ГЛАВА 41
В хищной чаше зреет зверь.
Егор Летов
— Так что там у вас все-таки в институте было? — спросил бывший комкор, присаживаясь на дощатые нары рядом с человеком в телогрейке. Тот сухо кашлянул, поежился, огляделся. Из бодрствующих в бараке был только бывший литературный критик Сухоцкий, который шагал туда-сюда в проходе и бормотал себе под нос стихи. То ли сам писал, то ли опять Гумилев…
— В институте у нас было плохо, — сказал ученый. — С одной стороны, конечно, вроде бы все в порядке. Я думаю, очень интересную вещь мы там пользовали. Но штука вся в том, товарищ комкор, как этот интерес приложить. Вот динамит: можно им котлован вырыть, а можно и Лувр взорвать… Так и мы. Знаете, что-то они там напутали, когда рассматривали мое дело. Посудите: чем меня держать здесь, постоянно ожидая, что я что-нибудь расскажу, сболтну тайну, проще было меня расстрелять. Тем более и брат у меня шел по процессу Промпартии, и родственники в Германии и Испании имеются… Другой вариант — послать меня в специнститут, есть такие, наш брат ученый там трудится, все больше пользы, чем лопатой махать. Но нет, я сижу здесь.
— Так что там у вас все-таки за штука? — снова спросил военный.
— Сухариком угостите? — ответил вопросом на вопрос ученый. — Я знаю, у вас должна быть черняшка… Вы всегда оставляете кусочек. Нет, не подумайте, я верну… Просто крутит в желудке, сосет…
— Пожалуйста. — Военный порылся в кармане и достал маленький, с мизинец, кусочек черного хлеба. — Грызите.
— Благодарю вас… — Ученый сунул сухарик в рот, причмокнул. — Вкусно… Так чей вы там шпион, а?
— Японского генерального штаба, — улыбнулся военный. — Был два раза в Токио.
— И — ничего?
— Абсолютно. Даже не вербовали. Обидно как-то… Товарищ мой по Гражданской, Ванька Мотовилин, в Италию ездил, так его там задолбали, золотые горы сулили. Сейчас, кстати, в Киевском военном округе, комбриг, говорят, цел пока…
— А шрам у вас откуда такой?
— Шрам-то? — Военный поскреб его пальцем, словно раньше о шраме и не знал. — Шрам с Гражданской. Крым.
— Понимаю. — Ученый еще почмокал, с сожалением проглотил хлеб. Вздохнул.
— Еще хотите? — спросил военный.
— Нет, спасибо. Оставьте себе. Все равно не наемся, баловство одно… Не нужно бы вам ничего рассказывать, раз вы японский шпион, ну уж ладно.
Он устроился поудобнее, зябко поежился и начал:
— 29 сентября 1940 года в воздушное пространство Эстонии, уже вошедшей в СССР, вторгся неопознанный самолет. Мало того, самолет был неизвестной конструкции, а поскольку прилетел со стороны Пруссии, то его и сочли немецким…
