Проснулся он резко, толчком. Только что спал — и вдруг уже просто лежит с закрытыми глазами, и спать совершенно не хочется. И вчерашний день помнится так хорошо, что никакого вопроса не вызывают твердые доски под лопатками вместо мягкого матраса. Тим пошевелил лопатками и поморщился. Вчера он так и заснул, не раздевшись, поэтому теперь чувствовал себя слегка помятым. И еще — жутко хотелось пить.

Он полежал минут десять, оттягивая неизбежный момент, когда придется вставать, куда-то идти и что-то делать. Неожиданно порадовала довольно глупая в его текущем положении мысль, что в школу-то, земную, с Елы-Палы, с контрольными по химии и прочим тягостным грузом, ему сегодня попасть не светит. Как, наверное, и завтра, и послезавтра, а главное — по совершенно уважительной причине. И это было неплохо. Грызли, правда, неприятные предчувствия, что земная школа по сравнению с местной может оказаться не таким уж и плохим местом.

Мимо ничем не закрытого дверного проема периодически кто-то проходил быстрым шагом. Тим усиленно притворялся спящим, но жажда в конце концов пересилила, вдобавок к ней добавилось еще одно — противоположное — ощущение. Тим вздохнул, сел и огляделся. Слабый серый свет раннего утра свободно проникал через окно и освещал скудную обстановку комнаты. Кроме топчана, на котором сидел Тим, в комнате было всего два предмета: маленький узкий столик, стоящий вплотную к стене, и широкий низкий сосуд непонятного назначения — не то горшок, не то ведро. «Может, — подумал Тим, — это, типа, местный унитаз?» Послышались шаги — по коридору кто-то шел. Тим вздрогнул и напрягся, выжидательно глядя в проем, но проходящий даже голову не повернул в его сторону.

Тим пожал плечами, встал, подошел к сосуду и критически его осмотрел. Для ночного горшка, однако, он был слишком чистым и совсем ничем не пах. Тим представил себе последствия своей возможной ошибки, поежился и вышел в коридор — искать туалет. Уже снаружи заметил спешащего по коридору человека и остановился, ожидая. При более подробном рассмотрении тот оказался подростком, примерно тех же лет, что и сам Тим. Приблизившись, пацан с плохо скрываемым любопытством мазнул по Тиму взглядом, замедлил шаг, но останавливаться, похоже, не собирался. Тим решил начать разговор сам.

— Э-э-э, — сказал он, подумав, но так и не обнаружив в языке ничего похожего на «привет», — как дела?

— Что? — Пацан, уже собиравшийся пройти мимо, удивился так, что споткнулся и чуть равновесие не потерял. — Какие дела?

— Это я просто спросил, — сказал Тим, пожимая плечами, — чтобы разговор начать. Как тебя зовут?

— Арам, — сказал пацан, хлопая глазами. — Зачем тебе мое имя?

— А скажи мне, Арам, — спросил Тим проникновенным тоном, — где я могу воды попить и… облегчиться?

Арам икнул и попятился. Тим вздохнул. Вот дикие люди.

— Я здесь недавно, понимаешь? И не знаю, где тут что и как положено.

Арам сглотнул и ответил напряженным голосом:

— Пить — на приеме пищи, в столовой, трижды в день. А туалет… на улице. Как выйдешь — налево, — Арам махнул рукой, — за угол дома и там сразу… у меня занятия сейчас… мне идти надо. Можно мне идти?

Тим замялся, подыскивая в ответ что-нибудь типа «спасибо», но не нашел ничего подходящего и дал отмашку:

— Иди.

Арам быстро повернулся и побежал по коридору, пару раз оглянувшись на ходу. Тиму показалось, что Арам проверял, не гонится ли за ним его недавний собеседник. Тим проводил его недоуменным взглядом, потом махнул рукой на непонятное поведение пацана и пошел на улицу, размышляя над странностями местного языка. До этого он еще не вникал в строение местных слов и не утруждал себя их морфологическим разбором, но услышанные подряд слова «столовая» и «туалет» наводили на раздумья, потому что отличались одной только буквой. Столовая была «джелса», а туалет — «джалса». Тим напряг мозги и разобрал оба слова на части. Глагол «джел» означал «вкладывать», а «джал», соответственно, выкладывать. Суффикс «са» же обозначал некое место или помещение. Вот и получалась столовая — «место для вкладывания», а туалет — «место для выкладывания». Это открытие так поразило Тима, что он даже остановился и хохотнул удивленно. Потом вспомнил, что смеяться нельзя, и украдкой огляделся. Но вроде никто его ошибки не заметил, и Тим, вздохнув облегченно, пошел дальше.

Туалет мало отличался от обычного деревенского сортира — видимо, есть вещи, которые одинаковы у всех людей во вселенной, независимо от их уровня развития, мировоззрения и вероисповедания. Отличие было только одно — дверь. В смысле, ее не было, и любой проходящий по недалекой дорожке мог в подробностях наблюдать, кто сидит в сортире и чем занимается. Даже непонятно было, зачем они стены-то оставили, чтобы ветер не задувал, что ли?

— М-да, — пробормотал Тим, вставая над отверстием спиной к входу, — тоже мне боги недоделанные, даже двери изобрести ума не хватило. Может, толкнуть им идейку?

Хотя по дорожке никто не ходил и не дышал Тиму в спину, он все равно чувствовал некоторый дискомфорт и постарался закончить свои дела побыстрей. Вышел, облегченно вздохнул и направился обратно. «Кормят здесь, похоже, по расписанию, — думал Тим, поднимаясь по лестнице, — и местный завтрак я определенно уже зевнул. Но воду-то, наверное, можно пить, когда захочется? Столовую надо найти, вот что. Надо было у того зашуганного Арама узнать. Сейчас, еще поваляюсь немного и…» Тим дошел до входа в «свою» комнату и замер, потому что на топчане уже кто-то сидел. Почувствовав чужое присутствие, мужчина обернулся.

— А… — сказал Тим, — я, наверное, комнатой ошибся, — и сделал шаг назад.

— Нет, Тимоэ, ты не ошибся, — сказал мужчина, вставая. — Заходи.

«Опа, — подумал Тим, — вот и повалялся». Вслух же сказал:

— Будьте здоровы, — имея в виду, конечно, «здравствуйте».

Мужчина удивленно поднял брови, но комментировать не стал.

— Мое имя — Ашер Камо. Я — младший волин, и я буду твоим куратором. По крайней мере, в ближайшее время.

— Э… — сказал Тим, проглотив готовое сорваться с языка русское «очень приятно», — я понял.

Ашер Камо внимательно посмотрел Тиму в глаза и кивнул.

— Если тебе будет что-то непонятно на уроке, ты не будешь ничего спрашивать у учителя — спросишь у меня. И вообще, по любым вопросам обращайся в первую очередь ко мне. Я отрабатываю свой долг Руша Хему, поэтому твой шаретор пойдет в счет погашения моего долга.

Тим хлопнул глазами. Вложенный вчера вредным магом ему в голову автоматический переводчик напрягся на слове «шаретор», пытаясь подобрать адекватный перевод (мелькнули варианты «счет», «кредитка», «баланс» плюс, почему-то «карма» и «авторитет»), но потом сдался и оставил слово без перевода.

— Вообще не принято, чтобы ученик встречался с куратором слишком часто. Но твой случай особый, поэтому обращайся ко мне без сомнений. Понятно?

— Да, — Тим кивнул. — Уже можно спрашивать?

— Чуть позже. Сначала я сам спрошу у тебя: кому ты успел задолжать этим утром?

— Не понял, — сказал Тим. — Я ничего ни у кого не брал, я даже не разговаривал ни с… хотя нет…

Ашер Камо бросил быстрый взгляд на Тима:

— Кто это был и о чем ты с ним разговаривал?

Тим пожал плечами:

— Пацан, моего возраста, наверно. Сказал, что его Арамом зовут. Я спросил у него, где туалет.

Ашер Камо хмыкнул:

— Тогда понятно. Найдешь его вечером и приведешь ко мне, перепишем твой долг. Там, конечно, мелочь, но все равно — не стоит тебе пока плодить долги другим людям, кроме твоего Хозяина. И вообще — старайся не общаться ни с кем без явной необходимости.

— Но разве найти туалет — не явная необходимость? И про какой долг ты говоришь? Это что же, я спросил, где туалет, и уже что-то задолжал?

— Ты мог посмотреть, как туда ходят другие, и не спрашивать. А насчет долга — разве в твоем мире не так? Незнакомый тебе человек остановился из-за твоего дела, выслушал твой вопрос, ответил тебе, хотя сам торопился на урок. Пусть его статус невелик, поэтому услуги его недорого стоят, но совсем ничего они стоить не могут.

Тим недоуменно нахмурился:

— Так я ж только… ну ладно-ладно. Пусть задолжал. Но как тогда вообще разговаривать?! А еще — ты-то как узнал про этот мой долг?

— Ты очень странные вопросы задаешь. Разговаривать — четко представляя себе цель разговора и его цену. А узнал — по твоему шаретору, разумеется. До этого ты общался только со слугами Руша Хема и весь твой шаретор шел ему. А сегодня у тебя появился долг другому человеку.

Тим выпучил глаза:

— Где появился? И что такое этот шаретор?

Тут уже удивился Ашер Камо:

— Как ты можешь не знать, что такое шаретор? В твоем мире нет шаретора?

Тим вздохнул:

— Может, и есть. Я не знаю, что это такое, понимаешь?

— Может, Райн некачественно поработал… но ты же правильно разговариваешь, значит… Непонятно, ты же знаешь слово «долг» и верно им пользуешься. Как же в твоем мире производится учет долгов и их возврат?

— Ну… — Тим задумался, слова «деньги» в этом дурацком языке тоже не было. — У нас такие штучки есть. Когда один человек другому что-то делает, ну что-нибудь важное, то тот, кому это делается, отдает первому сколько-то этих штучек. А этот первый уже потом может обменять эти штучки на еду, одежду, питье… вот так.

— Ясно. — Ашер Камо энергично кивнул. — Когда-то нечто подобное было и в нашем мире — в диких племенах, когда они еще были. Такой способ годится, только когда племя совсем небольшое и мало общается с другими племенами. У тебя в мире так?

— Нет! — Тим возмущенно замотал головой. — У нас развитое государство! В моем городе шесть миллионов человек живет, у нас дома есть по сто этажей! Мы умеем по воздуху летать и даже в… даже выше неба подниматься.

— Это, — сказал Ашер Камо странно изменившимся голосом, — очень похоже на ложь. Я не вижу, чтобы ты лгал, но логика твоих слов противоречива. Как ты можешь подняться в воздух, если ты не маг и не знаешь даже самых основ Сути Воли?

— Я сам в воздух подняться не могу, — слегка опомнившись, ответил Тим, — но у нас есть механизмы специальные, которые поднимают в воздух людей. Сразу пятьсот человек поднять могут! И перевезти их в другое место. Очень быстро перевезти.

Тим перевел дух и замолчал. Ашер Камо тоже молчал, холодно посматривая на Тима. А тот только сейчас вспомнил, что смотреть в глаза собеседнику здесь не принято, и теперь старательно прятал взгляд.

— Пусть будет так, — сказал наконец Ашер Камо. — Мне очень странно, чтобы вы могли достигнуть высот развития с таким диким способом взаиморасчетов. Но мы не будем сейчас это обсуждать. Скажи только, в твоем мире, если оказываемая услуга совсем невелика, вы тоже пользуетесь этими штучками? Это же неудобно.

— Это если я, типа, как утром, спросил про туалет? Нет, не пользуемся. Я бы тогда просто сказал… — Тим напрягся и выдал слово по-русски, — «спасибо». Это означает, что я понимаю, что тот, кому я это говорю, сделал мне что-то… для меня нужное. Вот и все.

— И все? Просто слово? При том, что сделавший и сам понимает, что он что-то сделал для тебя?

— Ну да, — Тим пожал плечами. — А что такого?

— Совершенно дико и ненормально. А если этот человек, которому ты сказал «спа'ибо», сам у тебя что-нибудь попросит? Что тогда? Ты будешь действовать так, словно волен в обязательствах перед ним?

— Чего? А, понял. Нет, не совсем. Если какой-то человек для меня что-то сделал, то вообще-то полагается, что я ему тоже помогу, если он попросит. Ну необязательно, но вроде как так правильно. Если я ему откажу, то это… в общем, неправильно.

Ашера Камо последние слова, похоже, немного успокоили.

— Видишь, шаретор есть и в вашем мире. Просто вы не умеете его определять. Поэтому используете его материальные эквиваленты, что не может быть удобно и надежно. Вот скажи, разве у вас зазорно иметь эти штучки?

— Да нет, — Тим отрицательно мотнул головой. — Даже наоборот, наверное.

— А кто делает сами эти штучки? Вдруг он однажды сделает их немножко больше и часть просто оставит себе? Или их сделает себе другой человек, а не получит за выполненную работу, что тогда?

— Ну это запрещено, — Тим почесал затылок. — Таких ловят и наказывают.

Ашер Камо пренебрежительно хмыкнул.

— А если кто-то, сделав работу, потребует этих штучек больше, чем она на самом деле стоит? А другой, сделав ту же работу на более высоком уровне, честно возьмет ровно столько, сколько заработал? Первый будет процветать, а второй — не будет, хоть и работа его достойнее. Скажи, разве так не бывает у вас?

— Бывает, — со вздохом сказал Тим. — Хотя в разных странах по-разному, но у нас — сплошь и рядом. Неправильно, конечно.

— Ну вот, — с оттенком торжества произнес Ашер Камо, — ты и сам видишь несовершенство вашего способа. Я думаю, здесь больше разговаривать не о чем.

— Подожди, — сказал Тим. — А у вас так разве не бывает? Ну и что, что этот ширедор у вас встроенный, кто мешает мне затребовать больше, чем я заработал?

— Не «ширедор», а шаретор. Ты же сам и мешаешь. После выполнения работы твой шаретор возрастет ровно настолько, насколько ты сам оцениваешь свою работу.

Тим немного поразмыслил.

— Но, — сказал он задумчиво, — но так ведь тоже… может, я слишком низко оцениваю? И на самом деле работа стоит намного больше, а я буду считать, что она стоит недорого?

— Так не бывает, — отрезал Ашер Камо, — все в мире стоит ровно столько, во сколько оно оценено человеком. Любым человеком.

— Бред какой-то, — сказал Тим. Ашер Камо недоуменно поднял брови, потом нахмурился, но Тим не заметил, занятый размышлениями. — Есть же еще и покупатель?

Тот факт, что слова «покупатель» и «продавец» в языке существуют, несмотря на полное отсутствие понятия «деньги», настолько захватил Тима, что он замер с открытым ртом.

— Ну и что? — Вопрос Ашера Камо вывел его из размышлений.

— Ну и все. Один человек сделает работу без старания, но посчитает, что стоит она дорого. А я сделаю как следует, но оценю ее дешево. Ладно, пусть оно и в самом деле столько стоит — и для того, ленивого, и для меня. Но ведь получится, что покупатель потратил больше де… шаретора на некачественную работу?

— Нет. Покупатель за некачественную работу заплатит меньше, чем за качественную. Иначе и быть не может.

Тим вздохнул:

— Тогда я ничего не понимаю. Тогда же получается, что продавец получит больше, чем заплатил покупатель, так, что ли?

— Конечно. А что тебя удивляет? Вот твой утренний случай — Арам очень торопился на урок, потому что оставалось очень мало времени до начала занятий, а наказание опоздавшему неотвратимо. Кроме того, ты его напугал своим видом и поведением. Поэтому, ответив тебе на твой вопрос, он неплохо увеличил свой шаретор. А вот ты свой уменьшил совсем ненамного, поскольку считал ответ стоящим чуть больше, чем ничего.

«Опаньки, — подумал Тим ошарашенно, — где-то я это слышал. Это, типа, каждому по потребностям, от каждого — по возможностям? Да у них тут мало того что феодальный строй, так еще и коммунизм. Куда это я попал? Мамочки, хочу домой».

— Добавлю еще — цена предмета или услуги зависит и от статуса человека. Дерево, посаженное мной, будет стоить намного дороже, чем дерево, посаженное тобой. Но только для покупателя, для меня и тебя оно будет стоить столько, во сколько мы его оцениваем.

— Я понял, — сказал Тим, хотя на самом деле ему казалось, что такая система существовать не может в принципе. Но он вдруг подумал, что Ашер Камо должен то же самое думать про привычную Тиму денежную систему, поэтому из множества крутившихся на языке вопросов он озвучил только один: — Еще один вопрос. Откуда взялся этот шаретор? Разве я не могу его сам увеличить? Не за работу и не за проданную вещь, а просто так?

— Это два вопроса, — недовольно сказал Ашер Камо, — но я отвечу на оба, и на этом мы разговор о шареторе закончим. Шаретор не появился, он был всегда. Но способность видеть его появилась, потому что множество волинов захотело, чтобы так было. Говоря отстраненно, ты можешь увеличить свой шаретор. Но в это желание тебе придется вложить больше воли, чем у большинства волинов этого мира. Я считаю подобную возможность маловероятной.

— Да я его пока еще вообще не вижу, — проворчал Тим, — этот шаретор.

— Ты его видишь. Потому что таков закон природы этого мира. Просто ты обманываешь себя. Самая сложная задача для волина — преодолеть самого себя. Обычно мы начинаем учить этому только по достижении учеником определенного уровня. Человеку этого мира не так часто приходится преодолевать свои заблуждения, потому что мы с детства живем в соответствии с Порядком Вещей. Но тебе придется начать с преодоления себя, иначе у тебя не будет получаться ничего, сколь бы велик ни был твой потенциал. Этому буду учить тебя я, и сейчас будет первый урок. Возьми, — Ашер Камо достал откуда-то толстый серый брусок и протянул его Тиму. Тот взял брусок в руку и недоуменно покрутил в руках — серый бугристый материал на ощупь напоминал пластик, а на вид — плохо ошкуренное железо. «Что это?» — хотел спросить Тим, но не успел, Ашер Камо заговорил раньше. — У тебя в руках — слиток девственного железа, — сказал он. — Ничья воля не касалась его в процессе выплавки, и ты — первый из неспособных управлять свой волей, который его видит.

— А! — вскрикнул Тим, потому что брусок неожиданно потяжелел, выскользнул из неплотно сжатой ладони и упал прямо на ногу. Но вскрикнул Тим не столько от боли, сколько от неожиданности. Ашер Камо хмыкнул:

— Впредь держи себя в руках. В следующий раз за неконтролируемое проявление чувств ты будешь наказан.

— Я… — Тим осекся. Он собирался сказать, что знает об этом, но вовремя сообразил, что тогда наказание может его настигнуть уже прямо сейчас. Поэтому он присел и подобрал изрядно потяжелевший брусок.

— А почему он стал тяжелым? И холодным?

— Потому что ты услышал, что он — железный. И пожелал, чтобы он ощущался, как железный. Моя воля не затрагивает этот брусок, только твоя. Теперь сломай его.

— Как? — удивился Тим. — Чем сломать?

— Просто руками. Пополам.

— Но он же… железный?

— Ну и что? Если бы я не сказал тебе, что он железный, но сказал бы, что он очень хрупкий, ты раскрошил бы его одним нажатием пальцев. Осознай, что ничья воля, кроме твоей, не придает этому бруску прочность. Тебе даже не надо вкладывать волю в свое действие, тебе достаточно убрать вложенную. Сломай.

— Ладно. — Тим взялся за брусок обеими руками. — Я попробую.

— Не пробуй. Просто сломай.

Тим сглотнул, закрыл глаза и напряг мышцы. Но брусок даже на долю миллиметра не подался, да и неудивительно — он был железным и толщиной чуть не с руку Тима! Да такой не то что сломать — его и согнуть-то без трактора не получится. Но Тим все-таки старался, пока пальцы не заболели.

— Безнадежно, — сказал он, ослабляя хватку, — это невозможно. Он же железный!

Ашер Камо холодно смотрел на него, не отвечая. Тим смешался и попробовал еще раз, но с тем же результатом.

— Мало усердия, — безразличным голосом сказал Ашер Камо, вставая. — Не напрягай мышцы, напрягай волю и разум. Будешь делать это все свободное время, пока не сможешь сломать. Носи его все время с собой, но скрывай от посторонних взглядов, особенно от взглядов простецов вроде тебя. Если его увидит кто-то еще, тебе придется перебороть не только свою волю, но и чью-то сверх нее. Не думаю, что это у тебя получится.

Ашер Камо подошел к выходу и обернулся:

— После обеда пойдешь на занятие «Воля в Бездействии». Я не думаю, что ты сможешь сделать хоть что-то из положенного, так что не ожидай многого. Польза будет пока только в том, что ты узнаешь и запомнишь.

— Ашер… Камо, — позвал Тим собравшегося выйти куратора, в последний момент сообразив, что его следует называть полным именем, — а где прием пищи и куда идти на занятие?

Ашер Камо обернулся, и, хотя лицо его оставалось бесстрастным, Тим почувствовал, что куратор недоволен:

— Я сказал, чтобы ты обращался ко мне без сомнений, только поэтому ты избежишь наказания, спросив то, что легко мог узнать сам. Ничто не мешает тебе поступать так и впредь, но тебе же будет лучше, если ты будешь узнавать такие вещи самостоятельно. Еда в столовой — это первое здание школы у реки. Это занятие после обеда единственное, поэтому просто пойдешь с другими учениками.

«А если они тоже не знают?» — подумал Тим, но вслух этого говорить, разумеется, не стал.

— Я понял, — сказал он и то ли глубоко кивнул, то ли слегка поклонился.

Ашер Камо хмыкнул, смерил ученика взглядом и вышел из комнаты.

— А обед-то когда? — спросил Тим у серой стены. Наверное, Руша Хему стена бы сказала когда. И сколько сейчас времени — тоже бы сообщила. Но на Тима она обратила внимания не больше, чем обычно. Тим вздохнул и сунул брусок в карман. Джинсы тут же неудобно перекосило, вдобавок почти половина бруска торчала наружу. Тим немного подумал и полез в нагрудный карман рубашки — платок был на месте. Мама строго следила за тем, чтобы носовой платок всегда лежал у него в кармане. Он, правда, никогда им не пользовался (еще чего не хватало — в школе засмеют), но носил его с собой исправно. Тим снова вздохнул — школа, мама, дом. Даже не верилось, что все это было еще только вчера, а не год назад. Почему-то вдруг защипало в глазах.

— Ну, — сказал Тим строго, — это еще что такое? Разве ты не об этом мечтал всякий раз, читая очередную фэнтезюху? Тебя же предупреждали, что мечты иногда сбываются? Ну так и не жалуйся.

Вроде помогло — глаза высохли. Тим шмыгнул, вынул девственно-железный брусок из кармана и обмотал его наполовину носовым платком. После чего засунул обратно — удобней не стало, но, по крайней мере, уже не было понятно, что это такое торчит из кармана. «Надо будет на ремень приспособить», — подумал Тим и пошел на улицу — искать столовую.

Столовая на Тима особого впечатления не произвела. Ни в плюс, ни в минус. И вообще она была очень похожа на нечто подобное в его мире. Не внешним видом, разумеется, и не блюдами, а скорее — духом. Что-то было такое в этих рядами стоящих столах, в неказистой посуде, в запахе, в лицах поваров и учеников… Видимо, школьная столовая тоже была одной из тех вещей, которые одинаковы во всех мирах и временах. Тим спокойно, ничего ни у кого не спрашивая, взял из кучи чистую тарелку и глубокую плошку, встал в очередь и минут через пять получил порцию серой вязкой массы в тарелку и граммов двести прозрачной жидкости в плошку. Серая масса, как Тим и ожидал, оказалась какой-то местной кашей, а жидкость — просто водой. Последнее обстоятельство навело Тима на печальную мысль: похоже, пить тут дают тоже строго по расписанию. Тим поставил мысленно галочку — надо будет спросить вечером у Ашера. Только почему-то он очень сомневался, что ответ куратора окажется другим.

А вот урок по этой самой «Воле в Бездействии» (не, чушь-то какая?) впечатление произвел немалое. И противоречивое. Тим еще на обеде отметил, что почти все ученики щеголяют багровыми полосами на щеках — у одних они были потемнее, у других светлее, у некоторых на обеих щеках, у некоторых — на одной, а у иных полосы на щеках отсутствовали. Но последних было мало. Тим искоса разглядывал соседей, пытаясь определить происхождение этих украшений, и в конце концов решил, что это — что-то вроде ранга. Типа сержантских лычек на погонах, ага. И набросился на нехитрый обед — есть его, кстати, полагалось руками. По крайней мере, именно так делали все остальные ученики. А потом тщательно облизывали пальцы. Не то чтобы Тима это сильно возмутило — наоборот, он с детства считал, что есть руками намного вкуснее, чем столовыми приборами, за что ему частенько перепадало. Но он помнил еще и про кишечные инфекции, которым как раз самое раздолье на югах и среди скоплений людей. У них тут что, дизентерии нет? Тим, вычищая тарелку, некоторое время размышлял над этим вопросом, потом понял. Не может какая-то несчастная кишечная палочка быть проблемой для людей, которые свет создают просто усилием воли. А для учеников, видимо, это вроде дополнительного экзамена: заболел — значит, провалил. Похороны за счет школы. Тим вздохнул, вытер пальцы о штаны и побрел к выходу — большинство учеников уже заканчивали обедать и куда-то вполне целеустремленно направлялись. Тим пошел вместе с толпой и довольно скоро оказался в еще одном здании — в том же ряду, где и его «общежитие».

Занятие проходило в небольшой круглой комнате без окон и мебели. Только на потолке висела странная конструкция из блестящих металлических пластин — видимо, что-то вроде люстры. Ученики проходили в комнату и рассаживались прямо на земле рядами, образующими концентрические круги. Возле входа изваянием стоял мужик, опять в серых одеждах, кидая на проходящих учеников безразличные взгляды. Но вид Тима вывел его из оцепенения. Мужик вцепился острым взглядом за лицо Тима и сухо проскрипел:

— Имя?

— Тим…оэ, — сказал Тим.

Мужик кивнул.

— Меня зовут Айра Цу. Садись в дальний круг, — сказал он и отвел взгляд в сторону, потеряв к Тиму всякий интерес. Видимо, это был местный учитель. Эта мысль потянула за собой следующую: интересно, у них тут учебники в ходу? А тетради с дневниками? Уж тетради-то точно должны быть — надо же куда-то записывать то, что этот цуцик будет говорить. Тим оглядел учеников и только сейчас заметил, что почти у каждого есть на боку небольшая плотная сумка, похожая на пенал.

— Э… — сказал Тим, старательно подбирая слова, — скажи, Айра Цу, мне надо… что-нибудь из вещей, чтобы… получить знания на этом уроке?

Айра Цу даже не взглянул на Тима. Просто легонько мазнул пальцем по щеке. Тим недоуменно приложил ладонь, но тут же отдернул — щека отозвалась дикой режущей болью, и он с трудом удержался от вскрика. Мысль о том, что было бы с ним, если бы он не удержался, напугала его настолько, что боль отодвинулась далеко вглубь. Теперь-то Тим понял, что означали багровые полосы на лицах учеников. Садисты хреновы.

— Нет, — равнодушно сказал Айра Цу, и Тим только через пару секунд сообразил, что это ответ на его вопрос. Тим вздрогнул, кивнул и пошел в сторону, продолжая держаться за щеку. Вообще-то она уже не болела, но воспоминание о боли все еще стягивало мышцы, заставляя Тима нервно поглаживать кожу и проверять — не появился ли там бугристый шрам? «М-да, — мрачно подумал Тим, садясь на пол в дальнем от центра ряду, — похоже, Елы-Палы тут бы за добрую фею прокатила. Ну и влип».

Из самого урока Тим мало что понял, но на всякий случай старался запоминать все услышанное. Правда, получалось не очень — непонятное вообще плохо запоминается. Цель урока Тим еще худо-бедно понял — Айра Цу собирался научить их избегать неприятностей еще до того, как эти неприятности начнут проявляться. Для этого каким-то особенным образом надо было направить волю не на конкретную опасность, типа летящего в морду кирпича, а на опасность абстрактную. А вот из объяснений, каким именно образом эту волю направлять, Тим не понял ровным счетом ничего. Из уст Айры Цу лились потоки непонятных терминов, с которыми внутренний переводчик Тима зачастую не справлялся, а если и справлялся, то понятнее от этого не становилось. Ну скажите, пожалуйста, как можно «расконцентрироваться, расширяя мысль о защитном шаре, ослабив волю и усилив отвлеченные размышления»? Бред на бреде, да и только. Но остальным ученикам так явно не казалось: они с умным видом кивали, когда Айра предлагал «попробовать», — закрывали глаза и замирали, и, похоже, у них что-то получалось. Во всяком случае, комментарии учителя наводили именно на такую мысль — одних он скупо хвалил, другим указывал на их ошибки, а некоторых наказывал уже знакомым Тиму способом — пальцем по щеке. Наказуемые даже не вздрагивали. Тим сидел, оцепенев в ожидании того момента, когда Айра Цу обратит внимание на него. Он, конечно, глазами не хлопал и рож не корчил, наоборот, делал вид умный и всепонимающий (ну так как-никак почти восемь лет школы за плечами), да только сам чувствовал, что получается у него не очень. Он даже старался (в меру своего понимания, конечно) выполнять то, что говорит учитель, но насчет результатов ничуть не обманывался. Вот сейчас Айра Цу поймет, что Тим совсем безнадежен, и выставит его вон. Да еще и того фашиста с плеткой позовет.

Но учитель Тима словно не замечал. По ощущениям, прошло не меньше часа, а Айра Цу за все это время не удостоил Тима даже взгляда, хотя раз двадцать проходил мимо. Первое время Тим напрягался, потом потихоньку расслабился. Может, ему удалось обмануть учителя? А может, он вообще ничего такого не видит — кто как что напряг и что расслабил? Может, он просто делает умный вид и раздает оплеухи наобум? А ученики тоже просто делают умный вид? Тим невольно улыбнулся, но вовремя вспомнил предостережения куратора и согнал улыбку с лица раньше, чем Айра это заметил. Хотя, похоже, он все-таки заметил — Тиму показалась, что тень неудовольствия промелькнула по лицу учителя. И хотя тот смотрел совсем в другую сторону, Тим почувствовал, что неудовольствие это направлено именно на него. Но наказания не последовало, и Тим опять расслабился.

Наконец урок подошел к концу. Ученики принялись шуршать и возиться, а Айра Цу вышел в центр круга и заявил:

— Перед тем как закончить урок, я хочу посмотреть, как вы усвоили полученные знания. Хаят, подойди.

Один из сидевших в первом круге учеников поднялся, вышел в центр и встал возле учителя.

— Смотри, — сказал Айра Цу, Тим недоуменно закрутил головой, потому что учитель ничем не показал, на что именно должен смотреть Хаят. Но тот, похоже, все знал сам и сразу же задрал голову вверх. Тим тоже перевел глаза на «люстру», и как раз вовремя, чтобы увидеть, как одна из металлических пластин срывается с места и падает вниз. Тим икнул.

Но пластина до стоявшего прямо под ней Хаята не долетела — в полуметре от его головы она мягко замедлила полет, по плавной дуге отошла в сторону и, провожаемая взглядом Хаята, уже там с металлическим лязгом грохнулась на пол. Тим перевел дух.

— Не очень эффективно, — сказал учитель, — слишком много воли, учись экономить. Закрой глаза.

Хаят послушно опустил голову и закрыл глаза. Айра Цу взял ученика за плечи и несколько раз повернул его на месте. В разные стороны. Это Тиму было понятно — когда играешь в жмурки, водящего тоже так крутят, чтобы он ориентацию потерял. Но тут-то зачем?

— Сядь, — сказал учитель.

Хаят неловко, качнувшись и уперевшись рукой в пол, сел. Тим, догадавшись, что сейчас будет, не сводил взгляда с висевших на потолке пластин. Но ничего не происходило. Пластина сорвалась только минут через семь, когда Тим уже устал ждать и начал отвлекаться. Поэтому момент ее падения он прозевал и увидел только, как пластина, ударившись о невидимую преграду сантиметрах в десяти над сидящим Хаятом, подпрыгнула, провернулась, хлопнула плашмя сидящего ученика по плечу и упала на пол.

— Вставай, — сказал Айра Цу. — Недостаточно широко. Думай о защите от опасности вообще, а не от одной конкретной. Сядь на свое место. Арам!

Тим вздрогнул и снова закрутил головой. Так и есть — сидевший неподалеку ученик поднялся, и Тим узнал в нем своего утреннего знакомого. Арам прошел в центр круга, и снова повторился фокус с падающей и отлетающей в сторону пластиной. Но вот со второй частью выступления у Арама возникли проблемы. Тим на этот раз смотрел внимательно, да и ждать долго не пришлось. Поэтому он хорошо видел, как пластина, ничем не сдерживаемая, летит вниз, втыкается в плечо сидящего (Тим коротко вскрикнул и заслужил обжигающий взгляд Айры Цу) и, оставляя красную влажную полосу, сползает по спине на пол. В момент удара Арам вздрогнул и слегка покачнулся, но больше ничем не выдал своих чувств. Тим по этому поводу даже некоторую зависть почувствовал — не тому, конечно, что случилось с Арамом, а тому, как он себя при этом вел. Вряд ли бы у Тима получилось так. Да что там! Случись это с ним, он бы наверняка орал как резаный, катался по полу и зажимал рану. И наплевать на «неподобающее поведение»: одно дело — когда просто больно, и совсем другое — когда такая хрень делается. Вон сколько крови натекло, глубокая, наверное, рана. Глубокая… Тим вспомнил, как лезвие пластины погрузилось в плоть — да она до кости, стопудово! Ладно еще, эта пластина была небольшая, раза в четыре, наверное, меньше тех, что лежали рядом на полу. Если бы эта была такая же… тогда этому Араму руку бы, на хрен, отрубило! Тим вздрогнул, представив лежащую на полу отрубленную руку и так же спокойно сидящего Арама рядом с ней. А если бы этот садист вызвал его, а не Арама? А если бы пластина на голову упала? Фашисты, точняк — фашисты! Мотать отсюда надо, и чем быстрее, тем лучше.

— Неправильно, — сказал наконец Айра Цу, вдоволь налюбовавшись на сидящего в луже крови ученика, — совсем неправильно. Бессмысленно вкладывать волю в воображаемый падающий клинок! Ты не должен думать о клинке, ты должен думать о защите. И только в первый момент, потом — вообще не думать. Или ты собираешься вкладывать волю в свою защиту каждое мгновение своей жизни?

Айра Цу обвел взглядом притихший класс. Тим представил, как учитель сейчас вызывает его, и мгновенно вспотел.

— Встань и иди на свое место, — сказал Айра Цу и повысил голос. — Тренируйтесь самостоятельно. Следующий урок мы начнем с того, что вы покажете мне, чему научились. Все клинки будут большими, и сдерживать их я не буду. Урок окончен, сегодня больше уроков не будет. Тренируйтесь!

С последними словами учитель развернулся и вышел из комнаты. Тим обмяк и погрузился в апатию. Похоже, жить ему оставалось недолго — до следующего урока. Когда он будет? Завтра? Через неделю?

Ученики вставали, о чем-то негромко переговаривались и потихоньку расходились. Тим все так же безучастно сидел на полу. «Кстати, — мелькнула вдруг мысль, — а как там Арам? Он же кровью истечет! Может, помочь?» Мысль показалась Тиму интересной — вдруг в благодарность за спасение Арам поможет ему бежать? Правда, ученик он вроде не лучший, ну да вдруг? Тим закрутил головой и быстро нашел Арама — тот был бледен, и его слегка шатало, но он как будто не обращал на свое состояние особого внимания — стоял себе возле выхода и о чем-то трепался с другим учеником. А потом махнул рукой, бросил задумчивый взгляд на сидящего Тима и вышел наружу. Кровь у него, похоже, уже не текла. «Размечтался, — мрачно подумал Тим. — Нужна ему твоя помощь, как же. Если тут кому и нужна помощь, так это только тебе, дорогуша. Вот только получить ее совершенно не светит, уж это точно. Это, наверное, как если бы я у нас пошел в банк и попросил дать мне пару тыщ баксов — просто так, потому что мне очень нужно». Тим вздохнул и осмотрелся. Комната опустела, все ученики уже разошлись, и только черная лужа да четыре лежащие на полу блестящие пластины напоминали о недавнем уроке. Тим поднялся, подошел к большой пластине, присел перед ней и осторожно поднял ее. Пластина оказалась тяжелой — килограмма на три. Грянется такая с потолка — пополам разрубит. Покрутил в руках, посмотрел на острие, но трогать не стал: и так видно — как бритва. Отбросил в сторону. Уроды они все. Может, сбежать? Забор тут один-единственный — вокруг деревни, да и тот — больше название, чем на самом деле забор. Дверей так и вообще нет, не то что замков. Выйти из деревни и свалить в лес?

Насчет их способности его найти он ничуть не сомневался — махом найдут, даже если бы он был не он, а индеец какой-нибудь или там спецназовец — все равно найдут. Если захотят. В этом «если захотят» и заключались все надежды Тима на удачное бегство — на хрен он им сдался, бездарь такая? Может, махнут рукой да и забудут — гуляй, Вася? Только вот лес тут, пожалуй, мало похож на городской парк. Тим вспомнил уроки по географии. Южные широты, тропический климат, джунгли… Амазонки. Тигры всякие, леопарды. Или тигры на севере? Все равно хищников хватает. Да еще насекомые всякие. Комаров миллион видов, пауки с тарелку размером — Тима передернуло, он пауков терпеть не мог. А тут вообще как будто другая планета, так что пауки и покрупнее могут быть. Нет, наобум удирать тоже нельзя, надо сначала узнать хоть что-то об окружающей местности. Вот только как это сделать? Ашера Камо расспросить? Не факт, что он ответит, да и вообще сразу догадается, с чего это вдруг нерадивый ученик воспылал таким интересом к обитателям джунглей и местной географии. Может, у них тут что-нибудь типа биологии есть, не могут же все предметы быть такими садистскими? Хотя — запросто. Еще небось и не такими могут, и зря Тим так боится следующего урока по этой… Воле в Бездействии. Вот начнется завтрашний день с какого-нибудь Укрощения Огня, его и хоронить не придется. Отдадут пепел крестьянам, чтобы они свои огороды удобрили, — и все заботы.

Тим вздохнул и присел у стены. Бежать — опасно, не бежать — тоже. И поди догадайся, что опаснее. Учиться на волина? Что-то не верилось, что у него есть хоть малейший шанс научиться жить по законам этого странного мира. Да уж, это дома, в Питере, легко было рассуждать, сидя за очередной книжкой или кладя пачками врагов в какой-нибудь компьютерной ролевухе. Тим откинулся спиной на стену и погрузился в мрачные думы. В таком виде его и нашел куратор.

— Почему ты здесь? — спросил Ашер Камо, проходя в комнату. — Урок давно закончился, а ты просто бессмысленно тратишь время.

Тим бросил на Ашера Камо равнодушный взгляд. Почему-то недовольство куратора его ничуть не напугало — ну и пусть. Какая разница, забьют его насмерть прямо сейчас, поджарят завтра или нарежут на куски послезавтра? Неужели этот придурок ничего не понимает?

— Какой смысл? — спросил Тим равнодушным голосом, не поднимая головы.

Ашер Камо явно озадачился.

— Объясни, — потребовал он холодным, но спокойным тоном.

Тим пожал плечами:

— Айра Цу сказал, что следующий урок он начнет с проверки наших знаний. Значит, мне придется тоже сесть под эти пластины и ждать, что одна из них упадет мне на голову. А она будет большой, это Айра Цу тоже сказал. И тогда я умру.

— Почему?

Тим посмотрел на бесстрастное лицо куратора. Он что, издевается?

— Потому что мне голову пополам разрубит, вот почему! Потому что я точно знаю, что не смогу научиться этим… этим… — Тим попытался найти какое-нибудь слово, типа «фокусы» или «чудеса», но не смог и продолжил: — Этому, чтобы отводить удары от себя силой мысли. Я не знаю, когда следующий урок, но…

— Раз ты уже решил, что точно не сможешь, тогда, разумеется, не сможешь, — перебил его куратор. — Ты разве еще не понял, что это зависит только от тебя? Ты должен решить, что сможешь, и тогда — сможешь.

— Я не могу так решить! — завопил Тим. — Потому что это невозможно!

— Ты даже не пытался, — отрезал Ашер Камо.

— Я пытался, — возразил Тим жалобно. — Но как я могу верить во что-то, точно зная, что это — неправда?

— Ты своими глазами видел, что это — правда, — холодно заявил куратор. — Не старайся вызвать во мне сочувствие. Ты уверился в собственной неспособности и не желаешь приложить даже малейшего усилия. Ты ждешь, что кто-то придет и сделает все за тебя, но этого не будет — твой шаретор мал, а должников в этом мире у тебя нет вообще. Никто, кроме тебя самого, не способен тебе помочь. Разве ты не видел, как другие ученики делают то, что ты считаешь невозможным?

— Они другие, — пробурчал Тим.

— Они такие же, как и ты. Их способности различны, но они всю свою силу вкладывают в обучение. А ты, если не умеешь трудиться ничем, кроме рук, лучше бы пошел в крестьяне. Главная сила волина — в его голове.

— Ну… я ж не знал, что все так запущено. Может, мне и в самом деле лучше крестьянином стать?

— Ты уже сделал выбор. Теперь ты станешь волином или умрешь.

— Значит, умру, — Тим пожал плечами.

Ашер Камо присел перед ним, взглянул в глаза.

— Если ты хочешь умереть, твое желание исполнится. Только сначала реши, что таково твое истинное желание. Что тебе нужно, чтобы ты поверил, что можешь стать волином?

Тим задумался:

— Наверное, если бы у меня получилось сделать что-нибудь… такое, что мне кажется невозможным. Тогда бы, может, поверил.

Ашер Камо встал.

— Так почему ты даже не пытаешься сделать? Почему ты сидишь и ждешь, когда оно само собой сделается?

Тим вскочил:

— Как я могу пытаться, а?! Я ничего не понял из того, что объяснял Айра Цу. Повторяю: ни-че-го! Даже у тех, кто что-то понимает, и то не сразу получается. Вон, — Тим ткнул пальцем в черное пятно на полу, — я сегодня чуть от своего долга не освободился. Упади эта железяка чуть в сторону, ему на артерию, и все — конец! А я? Я даже толком не запомнил, что там делать-то надо, потому что ничего не понял. А, да что тебе объяснять?

Тим досадливо махнул рукой и успокоился. Ашер Камо небось тоже стоит и с ходу не въезжает, как это можно такие простые вещи не понять. Им же с детства внушали, что в мире все происходит так, как им хочется. А Тиму-то никто ничего такого не говорил, наоборот, он уже два года физику проходит, так там, блин, совсем наоборот все объясняется. Этого бы гаврика заставить два года повторять, что сила действия равна силе противодействия, посмотрел бы Тим, как он потом будет взглядом вещи двигать.

Ашер Камо нахмурился:

— Ты зря полагаешь, что твой долг кому-либо исчезает после его смерти. Твой долг просто распределится между наследниками умершего и его перерождением.

Тим фыркнул. Что в лоб, что по лбу. Да какая Тиму сейчас разница, что станет с этим уродским долгом? Он вздохнул и поинтересовался с деланым безразличием:

— А когда следующий урок по… Воле в Бездействии?

Теперь вздохнул уже Ашер Камо:

— Ровно через райм. — Переводчик поднатужился и перевел «райм» как «неделя». Одновременно с переводом пришло понимание, что в местной неделе девять дней, а не семь. Тима новость вначале не порадовала — ждать целую неделю? Да уж лучше бы урок был завтра же, а теперь столько мучиться в предвкушении собственной смерти? Но потом он приободрился — зато за неделю можно что-нибудь разузнать об окружающей местности и драпануть отсюда. Вот только…

— А другие такие предметы есть? Где помереть можно, если урок не выучил?

Ашер Камо нахмурился:

— Что значит «не выучил урок»? Ты не должен учить, ты должен понять и научиться пользоваться.

Тим нетерпеливо кивнул:

— Я это и имел в виду. Просто у нас так говорят.

Ашер Камо пристально взглянул на Тима:

— Таких предметов много. Их большинство, — Тим упал духом («Ну вот, я так и знал»). — Но ты неверно представляешь себе задачу учителя. В его задачу вовсе не входит убийство всех нерадивых учеников.

«Да что вы говорите, — подумал Тим с сарказмом. — Даже как-то не верится». Вслух он, разумеется, ничего такого не сказал, но, видимо, что-то мелькнуло на его лице. Потому что Ашер Камо качнул головой и продолжил с нажимом:

— Задача учителя — раскрыть способности каждого ученика в полном объеме. Учитель вправе отказаться от ученика тогда, и только тогда, когда способностей ученика оказывается недостаточно, чтобы воспринять учение.

— А разве… — начал Тим, но куратор перебил его:

— Нет! Твои способности скрыты, и ты еще даже не начал их раскрывать. Любой крестьянин этого мира, не волин, способен сделать с девственным материалом что угодно, ты же не можешь даже этого. Ты пока совсем не умеешь распоряжаться своей волей. Вот когда ты научишься и когда выяснится, что воли в тебе недостаточно, даже чтобы отлить, не замочив рук, вот тогда твой учитель тебя и убьет. Но не раньше. Ты думаешь, Айра Цу случайно выбрал для проверки знаний именно этих учеников? Ты полагаешь, он не знал, что Арам не сможет правильно вложить волю в защиту? Он отлично это знал, и поэтому упавший клинок его всего лишь несерьезно ранил. На примере Арама Айра Цу показал ученикам самую распространенную ошибку, теперь они ничего подобного не допустят. И перестань беспокоиться за свою жизнь — твоя смерть сейчас никому не нужна. У учителей есть специальное указание Хозяина на этот счет. Понятно?

— Да, — сказал Тим, облегченно вздыхая.

— Если понятно, то иди в свою комнату и занимайся с девственным железом. Ты должен делать это сам, без напоминаний и независимо от того, что с тобой случилось за день.

— Я… да, сейчас иду… у меня один вопрос, можно?

— Задавай.

— Я это… насчет наказаний. Вот на этом уроке — Айра Цу, он… — Тим погладил щеку, — бьет учеников. Я понимаю, что какие-то наказания должны быть, но у вас же есть этот… шаретор? Почему бы просто не уменьшать его в качестве наказания?

— Первое — это неэффективно. Ваши шареторы ничтожны, вы целиком принадлежите Хозяину, так какой смысл уменьшать и без того малое? Это плохой стимул — в отличие от боли. Второе и главное — незачем плодить долги. Один великий долг лучше множества мелких, такая ситуация лучше способствует порядку в целом и Порядку Вещей в частности. Разве ты еще не понял, что Порядок Вещей не только обязывает должника заплатить долг, он также обязывает хозяина долга — его принять. Думаешь, учителям нужны ваши ничтожные долги в неимоверных количествах? Поэтому намного проще для вас вернуть долг сразу после его возникновения через боль. Боль — великое благо, без нее порядок был бы недостижим.

— То есть, — начал догадываться Тим, — боль увеличивает шаретор?

— А разве у вас не так? Если ты причинил беспричинно человеку боль, разве ты не становишься ему должен?

Тим задумался.

— Ну… вроде как да, — сказал он неуверенно, — иногда даже платят… если доказать удастся.

Ашер Камо глянул недоуменно, но переспрашивать не стал.

— Поэтому учитель причиняет боль в размере долга ученика, чтобы не уменьшать его шаретор и не плодить излишние долги.

— Понятно, — с удовлетворением сказал Тим. Он и в самом деле начал понимать эту странную систему взаимоотношений, и это понимание доставляло ему удовольствие. — Но ведь он нас учит, значит, мы все равно становимся ему должны?

— Нет. Учить вас — его обязанность, которую он выполняет в счет долга Хозяину. А вот за все, что не входит в его обязанности, вы должны платить.

— Подождите, — видя, что куратор собирается уходить, сказал Тим — его только что осенила очередная догадка.

Ашер Камо с неудовольствием обернулся:

— Это уже четвертый вопрос.

— Последний, — быстро сказал Тим. — А если я причиню боль сам себе?

— Твой шаретор возрастет. Самоистязание — один из способов увеличить свой шаретор, но я советую тебе избегать его. Этот способ содержит множество ловушек, и увеличить свой шаретор до достойных величин при помощи самоистязания очень сложно. Если ты привыкнешь к боли, твоя жизнь сильно усложнится, а если она начнет приносить тебе удовлетворение, ты погибнешь.

— Я все понял, — кивнул Тим. — Где ты будешь и где мне найти Арама? Чтобы переписать долг?

— Я его уже встретил. Иди к себе в комнату. Я пришлю к тебе наказующего.

— З-зачем? — Тим попятился.

— Ты предался унынию. Это — самое неэффективное действие из всех, что могут быть, и в данном случае ты получишь боль не как плату, а как наказание. Тридцать ударов.

— Тридцать?! Так много?

— Так мало, но только в первый раз. Еще раз увижу тебя впавшим в уныние — получишь пятьдесят. Тридцать плюс пять за неподобающее поведение. Иди!

Ашер Камо развернулся и вышел. Тим сглотнул, выждал полминуты, чтобы не наткнуться на куратора в полумраке коридора, потом поплелся наружу и к себе в комнату — за обещанным наказанием.