— Что ты делаешь?

Нальма присела рядом с сидящим на полу у топчана Тимом и с интересом посмотрела на разложенные по топчану болты.

— Делаю стрелам глаза, — сказал Тим, сосредоточенно ковыряя ножом болт. — Вот — четыре группы желобков по сторонам болта, они свет проводят. А здесь видишь — к пластинам хвостика четыре тросика тянутся? Я их из усиков вьюнка сплел, они от света сокращаются. А сами пластинки непрочно сидят, — Тим потыкал в них пальцем, — поэтому тросики будут их в нужном направлении поворачивать. Но не это самое главное. Тросиков на самом деле два, они через отверстия в болте проходят — видишь? Замучился ковырять… А выше отверстий — колечко, вот. Я кладу болт на ложе, нацеливаюсь, усики сокращаются, но пластинку не крутят, потому что свободно проходят сквозь отверстие. А когда я выстрелю, кольцо сдвинется, и тросики здесь зафиксируются. И если картинка перед летящим болтом изменится, усики сократятся, повернут пластинку, и болт тоже повернет. Вот так, вкратце.

— Ничего не понимаю, — сказала, подумав, Нальма.

— Я вообще-то тоже — отозвался Тим, — но так даже… легче. Понимаешь, ножом дерево повалить намного проще, чем рукой. Даже тупым и ржавым — все равно проще. И пусть сам по себе нож режет древесину ненамного глубже, чем ладонь, это не главное. Главное, что в нож поверить легче.

— А… — задумчиво произнесла Нальма. — Ты поэтому деревья вокруг поляны повалил? Я испугалась: вышла утром — везде деревья лежат.

— Ну да. Всю руку себе отбил — не получается. Ножом — запросто, а рукой — нет.

— Ты что, не знал? Это же все знают. Я тоже рукой дерево не смогу повалить.

— Я не об этом. — Тим махнул рукой. — Ты про то говоришь, что с ножом — сил меньше уходит. Я это знал, мне это сразу в школе волинов сказали. Я про другое — поверить проще в то, что ближе к истине. Возможно, я потом и научусь верить… в черное солнце, даже, скорее всего, научусь. Но это — потом, а пока — придется так. Вот… готово. Пойдем проверять?

— Пойдем. — Нальма улыбнулась.

Тим взял болт, покрутил перед глазами, хмыкнул. Подобрал арбалет и вышел наружу.

— В тот пень, на другом конце поляны, попадешь? — спросила Нальма, вытягивая руку.

Тим хмыкнул:

— Это слишком просто. Надо усложнить задачу. Например, вон — птичка летит.

Высоко в небе, лениво помахивая крыльями, летела крупная птица — что-то вроде цапли. Тим поднял арбалет, нацелил в сторону летящей птицы и нажал спуск. С тихим звоном болт ушел в вышину. Пару секунд Тим и Нальма, не дыша, смотрели в небо, потом птица дернулась, перевернулась и, беспорядочно кувыркаясь, стала падать в лес.

— Получилось! — восторженно выдохнула Нальма.

— Да, — задумчиво согласился Тим, провожая падающую птицу взглядом, — только я кое-что не предусмотрел.

— Что?

— Куда она упала? — Тим махнул рукой. — Так болтов не напасешься. А я один болт десять лирмов делал. Так не пойдет. Надо сделать, чтобы он после попадания обратно в арбалет возвращался.

— Как — возвращался? — не поняла Нальма.

— Неважно, — пожал Тим плечами, — лишь бы возвращался. Пусть хоть телепортируется. И вообще хорошо, если арбалет к этому моменту сам взведется… Мне нужна длинная нитка. Нальма, у тебя есть нитки?

— Есть немного, — сказала Нальма растерянно. — Тебе сколько надо?

— Ну — сказал Тим, разводя руки на ширину плеч, — вот столько. И еще столько же — на второй болт. А больше, я думаю, и не понадобится… Рекс! Лети сюда. Будешь мне сварочным аппаратом.

Тим провозился с доработкой арбалета почти сутки. Наверное, только физики начала прошлого века, ровесники Жюля Верна, смогли бы его понять. Ощущение того, что возможно все, подгоняло и воодушевляло его так, что он не замечал времени и работал, не ощущая потребности ни в еде, ни во сне. Нальма, почувствовав, что отвлекать Тима не стоит, в дом почти не заходила, только изредка появлялась в дверях, оглядывала заваленный деталями топчан, вздыхала и тихонько выходила. Тим ее даже не замечал. Только когда стемнело, и Нальма укрепила, воткнув в стену между бревнами, несколько веток со странными светящимися наростами на них, Тим поднял голову, посмотрел на девушку и улыбнулся ей. Но через секунду уже снова забыл обо всем на свете, уткнувшись носом во что-то, понятное только ему. Нальма постояла немного у него за спиной, потом тихо вышла на улицу.

Закончил Тим только следующим утром. Собрал арбалет, закрепил луки, взвел их и положил болты на оба ложа. С довольным вздохом положил собранный арбалет на топчан и встал. Только сейчас он понял, сколько прошло времени, и преисполнился раскаяния.

— Нальма, — позвал он, оглядываясь. — Нальма!

Выскочил на улицу и облегченно перевел дух — девушка возилась у очага, разводя огонь. Подняла голову, улыбнулась Тиму.

— Нальма, — сказал Тим, подходя к разгорающемуся костру, — я… это… Ты где спала?

— Здесь. — Девушка просто показала на траву у очага.

— Блин, — Тим расстроился, — я… не удовлетворен собой. Почему ты мне не сказала?

— Ты был занят, — Нальма улыбнулась. — Не думай об этом. То, что ты делал, было важнее. Ты доделал?

Тим обернулся и вопросительно посмотрел на дом, словно дом знал это лучше.

— Вроде да.

— Покажешь?

— Сейчас. — Тим метнулся к дому и вышел, держа в руке арбалет. Посмотрел на него, потом на Нальму. Улыбнулся, зевнул и потер глаза.

— Ой, — сказала девушка, — ты же не спал ночью. Ложись спать!

— Нет, — сказал Тим и снова зевнул, — сначала проверю, как работает. Сейчас… предохранитель… ты «Ван Хельсинг» смотрела? Хотя что это я спрашиваю — не смотрела, конечно, как ты его смотреть могла. Вот. Готово.

Тим выпрямился и посмотрел вокруг ищущим взглядом.

— В птицу? — спросила Нальма, задирая голову.

— Нет. — Тим поднял арбалет, нацеливаясь в высохший пень, послуживший первой мишенью для Нальмы. Ему показалось символичным, если первый выстрел из нового супер-арбалета будет произведен именно в этот пень. Тим вздохнул и потянул оба спусковых крючка. С полсекунды ничего не происходило, Тим уже начал огорчаться, но тут арбалет задергался у него в руках, и воздух наполнился звоном тетивы и свистом болтов. От пня с треском во все стороны полетели щепки, какие-то мелкие птицы выпорхнули из травы неподалеку, и, суматошно махая крыльями, скрылись в лесу. Тим опустил руку. Нальма, замерев, продолжала смотреть на пень, от которого осталась едва половина.

— Вот так, в общем, — сказал Тим и посмотрел на арбалет. Оба лука были взведены, болты лежали на ложах. — Вот так, — повторил он и зевнул. — Пойду я посплю, пожалуй.

— Что? — Нальма вздрогнула и посмотрела на Тима восхищенным взглядом. — Да, конечно. Может, поешь сначала?

— Нет, — Тим мотнул головой, — потом.

Проснулся он от голода. Сполз с топчана, щурясь, потянулся. Огляделся. Нальмы в доме не было. Судя по падающим из окошек косым лучам, на улице был разгар дня. «Что-то мало я спал, — подумал Тим, — можно было еще часика три-четыре…» Но спать не хотелось, хотелось есть. Тим хмыкнул и вышел на улицу. Нальмы не было и на улице.

Тим походил по полянке, вернулся в дом, поискал взглядом — миска валялась на своем привычном месте, на полу, и была девственно чиста. Тим поковырял задумчиво какую-то засохшую неровность на боку миски, вышел обратно и сел на траву. Нальма появилась примерно через полчаса. Пришла по тропинке, неся на плече что-то похожее то ли на большую бесформенную сумку, то ли на рюкзак с одной длинной лямкой. Увидела Тима, заулыбалась.

— Ты проснулся, — обрадованно заявила она.

— Да. — Тим серьезно кивнул. — Есть хочется.

Нальма посмотрела на него с хитринкой.

— Кашу будешь есть?

— Кашу? — Тим, демонстративно нахмурив брови, задумался. — Кашу — буду!

Нальма улыбнулась, подошла к Тиму и положила перед ним мешок.

— Раз ты будешь есть кашу, то фрукты, наверное, не будешь?

Тим даже сказать ничего не успел — его желудок отозвался таким негодующим бурчанием, что Нальма расхохоталась.

— Ешь, — сказала она, пододвигая мешок, — кашу я сварю попозже.

Тим быстро развязал завязки мешка и поднял на девушку восхищенный взгляд.

— Ты… — Тим даже головой замотал, не в силах выразить обуревающие его чувства. — Я очень-очень тебе… блин.

— Блин! — повторила она звонко, хихикнула и убежала в дом.

— Ну — сказал Тим по-русски, — вот это здорово, это я понимаю. Нальма, ты просто чудо.

И принялся за фрукты. Здесь были уже знакомые ему по школе зеленые «персики» и оранжевые «огурцы» с хлебным вкусом; плоский дискообразный фрукт с мякотью, напоминающей сладковатую вареную картошку, тоже ему попадался, но большинство остальных были незнакомы. Тим, полагая, что они будут не хуже на вкус, а то и лучше, радостно схватился за плод, формой и фактурой очень напоминавший апельсин, только баклажанно-фиолетового цвета. Под нетолстой кожурой и в самом деле оказались бледно-голубые дольки. Тим счистил кожуру, поделил оставшееся пополам и отправил одну половину в рот. Принялся жевать и замер, выпучив глаза и задержав дыхание, — рот наполнился такой горечью, равной которой он в жизни не пробовал. Был в этой горечи легкий чайный вкус, но если сравнивать это с чаем, то в этот чайник должно было заварки уйти целый вагон и водой не разбавляться. Тим, с трудом разжав сведенные скулы, выплюнул все изо рта и, часто дыша, побежал в дом — запивать.

Нальма с удивлением смотрела, как Тим, сунув голову в ведро, пуская пузыри и захлебываясь, глотает воду, потом, похоже, начала понимать. Тихонько засмеялась и спросила:

— Сколько ты съел?

Тим вынырнул из ведра, отдышался, сказал сипло:

— Половину, — и нырнул обратно.

Нальма перестала смеяться и сказала тревожно:

— Много. Надо… обратно.

— Не надо, — поднял голову Тим, — я выплюнул.

Нальма успокоилась и снова принялась смеяться. Тим утер слезы, шмыгнул носом и спросил:

— Что это было?

— А почему ты ешь то, что не знаешь?

— Я думал, там все съедобное, — возмутился Тим.

Нальма хихикнула и мотнула головой:

— Все съедобное, смотря сколько съесть. Пойдем.

Тим зачерпнул горстями воду из ведра, выпил, потом поспешил за девушкой. Нальма подошла к лежащему мешку и присела.

— Ты никакие фрукты не знаешь? — спросила она, вытряхивая содержимое мешка на траву.

— Нет, — мотнул головой Тим, — вот эти знаю, эти и эти.

— А зачем тогда другие пробовал?

Тим удивился.

— Но… как же? Вдруг они… правильные? — Он хотел сказать «вкусные», разумеется, но не нашел подходящего слова. — Ну вот… вот эти зеленые мне хочется кушать больше, чем вот эти. Просто хочется, и все. Разве у тебя не так?

— Не так, — Нальма хлопнула глазами. — Они все правильные. Вот эти, — она откатила в сторону зеленые «персики», — едят, чтобы сон развеять. А вот эти маленькие — наоборот, сон навевают. Эти плоские быстро и надолго утоляют голод, эти — тоже, но ненадолго. Зато они дешевле. А этот, у которого ты откусил половину, так не едят. Его сок — чуть-чуть, по капле, кладут в пищу, чтобы она быстро не портилась. Эти красные утоляют жажду, хотя воды в них и немного, но, съев половину фрукта, сможешь целый день без воды обходиться… Ты чего?

Тим сидел и улыбался, глядя на Нальму.

— Ничего, — наклонил голову Тим.

— Ах ничего-о, — протянула девушка и быстро запихала фрукты в мешок, оставив только пару плоских дисков с картофельным вкусом. — Сначала съешь, — сказала она, — потом расскажешь подробнее свое «ничего».

Улыбнулась, встала и пошла к дому, неся мешок в руке. Тим, не снимая кожуры (благо у этого фрукта она была тонкая), запихал в рот один «диск», схватил второй и, быстро жуя, поспешил следом.

— Уже? — удивилась Нальма, обернувшись и обнаружив Тима, заходящего в дом.

— Сейчас, — сказал Тим и поперхнулся. Закашлялся, сглотнул и продолжил жевать.

— Не торопись, — сказала Нальма с улыбкой. — Не опоздаешь.

— Угм-мням, — Тим засунул в рот последний кусок. Нальма хихикнула и села на топчан. Посмотрела на сосредоточенно жующего Тима и осторожно задвинула ногой лежащий на полу арбалет под топчан. Смотрела она при этом в сторону с очень беззаботным выражением на лице. Тим хрюкнул и проглотил последнюю порцию.

— Не беспокойся, — сказал он, — я с ним закончил. Пусть себе лежит под топчаном.

Нальма, похоже, смутилась. Потом улыбнулась, залезла на топчан с ногами и отодвинулась к стене. Тим хмыкнул.

— Намек понял, — пробормотал он по-русски и принялся снимать сандалии.

Потом были еще три дня, которые Тим потом часто вспоминал, может, и не как самые счастливые, но как самые безмятежные — это уж точно. Они спали, ели, занимались любовью, опять спали, опять занимались любовью, опять ели и так далее. Тим порой вспоминал про лежащий под топчаном билет домой, но пользоваться им не спешил — Питер ждал его уже больше полугода, подождет еще немного. Несколько раз он рассказывал о Земле Нальме, первые разы — сам, повинуясь непонятному порыву, а потом Нальма начала просить сама: «Расскажи о своем мире», и Тим рассказывал. Нальме нравилось, хотя понимала она, наверное, немногое — как только Тим начинал рассказывать о школе, рыбалке, питерских мостах и других родных вещах, так возможностей местного языка тут же становилось недостаточно. Сначала Тим просто вставлял русские слова, а потом и вовсе незаметно переходил на русский. Но Нальма не перебивала — молча слушала, задумчиво и немного грустно улыбаясь. Пару раз он озвучил намерения своего недалекого будущего Нальме и даже раз предложил ей пойти с ним — в его мир, но заметил мелькнувшую на ее лице тень и сменил тему разговора. Успеется еще. Беспокойство о будущем не одолевало его в таком сладком настоящем. Он полагал, что никто не знает, где его искать, да и вообще был уверен, что его искать никто и не пытается. Поэтому Тим считал себя полным хозяином своего времени и не собирался прерывать праздную жизнь раньше, чем она начнет ему надоедать.

Но все оказалось не так.

Сначала загрустила Нальма. На вопрос Тима: «Что случилось?» — она ответила: «Ты скоро уйдешь» — и загрустила еще сильнее. Источник своих знаний она открывать не спешила, и Тим, смутившись изменением настроения своей возлюбленной, настаивать не стал. А потом пришли волины. К счастью Тима, они пришли днем. Приди они ночью, все могло бы сложиться по-другому, но, когда отряд из десяти человек пришел к избушке, Тим как раз потягивался на ее пороге. Был он совершенно обнажен, поэтому, увидев выходящих из леса людей в белом, метнулся в помещение не столько за оружием, сколько за одеждой. Он, недоумевая, натягивал джинсы, почти уверенный, что такая толпа волинов не может иметь никакого отношения к его скромной персоне, и только беспокоился за оставшуюся снаружи Нальму, когда громкий голос с улицы расставил все по своим местам.

— Тимоэ В'стрец, — сказал кто-то мощным грудным голосом. — Сах Аот, правитель земель Сай, приглашает тебя к себе.

Тим пару секунд с удивлением обдумывал эту информацию, потом вытащил из-под топчана арбалет и подошел к двери. Страха не было, от гладкой рукояти арбалета по руке распространялась мощная волна уверенности. Первым делом Тим увидел Нальму. Она стояла шагах в пяти от входа, лица ее Тим не видел, но ее спина выражала такое отчаяние, что у Тима кошки заскребли на сердце.

— Нальма, — сказал он тихонько, выходя наружу, — зайди в дом и не высовывайся.

Нальма вздрогнула, испуганно на него взглянула и мышью проскользнула мимо, обронив на ходу:

— Они не должны тебя убивать.

— Не беспокойся, — мрачно ответил Тим, — не убьют. Зачем я понадобился Сах Аоту? — спросил он громко, разглядывая отряд. Он в первый раз видел такое количество волинов в одном месте, от обилия белых одежд у него аж глаза заслезились. Было их ровно десять человек, все крупные, моложавые, только стоящий с фланга волин — с широкой бородой лопаткой — был как будто постарше. Хотя, может, из-за бороды так казалось.

— Об этом тебе скажет он сам, — ответил именно бородатый, так что Тим, видимо, не ошибся, выделив его из остальных.

— А если я не пойду? — спросил Тим, оценивая расстояние от себя до замерших в ряд волинов. Было между ними метров сорок, плюс у Тима за спиной имелся некоторый запас для отступления. Это его устроило.

Бородатый нахмурился и посмотрел в сторону. Тим вдруг вспомнил, как однажды один волин уже пытался привести его силой к себе, и напрягся, ожидая каких-нибудь пакостей. Ну например, что его руки сейчас сами положат арбалет, а его ноги сами послушно пойдут, куда приказано. Но ничего такого не произошло. Бородатый перестал хмуриться и сообщил:

— Тогда мы отведем тебя силой.

Тим внутренне ухмыльнулся. «Ага, — подумал он, — значит, заставить вы меня уже не можете. Силенок не хватает».

— А ты кто такой? Хоть назовись, — сказал он, просто чтобы время потянуть.

— Я — Мар Ашота, властитель Маараха, — отозвался бородач.

Тим качнул головой и сделал вид, что думает, хотя решение он принял еще до того, как выйти наружу. На хрен ему сдался этот местный президент планеты. Но вряд ли его это известие обрадует. Видимо, настал момент навестить Рушу Хема и валить домой.

— Если Сах Аоту нужен я, пусть он приходит сам, — сказал Тим. — Я с вами не пойду. А того из вас, кто сделает хоть шаг в мою сторону, я убью.

И Тим поднял руку с арбалетом.

Шаг сделали все. И не один шаг — весь отряд, выхватывая мечи, бросился ему навстречу. «Сами напросились», — подумал Тим, нажав оба спусковых крючка и поводя арбалетом из стороны в сторону. Возникло странное ощущение: Тиму вдруг показалось, что он уже бывал в такой ситуации — и бывал неоднократно. Но думать об этой странности было некогда. Эти волины явно были уровнем повыше, чем встреченные им раньше, — арбалет послушно дергался в руке, выпуская болт за болтом, а никто из бегущих и не думал падать наземь, они разве что шаг слегка замедлили да мечами заработали, отбивая болты. Поначалу Тим чуть не запаниковал, решив, что его оружие против этих волинов бесполезно, но потом заметил, что не все болты пролетают мимо цели — волины успевали отбивать только те из них, которые летели в голову, остальные вполне успешно впивались в незащищенную плоть. Просто полученные раны волины заживляли раньше, чем кровь успевала намочить одежду, а болты, попав в тело, исчезали сами; вот Тиму и показалось, что он вообще не причиняет врагам вреда. Тут же вдруг вспомнилось — вспышкой: он сидит перед экраном, на него валит толпа врагов, а он отстреливается от них из автомата. Была это конкретная игрушка, или ему представился абстрактно-собирательный образ, он понять не успел, да и не старался. Просто предыдущее наблюдение вкупе с этим воспоминанием навели его на интересную мысль — те компьютерные враги тоже, помнится, не умирали с одного попадания…

Тим перестал водить арбалетом по всему ряду атакующих и принялся стрелять в того, кто подобрался ближе всего, не забывая, впрочем, делать пару-тройку выстрелов в сторону остальных — чтобы не расслаблялись. И эта тактика сработала! Несколько болтов волин отбил, раны от пяти — семи пропущенных заживил быстро, а дальше у него начались проблемы — сначала на одежде у него проявилось несколько красных точек, потом на животе расплылось целое красное пятно, волин дернулся, споткнулся и упал. Последний болт, насколько успел заметить Тим, попал ему в глаз. Он перевел огонь на следующего волина, потом — на следующего. Ряд наступающих уже был слишком близко — и ему пришлось начать пятиться. Но и волины двигались уже не так быстро, все силы вкладывая в оборону, что, впрочем, удавалось им не очень. Бородатый, правда, пытался изменить ход сражения, крича что-то вроде: «Вперед, бегом, навались все разом!» — но личный пример подавать не спешил, поэтому воззвания его пропали втуне.

Тим расправился с последним из близко подобравшейся к нему группы, быстро оглядел поле сражения и воспрял духом — похоже, он побеждал. На ногах (и, очевидно, на этом свете) оставались всего двое — и одним из них был широкобородый Мар Ашота. Тим инстинктивно почувствовал, что самый опасный из этих двоих (а может, и вообще из всего их отряда) именно бородатый, поэтому сконцентрировал огонь на нем, хотя второй был к Тиму значительно ближе.

Но тут его ждал сюрприз — в бородатого болты не летели. Он даже мечом особо не махал, шел себе и шел как на прогулке, с сосредоточенным лицом. А болты пролетали мимо, и, из-за того что они улетали черт-те куда до того, как воткнуться в какое-нибудь дерево, темп стрельбы заметно снизился. Тим забеспокоился и принялся пятиться, пытаясь нашарить в обороне бородатого слабое место. Получалось плохо — в руки-ноги вроде болты еще изредка попадали, но было это ему — трын-трава. Тогда Тим решил прибегнуть к последнему козырю.

— Рекс, — позвал он, указывая пальцем на бородатого, — сожги его!

Но стрелять не перестал. Расчет Тима был безупречен: отвлечется бородатый на йельма — схлопочет болт в башку, не отвлечется — сгорит. Вот только йельм не появлялся.

— Рекс! — заорал Тим, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть вылетающий из леса огненный шар. — Рекс! Сожги его! Рекс!

И — ничего. Ничего ниоткуда не вылетало и, видимо, уже не вылетит — очевидно, волины были в курсе насчет йельма и позаботились о нем заранее. Тим, подавив подступающую панику, вытянул руку, прицеливаясь в голову проклятому бородачу — может, хоть один болт попадет? Но, сконцентрировавшись на Мар Ашоте, он совсем забыл про второго волина и вспомнил о нем непростительно поздно — когда меч его уже летел навстречу Тиму. Если бы метился волин в Тима, тут бы ему и конец пришел, потому что защититься он уже никак не успевал. Но у волина была другая цель — удар меча пришелся в арбалет, прямо в верхний лук; издав короткий треск ломающегося металла, арбалет вырвался из руки Тима и отлетел далеко в сторону.

К валяющемуся неподалеку мечу, оброненному в падении одним из ранее убитых волинов, Тим метнулся просто от безысходности — до арбалета было слишком далеко, а отбиться пустыми руками от вооруженного мечом волина… в черное солнце поверить проще. Тим пронырнул под рукой волина, перекатился, схватил рукоятку меча и, крича: «Нальма! Арбалет!» — перевернулся на спину, держа клинок перед собой. Вовремя — рука тут же онемела от прямого удара, пришедшегося вплотную к узкой гарде. Тим автоматически отбил еще пару выпадов, потом, продолжая вполне успешно отражать атаки, встал на ноги. Собственный успех в обороне удивил его настолько, что он даже по сторонам смотреть перестал, — подойди к нему бородатый в это время сзади — взял бы тепленьким. Тим смотрел на меч в своей руке с тихой радостью и недоумением — не то чтобы меч ожил в его руке, сам отражая выпады, вовсе нет. Но он почему-то ощущался уже не предметом, удерживаемым в руке, а продолжением самой руки, и защититься своим мечом от удара меча, летящего навстречу, получалось так же просто и машинально, как прикрыться рукой. Тим поудивлялся-порадовался этому феномену некоторое время, потом тупо обороняться ему надоело, и он перешел в атаку — отбив очередной удар, он без особых мудрствований просто рубанул мечом сверху. И первый же его удар достиг цели — ничем не сдерживаемый меч развалил пополам голову противника, а Тим даже сопротивления толком не почувствовал. На секунду противники замерли в странной немой сцене, потом волин рухнул наземь, забрызгав Тима кровью и какими-то ошметками. Тим сглотнул и отвел взгляд в сторону. По странной случайности, именно там, куда отвел взгляд Тим, стоял последний — бородатый — волин. Просто стоял, держа в левой руке склоненный острием вниз меч, а в правой — длинный узкий кинжал. Стоял, не спеша нападать, и глядел таким спокойным безмятежным взглядом, что у Тима тоскливо засосало под ложечкой.

— Последний раз предлагаю тебе пойти самому, — сказал волин спокойно, — а не быть унесенным.

— Последний раз предлагаю тебе уйти самому, — в унисон отозвался Тим, демонстративно оглядывая поле битвы, — а не остаться здесь.

Мар Ашота не стал ничего говорить, просто пошел вперед, занося меч. Тим, ожидая, что этот тип запросто может преподнести еще один сюрприз, атаковать не спешил, решив для начала сконцентрироваться на обороне. И правильно сделал — противник был не человек, он был ураган. Уже через пять секунд Тим и не помышлял об атаке, с ужасом понимая, что и на оборону-то в таком темпе его надолго не хватит. Ему даже на месте устоять не удавалось, и он постоянно пятился, не в силах сдерживать натиск. Сзади был лес, но Тим так и не решил — хорошо это для него или плохо. Может, в лесу ему удастся сбежать?

Но до леса он не дошел: в какой-то момент, после очередного отбитого удара, волин вдруг резко присел, одновременно подставив ногу — самую обычную подножку. Почему-то этот факт — что враг вдруг воспользовался ногами, как в самой что ни на есть банальной драке, — так возмутил Тима, что он даже заорал по-русски, падая:

— Это нечестно!

И едва успел выставить вперед меч и поддержать его второй рукой, иначе упавший сверху удар рассек бы его пополам. И так-то он еле удержал свой меч в руках. Отбив удар, Тим собирался быстрее вскочить на ноги, но у его противника были другие идеи насчет дальнейшего продолжения боя, и подняться он подростку не дал, а, скрестив свой меч с тимовским, хорошенько поднажал сверху. Руки Тима задрожали.

— Надеялся компенсировать недостаток умения избытком силы? — спокойно поинтересовался Мар Ашота, усиливая нажим. — Зря надеялся, это никогда не проходит.

Левая рука Тима подогнулась, он еле успел повернуть голову, чтобы не проломить себе нос собственным же клинком. И тут же на его глаза попался (ура!) арбалет! Рукоятка его призывно светилась буквально в полушаге от левой руки Тима. Верхний лук был сломан, куски его лежали по бокам ложа, соединенные тетивой, но нижний вроде был цел-целехонек. Не раздумывая, Тим сдвинул голову вправо, скосил взгляд на противника, потом, отпустив меч, молниеносным движением схватил рукоять и тут же вздрогнул от вспыхнувшей в запястье резкой боли.

— Не торопись, — сказал бородатый, — мы еще не закончили.

Тим посмотрел на руку и обнаружил, что она пришпилена к земле пронзившим ее кинжалом. Бородач продолжал держать кинжал правой рукой, прижимая запястье Тима к земле, а левой все так же давил на меч.

— Сах Аот повелел мне привести тебя живым, но он не уточнял, что ты должен остаться целым, — сказал волин, но Тим его не слушал — он глядел на арбалет. Колечко, фиксирующее управляющие тросики, было сдвинуто вниз. И если оно сдвинулось в тот момент, когда последний убитый им волин ударил по арбалету мечом… а сам Тим в это время целился… он посмотрел в глаза Мар Ашоту и нажал на спуск.

И заорал от боли, потому что арбалет задергался в его руке. Кинжал все так же пронзал запястье Тима, он явственно чувствовал, как металл скребется о кости.

— Твою мать! — закричал он, корчась от боли. — Да сдохни же!

Мар Ашота ничего не сказал, Тим с трудом видел его сквозь застилающую глаза красную пелену, но происходило с ним что-то не то. Он мелко дергал головой и издавал странные звуки. Потом Тиму на лицо начала капать теплая жидкость. Он дернулся, моргнул и увидел прямо перед собой лицо врага. Оно потом будет ему иногда сниться. Нечасто, но всю жизнь: открытый в беззвучном крике рот, закаченный левый глаз и — превратившаяся в кровавую кашу правая сторона лица. Тим попытался отпустить спусковой крючок, но, видимо, не смог — от боли он уже вообще не чувствовал, что там происходит с рукой, а болты все так же продолжали с хлюпаньем и брызгами впиваться в голову уже мертвого противника.

— А-а! — заорал Тим, отплевываясь от крови. — Хватит!

И, словно оно ожидало именно этого слова, тело противника обмякло и навалилось на Тима, но уже не осмысленным давлением, а просто мертвой тяжестью. Зашипев, Тим стряхнул тело в сторону и снова закричал от боли: даже после смерти Мар Ашота продолжал удерживать кинжал мертвой хваткой. Откатившееся в сторону его тело выдернуло кинжал из земли, но не из руки Тима.

— Да задрал уже! — Тим, тяжело дыша, приподнялся, обхватил запястье правой руки мертвого врага и, собравшись с силами, дернул. С негромким, но сотрясшим все существо Тима скрежетом кинжал наконец вышел из раны, и подросток, подвывая, упал набок. Полежал пару секунд, потом всхлипнул, поднялся и побрел, шатаясь, в сторону дома, бормоча негромко: — Заживай, ну заживай же, сволочь. Я знаю, что ты можешь. Я знаю, что я могу. Заживай, с-сука.

Но рука не слушалась, и Тим так и ввалился в избушку — хрипло, со стонами, дышащий, теряющий сознание, весь залитый своей и чужой кровью. Посмотрел на странно спокойную Нальму, сказал по-русски:

— Абзац! — и вырубился.