ГЛАВА 6
— Черт возьми, преодолеть такой путь — и дать заманить себя в ловушку… Если бы не раны! Тогда не я оказался бы в ловушке, а все они…
В каменном полутемном коридоре снова отчетливо стучали неторопливые шаги. Приближались. Идущего пока не видно, но ясно ощущается запах выделанной кожи, пыли, пота и железа.
Николас вжался в холодный камень, закрыл глаза, опасаясь, что взгляд может заставить идущего обернуться. Шаги, простучав совсем рядом, теперь удалялись. Николас расслабился и, скользнув спиной по камню стены, осторожно выглянул в коридор. И увидел человеческий силуэт, понемногу пропадавший в полумраке неосвещенного коридора. На узкополой шапке человека покачивалось тускло-алое петушиное перо. Из-за пояса торчала рапира без ножен.
Николас на всякий случай несколько мгновений прислушивался, затем шагнул из ниши в коридор. Пригибаясь, пробежал вслед за ушедшим, свернул на развилке наугад, пробежал вперед, свернул еще раз и, чертыхнувшись, остановился, услышав громкий говор прямо перед собой. Бежать было трудно. Не надо было бегать. Надо было идти, тогда красные круги не застилали бы глаза и шум крови в ушах не помешал бы услышать присутствие противника много раньше.
Звучали, нарастая, два голоса. Двое шли навстречу Николасу. Он повернул было назад, но и позади громыхнуло железом, и кто-то хрипло выругался.
Николас заметался. Отступил, зашарил глазами по сторонам и толкнулся в первую попавшуюся дверь. Закрыл ее за собой, привалился к ней спиной и сполз на пол, тяжело дыша. Комната, в которой он оказался, была пуста, если не считать сломанного табурета в углу. В открытом окне пухли синие сумерки.
Тело ломило от напряжения. Многочисленные раны пульсировали и — судя по горячо набухавшей одежде — снова начали кровоточить. Тело требовало отдыха. Проклятый замок! Надо же было так глупо попасться!
«А ведь где-то здесь и Пелип, — неожиданно подумал Николас, и его зубы сами собой громко скрипнули от проснувшейся ненависти.
Мысль о том, что красноволосый горбун, хладнокровно плетущий непонятную для прочих цепь, очередным звеном которой было убийство Катлины, где-то совсем рядом, а у него, у Николаса, нет сил даже для того, чтобы бесшумно приблизиться к нему… Эта мысль была невыносима.
…Он двинулся в путь, едва солнце достигло зенита. Идти не получалось, он передвигался то ползком, то на четвереньках. К вечеру, строго придерживаясь определенного ранее направления, дополз до речки, на берегу которой нашел покинутую совсем недавно землянку. Разобрав крышу землянки, вполне можно было стянуть плот, но течение реки, слишком быстрое для плоского ландшафта, навело его на мысль о том, что река, возможно, скоро оборвется водопадом. Умывшись и переждав часок на берегу, Николас пересек речку вброд и побрел дальше. Когда тьма сгустилась совершенно, он достиг берега другой реки — много шире и глубже той, на которую наткнулся вечером. Переплыть ее у него вряд ли хватило бы сил. Он уже готов был рухнуть на прибрежный песок и отключиться — а там будь что будет… но тут ему в голову пришла мысль получше. Превозмогая страшную усталость, Николас срубил несколько молоденьких сосенок, ивовыми прутьями связал их вместе. Разодрав остатки рубахи, скрутил длинную веревку и привязал себя к плоту. Сполз в воду, успел удостовериться, что плот держит вес его тела — и только тогда позволил себе провалиться в сон.
Разбудил его тревожный запах гари. Вода мягко несла плот, по берегам был уже не лес, а равнина, и справа, вдали, в утреннем прозрачном свете колыхалось багровое зарево. Должно быть, горел целый поселок.
Николас забеспокоился: он понятия не имел, где находится. Река могла течь прямо, а могла и сменить направление. Местность по обоим берегам была незнакома. Впереди росли и все темнели посреди утреннего тумана, обретали вещественность высокие скалы. Надо было приставать к берегу, но его тело противилось всякому резкому движению. Кости еще не срослись окончательно— он это чувствовал. К тому же плоть, восстанавливаясь, нестерпимо зудела, а вода хоть немного, но успокаивала зуд. «Еще пару часов, — сжалился над собой Николас. — Дотяну до скал, а дальше пойду пешком…»
К полудню по правому берегу выросла неподвижная громада замка. Николас выгреб на сушу, поднялся на ноги. И, опираясь на меч, пошел к замку, стараясь ступать осторожно и плавно. Он готовился объяснять причину своего визита хозяевам, но замок оказался пуст. Только входя в открытые настежь ворота, Николас заметил позади себя на горизонте тучу пыли, а чуть позже увидел войско, стройными колоннами направлявшееся в его сторону. Отступать обратно к реке было поздно. Не оставалось ничего, кроме как войти в замок и затаиться там. Уже из окна одной из башен он различил красные перья на шляпах подходящих воинов.
Пока он сидел на полу, раскинув ноги, ни о чем не думая, просто набираясь сил, за окном совсем стемнело. Он поднялся, хмуро поглядел на кровавые подтеки на том месте, где только что находилось его тело, тихо приоткрыл дверь, высунул голову в коридор и прислушался.
Абсолютная тишина удивила его.
Сколько он пробыл в этой комнате? Часа два? Или чуть больше? За это время по коридору несколько раз пробегали целыми группами. Грохотали башмаки с деревянными подошвами, клацали подбитые железом сапоги, шуршали кожаные охотничьи чуни. Звенела сталь. Приглушенные толстыми каменными стенами, долетали сюда, в маленькую комнатку, вопли, в которых мешались волнение и торжество.
И вот теперь все стихло.
Они ушли?..
Николас, почти не таясь, пошел по коридору. Нигде не горели ни факелы, ни светильники. Было совсем темно, но темнота не мешала ему различать дорогу.
Наткнувшись на лестницу, ведущую вверх, Николас остановился, ужаленный знакомым чувством.
— Не может быть… — прошептал он. — Не может…
Был только один способ проверить, не ошиблись ли его чувства, и он не колебался. Зажмурившись, он вытянул руки ладонями вперед, сосредоточился, медленно поворачиваясь…
Есть!
Открыв глаза, он не удержался на ногах, упал. Отдышавшись, поднялся. Кровь из открывшейся на лбу раны извилистой струйкой побежала по виску. Но на это Николас не обратил внимание.
Эльваррум. Ключ. Его Ключ находится где-то поблизости, за одной из этих стен. В руках Братства Красной Свободы. Как они могли завладеть Ключом? И что сталось с Янасом и священником?
Следовало передохнуть хотя бы несколько минут, но Николас не мог ждать так долго. Он вытащил меч. Опираясь одной рукой на стену, другой — на рукоять меча, он двинулся вверх по лестнице.
А она вилась и вилась вверх. И неожиданно оборвалась полукруглым входом в очередной коридор, очень узкий и короткий. В конце коридора была дверь.
Николас толкнул ее и перевалился через порог, держа меч перед собой, готовясь бить или блокировать удар.
Эта комната походила на ту, которую Николас недавно покинул. Такая же пустая. Разве что мебели здесь было побольше. В центре большой стол, на котором лежит темный кожаный мешок, и несколько стульев, сломанных, раскиданных тут и там. На голых каменных стенах — обрывки гобеленов.
В глубине комнаты у открытого окна стоял человек в длинном красном плаще, вздутом на спине из-за большого горба. От стука распахнувшейся двери человек обернулся. Шевельнулись огненные космы бороды, под неровными прядями красных волос вспыхнули серой сталью широко открытые глаза.
Голова болит у Янаса. Но сильнее этой боли чувство вины за то, что Ключ, который перешел ему от Николаса, навсегда потерян. И, когда он подумал об этом, ниточка, связывавшая его с Ключником, оборвалась. Топорик на минуту снова превратился в слабого и запуганного мальчишку, того мальчишку, который когда-то в далеком Верпене уцепился за колдуна, как утопающий цепляется за протянутую над водой ветку со спасительного берега… Чтобы не заплакать, он сжал зубы и замотал головой. Боль, колыхнувшаяся в затылке, прогнала слезы. И словно немного отрезвила его. Через сколько он прошел — и все для чего? Чтобы умереть в северной глуши в отчаяние и тоске вины? Он уже не трусливый и слабый мальчишка — и никогда таким не будет. Он сделает то, что должен сделать! На нем одном лежит ответственность за весь этот мир! На нем одном…
Отец Матей и Тремьер сидят по разным углам каморки. Не смотрят друг на друга.
Топорик поднялся на ноги. Голова на мгновение закружилась, пол под ногами волнообразно заколыхался и не сразу снова стал твердью. Чтобы удержаться, мальчик подался вперед и схватился за подоконник.
Далеко внизу, во дворе замка, горело несколько костров. Кучками сидели воины — кто-то точил меч, кто-то дремал, кто-то молча смотрел в огонь, очевидно готовя себя к предстоящей схватке. Переговаривались негромко, словно берегли блаженную тишину, которая вот-вот могла взорваться тревожным гулом турьего рога, возвещающего о приближении врага. А крестьяне занимались каким-то странным делом — мазали друг другу лица золой из костров.
— Зачем они это делают? — спросил Янас. — Пачкают себя?
— А?.. Крестьяне? — рассеяно покрутил головой отец Матей, тоже подошедший к окну. — Древний языческий обычай. Ступая на путь воина, лакниец торжественно предает себя духам ярости. Считается, что духи будут оберегать его в бою, требуя взамен крови убитых воином врагов. Тот же, кто берет в руки оружие, не будучи воином, должен скрывать свое лицо, чтобы духи не могли отомстить ему за обман, когда он вернется в мирную жизнь…
Янас перевел взгляд в угол каморки, где темнел застывший зев камина.
— Барлад все равно не оставит нас в живых, — проговорил вдруг отец Матей.
— Ты тоже это понял? — подал голос Тремьер. — Если бы он нас убил сегодня, Гульд мог сорваться и испортить ему все дело. Он подождет удобного момента…
— Погодите-ка! — воскликнул мальчик.
Матей и Тремьер встрепенулись. Тремьер даже поднялся на ноги.
— Что ты задумал? — недоверчиво покривился он.
Не отвечая, мальчик метнулся к двери, ощупал пальцем щель между дверью и косяком. Затем сорвал со стены факел и, близко поднеся его к щели, осторожно повел огненным шаром снизу, от самого порога — вверх. То место, где свет наткнулся на темную преграду, примерно посередине двери, он отметил ногтем.
— Засов, — пояснил он.
— Я знаю, что мы заперты, — пожал плечами Матей.
— Но охраны у двери нет!
— Ты хочешь сказать, что сможешь снять внешний засов с внутренней стороны?
Янас усмехнулся. Нет, не оборвалась ниточка! Он почувствовал, как силы наполняют его тело, а головокружение и боль в затылке — уходят. Навыки выживания, полученные им за время, проведенное среди Лесных Братьев, помогли ему не загнуться от голода в халийских степях. А сейчас пришло время вспомнить все, чему учил его Гюйсте Волк, главарь верпенского Братства Висельников.
— Крест! — потребовал он, протянув руку к Матею.
— Зачем?
— Ты хочешь выбраться отсюда, святой отец?
— Выбраться? Куда? В замке и за его стенами, в форте, полно дружинников и крестьян! Если мы даже каким-то чудом покинем эту каморку, что нам делать дальше? Нас остановит первый же ратник!
— Для начала надо дверь открыть! А это — проще простого…
— Как это? — удивленно заморгал проповедник.
— Дай мне свой крест!
Матей больше не пререкался. Он снял с себя крест на длинной цепочке и протянул его мальчику. Цепочка была стальная, прочная, а распятие — хоть и деревянное, но довольно тяжелое. Янас, присев на корточки возле двери, просунул крест в щель. Проходит легко — просто отлично! И цепочка не застревает. Мальчик выпрямился, подвел руку к отметине на дверной планке и принялся раскачивать крест на цепочке. Поначалу рука дрожала, распятие стучало о дерево, не попадая в щель, но очень скоро Янас приноровился. Когда крест трижды пролетел сквозь щель и вернулся, мальчик резко увеличил силу броска, одновременно отпуская цепочку на полную длину.
Стальная цепочка, утяжеленная крестом на конце, с шуршанием намоталась на невидимый запор. Топорик осторожно подергал ее — держится. И сразу рванул вверх, навалившись плечом на дверь.
Запор взлетел вверх, а опуститься обратно не успел. Дверь распахнулась. Топорик упал на пороге, но тут же поднялся.
— Хвала Господу, — выдохнул Матей. И ткнулся носом Топорику в спину. — Проходи, сын мой.
— Тише, святой отец!
— Ну, чего встали?! — зашипел завязший в дверном проеме Тремьер, толкнулся в сторону — и сам все увидел.
— Спит… — шепотом удивился Топорик. — Пьяный?..
У стены, обнимая длинный двуручный меч, широко раскинув ноги, а голову свесив на грудь, мерно посапывал молодой ратник. Пушистая поросль на его щеках и подбородке слегка шевелилась от теплого дыхания.
— Не… — просипел проповедник, наклоняясь, — вином не пахнет. Что я, не учуял бы, что ли? Не пахнет вином. Травяным отваром каким-то пахнет…
Тремьер молча отпихнул Матея и выхватил меч из-под руки ратника — тот завалился на бок, гулко тукнулся шлемом о каменный пол, но не проснулся. Тремьер, прищурившись, аккуратно приставил острие меча к горлу воина, навалился на рукоять — и, вытащив клинок, отскочил, прежде чем струя крови из раны плеснула на него.
— Легкая смерть, — негромко посмеялся он, вытирая лезвие о рукав камзола.
Топорик сглотнул. Матей прикрыл глаза ладонью.
— Зачем же?.. — пробормотал он. — Мы бы и так ушли…
Тремьер не посмотрел в его в сторону.
— Как они сражаются такой оглоблей? — проговорил, прикидывая в руках двуручный меч.
И первым двинулся вперед по темному коридору, туда, где слабо мерцал сквозь тьму факельный огонек. Янас снял факел со стены, когда они проходили мимо.
Трижды в стенах коридора открывались проходы, в них щербато скалились ступеньки круто уходящей вниз лестницы. Трижды Тремьер поворачивал в проходы, но, спустившись пониже, чертыхался сквозь зубы и возвращался обратно — внизу отчетливо бряцала сталь и тяжело бухали сапоги караульных. Через несколько минут коридор сузился и уперся в низкую дверь.
Обеими руками перехватив меч, Тремьер занес его над головой, глубоко вдохнул и ударом ноги распахнул дверь. Нырнул в затхлую темноту и через минуту шагнул обратно.
— Никого… — буркнул он, хмуро глянув на мальчика. — Дай огня. Посмотрим, может, там есть проход…
Слыша, как прерывисто дышит за спиной отец Матей, Янас перешагнул порог — Тремьер, посторонившись, пропустил его вперед — и пошел дальше, высоко подняв факел.
— Нужно найти камин, — говорил Янас на ходу.
— Зачем? — прозвучал в тесной тишине голос Матея.
— Сажа… Чтобы скрыть лица.
— Да! Да! — воскликнул священник. — Как я сразу не понял! Мы скроем лица и бежим отсюда! К морю!
— Нет, не бежим, — возразил Топорик и сам поразился, насколько спокойно прозвучал его голос. — Вернемся за Ключом.
— Одни?.. То есть втроем?.. Это безумие!
— Если не пойдете вы, пойду я один.
— Парень, ты, кажется, чокнутый… — хрипло отозвался из темноты Тремьер.
Сыро поблескивающий камень противоположной стены и на ней потухший факел в металлическом креплении Янас увидел очень скоро — комната оказалась совсем небольшой. Мальчик поджег факел — и, уже оборачиваясь, услышал, как вскрикнул священник, как выругался — будто лязгнул во рту железом — Тремьер… Почувствовал пощечину мгновенного сквозняка на лице…
Светлейший князь Барлад из рода Скрадаров, привалившись спиной к двери, которую только что захлопнул, скрестил на груди руки и рассмеялся.
— Светлейшие Гульд и Гранад будут опечалены, — все еще ухмыляясь, заверил Барлад, — укромные покои и надежную охрану дали они вам, а вы?.. — Казалось, он обращался к одному только Тремьеру. — Зарезали ни в чем не повинного ратника, ненароком прикорнувшего у двери, которую умело взломали, воровски пробрались в караульную и коварно напали на князя Барлада из рода Скрадаров. Безоружного… — добавил Барлад, — почти…
За пояс князя был заткнут топорик с ясеневой рукоятью. Факельное пламя, как кровь, скользило по линиям узоров на лезвии. Янас не мог отвести глаз от игры огня и стали. «Вовсе не как оружие захватил с собой лакниец топорик, — подумал мальчик, — а как диковинное украшение — брошь или амулет. Варвар — он и есть варвар…»
Тремьер, стоявший позади Янаса, медленно продвигался вперед, стискивая пальцы обеих рук на рукояти двуручника.
— Возжелав предать светлейшего лютой смерти… — завел снова Барлад, но прервался, чтобы уклониться от сильного, но неуклюжего замаха: меч, взлетев и опустившись, ударился в дверь, пробил ее насквозь и намертво застрял в ней. А Тремьер отлетел назад, едва не сшибив с ног проповедника, звучно приложился затылком о стену и, обмякший, сполз на пол.
— Но всемилостивейший Господь подарил Барладу из рода Скрадаров жизнь и победу над врагом, — закончил Барлад, потирая ушибленный кулак. — А явившийся вскоре караул застал только хладные трупы. Караульным не надо знать много… Как и Императору…
— Не смей поминать Господа, нечестивец! — взвизгнул вдруг, очнувшись от оторопи, Матей и с голыми руками ринулся на лакнийца.
Барлад пригнулся, встретив священника мощным ударом крутолобой головы в живот. Матей сломился пополам и рухнул под ноги лакнийцу. Барлад переступил через него, хрипящего, силящегося протолкнуть в легкие глоток воздуха, шагнул к неподвижно лежащему Тремьеру и с презрительно оттопыренной губы пустил на капитана струйку желтой слюны. Тремьер со стоном поднял окровавленную голову, а лакниец перевел взгляд на мальчика.
Янас отступил назад, отступил еще — и ткнулся спиной в каменную стену. Когда Барлад пошел на него, он отпрыгнул в угол и тут только понял, что попался. Светлейший князь опять засмеялся. И положил руку на ясеневую рукоять. Топорик подумал вдруг о том, что никогда еще не был так близко к смерти, как сейчас.
— Светлейшие воздадут мне должные почести, когда поймут, что все мои помыслы и деяния идут на благо родной Лакнии… — пробормотал Барлад.
Он сжал пальцы на рукояти и, не сводя глаз с мальчика, потянул топорик из-за пояса. Недовольно поморщился, когда почувствовал, что оружие отчего-то застряло. Потянул сильнее, дернул. Взявшись за рукоять обеими руками, дернул еще раз — а потом рванул изо всех сил.
Тугая кровавая струя впилась в потолок, оставив там жирное капающее пятно. Барлад минуту стоял прямо, все еще не веря, опустив голову, чтобы видеть длинный косой разрез на собственном животе.
Тоненько звякали звенья рассеченной кольчуги, падая на каменный пол, — одно, другое и третье, и еще одно… сочно впивались в камни крупные кровяные капли… Потом Барлад уронил топорик, открыл рот, словно хотел что-то сказать, но ничего выговорить не смог, захрипел и повалился ничком.
— Дивное у тебя оружие, сын мой, — прохрипел, с трудом поднимаясь, отец Матей.
— Ты уже говорил мне об этом, святой отец, — отозвался Янас. — Оно… он… Он не сам сделал это…
— Хватит болтать… — подал голос Тремьер: он уже стоял, пошатываясь, опираясь на стену. — Уходим скорее! Помните, что эта мразь говорила о караульных?..
И тогда дверь распахнулась — с такой силой, что застрявший в древесине меч, с лязгом ударившись о стену, разлетелся на куски.
— Вот они! — приглушенно крикнул ратник, перешагнувший порог первым.
— Не успели… — длинно простонал Тремьер и — будто мгновенно обезумев — с отчаянным воплем рванулся к выходу.
Их оказалось пятеро. Действовали они быстро и почти бесшумно. Первым скрутили Тремьера, заткнув ему рот с него же сорванным жабо. Янас и отец Матей не сопротивлялись. После того как все трое были связаны, один из ратников достал из-за пазухи небольшой полотняный мешочек, загреб оттуда комок жирной сажи, склонился над Топориком и шлепнул измазанной пятерней ему на лицо.
— Не ори, — тихо предупредил ратник, старательно растирая сажу по щекам и лбу мальчика. — Готово… Давайте сюда следующего.
— Барлад! — захрипел кто-то, стоящий над Топориком. — Смотрите! Они убили одного из светлейших…
Следующие несколько секунд было очень тихо. Потом затрещали быстрые голоса ратников. Мальчик сумел разобрать лишь последнюю фразу, сказанную чуть громче всего остального:
— Выполняем приказ… Остальное нас не касаемо… Без шума выведем из форта, оттащим к пропасти и…
«Это не караульные, — догадался, захлестнутый новым приступом ледяного страха Янас, — это… Не только Барлад в этом форте желает нам смерти… Это — люди Буграда. Или — Грода. Кто бы он ни был, он гораздо осмотрительнее светлейшего из рода Скрадаров. В пропасть — и концы в воду…»
Очевидно, и в голове проповедника мелькнули подобные мысли. Отец Матей заорал, задрав голову, стуча по полу связанными руками. И задохнулся, мыча сквозь ловко втиснутый в рот кляп.
— И этому тоже, — распорядился тот, кто стоял над мальчиком. — На всякий случай. Да… возьмите с собой светлейшего…
Темный узкий лаз. Под ногами хлюпает грязь, с низкого потолка свисают клочья паутины. Двое ратников впереди, двое позади. Да еще один — освещает путь факелом. Между двумя парами — Топорик, Матей и Тремьер. Кляпы из ртов мальчика и проповедника уже вытащили. У всех троих связаны руки за спиной.
— Куда нас ведут? — шепчет на ухо Янасу священник.
Мальчик не отвечает. Чего тут говорить, и так все понятно.
— Я, конечно, могу ошибаться… — снова вкрадывается в ухо шепот проповедника. — Но ратник, который идет впереди… справа… не из дружины Грода или Буграда. Видишь, отрок, у него одно плечо толще другого? Там, под кольчугой, повязка. Я читал молитвы над его раной, полученной в деревне упырей. Он — из дружины Гульда.
— Как? — вскинулся мальчик.
— Тш… Я ж тебе говорю — я не уверен.
Впереди замаячил огненный свет пламени, и под ногами идущих появились вырезанные в сырой глине ступени. Пленников вывели из подземелья на небольшую площадку среди скал, круто обрывающуюся в пропасть. На площадке их ждал человек, завернутый в черный плащ, с факелом в руках.
Священник слабо вскрикнул, когда порыв налетевшего ветра рванул его рясу. Топорик задрал голову и посмотрел во мглу, наполняющую небо.
«Значит, здесь… — невольно подумал он. — За пределами форта. И трупы — в пропасть…»
Ратники, вытолкнув мальчика и священника на середину площадки, сами отступили к скале. Человек в черном плаще шагнул вперед и поднял факел над своей головой, осветив лицо.
Топорик ахнул. А отец Матей, не удержавшись, всхлипнул. Тремьер замычал. Один из ратников шагнул к нему, рывком вытащил кляп. Тремьер, застонав, несвязно выругался.
— Я счастлив, что мои люди успели, прежде чем Барлад сумел осуществить задуманное, — проговорил княжич Дранк, опуская факел.
Ратник, освободивший рот Тремьеру, пошептал на ухо княжичу.
— Убит? — воскликнул Дранк. — Где его тело?
Поднесли тело. Несколько секунд Дранк смотрел в застывающее лицо кровного своего врага, потом несильно махнул рукой. Двое ратников подтащили труп к обрыву. Через минуту они вернулись с пустыми руками.
— Ключ… — выговорил Топорик, с трудом шевеля онемевшими от кляпа губами. — Неужели Ключ у Пелипа?
Лицо княжича вздрогнуло. Вместо утвердительного кивка у него получилась судорожная гримаса.
— Боже, помилуй нас, грешных… — вздохнул отец Матей. — Что теперь будет?..
Тремьер открытой ладонью стряхнул с выпачканной сажей скулы корочку подсохшей крови. Потрогал языком передние зубы и сплюнул. Это был уже прежний Тремьер. Надменный и прямой, как разжатая пружина, такой, каким Топорик увидел его в первый раз, в зале Совета Пяти.
— Барлад мертв! — резко проговорил он. — За каким чертом теперь этот дурацкий маскарад? Твой отец раздавит Грода. И этого слизняка Буграда! Я — как доверенное лицо Императора — обещаю прощение за участие в измене Гульду из рода Крудов и Гранаду из рода Рабллов, если прямо сейчас они двинут войска на оборванцев Пелипа и отнимут Ключ! Я и мои люди пойдем с вами!
— Светлейшего князь Барлада из рода Скрадаров больше нет с нами, — склонил голову Дранк.
— Светлейший… — потемнел лицом Тремьер. — Ты говоришь так об изменнике Империи и своем кровном недруге?
— Каким бы он ни был, он заботился о счастье Лакнии, — ответил княжич. — Правда, шел неверным путем… Да, светлейший Барлад мертв, и теперь мы слабее. Ты не понимаешь этого, так что ж… Герлемон никогда не понимал Лакнию. Остается молиться о том, чтобы его дружина, воспылав местью, не затеяла резню. Прости, господин, но твоих людей я не могу вывести из форта — это было бы слишком трудно…
— Недоносок!.. — заревел Тремьер, но Дранка прервать не сумел.
— Я делаю то, что велел мне отец, — говорил княжич. — Уходите к морю. Пятеро воинов проведут вас по ночному перевалу. Еще десять, с лошадьми, будут ждать вас внизу. Еще полторы сотни я вышлю за вами следом. Это все, что я и мой отец можем сделать для вас, господин, и для Императора. А мы останемся здесь — стеречь путь к морю.
— На народ Лакнии падет проклятие за деяния рода Скрадаров, — прижимая руки к груди, шагнул вперед отец Матей. — Отнимите Ключ! Отнимите, пока не стало поздно!
— Ключ! — эхом отозвался Янас.
— Пелип ушел, — проговорил княжич. И продолжал при общем молчании: — Дозорные следят за родовым замком Крудов и окрестностями. Замок вспыхнул как свечка в середине ночи… Он горит и сейчас — из форта можно видеть зарево.
— Горит? — опешил Топорик.
— Куда двинулся Пелип? — шагнул к Дранку Тремьер.
— Братья не покидали замок.
— Они что — вошли в замок и подожгли себя? Вы— глупые варвары! Неужели ты не понимаешь, что это уловка?! Пелип путает вас!
— Кто знает, что он задумал… — медленно проговорил княжич. — Ночь — его время.
Тремьер открыл рот, чтобы что-то сказать, но безмолвно отступил.
— Значит, надо уходить… — пробормотал он.
— В Герлемон! — невольно выпалил Топорик.
Вздрогнув, Тремьер пристально посмотрел на него. «Он знает! — мысленно ахнул мальчик. — Знает! И знает даже то, что я — тоже знаю…»
— А Пелип придет следом за нами, — в задумчивости, ни к кому не обращаясь, произнес отец Матей.
Один из ратников, приблизившись к Дранку, протянул ему что-то. Мальчик видел, как княжич порывисто отстранился, в защитном жесте вскинув руки. Тогда ратник обернулся к Янасу. В руках лакнийца лежал топорик с ясеневой рукоятью. Чистая, исчерченная причудливыми узорами-письменами, сталь матово сияла под лунным светом. Янас не колеблясь принял оружие.
— К Вратам придет не Пелип, — произнес Янас.
— Что ты сказал? — живо обернулся к нему Тремьер, и мальчик понял, что последнюю свою мысль проговорил вслух.
