Глава шестая
МОРЕ МЕРТВЕЦОВ
Стихии после Катаклизма капризны и коварны. Я родился в прошлую эпоху и доживаю отпущенные мне Шестерыми часы в нынешнюю. Среди темных времен, мрачных теней и синих огней, что часто озаряют улицы моего города ненастными ночами. И больше всего я боюсь не мертвых, а моря. Я помню его совсем другим, но теперь оно изменилось. Превратилось в чудовище.
Тенек Стерча, второй герцог нового Летоса.
Арант. 80 год Эпохи Забвения.
— Что я делаю? Скованный, что я делаю? — произнесла Лавиани себе под нос, вспомнив Тэо, и проходящая мимо рыжая блохастая сука приподняла уши и вежливо махнула хвостом.
Темнело. Все спешили по домам или же в открывающиеся к ночи портовые кабаки.
Пограничный оказался настоящей дырой. Старые каменные дома, северные стены которых захватил лишайник, грязь, вперемешку с навозом лежавшая на дорогах. Городок расползся по долине среди низких обветренных сопок и был таким же унылым, как завтрак каторжника. Делать здесь было ровным счетом нечего, если ты, конечно, не планировал совершить какую-нибудь глупость, вроде путешествия на острова.
От порта осталось одно лишь название. Гнилая пристань с несколькими древними тазами, которые здесь отчего-то считались кораблями, да десятком плоскодонных парусных рыбацких лодок.
Из Пограничного раз в неделю уходили каботажные суда на юг, в Дарию. Вторая морская дорога вела в герцогство Летос, куда по понятным причинам обычно редко кто отправлялся. Лавиани их вполне понимала. Мало удовольствия находиться там, где тебе в шею в любой миг может вцепиться заблудившийся.
Будь ее воля, сойка обошла бы это безнадежное место кружным путем и забыла о нем навсегда, но так сложилось, что пройти мимо она не могла.
Когда сумерки загустели, Лавиани не спеша отправилась к пристани. Здесь пахло морем — горько и неприятно, до рези в горле. А еще тухлыми устрицами, сухими водорослями и дегтем. На редких кораблях зажглись огни — одинокие фонари на корме. Света от них было как воды из пересохшего колодца.
Возле складов, где торговцы хранили шерсть, привезенную из Летоса, прохаживался сторож, вооруженный дубинкой. Она его даже не заинтересовала — женщина не выглядела опасной, к тому же была немолодой, а значит, смотреть на нее не имело никакого смысла.
Торговый корабль с пузатыми боками застыл у первого причала. Лавиани прочитала его название «Водяной клоп», поняла, что это именно тот, о котором она слышала. Единственное корыто, плывущее в нужном ей направлении.
Поднялась на палубу, огляделась и никого не увидела. Крикнула. Через минуту из трюма появился немолодой остроносый мужчина в рыбацком парусиновом плаще и широкополой грязной шляпе.
— Тебе чего?
— Хочу поговорить с капитаном. Нужно в Летос.
— Ищи его в «Треске». — Моряк повернулся, показывая, что разговор закончен, начал тяжело спускаться вниз по трапу.
Лавиани тоже не стала задерживаться. «Треска» находилась в двух шагах, сразу за складом, мимо которого она только что проходила. Это был покосившийся кабак, провонявший дешевым темным элем и вересковым дымом из натопленного очага. Было немноголюдно и уже довольно пьяно. Один перепивший валялся на пороге, и ей пришлось перешагнуть через него.
— Ищу хозяина «Водяного клопа», — сказала она у стойки, и ей указали на ближайший стол.
Капитан корабля ничем не отличался от своего матроса. Такой же немолодой, седовласый, в просоленной и не слишком чистой одежде моряка. Лицо у него было красным от выпитого, но сидел он прямо, точно проглотил палку.
— Хочу убраться из этого паршивого местечка.
Он глянул на нее серыми, чуть мутноватыми глазами:
— Не ты одна. Но я плыву в куда худшую дыру, чем эта. Попытай счастья с кем-нибудь другим, подруга.
— Я знаю, куда ты держишь путь. Слышала от парней, разгружавших подводу. В Нимад, за последними вьюками шерсти перед началом штормов. И мне туда же.
Капитан не удивился. Он вообще, кажется, не имел такой привычки — удивляться.
— Стало быть, в шауттами проклятый Летос. Ты одна?
— Нас двое. Я и мой сын.
— Иду пустым, и в трюме место есть. Я не против. За две рен-марки захвачу вас с собой и накормлю тем же, что ем сам. Завтра с первыми лучами ухожу.
Лавиани согласно кивнула, встала, решив напоследок предупредить:
— Мой сын болен.
— Зараза? — Голос капитана звучал все так же равнодушно. — Тогда к Скованному вас. Не возьму.
— Нет заразы. Избили его два дня назад какие-то ублюдки. С тех пор без сознания.
— А в Летос его зачем тащишь?
— К родственникам.
Он поразмыслил и не нашел причины упираться.
— Шестеро с тобой, женщина. Утром жду.
Она оставила его в покое, вышла на свежий воздух, едва не столкнувшись с двумя высоченными бугаями при коротких мечах и в кирасах. Когда они вошли внутрь, то приоткрыла дверь, чтобы понаблюдать.
— Мы ищем парня. Молодой, высокий, черноволосый, — громко сказал один из них. — Внешне похож на алагорца. Ловкий. Жонглер и акробат. Кто-нибудь видел такого?
Тишина была ему ответом.
— Золотую марку тому, кто покажет, где он.
— Очень бы хотелось заработать хорошие деньги, ребята, — услышала Лавиани голос капитана. — Но такого человека никто из нас не видел.
— Уверен, папаша?
— Жонглируй у меня кто-нибудь перед носом шариками, я бы запомнил. И мой карман стал бы на марку счастливее.
Кто-то негромко рассмеялся. Кто-то ругнулся. Лавиани не стала дослушивать, пошла прочь по темной улице, стараясь держаться поближе к домам. Тэо ищут и конечно же проверят все постоялые дворы. Остается лишь порадоваться, что она выбрала для ночевки старый сарай для хранения еще более старых лодок.
Он стоял на морском берегу, на самой окраине города, и сойка добиралась до него в полной темноте. Не доходя, спряталась за камнями, прислушиваясь, не раздастся ли шорох гальки. Но все было тихо, и Лавиани вздохнула:
— Рыба полосатая. Втягиваешь себя в ненужные неприятности. И ради кого?
Она могла уплыть два дня назад, если бы не возилась с акробатом. И теперь понимала, что «Водяной клоп» ее последний шанс. Возможно, до середины весны будущего года других кораблей, отправляющихся к Летосу, она не найдет.
Отогнув слабую доску, женщина пробралась в запертый сарай, с помощью огнива зажгла подготовленную масляную лампаду, горевшую тускло и слабо. Из мрака выступил кусочек покатого лодочного борта, выкрашенного облупившейся голубой краской.
Тэо так и не пришел в себя. Лежал в той же позе, как она его оставила, но в отличие от прошлых дней дышал глубоко и ровно.
— Ну хоть что-то, — прошептала она, поворачивая парня на бок.
Знак водоворота никуда не пропал и выглядел так же зловеще, как и прежде. Лавиани очень хотелось вырезать его вместе с куском кожи, но она знала, что это ничего не изменит. Тот появится вновь. Акробат останется меченым, проклятым тьмой, пустым, одним из тех, о ком шепотом рассказывали в недобрых легендах.
Она слышала много разной ерунды насчет подобных людей, но уверена была лишь в одном: с такой меткой редко живут долго. Тех, кто превращается в пустых, убивают люди. Потому что, если не сделать этого, из мрака той стороны родится чудовище, остановить которое будет непросто.
Лавиани всегда считала, что обладает разумом и логикой. И они подсказывали ей, что следует проявить милосердие. Убить его. Спасти от страшного будущего. И спасти не только циркача, но и тех, кто окажется рядом с ним.
Но сойка редко бывала милосердной. И полагала, что раз уж она взялась ему помогать, то прикончить еще успеет. На самом деле ей было страшно жаль потраченного на канатоходца времени и той серьезной работы, что она проделала, спасая его жизнь.
В щели между досками торчал немного завядший пучок разнотравья. Она собрала его еще в тот вечер, когда циркач упал на дороге. Бытовало мнение, что сойки заточены лишь под то, чтобы причинять боль и нести смерть, но это было совсем не так. Некоторых из них, детей со способностями, учили не только отправлять врагов Ночного Клана в небытие, но и лечить. Чувствовать человеческое тело, знать его в совершенстве, понимать работу органов и мышц. То, чем были сильны таувины, передалось тем, кто пришел на их место.
Все, что касалось убийства и лечения, являлось для Лавиани творчеством. Она любила импровизировать и никогда не гнушалась экспериментами. Сойка знала, как можно нейтрализовать эффект некоторых артефактов, оставшихся со времен Единого королевства. Осколков магии, которая практически ушла в небытие и которой частенько владели сильные мира сего, защищая себя от таких, как она.
Поэтому Лавиани решила использовать ту же схему лечения, добавив в нее некоторое количество корешков и стебельков, рассудив, что хуже не будет.
Смесь, к ее глубокому сожалению, была неполной. Некоторые из трав, требуемых для рецепта, росли лишь на теплом юге. Здесь, на севере, приходилось довольствоваться аналогами, которые были куда более смолисты, горьки и малоэффективны, чем ей бы хотелось.
— Пища овец годится и людям, — сказала она акробату. — Ну, во всяком случае, я очень на это рассчитываю.
Отвар уже был готов, и оставалось, как и в прошлые дни, влить его в больного. Делала она это довольно просто разжимала ему зубы своим ножом да следила, чтобы тот не захлебнулся.
Сойка не спала всю ночь. Не нуждалась в этом. И думала о Борге и том, в какое дерьмо угодила, услышав его разговор со Шревом. Теперь они оба желают ее смерти, считая, что она не забудет и не простит.
Это было так. Но сейчас ей хотелось всего лишь покоя и быть как можно дальше от той жизни, которую она вела все эти годы. Устала.
Она понимала, что запрет себя в Летосе. Но для нее это единственный шанс выжить.
За ночь Лавиани еще четырежды проверяла состояние акробата и, даже думая о своем, слушала его дыхание. Теперь сойка хотя бы немного понимала, почему он вызывает в ней такую бурю эмоций. Знак на лопатке. Будь она таувином — схватилась бы за меч, потому что они охотились на пустых ровно так же, как на асторэ, шауттов, мэлгов и некромантов. Говорят, таувины могли ощущать их присутствие, и сойке передались призраки тех способностей — они жили в ней на уровне инстинктов. Печать ее дара.
Лавиани была рада тому, что логически объяснила себе собственное странное поведение. Это поможет ей сдерживаться и не сорваться.
Ну… во всяком случае, она очень на это надеялась.
Когда пришло время, женщина, ругаясь сквозь зубы, в первую очередь на себя, перетащила Тэо в тачку, которую украла еще прошлым утром. Выбила хлипкую дверь и повезла свою ношу к пристани.
Он шел среди бархатного ничто, в глубине которого порой вспыхивали синие молнии, и не слышал даже звука собственного дыхания. Внезапно поднявшийся ветер коварно ударил ему в спину, обвивая запястье, что есть сил рванул за левую руку и швырнул вниз. Тьма вдруг расступилась, появилась брусчатка, встретившая его хрустом ломающихся костей. Он лежал на ней, ощущая, как расползается под ним пахнущее железом липкое озеро, как легкие наполняются пенящейся кровью из-за пробивших их ребер.
Боли, как всегда, не было. Акробат пытался сказать зевакам, что все в порядке, сейчас он поднимется и продолжит, но не смог. Забыл слова. А зрители смотрели на него с улыбками, им нравилось, как жизнь медленно покидает его, как немеют пальцы, как сердце заполняет пустота.
И у всех у них были лица Хенрина. Безучастные. Жестокие. И мертвые.
Тэо резко распахнул глаза, просыпаясь, и несколько минут лежал, слушая, как панически стучит сердце. Глухо и быстро. Точно у пойманной в силки пташки. Словно чужое. Не его.
Акробат провел языком по сухим, потрескавшимся губам, нахмурился, пытаясь понять, где он и что, собственно говоря, произошло. Последнее оставшееся в его памяти — проскакавший мимо всадник, дорога, боль в спине, отдающая в левую руку, и закружившееся небо.
Сейчас перед его глазами был низкий потолок из потемневшего дерева. Вокруг все тихо скрипело и стонало, незажженный фонарь раскачивался из стороны в сторону, так что нетрудно было догадаться, что он находится на корабле.
Оставалось лишь выяснить, каким образом он сюда попал. Часть трюма, приспособленная для жилья, хоть и пустая, но тесная, пропахшая застарелым потом и овчиной. Он отметил, что голова кружится, и постоял несколько минут, привыкая. Потянулся, чувствуя, как окаменели мышцы, потеряли свою эластичность из-за вынужденного покоя.
— Сколько же я проспал? — пробормотал канатоходец. По ощущению выходило, что не один день.
По узкому, скрипучему трапу Тэо выбрался на палубу, щурясь после полумрака. И задохнулся от холодного свежего ветра, прыгнувшего ему прямо в лицо. Было пасмурно, и низкие облака казались свинцовыми, вот-вот готовыми упасть в волнующееся море.
Корабль был совсем небольшим и старым. Одна мачта с широким, серым и уже порядком обтрепанным парусом. С ним управлялись двое пожилых матросов, споро и ловко, а еще один, жующий табак, стоял на корме, удерживая под мышкой румпель.
— Очнулся, ты ж гляди, — сказал ему ближайший моряк без намека на улыбку, но не зло. — Силен ты спать, парень. Три дня провалялся в трюме, точно дохлая скумбрия. Крепко тебя побили.
— Побили? — недоумевающе нахмурился Тэо.
— Я же говорю — крепко приложили, раз не помнишь. Иди, мать порадуй.
Акробат посмотрел на носовую часть палубы, немного удивившись старой знакомой. Женщина, ничуть не боясь холодного ветра, сидела на маленькой бочке и смотрела на далекий, едва видимый в дымке, темный скалистый берег.
— Мать? — Он остановился рядом с ней.
Холодные голубые глаза цепко впились в него. Несколько мгновений внимательно изучали. Затем сойка выплюнула в воду камушек, который до этого держала во рту.
— А что? Ты вполне мог бы быть моим сыном. Наше родство показалось мне лучшим способом протащить тебя на это корыто. Меньше вопросов, меньше внимания. Ты чем-то недоволен, сынок?
Тот хмыкнул:
— Тебя я ожидал увидеть в последнюю очередь.
— Спасибо за откровенность, мальчик.
— В том смысле, что вроде мы не поладили. Что произошло? И как, в конце концов, тебя зовут?
Она достала из сумки линялый голубой шарф из толстой шерсти, обмотала им шею и, что-то решив для себя, ответила, всем видом показывая, что делает ему немыслимое одолжение:
— Лавиани. Но лучше, чтобы ты называл меня матерью, пока мы не сойдем на берег и не разбежимся в разные стороны. А до произошедшего… С тобой случилась неприятность.
Он вздохнул, сел рядом и увидел, что та чуть отодвинулась от него, недовольно поджав губы. Тэо решил, что его общество ей неприятно, но на этот раз не считал нужным быть вежливым, пока не добьется ответов.
— Звучит весьма неопределенно. Могу ли я услышать подробности?
— Ну, если подробнее, ты грохнулся на той дороге. У тебя случился припадок. Представь себе, мне пришлось с тобой повозиться. Хотя я уже жалею, что не оставила тебя там.
Акробат нахмурился еще сильнее и только теперь почувствовал, что в его животе образовалась огромная дыра, в которую кто-то попеременно тыкал острыми кинжалами.
— Страшно хочется есть.
— В трюме, рядом с твоей лежанкой наши припасы. Ешь аккуратно.
Он нашел флягу с водой и несколько копченых сардин, затем вернулся к Лавиани.
— Обязательно жрать здесь? — возмутилась та.
— Сэкономим нам обоим время. Я ем, ты рассказываешь.
Жевал Пружина медленно и тщательно, часто запивая водой, но все равно ощущал, что пища, словно острые булыжники, скатывается по его пищеводу в желудок. Его спутница проигнорировала предложение говорить и следила за акробатом с пристальным любопытством. Тэо, привыкший находиться на глазах у публики, на этот раз чувствовал себя не в своей тарелке.
— Я никогда не болел… подобным образом. Ты говоришь, припадок?
Лавиани пожала плечами:
— Неудивительно. Хотя я не назвала бы это болезнью. У тебя знак той стороны на левой лопатке.
Она произнесла это столь просто и буднично, что он не сразу понял смысл слов. Перестал жевать и на всякий случай переспросил:
— Что?
— Знак той стороны, — по слогам произнесла женщина, видя, как недоверчиво хмурятся его брови.
— Водоворот?
— Угу. — Лавиани отвернулась и вновь начала смотреть на далекий, медленно плывущий мимо них берег.
Тэо, обдумав эту информацию, не удовлетворился услышанным:
— Ты шутишь?
Сойка ткнула пальцем на свое суровое лицо:
— По мне заметно, что я зарабатываю на жизнь тем, что разыгрываю других людей?
Вопрос был риторический. С таким же выражением она могла бы сказать «доброе утро, кстати говоря, сегодня вы умрете». Так что акробат, все еще испытывающий недоверие, веско произнес:
— Я люблю сказки…
— Тогда чем ты быстрее поймешь, что это не сказки, а реальность, тем будет лучше! — жестко отрезала Лавиани. — Я бы дала тебе зеркальце, будь оно на этой посудине. Но его нет. И хорошо. Если моряки увидят метку, тебе привяжут к ногам якорь и сбросят к уинам. И что-то я не чувствую в себе особого желания спасать тебя в третий раз.
— Но… как? Откуда?
— Это ты мне скажи, мальчик. Я прямо извелась от любопытства.
Он на мгновение прикрыл глаза, вспоминая события после гибели Хенрина и боль в спине, которую сперва принимал за комариные укусы:
— Ладно. Знак той стороны. Чем мне это грозит?
— О как! — Он смог ее удивить. — Резко прыгнул, парень. От недоверия сразу к оценке последствий. А где же страх? Страдания? Вопли о том, за что Шестеро тебе послали эту участь?
— Я не из пугливых. Предпочитаю сразу перейти к решению проблемы.
Она хмыкнула:
— А ты забавный, циркач. Конечно, не настолько, чтобы я долго терпела твое присутствие, но все же… Чем тебе это грозит, я понятия не имею. Я всего лишь вытащила тебя с того света с помощью разных травок. Но они не избавят тебя от печати. Та, кстати, пустила отростки.
— Отростки? — не понял он.
— Разрастание капиллярной ткани. — Ее не смутило, что он не понял слова. — Я так думаю. Хотя это не слишком похоже на сосуды. Больше на татуировку. Иногда такую штуку называют знаком асторэ. И вот от него начал ползти отросток в сторону твоего левого плеча. Во всяком случае, так было вчера. Насколько он продвинулся за сегодня, не знаю. Слышал о пустых? На юге их еще называют леворукими.
— Слышал, — мрачно отозвался Тэо. — Та сторона захватывает людей, превращает их в чудовищ, съедает изнутри, уничтожая память и личность. Делая пустыми. В Соланке говорят, что они притягивают тьму через левую длань.
— Ага. Поэтому таувины сразу рубили руку таким, как ты. А лучше тут же и голову. Дохлый урод — меньше забот.
— Вот спасибо.
Сойка посмотрела на него с осуждением:
— Ты желал бы, чтобы я тебе сочувствовала и говорила, что все отлично? Ну хочешь, могу попробовать всплакнуть у тебя на плече и посетовать на несправедливость жизни. Я в этом специалист. Только, боюсь, это вряд ли кому-нибудь из нас поможет.
— Не надо мочить слезами мою рубашку. Она и без того грязная. Мне повезло, что ты не таувин.
Пружина не понял, отчего она рассмеялась. На этот раз искренне и весело.
— На самом деле сперва я подумывала отрезать тебе руку. Что ты на меня так смотришь? Думаешь, я испытывала удовольствие от соседства с пустым?
— Я не пустой.
— Пока не пустой. Это очень важное уточнение, мальчик. Ну так вот. Была у меня мыслишка оттяпать твою клешню по плечевому суставу. Но потом я представила, как ты приходишь в себя и начинаешь орать… В общем, отложила нож. Не терплю, когда рядом кто-нибудь орет. Голова после болит целый день.
— Да восславится твоя больная голова на веки вечные, — пробормотал Тэо, представляя ужасную жизнь, в которой у него отсутствует часть тела. — Хорошо. Вернемся чуть назад. До твоих терзаний, стоит ли меня резать или лучше все оставить на милость Шестерых. Тебе удалось меня спасти.
— Ну да. Я это иногда практикую, лечение страждущих и убогих, — скромно призналась та. — Ты вроде собирался отправиться на ту сторону. Но я пока задержала тебя в нашем мире. На какое-то время.
— Спасибо, — теперь искренне произнес он.
— Не за что меня благодарить! — Она не выглядела довольной. — Это всего лишь дурное любопытство. Пустых не появлялось лет четыреста. Мне просто интересно, к чему это приведет. Как будет проходить процесс. И как это скажется на твоем организме.
Тэо вздохнул:
— Ты точно не ученая из Каренского университета?
— Я-то? Очень даже может быть.
— Если ты поставила меня на ноги, то можешь и вылечить.
Лавиани в раздражении закатила глаза:
— Мальчик, послушай меня внимательно. Я вроде говорю с тобой на одном языке. И вроде несколько минут уже как сказала, что ты на половине пути к тому, чтобы стать пустым. Пустых не лечат. Их убивают. Убить такого, как ты, я худо-бедно смогу. Но вылечить… Не знаю способа избавить человека от знака той стороны. Старуха, которую ты видишь, всего лишь поколдовала над обычными травами, которые заставили твой мозг проснуться. И на этом все.
— И что будет дальше?
— Рыба полосатая! — вспылила сойка. — Станешь пустым, если не сдохнешь раньше! А вообще, это ты у нас любишь сказки. Вот и расскажи.
Он почесал щеку, с удивлением отмечая, что та уже заросла щетиной.
— Ничего хорошего. Иначе бы таувины не убивали людей с метками.
— Встреча с рыцарем света тебе не грозит. Их давно нет.
— Мне что-то не легче.
— Сочувствую. — В ее холодном Голосе сочувствия не было и на медную монетку.
— Пока во мне нет никакой тьмы.
— Интересно, как ты это понял? Знак асторэ…
— Последние асторэ погибли после Катаклизма.
Лавиани посмотрела на него с насмешкой:
— Это мы так считаем. Быть может, они всегда с нами, ходят рядом, а мы просто об этом не знаем. Как их от людей-то отличить? — Она вздохнула. — Ладно. Давай серьезно. С тобой все относительно хорошо. Ты пока на ногах. Но я не знаю, как долго это продлится. Не будем полагаться на легенды, где из человека лезут потусторонние чудовища, а сам он больше похож на призрака. Вряд ли ты перевоплотишься в жабоголового великана и сожрешь деревню, или что там еще говорят о пустых? Все гораздо прозаичнее. Думаю, в один из дней ты всего лишь упадешь и умрешь. Просто и обыденно. Как тысячи других людей на земле.
— Не собирался я в могилу так скоро.
— У меня есть предположение, кто смог бы тебе помочь. Раньше с такими вещами легко справлялись эйвы.
Тэо негромко рассмеялся:
— Еще одна сказка. Эйвов никто не видел со времен начала Войны Гнева. Они ушли в свои леса и с тех пор не показывались людям на глаза. Многие считают, что эйвы умерли, когда Тион, последний великий волшебник, отказался от своего дара, чтобы не дать темной стороне захватить его. С последним волшебником исчезла и последняя часть светлой магии асторэ. А эйвы жили ею. Ты предлагаешь мне поехать к границам Лоскутного королевства и начать бродить по Туманному лесу в надежде найти миф?
— Печать той стороны тоже считают выдумкой. И вместе с тем она прекрасно чувствует себя у тебя на спине.
— Железный аргумент, — не стал спорить он. — Но и до Лоскутного королевства и до Нейкской марки, где еще растут леса эйвов, два месяца пути. Возможно, я просто не успею туда доехать. Не говоря уже о том, чтобы найти того, кого не могли найти сотни других за тысячу лет.
Лавиани согласно кивнула:
— Значит, мы думаем одинаково. Время уж точно не твое богатство. Поэтому твой единственный шанс — попытать счастья у указывающих путь.
— Некроманты? — нахмурился тот.
Лавиани тут же окрысилась:
— Ты одной ногой на той стороне, но чего-то выбираешь?! Совсем придурок?! У них есть дар спасать живых от мертвых! И сейчас нет ничего общего с теми, кто когда-то воевал против Единого королевства на стороне шауттов и мэлгов. Я родилась на Летосе и знаю, о чем говорю. Указывающие — единственные стоящие между живыми и ночью, наполненной синими огнями. Больше не к кому обратиться. Они — те, кто обладает жалкой частичкой магии прошлого.
— Я слышал о придворных волшебниках герцогов.
— Шарлатаны! — скривилась сойка, вспомнив придурка, который как-то попытался ее остановить. — Жалкие фокусники, вот каково их настоящие занятие, мальчик. Их держат при дворе, как комнатных собачек. Дань моде, ничего более. Они так же «всеведущи» в магии, как гадалки, что работают в ваших цирках. И тебя к этим ловкачам даже на порог не пустят. Они заняты тем, что прописывают слабительное благородным господам. А указывающие рядом, они общаются с тем, что не подвластно обычным людям вроде нас с тобой. Потомки некромантов вполне могут знать ответы на вопросы и если не помочь, то хотя бы дать тебе полезный совет.
Это предложение Тэо не нравилось совершенно. Он разное слышал о людях, сражающихся с заблудившимися. В основном темные истории. На материке их не любили и считали, что если общаться с ними, то обязательно случится что-нибудь плохое.
Лавиани правильно расценила его сомнения:
— Уже особо нечего опасаться, мальчик. Хуже, чем то, что с тобой случилось, еще придумать надо суметь.
— И все же — нет.
На ее лице появилось раздражение.
— Как знаешь. Хочешь сдохнуть — ничего не имею против. Я по твоей смерти точно плакать не буду.
— Приплывем в Дарию, доберусь до Карена и что-нибудь придумаю.
— Кто сказал, что мы плывем в Дарию? — Ее невинный вопрос поставил его в тупик.
— До Давора довольно далеко на такой лодке. Неужели ты хочешь сказать, что мы движемся в Тараш?
— С чего бы мне туда плыть? — Она ткнула пальцем в далекую землю. — Это, к твоему сведению, Летос.
Он тихо спросил, и она впервые услышала в его голосе угрозу:
— Какого Скованного я забыл там?
— Ты меня совсем не слушаешь. Потому что тебе стоит поговорить с кем-нибудь из указывающих. К тому же ты валялся при смерти, но это не означает, что я должна была торчать в Пограничном, дожидаясь твоего возвращения из мира снов. У меня, знаешь ли, есть свои дела, куда более важные, чем сидеть возле твоего одра. — Лавиани начала злиться. — Хотя, возможно, мне и вправду не стоило тащить тебя на корабль и оплачивать твой проезд. Следовало оставить в том дырявом сарае на милость судьбы. Уверена, ты был бы более счастлив, чем теперь!
Он вздохнул, признавая свою вину:
— Извини. Ты поступила правильно.
Она беззвучно хлопнула в ладоши:
— Умение признавать свои ошибки дорогого стоит, циркач. Но мне плевать на твои извинения. Когда доплывем до Нимада, можешь отправляться назад.
— Нимад? Но он довольно далеко. На севере герцогства.
— И на самом крупном из островов. Будем там через три дня.
— А раньше пристать к берегу не получится?
Лавиани скривилась:
— Ну, попробуй уломать капитана. Насколько мне известно, материковые жители не слишком любят устраивать стоянки на этих островах.
После этого она отвернулась, показывая, что беседа окончена.
Акробат действительно попытался поговорить с моряками, и те конечно же отказали. Как и предрекла Лавиани.
Капитан посмотрел на Тэо, точно на психа:
— Мы уже проплыли Арант, парень. В других местах мне останавливаться не резон. Следует спешить. Скоро начнутся шторма. Летос — не самое гостеприимное место на земле.
Пружина не стал настаивать.
Лавиани больше с ним не разговаривала, держалась отстраненно, все время проводя на носу корабля и глядя в море. Ее, как и его, совершенно не волновала качка.
Теперь Тэо знал, что за зуд то и дело возникает у него в спине и почему порой немеет рука. Он верил своей невольной спутнице, но все же улучил момент и, когда остался в трюме один, достал из сумки маленькое квадратное зеркальце, которое использовал для нанесения грима. Вторым зеркалом выступил металлический бок котелка. Довольно тусклый и поцарапанный, но его было вполне достаточно для того, чтобы увидеть, что слова Лавиани правда.
Даже сейчас он не испытал страха. Тэо давно привык не бояться, а может быть, просто не умел. Человек, рискующий жизнью, балансируя на канате над пропастью, свыкается с мыслью, что может умереть в любую минуту.
На следующий день он развлек матросов жонглированием, для чего взял в руки пять больших и довольно тяжелых рыбацких буйков. Начал с простого каскада, затем стал подбрасывать их выше, перекидывая через локти, а потом пробрасывая за спиной, все больше и больше убыстряя темп. Ветер и качающаяся палуба служили помехой, но не для него. Они все следили за ним, даже Лавиани, в кои-то веки отвернувшаяся от моря.
— Ты вовремя свалил, парень, — сказал наконец ему капитан. — Тебя искали какие-то люди. Небось хотели добавить на орехи на прощанье. Сулили золотую марку, если кто укажет, где ты прячешься.
Он лишь пожал плечами и улыбнулся, постаравшись перевести разговор на другую тему. К обеду моряки уже были его лучшими друзьями и смеялись над историями, которые пассажир знал в большом количестве. Он тоже смеялся, но на душе было нерадостно.
Тэо думал о ночи, когда огонь загорелся синим. Он не знал, что пробудилось в статуэтке Арилы, откуда оно пришло и чего хотело, и не желал этого знать. Но первую боль в спине прекрасно помнил. Он рассказал о своих догадках Лавиани, и та конечно же ответила в своем стиле:
— А на первый взгляд дураком ты не выглядишь.
— В смысле?
Ее взгляд просто источал раздражение, словно маленький ребенок приставал к ней с вопросами, ответ на которые был очевиден.
— Какого Скованного доставать из земли то, что в ней оставили? Говорят, в Муте покойники живы, пока их не закопаешь. Вот ты такого откопал и сам во всем виноват. Не знаю, кого вы там призвали, самих асторэ или всего лишь шауттов, но за глупость тебе придется расплачиваться жизнью. А теперь отстань от меня, циркач. Мое настроение дурное с самого утра. Надо же было показать этим олухам, что ты умеешь жонглировать. Капитан не идиот и сразу понял, что разыскивали именно тебя.
— Ты не предупредила, что мы скрываемся, и они знают, что меня ищут.
— А то тебе не было известно еще в день нашей первой встречи, что тебя ищут по всему свету и за твою голову назначена награда! — насмешливо процедила Лавиани. — Ты сглупил. Хоть и не имеешь права на подобную глупость. Так что отвали и не попадайся мне на глаза хотя бы до вечера. Очень тебя прошу.
Он счел за лучшее поступить так, как она хотела, и отправился спать под усилившуюся качку. Ночью ему снова снились кошмары. Арила в мольбе протягивала к нему руки, а по ее обнаженной груди текла кровь из маленькой ранки под ключицей. Она казалась черной из-за того, что свечи в комнате горели синим пламенем.
Следующим утром он нашел Лавиани на палубе, на том же месте, где оставил ее вчера. Женщина сидела в той же позе, что и прошлым вечером, вглядываясь в густой туман, повисший над волнующейся водой. Услышав его шаги, она не обернулась, лишь буркнула:
— Как спалось?
— Не слишком хорошо, — признался тот. — А тебе?
— Тебя не это должно беспокоить. Садись, поворачивайся ко мне спиной и задирай рубашку.
Он увидел в ее руках небольшую емкость с темно-желтым кремом.
— Зачем?
— Не будь ослом! Я смажу твою отметину.
— Это поможет?
— Не повредит, — уклончиво ответила та.
Ежась от пронизывающего ветра, он сделал, как она сказала.
— Это займет какое-то время.
— Надеюсь, я не околею от холода.
— Уж постарайся.
— Ты всегда столь груба?
— Большую часть своей жизни, — сообщила Лавиани. — Наверное, потому, что я не люблю людей.
— Люди бывают и хорошими.
— Редко таких встречаю.
— Тебе стоит пожить с цирковыми.
— Циркачами, ты имеешь в виду?
— Цирковыми. Это правильно. Мы так себя называем.
— Не вижу разницы. Сейчас будет неприятно, циркач.
Он почувствовал ледяное прикосновение, которое щиплющим жаром отдалось в его лопатке, и зашипел сквозь зубы.
— Хватит капризничать. Забудь о боли.
Тэо, который редко ее чувствовал, лишь буркнул:
— Каким образом?
— Ну, расскажи что-нибудь. Ты вчера весь день травил байки этим дурням. Вот и мне поведай какую-нибудь сказку. Историю асторэ, например.
— Она всем известна. Скованный, как же эта дрянь жжется!
— Представь, я не слышала.
Он обернулся:
— Ты серьезно? Все ее знают с детства.
— Мне досталось довольно странное детство, мальчик. Маленькую девочку учили другим вещам и посвящали в иные истории. Довольно далекие от сказок. А вот уже значительно позже у меня был однажды шанс узнать легенду, но я его упустила.
— Почему? — машинально спросил он.
— Убила рассказчика прежде, чем он начал, — неожиданно для себя ответила Лавиани, вспомнив служителя храма Шестерых в Велате.
Она тут же пожалела о своих словах, потому что повисла напряженная тишина. Наконец акробат ровным голосом произнес:
— Я помню, как ты расправилась с Зимом и его людьми. Это было… необычно. Я так и не понял, что произошло. Кто ты такая, Лавиани?
— Никто.
— Хм… Нет таких людей, которые ничего собой не представляют.
— Хорошо. Тогда я одинокая старая женщина, возвращающаяся на родину. И если ты не понимаешь намеков… Ну так что там насчет асторэ? — перебила она сама себя.
Тэо вздохнул.
— Хорошо. Дело было так. Сперва в нашем мире жили боги. Те, кто создал его в первую эпоху, названную Эпохой Безвременья. Уже никто не помнит, как их звали, древние храмы и святилища давно разрушены, превратились в пыль. Возможно, где-то боги до сих пор существуют и наблюдают за нами, но служители Шестерых считают такие мысли едва ли не преступлением. Ибо нет никого более величественного и могущественного, чем Шестеро.
— Потому что большинство служителей раболепные дураки, — хмыкнула Лавиани. — А что Шестеро? Они дети этих богов?
— Шаутт меня задери! Ты и вправду не знаешь?!
— Я вру только по необходимости. — Ему показалось, что женщина усмехнулась. — Так что? Они дети богов? Обычно власть именно так передается.
— Конечно же нет. Уходя, Первые одарили наш мир своей силой, которую мы привыкли называть магией. Тогда-то из этой магии и появились те, кого мы называем асторэ. Они были похожи на людей, но в то же время оказались другими.
— В чем похожи? И в чем другие?
Тэо пожал широкими плечами:
— Это легенда. Подробностей нет. Сейчас считают, что изначальные асторэ сотканы из теней и тумана, огня и тьмы, но так ли это, не могу тебе сказать. Арила и Нейси ничем не отличались от людей.
Ей понадобилась секунда, чтобы понять, о ком он говорит.
— A-а. Те девицы, из-за которых Скованный устроил столько глупостей и случилась Война Гнева. Итак. После того как ушли неизвестные боги, появились асторэ…
— Их могущество было так велико, что они создавали земли, горы и моря. Животных, птиц и рыб. Говорят, новые жители нашего мира много работали и использовали магию, оставшуюся от Первых. И сами стали богами. Добрыми и справедливыми.
— Здесь, я носом чую, будет звучать «но», — хмыкнула слушательница.
— Но у магии была обратная сторона. Чем чаще асторэ пользовались ею, строя наш мир, тем больше появлялось излишков этой магии. Точно осколки камней, оставшиеся после постройки здания, или накипь во время варки супа. Это была иная, измененная магия. Тяжелая, темная, опасная для существования нашего мира. Асторэ решили избавиться от нее, выбросить тьму в мир мертвых. Но у них не получилось. Они в ту пору были бессмертны и не могли открыть дверь на ту сторону. Тогда пришлось найти другой способ — создать смертных разумных существ. Первой расой стали уины. Но те оказались не способны к волшебству. Вторыми появились гвины. Но были они злы и порочны, с черными сердцами и странными мыслями, и асторэ, поняв ошибку, уничтожили своих детей, присоединив их к продолжающим накапливаться отходам магии, которые уже занимали весь южный материк, ушедший под воду во время Катаклизма. Третьими из созданных существ стали эйвы, возлюбленные дети асторэ. На них было потрачено много сил, но и в этот раз результат себя не оправдал. Узнав о том, к чему приводит использование дара, эйвы отказались от этой изначальной силы, чтобы не добавлять тьмы, остающейся после магии, в наш мир. Но некоторые говорят, что эйвы просто не способны были открыть дверь на ту сторону, потому что у них не было ключа, который теперь называется душой.
— Бред служителей Шестерых. Вечно они считают нас избранными, а всех остальных едва ли не мартышками.
— Смотрю, у тебя сложные отношения с верой.
— Скорее с ее проповедниками. В общем, короче, асторэ создали нас?
— В самом конце Эпохи Рождения.
— Восславим чудо нашего появления, — сухо прокомментировала Лавиани. — Надо полагать, к тому времени великие создатели уже по уши сидели в дерьме.
— Вполне возможно, что и так. Но люди все изменили. У них были способности, и первые из них стали великими волшебниками. Их было семеро. Милт, Моратан, Мальт, Мерк, Миерон, Мири, Мали. Четыре брата и три сестры.
— Семеро? Не шестеро? — удивилась она.
— Именно так. Чтобы открыть дверь на ту сторону, один должен был умереть. Мали, самая старшая, вызвалась завершить миссию и спасти мир, пока остальные шестеро должны были удерживать дверь открытой, чтобы переместить на ту сторону темные осколки. Как оказалось, сил Шестерых не хватало, чтобы они продержались достаточно долго, поэтому люди попросили асторэ дать им на время свою силу.
— Предчувствую подвох. Спорю на золотую марку, что ничего хорошего из этого не получилось. Или я не знаю человеческую натуру.
— Мали пожертвовала собой, и благодаря этому Шестеро с помощью силы, которая сделала их едва ли не богами, избавили мир от ужасных отбросов использованного волшебства. Они выкинули его по ту сторону и, прежде чем закрыть врата, выбросили туда и асторэ.
— Что и требовалось доказать! — довольно заявила Лавиани. — Вот сукины дети!
— Ты как будто рада.
— А чего мне печалиться, мальчик? Асторэ наивные придурки, раз поверили таким, как мы. Еще смешнее то, что теперь у нас почитают не Семерых, а Шестерых. Тех, кто не жертвовал собой, а хитростью завладел чужими знаниями и избавился от собственных создателей. После этого еще кто-то смеет говорить мне о человеколюбии!
— Ну, у них была причина так поступить. — Боль все так же терзала его спину.
— Конечно! И у вора всегда есть веская причина срезать твой кошелек! Без причины наш мир не построить! Какое они себе оправдание придумали?
— За тысячи лет, пока асторэ пользовались магией, оставшейся им в наследство от Первых, ее количество сильно истощилось. Шестеро понимали, что если их создатели продолжат использовать и дальше, то рано или поздно она полностью исчезнет. Ну и каждый раз открывать дверь на ту сторону, жертвуя следующим братом или сестрой, они не хотели. Потому что когда волшебства касались люди, не появлялось темного мусора. Шестеро рассудили, что, если асторэ останутся, человечество получит лишь объедки. А без них мы будем использовать волшебство не тысячу лет, а десятки тысяч.
— Просто великолепно. — Она встала, вытирая руки. — Одевайся. Будет болеть несколько часов.
— Это не конец истории. Шаутты и…
— Надо думать, что не конец. Оставлю демонов и все самое интересное на потом. Я предпочитаю короткие сказки. Особенно если у них грустный конец. Расскажешь мне его вечером.
Но вечером никаких историй не последовало. Стало холодно, качка усилилась еще больше, и брызги от волн безостановочно залетали на палубу. Женщина сидела на носу, сгорбившись, завернувшись в плащ, не собираясь покидать свой «насест». От еды отказалась, взяла только воду. Моряки пожимали плечами — единственная реакция на странности пассажирки.
Утром произошло лишь одно изменение — пошел мелкий противный дождь, еще сильнее испортивший видимость. Капитан ругался на погоду и поминал уин и все их отродье. Тэо прислушивался к себе, но неприятное ощущение не возвращалось. Словно затаилось до поры до времени. Теперь акробату досаждали только кошмары.
Ветер продолжал крепчать весь день, и Лавиани, не выдержав, подошла к морякам:
— Далеко до Нимада?
— Если повезет, к вечеру доберемся.
— Уже вечер, и нам не везет. Шторм! — Ей приходилось повышать голос, чтобы перекричать грохот волн. — Надо пристать к берегу!
Тэо, находясь рядом, внимательно слушал, сложив руки на груди и чувствуя, как кренится палуба то в одну, то в другую сторону. Он держал равновесие словно заправский моряк, ничуть не смущаясь плясками корабля по волнам.
— Шаутты с тобой, женщина! Лучше остаться в море, чем ночью оказаться на суше! — возмутился капитан.
— Забудь о суевериях! Заблудившиеся не рыскают по окрестностям, даже если тебе об этом рассказала твоя бабка! И они меньшее зло, чем море! На скалах перед Нимадом нас просто разотрет в порошок!
— Кого ты учить решила?! Это не первый шторм, в котором я оказался! Просто не мешайтесь под ногами! Шестеро вынесут! Я знаю эти воды, как свою женушку.
Ей хотелось взять его и встряхнуть посильнее. А еще лучше — пинком отправить за борт, чтобы он на своей шкуре ощутил, что такое растревоженное море Мертвецов. Но она понимала, что ничего не выиграет. Эти люди, в отличие от нее, умели управлять кораблем, и здесь ей придется зависеть от них, положиться на мастерство морских псов.
— Ты точно до этого плавал в Нимад? — напоследок уточнила она. — И знаешь о скалах? О Парусе, Арке, Крабе, Грибе и других?
Тот лишь кивнул и пригласил товарища, чтобы помочь удерживать вырывающийся из рук румпель.
— Асторэ с вами. Потонем, я вас и на той стороне достану. — Она мотнула головой, призывая Тэо спуститься вниз.
Одежда акробата была мокрой насквозь, и он едва заметно дрожал.
— Судя по твоему лицу, мы попали в передрягу, — тихо произнес он.
— Еще нет. Но довольно скоро. Вокруг Нимада много скал, и никто из местных в такую погоду в море не выходит. Себе дороже. Есть немалый риск, что до берега мы не доберемся.
Пружина выслушал эту новость спокойно и даже не стал говорить Лавиани, что на этой скорлупке он оказался благодаря ей. Его обвинения ничего не исправят, так что в них нет никакого смысла.
— Ты умеешь плавать, мальчик?
— Да.
— Хорошо?
— Вполне.
— Уже хлеб.
— Здесь всегда такая погода?
— Во времена моего детства шторма не были редкостью.
— Напротив проклятая земля с Талорисом. Говорят, после сражения Скованного с Тионом магия все еще сильна на этом острове, и именно из-за нее море часто ведет себя точно безумное.
Тео сел так, чтобы его спина упиралась в переборку, и вытянул ноги, опершись на ящики, тем самым прекратив раскачиваться.
— Да, море Мертвецов «приятное» местечко, — сказал он, наблюдая, как чадит болтающийся из стороны в сторону закрытый фонарь. — Ты знаешь, что во времена Единого королевства оно было меньше в десять раз и увеличилось, когда случился Катаклизм?
Ей было в общем-то плевать. Лавиани прислушивалась к своему состоянию, чувствуя, как под ногтями мягко начинает покалывать. Это означало лишь одно — в ближайшие несколько часов ее татуировка обновится, и наконец-то одна из бабочек вернется на спину.
Давно пора.
Тэо, не обращая внимания на ее молчание, продолжил:
— Раньше Летос был частью материка. Но когда Скованный пал, наш мир стал меняться. На востоке появилась Пустынь и Южный смерч. Черная земля оторвалась от континента. На севере Северный смерч. Мут и Дельфин Соланки теперь не знают спасения от пробудившихся вулканов. Герцогство Ис ушло под воду, и на его месте появился Лунный залив. Выросли новые горы, а старые стали пустыней — она захватила Кариф, Аринию и Дагевар. А Летос… раскололся, и его накрыла огромная волна. Она оставила лишь острова, поглотив большую часть суши, погребя под собой тысячи людей. Поэтому море Мертвецов и носит такое название. Под нами города, деревни, храмы и тьма знает что еще.
Лавиани снова вспомнила, как прыгнула с лодки в бушующее море. И ей не понравилось это воспоминание. Те маленькие волны не сравнятся с нынешними.
— Я не горю желанием сегодня нырнуть туда, чтобы увидеть королевство уин собственными глазами.
Грохоча ботинками, вниз спустился моряк с мокрой бородой, подхватил парусиновые плащи, сказал:
— Люк задраим. Сидите здесь.
— Найди других дураков! — Лавиани тут же оказалась на ногах. — Не собираюсь дохнуть, точно крыса в сундуке, когда его начнет заливать.
— Вылезешь наверх, первая же белая овца тебя смоет, женщина.
— Ты за себя беспокойся, — огрызнулась та и, держась обеими руками за перила, полезла вверх.
— Дура баба, чтоб нас всех уины забрали, — сплюнул моряк. — Поговорил бы ты с матерью, парень.
Тэо молча забрал у него один из плащей и тоже поднялся наверх, сразу же оказавшись в водяном облаке из брызг и дождя. Скользкую палубу повело у него из-под ног, и он по старой привычке раскинул руки, подбирая баланс и меняя центр тяжести. Это было проще, чем ходить по проволоке.
Почти стемнело. На носу и корме горели фонари, но они мало что освещали и казались окровавленными сердцами среди беснующейся непогоды. На море смотреть было неприятно. Оно было точно мятое одеяло, где каждая волна-складка выглядела размером с корабль, на котором они плыли.
Моряк за его спиной начал задраивать люк, стуча большой деревянной колотушкой, прокладывая парусину в щели и вгоняя клинья-стопоры, чтобы ни капли не проникло в трюм. Два его товарища налегали на румпель, норовящий вырваться из их крепких мозолистых рук.
Лавиани Тэо увидел на ее привычном месте на носу, который то резко нырял вниз, зарываясь в море, то взмывал вверх в шапках холодной пены. С накинутым на голову капюшоном она больше походила на шаутта, чем на живого человека, — вся сотканная из теней и состоящая из острых углов. Мертвой хваткой вцепившаяся в привязанную к перилам веревку, когда корабль проваливался вниз, на несколько мгновений сойка отрывалась от палубы и зависала в воздухе.
— Боишься смерти, акробат?! — крикнула она ему и увидела ответ в глазах. — Хорошо! Таким, как мы, бояться поздно!
Он встал рядом, играя с балансом, то и дело вскидывая руки, чтобы держаться ровно, наблюдая за норовистыми скачками торговой лодки и несущимися к ней волнами на фоне быстро гаснущего, ставшего фиолетово-черным неба.
Очередной порыв ветра сорвал с него капюшон, и в следующую секунду волосы были мокрыми, но Тэо лишь вытер рукавом лицо. Покосился на Лавиани, видя ее сосредоточенность. Ему было интересно, о чем она думает. Размышляет ли о том, кем они станут, если умрут этой ночью в Летосе, а может, ей безразлично? Какая разница, заблудится ли твоя душа в мире живых или же отправится на ту сторону, если ты в любом случае уже мертв?
Так они и стояли, предоставив волнам и ветру решать судьбу корабля. Наступила ночь, Тэо продрог до костей, но с удивлением для себя отметил, что ему нравится творящееся вокруг безумие.
Это было ничуть не хуже танца на канате, с той лишь разницей, что здесь от него зависело слишком мало. Плавание в бурю казалось ему сродни полету, когда ты делаешь сальто, но падаешь долго-долго и никак не можешь приземлиться на ноги, потому что земля все время от тебя ускользает.
Они летели сквозь ночь, и впереди внезапно что-то сверкнуло тепло-оранжевым светом, точно зажглась звезда.
— Нимадский маяк! — крикнула Лавиани. — Шаутты, парень! Осталось немного!
Почти сразу же с правого борта из моря появилось чудовище, и по спине Пружины пробежали суеверные мурашки. Казалось, что гигант вынырнул из пучины, чтобы сожрать их. Но это была всего лишь скала, огромная, шершавая, похожая на краба, вылезающего из воды. Волна подхватила судно и понесла прямо на нее, туда, где все было белым от кипящих волн и гудело, точно барабаны.
Моряки тоже увидели препятствие, втроем навалились на румпель, крича что-то. Корабль пролетел всего лишь в трех ярдах от камня, чудом не задев его бортом. Почти сразу же впереди показалась еще одна скала — широкая, точно парус, наполненный ветром.
«Водяной клоп» проскочил мимо благодаря волне, подхватившей его, понесшей к высокому скалистому берегу, на котором, уже совсем близко, горел маяк.
Лавиани безостановочно сыпала проклятиями, называя капитана трусливым тупоумным ослом. Ведь недавно проплывали мимо маленьких островков с хорошими, относительно спокойными бухтами. Корыто могло пристать там, даже на землю не надо сходить, но Летос почти для всех чужаков превратился в страшилку. Люди предпочитали сдохнуть в море и отдать уинам свои черепа, чтобы те выращивали в них золотые жемчужины, чем рискнуть встретиться с заблудившимся.
С детства она помнила эти места. Нимад сразу за маяком, но, чтобы пристать к пирсам в такую погоду, требуется нечто большее, чем удача или мастерство. Единственная возможность уцелеть, на ее взгляд, — влететь на узкую полоску песчаного берега, выброситься на него, точно отчаявшийся кит.
Пальцы Лавиани, которыми она точно клещ вцепилась в веревку, онемели. Сойка слышала, как за спиной смеется акробат. Тэо удивлял ее, и, пожалуй, это было приятное удивление. Хотя он все еще вызывал в ней вспышки раздражения, и находиться с ним рядом подолгу было тяжело.
— Мы прошли скалы! — крикнула она ему. — Теперь осталось совсем…
Удар был такой силы, что ее швырнуло высоко вверх. Сойка близко-близко увидела пламенное сердце фонаря, по дуге пронесшееся вниз и в сторону, и ухнула в воду.
У нее мгновенно перехватило дыхание от холода.
Лавиани первым делом избавилась от плаща, мешающего движениям, и только потом, сильным толчком ног, вынырнула на поверхность, хватанув ртом большую порцию воздуха, и тут же снова ушла вниз, под волну. Ее учили не только плавать, но и находиться под водой гораздо дольше, чем обычные люди и даже ныряльщицы за золотым жемчугом.
Сойка понимала, что на корабль возвращаться не имеет смысла. Знала, что он брюхом напоролся на острый риф и его минуты сочтены. К тому же течение несло ее прочь, совсем в другую сторону, и бороться с ним не могла даже она.
Поэтому поплыла, выгибаясь как рыба, не обращая внимания на холод, лишь иногда поднимаясь на поверхность, чтобы сделать глоток обжигающего горло воздуха.
Взгляд пронзал мрак, сотканный для ее зрения из бледно-серых оттенков. Дна видно не было, глубина оказалась приличной, но краем глаза она заметила движение. Повернула голову, однако увидела лишь водную поверхность, безумствующую по воле ветра.
Лавиани вновь устремилась вперед, понимая, что до берега еще плыть и плыть, и даже ее крепкое тело может не выдержать холода и усталости.
Вновь мелькнула тень, и она наконец-то могла ее рассмотреть, пока та не скрылась во мраке глубины. Женщина с хвостом, покрытым тусклой чешуей, и темными растрепанными волосами.
Сердце Лавиани екнуло, и она поспешно вынырнула, наполняя легкие.
Уины появились точно из ниоткуда. Четверо закружили вокруг сойки, затем одна из них подплыла ближе, и Лавиани вспомнила видение из своего детства и из своих кошмаров. Большие, круглые глаза, маленький рот и две широкие щели вместо носа на гладком, лишенном возраста лице.
До последнего момента женщина надеялась, что ее оставят в покое, но горячая кровь слишком сильно манила уин, и та, что была ближе, атаковала.
Лавиани изогнулась в воде, заработала ногами, сделала кувырок на месте, пропуская противника под собой. Морская жительница не ожидала от человека такой прыти, отпрянула в сторону, но недостаточно быстро. Рыбацкий нож рассек ей горло, и в воде начало быстро растекаться облако бледной, мягко светящейся крови.
Теперь на нее напали сразу двое, и Лавиани не сопротивлялась. Дала им вцепиться в свои лодыжки, потянуть вниз, в глубину. Сжалась комком, облегчая им задачу, и внезапно схватила распущенные волосы одной. Рывком дернула на себя, и уина, привыкшая, что человек к этому времени захлебывается, получила вертикальный удар под лопатку, рассекший ее рыбье легкое.
Вторая тут же разжала руки, отпрянув, и Лавиани, теперь прекрасно видевшая в сияющей от крови существ воде, различила еще восемь силуэтов. У трех из них в руках были острые раковины, ничуть не уступавшие по длине ее ножу.
Сойка понимала, что на нее нападут, как только она окажется беззащитна, и это случится в тот момент, когда придется набирать новую порцию воздуха. Какой бы крепкой она ни была, жители моря, в отличие от человека, могут находиться под водой бесконечно долго.
Поэтому она решила сыграть. Запаниковала, задергалась, попыталась всплыть, но как будто ошиблась в направлении, пустила пузыри, словно захлебывалась. Они ринулись на нее со всех сторон, желая пронзить, разорвать, вцепиться мелкими зубами в плоть, чтобы выпить теплой крови и отомстить за гибель подруг. Когда уины оказались близко, Лавиани атаковала.
Ожог на правой лопатке. Бабочка, которую она обрела всего лишь несколько часов назад, снова исчезла. Вокруг сойки образовалась прозрачная сфера, стенки которой ударили во всех направлениях, точно кувалда.
Одна из уин лопнула бледной, фосфоресцирующей звездой в глубине. Остальные, оглушенные, забились в конвульсиях, опускаясь вниз, ко дну. Единственная уцелевшая бросилась прочь, а Лавиани, зло оскалившись, продолжила свой путь.
Следовало добраться до берега прежде, чем они вернутся.
Тэо не удержался, когда корабль угодил на скалу. Ощутил, как палуба начинает менять свое положение, взмахнул руками, взлетая в воздух, приземлился сгруппировавшись, смягчая падение, и понял, что Лавиани бросило в море.
Пружина не колебался и не раздумывал. Нырнул в волны, пытаясь найти ее, едва не разбил себе голову, когда волна качнула его, подхватила и со всего маху приложила о борт тонущего корабля.
Он не был слабаком и сперва сопротивлялся морю. Искал женщину, звал, но вокруг было слишком темно, чтобы Тэо мог ее увидеть. Рядом кричали матросы, покинувшие сползающий с рифа, уходящий под воду корабль. Акробат попытался держаться с ними, но волны и течение стали быстро относить его в сторону.
Тэо решил плыть к берегу, но, несмотря на свою силу, не мог сражаться со стихией. Она болтала его как щепку, кидала, накрывала с головой и пила тепло, заставляя мышцы деревенеть, а ноги наливаться свинцом.
Он понял, что тонет, когда мир перед глазами померк. Почувствовал тонкие руки на плечах, тянущие его вверх, подумал, что Лавиани сама нашла его, вновь спасая. Холод убивал, и Пружина впал в полузабытье, слыша лишь рев ветра да грохот прибоя, и не помнил, как оказался на берегу.
Волна просто вытолкнула его, протащила по мелкой гальке.
Теперь акробат стоял на четвереньках, и море выливалось из него бесконечной рекой. Он не знал, когда успел так наглотаться воды, которая сейчас ножом резала горло, покидая желудок и легкие.
Лавиани рядом не было. Покачиваясь, он встал, отшатнулся назад, когда по берегу упруго ударила очередная чудовищная волна. Пружина увидел в воде своих спасительниц. Их было трое или четверо, рассмотреть у него не получилось, но он догадался, кто это такие.
По какой-то прихоти уины вытащили его на берег.
— Спасибо, — сказал он им, но слишком тихо для того, чтобы его голос мог расслышать даже он сам.
Со следующей волной они исчезли, и Тэо, обхватив себя руками, стуча зубами, осмотрелся. Вверх вела дорожка, размокшая от ледяного дождя. Впереди, на скалистом берегу, слабо горели фонари. Справа, за холмом, поднималось желтое зарево. Там стоял маяк.
Он поспешил вперед. Оскальзываясь, обессилевший, Пружина заставлял себя идти, думая о том, что стало с моряками и его спутницей. Акробат знал ответ на свой вопрос. Скорее всего, они уже по ту сторону. Затем вздрогнул, понимая, что находится в Летосе, оглянулся назад, на бесноватое море, не зря получившее свое название. Но не увидел ничего, кроме густого мрака.
Он оказался на окраине города. Постучал в первый же дом, окна которого были закрыты тяжелыми ставнями. Бил кулаками по доскам, пока не сообразил, что ему никто не откроет, и побрел по вымершей, залитой водой улице, опираясь рукой о стены.
Женщина появилась неожиданно. Она вышла из-за угла, в длинном, до пят, алом плаще. Отшатнулась, не ожидая увидеть здесь кого-нибудь, быстро посмотрела на фонарь на углу дома и убедилась, что тот горит не синим светом.
Тэо через силу улыбнулся, стараясь стоять ровно и не трястись, словно лист на осеннем ветру. Он понимал, что выглядит ничуть не лучше утопленника.
— Я не опасен, госпожа.
Она, услышав акцент чужеземца, оказалась рядом, совсем маленькая и хрупкая, он бы сказал, даже миниатюрная, крепко взяла его горячими пальцами за локоть.
— Кто ты? Ходить ночью опасно!
— Я путешествовал на корабле. Он разбился. Мне удалось выплыть.
— Проклятье! — вздохнула та. — Много вас было?
— Еще четверо. Они…
Та покачала головой:
— То, что забрало море, не возвращается назад. Даже ночью. Меня зовут Шерон. Идем. Тебе надо согреться.
