника… Да нет, чепуха, невозможно. Когда он, Мегхин Агхмигаг, переместился сюда, Кнехту уже было далеко за восемьдесят, так что он никак не мог протянуть столько, чтобы появиться здесь несколько лет назад. Несомненно, он сдох бы раньше. Но если это и не Кнехт, все равно, как быстро этот тип сумел оценить ситуацию и вжиться. Откуда что взялось?..
За дверью зашуршало. Черный барон недовольно повернулся. Через пару мгновений дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Бубны. Он бросил на барона вопросительный взгляд. Барон поморщился. Не до этого сейчас. А как бы славно было отвлечься… Он помассировал ломившие виски, а затем отрицательно мотнул головой:
— Иди, сегодня некогда.
Бубна состроил обиженную рожу. Что ж, его вполне можно понять. Из-за этой суматохи с убийствами приближенных и посыпавшейся вследствие этого всей операции по зачистке центральных провинций барону пришлось резко перекраивать свой график и менять планы. Поэтому времени с чувством и толком развеяться он не мог выбрать уже почти три недели. Но он сам хотя бы был занят, а вот Бубна лишь страдал без любимого и единственного занятия. Он, так же как и барон, давно подсел на пыточную «иглу», когда кровь волнует ощущение всесилия и всевластия, когда этот кусок плоти, считающий… ну или когда-то считавший себя сильным, смелым, стойким, красивым… да мало ли каким, внезапно осознает, что он — никто, что он — всего лишь кусок плоти, от которого ничто не зависит, что ничто на свете не в его власти. Даже громкость и продолжительность воплей, которые он издает. И единственное, что в этом мире имеет значение, так это воля другого, того, кто стоит над ним с раскаленными щипцами или накаленной иглой в руках. Или того, кто приказывает палачу. О-о… это сладостное ощущение, когда нечто, что еще не так давно считало себя человеком, жарко и даже воодушевленно и уж совершенно точно честно и искренне признает, что оно — ничто, плевок, птичий помет, след от мужского семени на тряпках блудницы. Но потакать прихотям Бубны у барона не было ни времени, ни желания. Пусть знает свое место, урод!
— Пшел вон! — рявкнул Черный барон, стискивая виски.
Обиженная рожа Бубны мгновенно исчезла. Барон вернулся к столу и сел в кресло. Так, надо сосредоточиться. На его счастье, король пока торчит возле Зублуса, справедливо опасаясь атаки этого проклятого асаула. Так что провал их, чего уж там, совместного плана, призванного, во-первых, изрядно уменьшить число недовольных нынешней политикой и, во-вторых, пополнить казну не только барона, но и королевства, пока ничем серьезным барону не грозит. Впрочем, даже если бы король был здесь, максимум, что грозила бы барону, — это очередная истерика. Вызванная отнюдь не гнусностью плана или подлыми методами его исполнения, а всего лишь неудачей в его воплощении. По части гнусности и подлости, как это называют глупые, зашоренные людишки, а на самом деле расчетливости и прагматичности его величество вообще оказался способным учеником. И многое из того, о чем ему рассказывал барон, уже успешно принял на вооружение. До барона дошли слухи, что он даже завел собственную пыточную в подвале под Речной башней. Где частенько развлекался вместе с сыночком, радуясь его «выдержке» и «мужеству» и даже не подозревая, что сынку все эти забавы — тьфу, поскольку он прошел куда более крутые университеты под руководством самого Бубны… А что? Вполне удобное место. От башни к реке ведет подземная галерея, так что очень удобно скрывать «отходы». Как говорится, концы в воду. Вот только подобные занятия, как и еще кое-какие просочившееся слухи, опустили его популярность в среде аристократов ниже плинтуса. Что приводило короля Иркая в крайнее раздражение. Даже удивительно, откуда такие люди, как граф Ормераля, могли прознать о подобных вещах?
Черный барон глумливо усмехнулся. Ничего, это полезно. Заставляет некоторых сильно задуматься о том, кто является истинной опорой трона. А когда до его величества окончательно дойдет, что только он, барон Гуглеб, является единственной силой, которая способна удержать его на троне, тогда многие вопросы будут решаться гораздо легче, чем сейчас. Барон мелко засмеялся… Все как обычно. Будь ты вор, простолюдин, аристократ или даже сам король — все одним миром мазаны и все всегда попадаются в одну и ту же ловушку: сначала дать возможность насладиться, ну или, если совсем уж откровенно, попасться на крючок иллюзии всевластия и всемогущества, на самом деле выражающейся лишь в возможности потешить то, что во все времена и во всех религиях именовали смертными грехами, — похоть, сластолюбие, жадность, гордыню… а затем наложить свою, хех, милостивую руку на расслабившийся загривок. Ибо кто бы и когда бы ни начинал ощущать себя всемогущим, рядом всегда обязательно маячит эта милостивая рука. Даже если тебе кажется, что ничего такого нет и быть не может. Такое именно и только кажется, мнится, так сказать.
Так уж устроена жизнь. Поэтому большинство таких всемогущеньких до последнего момента даже не догадываются, что она существует, думая, что купили или запугали всех — простых граждан, ментов, судей, королевских наместников, но она непременно есть. Но стоит птичке подумать, что уж теперь-то она точно ухватила удачу за хвост и достигла всего, о чем только можно мечтать, как — цап, на загривок опускается милостивая рука, и все… ни о каком всемогуществе уже и думать невозможно. Только о милости. Тем более что эта рука чаще всего не очень-то и против разных «невинных» забав. Лишь бы в других, никак не менее «невинных» вещах, таких, например, как предательство или подлость, ты был бы совершенно послушен. А поскольку ты и так этим занимаешься, так вроде не о чем и жалеть… До тех пор пока эта самая рука не вцепится тебе в загривок мертвой хваткой и не швырнет тебя на плаху или в петлю. Но ведь ты все равно должен был кончить именно так. Просто чуть раньше. Так чего выть-то? Заткнись и благодари милостивую руку, что дала тебе немного лишнего времени понаслаждаться жизнью. Заткнись, говорю! А, Владетель… палач, да быстрее давай! Уши в трубочку сворачиваются от этого воя…
Барон причмокнул губами, все-таки приятно быть столь прозорливым. И вообще, этот мирок ему очень нравился. Удивительно простодушные и безыскусные люди, хотя обожают заниматься интригами. Вот только интриги у них детские, забавные, уму непостижимо, какой детский Сад здесь творится. Оклеветали в свете — закололся кинжалом, пустили слух о прелюбодеянии — выпила яд, попалась на любовной интрижке с простолюдином — все, навечно старая дева, поскольку никто из ровни замуж не возьмет. Смех, и только… Жить бы здесь да радоваться, подгребая под себя все больше и больше, чем он успешно и занимался, пока не появился этот асаул…
Нет, асаулом нужно заняться вплотную. Барон снова потер виски и, наклонившись над столом, подвинул к себе лист бумаги. Этот был из новой партии и отливал приятной синевой. Ну наконец-то эти уроды научились выпускать нормальную бумагу. И это лишь укрепит их позиции на рынке. Слава Владетелю, Насия является монополистом во многих очень нужных вещах, а то бы вообще непонятно было, за счет чего отдавать кредит или хотя бы просто финансировать текущие операции. Ну ничего, даст Владетель, все еще выправим. Хотя последние провалы больно ударили не только по карману, но и по его личному реноме. Даже притихшее было после его карательного похода дворянство центральных провинций начало поднимать голову и глухо ворчать. Во многом именно этим и было вызвано то, с какой звериной жестокостью была спланирована операция по зачистке. Ни одного живого, ни одного целого — изнасилованные женщины со вспоротыми животами, изуродованные трупы хозяев замков, сами замки, вскрытые и выпотрошенные, как консервные банки, и… никаких достоверных свидетельств того, кто именно это сделал. Только слухи, страшные, леденящие кровь, но никаких прямых доказательств. И что с того, что в королевское казначейство поступило несколько сотен тысяч золотых. Деньги не пахнут. Кто знает, откуда они взялись? Провернуть эту операцию с требуемой степенью эффективности и скрытности могли только выкормыши Либвэ. Никто иной — ни королевская стража, ни наемники — с этим бы не справились. А у тех, кто прошел семь кругов ада Либвэ, такой шанс был. Во всяком случае, барон считал именно так. И вот такой облом. А все этот подлый асаул! Потерять пятерых проверенных мандаторов всего за неделю! И ведь как придумал, сволочь, использовать его же собственный материал. Тех, кого он сам, барон, отправлял в Агбер… Нет, пока он не нейтрализует асаула, никаких сложных операций затевать более нельзя.
Черный барон зло ощерился и, подняв перо, аккуратно вывел на бумаге цифру «один».
Итак, родной, во-первых, тебя надо вывести из себя, заставить взбеситься, испытать страх ли, ярость ли — все равно. А то в обычном состоянии ты как-то… излишне эффективен. И я знаю, как это сделать! Это глупые людишки, лежа в своих мягких кроватках, ночами могут мечтать о сильном чувстве — о любви, о дружбе, о водопаде чувств. Все это чушь! Чувства, привязанности — это крючок, на который ловится любой, как бы умен, прозорлив и подготовлен он ни был. Именно поэтому у самого Черного барона нет и никогда не будет никаких привязанностей. А вот ты, дорогой мой, глупец, глупец… ты позволил себе влюбиться, завести семью, даже родить сына. И вот именно за эту глупость мы тебя и накажем…
Черный барон сладостно вздохнул и опустил перо на бумагу. Как все-таки приятно осознавать себя немножко богом (ну ладно, Владетелем, все ж таки место богов здесь занимают именно они), зная: что бы ни происходило в этом мире, росчерк твоего пера уже решил чью-то судьбу…
Уже стемнело, когда барон закончил вчерне набрасывать план первоочередных мероприятий. Судя по первым прикидкам, операция должна была получиться просто на загляденье. Простая, дешевая и всего лишь трехходовая. К тому же основным виновником ее в глазах глупой толпы должен был стать отнюдь не он, Черный барон, а эти уроды-банкиры. Асаула он вряд ли обманет, но вот остальные должны купиться. А это значит, по всему Агберу должна прокатиться волна погромов банкирских домов. Ему самому это не принесет ничего, кроме маленького всплеска удовлетворения от осознания факта, что эти высокомерные уроды получили-таки по заслугам, а вот у асаула, вполне возможно, начнутся трудности с финансированием некоторых особо затратных операций.
Закрыв папку, в которую он складывал текущие документы, барон повернулся к сейфу, вделанному в стену, и, достав ключ, вставил его в затейливую замочную скважину, которая была единственным украшением массивной стальной дверцы. Ухватив за широкое кольцо, венчающее ключ, барон с шумным выдохом повернул ключ. Дверца единственного в Шести королевствах сейфа шестого уровня защиты со скрипом отворилась. Барон сунул внутрь сейфа папку, а затем, мгновение поколебавшись, наклонился и с натугой выдвинул ящик, занимавший все нижнее отделение. Ящик был не очень большим — в две ладони высотой, но его содержимого хватило бы, чтобы купить пару небольших королевств.
Барон протянул руку и осторожно, даже трепетно, ухватил пальцами массивное колье, усыпанное рубинами и изумрудами. Да… это была не просто драгоценность. Это была ВЕЩЬ! Произведение искусства, творение гения. Барон мягко опустил колье на место и выудил из ящика крупный перстень, закрывающий фалангу пальца. Его венчал двадцатикаратный бриллиант изумительного и редкостного серо-дымчатого оттенка. Бриллиант будто светился изнутри. На самом деле даже десятой части того, что хранилось в этом ящике, хватило бы, чтобы окончательно расплатиться с кредитом и обеспечить функционирование всей действующей сети. Вот только одна проблемка. Ни один предмет, который находился в этом ящике, продать в Насии, а возможно, и в Шести королевствах было нельзя. Ибо все они были фамильными драгоценностями древнейших и славнейших родов Насии, переходившими в семье из поколения в поколение. И большинство из них на данный момент, как считалось, находилось в руках наследников родов, укрывшихся от неправедного гнева короля. Именно эта надежда, питающая сердца тех родственников, что пока еще были живы и на своем месте, во многом удерживала дворянство от бунта. Никому не хочется первым совать голову в медвежью берлогу. Но если бы хоть одна драгоценность всплыла на рынке, ознаменовав тем самым, что надежда на то, что наследники родов живы и где-то скрываются, готовя некое возмездие, призрачна и пуста, хрупкое равновесие между древними родами, терпящими короля и его столь гнусного первого советника, и, соответственно, военной аристократией Насии могло быть взорвано. И Черный барон вкупе со своим уже почти ручным королем получил бы бунт в самом сердце своего королевства. А там и эта погань асаул уж точно бы не задержался…
Воспоминания об асауле вызвали новый приступ головной боли, так что барон вскинул руки к вискам и страдальчески застонал. Нет, все, хватит, заработался! Барон сердито задвинул ящик и, с грохотом захлопнув дверцу сейфа, с натугой повернул ключ. Вот ведь погань вселенская, уже третьего мастера подвешивают на дыбу, а надежного кодового замка пока сделать так и не удалось. Ладно, об этом можно подумать завтра, а сейчас спать, спать… Черный барон придирчивым взглядом окинул кабинет, не оставил ли чего лишнего на поверхности, затем поднялся и вышел в спальню.
Уже накинув на голову простыню, он услышал чьи-то шаркающие шаги в кабинете. Барон недовольно прислушался и сердито фыркнул. Ох уж эти уроды! Вот что значит никакой привычки к поддержанию порядка. Мыли и вытирали пыль в его кабинете все те же тюремные стражники. Сноровки к этому делу у них не было никакой, но допускать сюда, в святая святых, кого-то со стороны барон не собирался. Знаем, как оно бывает, сами не раз делали…
И барон перевернулся на другой бок, привычно укрывшись с головой простыней.