Бессмертие не может наскучить. Жизнь, даже бесконечная, — все равно жизнь, и новости каждый день, и мир меняется с каждым новым рассветом. А говоря проще, этот мальчик в очередной раз поверг меня в состояние глубокого изумления. Теперь, по крайней мере, понятно, почему он часто ведет себя как взрослый. А часто — остается неумным сопляком.

А еще, Легенда, признайся, тебе очень полегчало от того, что не такой уж Эльрик и младенец, каким он тебе казался. По крайней мере, в случае чего тебя нельзя будет обвинить в совращении малолетних.

Шестнадцать лет.

Восемьдесят.

Да, мне самой давно уже за триста, и все-таки… Что-то, уж простите меня, во всем этом есть не совсем нормальное. Может быть, даже не совсем приличное. И не в том дело, что я иногда теряю голову, как кошка по весне. А в том, что Эльрик головы не теряет. Да, разумеется, те, кто считает, что мужчина и женщина, путешествуя вместе, просто обязаны заниматься любовью, никогда не пробовали путешествовать по местам вроде Цошэн. Но если и мужчина и женщина хотят друг друга… вот тогда они действительно обязаны. Пусть даже и на Цошэн.

Господи, ну не могу же я сделать первый шаг. К тому же что-то мне подсказывает, что я могу сделать хоть пятьдесят этих самых шагов, мой шефанго будет просто отходить, сохраняя дистанцию. Это не правильно. Мне ли не знать, что он хочет меня не меньше, чем я его. Так в чем дело?

И, главное, что мешает спросить?

Может, я к своему солидному возрасту так и не набралась ума? Во всяком случае, Эльрик в его шестнадцать ведет себя более достойно, чем я в свои три с лишним сотни. Ладно, все спишется на общую душевную усталость. Ведь на самом деле я становлюсь истеричной дурочкой, только когда нет уже сил вести себя, как подобает разумной женщине. М-да. И мысли перескакивают.

Что же до ума, то со мной все понятно. Хотя, конечно, я знаю: мальчик, наблюдающий за мной уже довольно давно, раз и навсегда решил для себя, что Легенда Кансар — сумасшедшая, амбициозная стерва. Обидно, но бороться с этим сейчас я все равно не могу. Да и не во мне дело. Дело в Эльрике. У него-то откуда спокойствие и выдержка дохлой черепахи? «Мы народ спокойный — никуда не торопимся». Я бы в это поверила, если бы не видела Эфу. И если бы не видела Эльрика там, в Лесу, когда он сообщил мне, что собирается на Цошэн, чего бы это ему ни стоило.

Нет, мозги у мальчика кипят. В душе он не черепаха дохлая, а скорее кошка наскипидаренная… Ох, Легенда, умеешь ты находить поэтические сравнения. И все же. Все же… Вот это меня в нем и смущает. И пугает. И… даже, иногда, отталкивает.

Холодность. Внешняя холодность. Непонятная. Ненужная. Неестественная.

Да, многое можно списать на голос его удивительный. Я в первый раз встречаю человека, способного словами, одними только словами передать самую суть того, что хочет он сказать. Так умеют говорить поэты, но они раскрывают смысл узорами фраз. А этот — одним только голосом. И говорит он именно то, что «хочет» сказать. Что он думает на самом деле, что чувствует, это все остается спрятанным. Потому что не может вырваться, проскользнуть, не в слова даже — в интонации. Отсюда кажущиеся спокойствие и рассудительность. И если нежность — то по чайной ложке, как лекарство для перепуганной Легенды. Если заботливость — по капле, чтобы держать меня на грани истерики. А если злость, то тщательно отмеренная. Ровно столько, сколько нужно одной эльфийке, дабы испугалась слегка.

Я, похоже, опять злиться начинаю.

А может быть, дело в Эфе? Эльрик отзывается о ней настолько плохо… Если уж на то пошло, он вообще редко соглашается говорить на эту тему. Может быть, было что-то, о чем он скромно умалчивает? И это «что-то…» Да, конечно, это «что-то» научило шестнадцатилетнего парня спокойно засыпать в обнимку с эльфийкой. Не бывает такого. Просто не бывает. Мне нет особого дела до Эльриковых странностей. Точнее, мне не было бы до них особого дела, если бы не касались они меня лично.

Обидно мне?

Может быть.

А я ведь даже дома была весьма амбициозной девицей. Пока не встретилась с Астандо. Нет, только о нем сейчас не надо. Ни к чему. Незачем.

Ни разу еще не встречала я мужчины, который остался бы ко мне равнодушен, пусть даже равнодушен только внешне. И теперь вдруг натолкнуться на… на ребенка! На мальчишку! Как ладья на камень.

Обидно. Все-таки я женщина. Да, бали. Да, признанный командир. Да, умная, талантливая, честолюбивая. Все так. И при этом женщина.

Что ж, вернемся в лагерь, и если время останется… Ты уж прости меня, мальчик, но побеждать — моя прерогатива.

Последний рывок. Эльрик обогнал Легенду, протянул ей руку, помогая взобраться. Глянул в зеленые глаза. И улыбнулся:

— Не ожидала, да?

Действительно, увидеть на вершине Цошэн такое они никак не ожидали.

Собственно, вершины, как таковой, не было. А был сад. Не слишком ухоженный, но и запущенный не до полной дикости. Была тропинка, уходящая из-под ног куда-то в тенистую глубь. Было тепло и чуть сумрачно, потому что яркое холодное солнце спряталось за облаками.

Грустно было. Тихо.

Эльрик помотал головой. Никак не сочетались между собой пасмурный сад и упрямое желание убить, с которым рвался он сюда, на вершину Цошэн. Кого тут убивать? Зачем?

«Праздник прошел», — всплыло непрошено.

Угрюмо стоят темные деревья. Примята ухоженная трава. И всюду — на раскидистых ветвях, на земле разбросаны ленты серпантина, бумажные фонарики, пышные змеи. От кроны к кроне тянутся гирлянды цветов.

И тихо вокруг.

Праздник прошел. Только воспоминание о нем еще живет. До утра. А утром придут люди, будут наводить порядок и выбросят такие необходимые для прошедшего веселья украшения в мусорную яму.

Эльрик стоял не двигаясь, смотрел, но не видел мглистого сада. Тоскливо было. Непрошеная Грусть по чему-то, никогда не случавшемуся и невозможному в будущем.

Легенда вздохнула рядом.

— Утра не будет. — Шефанго встряхнулся. Поймал непонимающий взгляд эльфийки. — Утро здесь не наступит, — объяснил хмуро, — праздник кончился, а новый день не придет.

— Почему? — тихо спросила Легенда. Эльрик пожал плечами:

— Потому что уже полдень. И раз здесь до сих пор не прибрались, следовательно, заняться этим некому. Пойдем, надо хозяина искать.

— Хозяйку, — напомнила эльфийка. — Это сад Вэйше. Эльрик, ты по-прежнему хочешь ее убить?

— А ты предлагаешь наняться к ней садовниками?

— Неужели ты не чувствуешь? — почти прошептала Легенда. — Боль? И тоску?

— Тебе своих проблем мало? Пойдем. Этим она и покупает. Сначала жалеют, потом остаются, а потом… потом, не знаю, но пересуды всякие начинаются. Вэйше — то, Вэйше — это. Дыма без огня не бывает.

— Мальчик, мальчик, — эльфийка покачала головой, — для тебя все так просто. Свои проблемы. Чужие проблемы. Враги. Друзья. Может быть, когда ты повзрослеешь, ты поймешь.

— Хочешь подождать, пока я повзрослею? Легенда, не раскисай. Здесь красиво, но для меня это не повод грустить. Хочешь, оставайся, а я пойду.

И он отправился по дорожке, недоверчиво поглядывая на густые древесные кроны. Мало ли кто мог свалиться оттуда на спину с целью откусить непутевую шефангскую голову. Красиво вовсе не означает безопасно. Зачастую бывает совсем наоборот.

Легенда неспешно шагала следом. Она знала, что в саду никого страшного нет. Больше того, она знала, что в саду вообще никого нет. Только Эльрик и она. Может быть, от этого здесь и было так грустно.

«Праздник кончился, а новый день не придет…»

Темная аллея, прямая, как натянутая струна, вывела их наконец к невысокому домику, что стоял среди деревьев. Серые, зеленые, белые — словно из непрозрачного стекла, стены отражали сад и небо над собой. Солнце проглянуло сквозь облака, дом осветился, и лучи, разбрызгавшись по крыше, пролились на стены со странным, мелодичным журчанием.

— Флейта, — шепнула Легенда.

Кто-то там, в доме, играл на флейте, и музыка лилась в открытые окна. Простенькая мелодия, но накладывались на немудреную основу вычурные переливы, искусен был музыкант, оттого и показалось сначала, что это солнечные лучи журчат, проливаясь на стеклянные стены.

Красивый сад. И музыка красивая. И дом — ну как же, ведь должно быть что-то третье, завершающее, — дом тоже красив. Что же сталось с желанием убить? Только грусть в сердце. Прозрачная, горьковатая грусть.

Эльрик не останавливался, чтобы посмотреть или прислушаться. По правде сказать, просто опасался остановиться. Не хотел попасть под тоскливое очарование странной здешней красоты. Но в дверь он постучался бы, да только двери не было. Лишь штора шелковая, с узором из нежных цветков, просвеченная насквозь, а за ней…

И как тут не остановиться, руки к мечам бросив?

Черным силуэтом на шелковом мареве — змеиные кольца. Чуть слышный за журчанием флейты шорох трущихся друг о дружку чешуек. И вырастают из змеиного тела два человеческих торса. Гибкие, тонкие женские фигуры — естественное продолжение свивающихся колец. Две свирели в двух парах рук. Опускаются. И музыка смолкла, лишь сад вздохнул чуть слышно.

— Вот вы и пришли. Я ждала. Я не думала, что вы дойдете.

Тонкая занавесь истаяла, но, вопреки ожиданиям, солнечные лучи не ударили в глаза. Мягкий свет. И существо — не женщина, не змея. Вэйше.

— Чудовище, да? — Черные глаза. Очень белая кожа. Задумчивая улыбка. — Ты хотел убить меня, юноша. А сейчас ты не знаешь, что делать.

Входите, не стойте на пороге. В моем доме нет ничего, что таило бы опасность.

Опасности и вправду не было. Даже Вэйше, несмотря на странный облик, не казалась врагом.

— Меня нельзя убить, — Свернулись и развернулись кольца. Женщина-змея скользнула к прозрачной стене. — Садитесь. Вы голодны?

Эльрик молча покачал головой.

— Ты сможешь уничтожить меня лишь в себе самом. Да и это потребует слишком большой жертвы. Стоит ли убивать душу, чтобы избавиться от Вэйше? — Она сделала паузу, внимательно рассматривая шефанго. Потом черные глаза оглядели эльфийку. — Нет, даже убив душу, далеко не каждый может убить меня. Ты не смог. Впрочем, ты и не пытался. Или не ты? Тот, другой, который в тебе.

— Как это? — Эльрик подвинул Легенде одно из кресел. Потом снял перевязь с мечами и сел сам. — Кто ты?

— В ваших мирах меня называют Двуликой. — И снова улыбка. Неожиданно лукавая. — Не веришь? Любовь слишком прекрасна, чтобы воплотиться в змеехвостом чудовище?

Он молчал ошарашенно. Покосился на Легенду, но эльфийка, вопреки ожиданиям, не удивилась. Что-то доступно эльфам помимо обычных человеческих чувств. Легенда поверила. А может, и сразу поняла. А он…

Верить не верить — не в том дело. Двуликая в образе змеи? Почему нет? Это не противоречило легендам, скорее наоборот, подтверждало многие из них. Любовь и Смерть. Добро и Зло. Свет и Тьма. Все в одной богине… Вот в том-то и дело. Снова боги? Такие же, как те, внизу? Самозваные, самопровозглашенные, самовлюбленные твари.

Может, и так. Да только все равно нет сил убивать эту, необыкновенно красивую и такую необычную… женщину? Или змею? Сорхе и ту, кажется, проще зарубить.

— Вы шли сюда не для того, чтобы встретиться со мной, — мягко сказала Вэйше. — Это необычно. И то, что вы добрались до вершины, тоже странно. Очень давно никто не приходил сюда. Люди научились жить без помощи богов. И разучились просить. Это хорошо. Дети выросли. Но сад мой пустует, и праздник ушел, боюсь, что ушел навсегда. Я попросила бы вас остаться. — Она вздохнула и глянула на Эльрика с Легендой другой парой глаз. Ярко-синих. Как осколки неба в оправе медно-смуглой кожи. Серебряные блики в светлых волосах. — Люди стремятся в мой сад всю жизнь. С того момента, как впервые осознают себя. Они придумывают сказки о потерянной мечте. И верят в эти сказки. Но очень немногие способны попасть сюда. Только те, кто умеет понять: жизнь — это Любовь.

— И смерть, — напомнил шефанго.

— Поэтому я Двуликая. Прекрасная женщина и отвратительная змея.

— На отвратительную не тянешь. — Эльрик покачал головой. Почему-то разговаривать с этой светловолосой смуглянкой оказалось проще, чем с томной белокожей дивой. — Змеи тоже красивы.

— Мне стать пауком? — рассмеялась та, черноглазая.

Шефанго передернул плечами.

— Вы не останетесь, — кивнула Вэйше. — Ты, Легенда, уйдешь, потому что я уже одарила тебя когда-то…

— Я вернусь к нему? — негромко спросила эльфийка. — Я снова увижу его?

— Не знаю. — Вэйше покачала головой. — Знаю только, что и он не растратил моего дара. А ты, юноша… — И снова вспыхивают синие глаза. Синие… — Ты позволил страшной силе взять верх над собой. Зачем? Ах да, чтобы спасти себя. Что ж, мне жаль, но ты никогда не получишь моего дара. В тебе осколок чужой души. И тому, другому, я подарила когда-то больше, чем под силу вынести смертному. Да, он бессмертен. И та, кого он любит, не умрет. И третий — ведь всегда должен быть третий, если Двуликая становится столь щедрой — он тоже вечен. Они пренебрегли моим даром. — Она рассмеялась, встряхнув серебром волос. — Ты не виноват в этом. Нет. Но ты позволил ему спасти себя. И теперь я не могу сделать тебе подарок. Тот, другой, забрал все.

Эльрик поначалу пытался вникнуть в смысл, но слова, не сказанные, а словно пропетые мелодичным, ласковым голосом, вливались друг в друга, превращались в песню на чужом языке, ускользали от понимания. Да и пусть, в конце концов. Красивая, сумасшедшая женщина. Красивые, они все сумасшедшие. Взять ту же Легенду.

— … Но, ах как можешь ты любить, став женщиной! — звенело, рассыпаясь стеклянными каплями. И улыбалась черноглазая, сверкая белизной ровных зубов. — Вы взяли сами. Не ожидая дара. Вам дела не было до моей благосклонности. Вы взяли. И тратите щедро, не жалея, не скупясь. Не думаете о будущем, все здесь, в настоящем. Он умирал, чтобы спасти тебя. И ты пойдешь на смерть, чтобы он жил. Я люблю таких, как вы, Легенда, таких, как вы с Астандо, мудрых, нежных, спокойных и верных друг другу. В жизни и смерти. Но таких, как Йорик, таких, как Тресса, страшных и страстных, неразумных, неуемных, любящих друг друга и всех прочих, кто приглянулся, таких я люблю тоже. Не в моей власти возвращать жизнь. Я умею лишь отнимать ее. И вы не останетесь. А я даже обидеться на вас не могу. И наказать не умею. Что даровано, то не отнять, А что не подарено, можно только подарить… — Змеиный хвост развернулся и снова сжался в переливающуюся чешуей пружину. — Кстати, о подарках. — Вэйше подняла тонкий пальчик с аккуратным ноготком. — У меня есть кое-что для тебя, Легенда. Вот. Возьми. — Она достала из ничего и протянула эльфийке маленькую шкатулку. — Это серьги. Надень их и ты станешь… нет, не лучше, чем есть. Красивее тебя нет в мире женщин. Но иногда ты прячешь красоту. А временами и вовсе забываешь о ней. А с моим подарком… хм, даже тот, кто ставит тебя в тупик своим безразличием… не устоит перед тобой. И это будет правильно. Так, как должно быть.

Эльрик никогда не видел, чтобы люди, тем более женщины, краснели так стремительно. Это Легенда-то? Смущается? И, главное, было бы чего смущаться! Глядя на нее краем глаза, Эльрик твердо решил для себя, что никогда, даже под пыткой, не расскажет своей зеленоглазой спутнице, что ее по-настоящему сильные чувства не были для него секретом. В конце концов, у эльфов совсем иная мораль, чем у шефанго. Эти ненормальные способны сделать проблему из любой ерунды. Даже из естественной тяги друг к другу мужчины и женщины.

— Гости, пришедшие в гости. — Вэйше подняла бровь. — Ничего не просят, не хотят остаться. Отдохните до завтра. Финрой в отлучке. Нет-нет, Эльрик, это не мои коварные замыслы, поверь. Он придет завтра. И, может быть, вы сумеете уговорить его ввязаться в ту глупую войну. А сейчас пойдемте, я покажу вам, где расположиться.

Она поднималась-скользила по стеклянным ступеням хрупкой с виду лестницы. Следом шла Легенда, а за ней Эльрик. Шефанго поглядывал то на эльфийку, то на Вэйше, то на стены, где переливались в переменчивом свете солнечных лучей непонятные, но красивые узоры. И едва не споткнулся о лежащий на ступеньках клинок, залюбовавшись женщинами. Да-да. Он просто так себе валялся, и Вэйше, а вслед за ней и Легенда просто наступили на лезвие, словно не заметив меча.

Эльрик так не мог.

Он остановился. Пожал плечами и, резонно рассудив, что спросить все равно не у кого, не Вэйше же принадлежит клинок, поднял оружие.

Охнул от восторга — теплая шершавая рукоять словно сама скользнула в ладонь. Улеглась там, как кошка в хозяйском кресле, — отложить меч просто сил не было.

Вэйше обернулась. И обе пары глаз — чернущие и ярко-синие расширились:

— Так это твое?

— Что? Гм… — Эльрик подумал о том, чтобы положить клинок обратно на лестницу. Но понял, что куда угодно, только не на ступеньки, где ходят по нему ногами. — Нет, не мое. Оно здесь, у вас, валялось. В смысле, он. Ну, или она. Да вы же по нему только что прополз… прошли, я хочу сказать. И Легенда.

Он стоял с чужим мечом в руках и чувствовал себя дурак дураком. Может, здесь так принято, по оружию ногами ходить. А может… А кракен его знает, что еще может быть на вершине Цошэн.

— Я его не заметила, — покачала головой эльфийка. — На стены засмотрелась.

— И я его не видела, — кивнула Вэйше. Синеглазая. — Я его вообще никогда не вижу. Он твой.

— Да нет же. — Эльрик сжал зубы, чтобы не оскалиться сердито. — Мои у меня. — Он шевельнул плечами, сообразил, что перевязь с клинками несет в другой руке, и показал Вэйше ножны с торчащими из них темными рукоятками. — Вот. А этот здесь лежал.

— Все верно. Лежал, — кивнула она. — Не знаю где, но раз ты говоришь, что на ступеньках, значит, так оно и есть. Он твой.

— Вы что, издеваетесь? — тихо уточнил шефанго.

— Эльрик, — осторожно окликнула его Легенда.

Он выдохнул, заставляя себя успокоиться.

— Финрой принес меч, — сообщила Вэйше, словно не замечая, что гость ее сейчас может и вспомнить, с какими намерениями он шел к ней в дом. — Его попросили сохранить, пока не придет владелец. Ну а владельцем, как и положено, должен был оказаться тот, кто этот меч взять сумеет. Ты сумел. Значит, он твой. Пойдемте, что стоять? Если тебе интересно, Эльрик, Финрой расскажет, что знает. Но знает он немногое.

Ничего не оставалось, кроме как пойти за ней. И клинок прихватить. Все равно расстаться с ним не получилось бы. Душа переворачивалась и начинала истошно голосить: бери, пока дают. Эльрик склонен был списывать вопли души на бесчисленные поколения предков-пиратов. Однако списывай не списывай, а действительно, пока дают, надо брать.

«А если не дают — отбирать», — услужливо напомнила о себе древняя мудрость Ям Собаки.

Люди говорили: «Дают — бери, бьют — беги». Но кто бы, интересно, осмелился побить шефанго?

Вот и рождались в Империи истины одна другой нахальнее.

— Здесь тебе будет удобно, — услышал он напевный голос Вэйше. И осознал себя в просторной светлой комнате. Перевязь с мечами уже висела на вычурном стеклянном крюке, драгоценный клинок покоился в стеклянной же стойке. Когда успел? — Мебель, как ты привык, низкая. Вода — там, за той дверью. Захочешь есть — появится еда. Я бы с радостью задержалась здесь. — Она улыбнулась, заглянув ему в лицо. Сначала черными глазами. Потом — синими, И синева эта что-то болезненно, но сладко ворохнула на самом дне души. — Но тебе очень скоро понадобятся все твои силы. Я склонна иногда дарить, не глядя. И не тем, кому стоило бы. Так что отдыхай и ни о чем не заботься.

— Спасибо. — Неожиданно для себя самого он поклонился ей, как кланяются в Империи женщинам, чья красота изумляет.

Вэйше один к одному скопировала благосклонный кивок, каким одаривает дама восхищенного мужчину.

— Ты и вправду считаешь меня красивой?

— Ты красива.

— Вот что мне всегда было непонятно, — пропела она. — Твой народ ценит красоту, вы готовы убивать за нее и умирать. Но при этом вы умеете найти ее почти во всем. Трудно так жить?

— Наоборот. — Эльрик покачал головой. — Мир должен быть красивым. Иначе зачем ему быть?

Вэйше молча выскользнула из комнаты. Хрупкая дверь закрылась за ее спиной. Шефанго снова огляделся, приучая себя к мысли о том, что все здесь настоящее. После нескольких месяцев походной жизни даже избушка в лагере Сорхе и то показалась бы роскошью. А тут… Светлые ковры, пушистые и упругие, куда там знаменитым кашхарским. Обитые шелком стены. Низкая, широченная лежанка с накинутым покрывалом из легчайшего даже на вид голубоватого меха. Разбросаны по ковру подушки. На низком столике, притаившемся в уголке, стоит выжидающе дивной работы кальян. И висит в теплом воздухе едва уловимый запах тонких благовоний.

— Нет в жизни большего счастья, чем снять сапоги, — пробурчал де Фокс. — Все остальное — вторично и есть лишь приятное, но не обязательное дополнение.

Это не было одной из истин Ям Собаки. Куда там Ямам Собаки? Это было истиной всех времен и всех народов. От диких людей до выспренних эльфов. Эльрик мог бы гордиться собой. Он нашел эту истину сам.