— Это ты доставил в Амадор Иллюминаторов?

Многие содрогнулись бы, услышав от Пейдрона Найола вопрос, заданный столь холодным тоном, многие, но не человек, стоящий сейчас перед простым креслом с высокой спинкой посреди выложенного на полу мозаичного знака золотой солнечной вспышки. Весь его облик указывал на уверенность в себе и безусловную компетентность.

— Существует причина, — продолжал Найол, — по которой я отрядил две тысячи Чад на охрану границы с Тарабоном. Тарабон надлежит изолировать, Омерна, и даже воробей не должен перелететь границу без моего дозволения.

Выглядел Омерна именно так, как надлежало выглядеть образцовому офицеру Чад Света — высокий, властный, с мужественным лицом, волевым подбородком и волнами седины на висках. Его суровые темные глаза казались созданными для того, чтобы бестрепетно озирать поле боя, что, в определенном смысле, соответствовало действительности. В настоящий момент в них светилась мысль, долженствующая казаться основательной и глубокой. Накинутый поверх сверкающих лат белый с золотом плащ Лорда-Капитана, Помазанника Света, был Омерне к лицу, как никому другому.

— Милорд Капитан-Командор, они желают основать здесь квартал своего цеха. — Голос его, сильный и вкрадчивый, вполне соответствовал облику. — А ведь мастера— Иллюминаторы путешествуют повсюду. Мы наверняка сможем завести среди них своих лазутчиков, и этих лазутчиков будут принимать в каждом городе, в имении каждого лорда и во дворце каждого правителя… — Но по правде говоря, Абдель Омерна пользовался незначительным влиянием в Совете Помазанников и являлся вовсе не полководцем, а начальником лазутчиков. — Подумайте об этом.

Найол думал о другом. О том, что в Гильдии Иллюминаторов все до единого тарабонцы, а Тарабон поражен хаосом и безумием, и он, Пейдрон Найол, не может допустить проникновения заразы в Амадицию. Ее следовало бы выжечь каленым железом. И если с этим пока придется повременить, то он должен, на худой конец, изолировать источник опасного поветрия.

— Омерна, с ними следует поступить так же, как и со всеми пытающимися пересечь рубеж. Держать под крепким караулом, не позволять ни с кем разговаривать и выдворить из Амадиции как можно скорее.

— Осмелюсь возразить, милорд Капитан-Командор, польза, которую они могут принести, куда весомее, нежели возможный вред от распространения глупых слухов. Да и держатся эти люди особняком. И ведь помимо того, что я заведу среди них своих соглядатаев, основание у нас особняка Гильдии послужит к вящей славе Амадора. Тем паче что теперь это будет единственный квартал Иллюминаторов — Кайриэнский ныне заброшен, да и тот, что в Тарабоне, надо полагать, тоже.

К вящей славе! Найол раздраженно потер начавший непроизвольно подергиваться левый глаз. Он сознавал, что злиться на Омерну — дело пустое, но с трудом сумел взять себя в руки. Нелегко унять раздражение, когда с самого утра стоит такая жара, словно тебя поджаривают на медленном огне.

— Они и вправду держатся особняком, Омерна. Они вместе живут, вместе странствуют и с чужаками почти не общаются. Как ты, скажи на милость, собираешься внедрить к ним своих лазутчиков? Переженить их на своих шпионках? Но ведь они не заключают браков с теми, кто не принадлежит к Гильдии, а стать Иллюминатором можно только по рождению.

— Оно, конечно, так, милорд, но какой-нибудь способ несомненно можно найти.

Что невозможно, так это поколебать самоуверенность Омерны.

— Все должно быть сделано так, как приказал я. — Омерна раскрыл было рот, но раздраженный Найол не дал ему вымолвить и слова: — Как приказал я, Омерна! И не желаю слышать никаких возражений. А теперь выкладывай, какие у тебя еще новости. Полезные новости. Твое дело — добывать сведения, а не устраивать фейерверки для Айлрона.

Омерна колебался — уж больно ему хотелось замолвить словечко за своих драгоценных Иллюминаторов, — но в конце концов начал докладывать. Причем таким тоном, словно пророчил:

— Похоже, известия о Принявших Дракона в Алтаре — не просто слухи. А возможно, они есть и в Муранди. Не в большом числе, но зараза распространяется. Сейчас нужен один решительный шаг, чтобы покончить с ними всеми, и с Айз Седай в Салидаре заодно…

— Ты уже взялся определять стратегию Детей Света, Омерна? Собирай сведения, а использовать их предоставь мне. Что ты еще разузнал?

На то, что его столь бесцеремонно оборвали, Омерна ответил невозмутимым поклоном. Сохранять спокойствие он умел, похоже, это ему давалось лучше, чем чтолибо другое.

— У меня есть и хорошие новости. Маттин Стефанеос готов присоединиться к вам. Публично об этом пока не объявлено, но мои люди в Иллиане сообщают, что он скоро решится. Говорят, он полон рвения.

— Это было бы совсем недурно, — сухо отозвался Найол.

И верно, очень даже недурно. Среди знамен, свисающих с карнизов покоя, было и знамя Маттина Стефанеоса — три леопарда, серебряные на черном. Оно висело рядом с обрамленным золотой бахромой зеленым шелковым полотнищем, на котором золотой нитью были вышиты девять пчел. Королевский штандарт Иллиана. В конечном счете король Иллиана выкарабкался из Волнений, будучи принужденным заключить договор, подтверждающий первоначальную границу между Амадицией и Алтарой, однако Найол сомневался в том, что он забудет о поражении при Соремайне, где, несмотря на позиционное и численное преимущество, был разбит наголову и захвачен в плен. Лишь благодаря иллианским Спутникам, покрывшим поле боя своими телами, остальному войску удалось отступить, избежав расставленных Найолом ловушек. Дрогни они, и Алтара, а скорее всего, и Муранди, и даже Иллиан превратились бы в лены Чад Света. Хуже того, в качестве советницы Маттин Стефанеос держал тарвалонскую ведьму, хотя тщательно скрывал как этот факт, так и ее саму. Найол посылал к нему своих людей, не особо рассчитывая на успех, просто потому, что привык не оставлять без внимания даже малейшую возможность. Но если Маттин Стефанеос сам, по доброй воле присоединится к нему, это и впрямь будет очень недурно.

— Продолжай. И будь краток. Сегодня я очень занят, так что подробности смогу узнать из твоих письменных отчетов.

Несмотря на это распоряжение, звучный, уверенный голос Омерны звучал еще долго.

Власть ал'Тора в Андоре не распространялась дальше окрестностей Кэймлина. Его молниеносное продвижение наконец остановлено. Омерна не преминул напомнить, что он это предсказывал. Едва ли стоило рассчитывать на скорое присоединение Пограничных Земель к Чадам Света в борьбе последних против Лжедракона. Лорды Шайнара, Арафела и Кандора воспользовались затишьем в Запустении и не преминули поднять мятеж, да и королева Салдэйи, по словам Омерны, страшась того же, покинула столицу. Однако его люди не сидят без дела, и правителям Пограничья так или иначе придется подчиниться, надо вот только сначала уладить дела с мятежной знатью. Ну а правители Муранди, Алтары и Гэалдана уже готовы встать в строй, хотя, опасаясь колдуний из Тар Валона, открыто не говорят ни да ни нет. Аллиандре Гэалданская прекрасно знает, сколь шаток ее трон, знает, что нуждается в Чадах никак не меньше, чем ее предшественницы, тогда как Тайлин из Алтары и Роэдран из Муранди надеялись, что с помощью Детей Света они наконец смогут не только царствовать, но и править. Все эти земли, можно сказать, были у Найола в кармане, во всяком случае, по словам Омерны. В Амадиции же, согласно его уверениям, дела обстояли еще лучше. Давно уже под знаменами Чад не собиралось столько воинов. Строго говоря, это не его ума дело, но таков уж Омерна. Он никогда не упускал случая напичкать свой доклад всеми хорошими новостями, какие мог раздобыть.

Опять же Пророк, видимо, долго не побеспокоит эту землю, ибо взбудораженная им чернь передралась из-за добычи, захваченной в разграбленных деревнях на севере, и, скорее всего, при следующем натиске солдат Айлрона снова рассеется по Гэалдану. Темницы переполнены, поскольку Приспешников Темного и тарвалонских лазутчиков ловят быстрее, чем успевают вешать. Правда, пока удалось выловить всего лишь двух тарвалонских ведьм, но допрошено более сотни женщин, из чего видно, что патрули без дела не сидели. А вот беженцев из Тарабона задерживают все реже — результат умело организованного карантина. Тех, кому все же удавалось просачиваться, хватали и без промедления выпроваживали обратно в Тарабон. Впрочем, эту тему Омерна, изрядно сглупивший со своими Иллюминаторами, предпочел затронуть лишь вскользь.

Найол слушал его лишь затем, чтобы знать, когда следует кивнуть. Омерна мог быть неплохим боевым командиром, когда высшие начальники указывали, что делать и как, однако его легковерие и глупость не соответствовали нынешнему положению. Порой это выводило Найола из себя. Омерна, например, упорно уверял, что Моргейз мертва, и твердил, будто ее тело опознано, до тех пор, пока Найол не свел его с королевой лицом к лицу. Он высмеивал «слухи» о падении Тирской Твердыни и до сих пор отказывался верить в то, что сильнейшую цитадель мира удалось взять приступом. По его мнению, во всем была повинна измена — некий Благородный Лорд предал Твердыню ал'Тору и тарвалонским колдуньям. Он настаивал на том, что причиной бедствия при Фалме, равно как и всех волнений в Тарабоне и Арад Домане, явилось возвращение из-за Океана Арит войска Артура Ястребиное Крыло. Он был убежден в том, что Суан Санчей вовсе не свергнута, что ал'Тор безумен и вот-вот умрет, что короля Галдриана умертвили по приказу из Тар Валона с тем, чтобы перенести гражданскую войну в Кайриэн, и, наконец, в том, что все эти факты связаны один с другим, равно как и с нелепыми слухами, всегда, будто нарочно, доходившими из дальних краев, — слухами о людях, взрывающихся пламенем, или появлявшихся из воздуха и умерщвлявших целые деревни кошмарах. Он утверждал, что работает над грандиозной теорией и в один прекрасный день, соединив все недостающие звенья, раскроет коварные замыслы ведьм и тем самым отдаст Тар Валон в руки Найола.

Таков уж он, этот Омерна, — либо придумывает каждому событию самое замысловатое объяснение, либо, напротив, хватается за первые попавшиеся сплетни и заглатывает их целиком. Большую часть времени он проводил на улицах и в имениях знати, собирая слухи, и не только хлестал в тавернах вино с Охотниками за Рогом, но, что не было секретом, трижды выкладывал немалые деньги за якобы найденный ими Рог Валир. Каждый раз он носился со своим приобретением как с писаной торбой, похваляясь им налево и направо, хотя в итоге оказывался вынужденным признать, что, сколько в эту штуковину ни дуди, восставшие из могил герои легенд на зов не явятся. Но неудачи не обескураживали Омерну — похоже, он и впредь собирался выискивать «ценные» находки по задним дворам питейных заведений. Хороший начальник лазутчиков должен, даже глядя на себя в зеркало, сомневаться в том, свое ли видит лицо. Омерна верил чему угодно.

Когда поток его слов наконец иссяк, заговорил Найол:

— Ты неплохо потрудился, Омерна. Я обдумаю все, что от тебя услышал. — Малый расправил свой плащ и приосанился. — Ну а сейчас можешь быть свободен. И пришли сюда Балвера, мне нужно продиктовать несколько писем.

— Будет исполнено, милорд Капитан-Командор. — Омерна поклонился, но, не успев еще распрямиться, наморщил лоб, вытащил из кармана крохотный костяной цилиндрик и протянул Найолу: — Это прибыло сегодня утром, с голубиной почтой…

Три узкие красные полоски по всей длине футляра означали, что его следовало доставить Найолу с нетронутой восковой печатью. Важное сообщение, а этот болван чуть о нем не забыл.

Омерна помедлил, очевидно, надеясь услышать хотя бы намек на то, что же содержится в цилиндре, но Найол махнул рукой, указывая на дверь:

— Иди, иди и не забудь прислать сюда Балвера. Раз Маттин Стефанеос собирается присоединиться ко мне, я должен составить послание и найти весомые доводы, чтобы побудить его поскорее принять верное решение.

Омерне ничего не оставалось, кроме как откланяться и удалиться. Но даже когда дверь за ним закрылась, Найол лишь ощупал цилиндрик, не торопясь его вскрывать. Подобные донесения поступали нечасто, а добрые вести содержались в них еще реже. Медленно поднявшись — в последнее время годы давали о себе знать, — он наполнил пуншем простой серебряный кубок, но пить не стал. Отставив кубок в сторону, Найол легким щелчком открыл папку из тисненой кожи. В ней находился один-единственный лист плотной бумаги — смятый, надорванный, а затем аккуратно расправленный. Какой-то уличный художник цветными мелками изобразил двоих противников, схватившихся среди облаков. Некто с пламенеющим ликом сражался против рыжеватого юноши. Против ал'Тора.

Найол вздохнул. Все попытки помешать Лжедракону — отвлечь его, замедлить его продвижение, приостановить расширение его владений — ничего не давали. Все шло наперекосяк. Неужто он, Найол, слишком долго выжидая, сам дал ал'Тору время, и теперь тот обрел невиданное могущество? Если так, остался лишь один способ: нож во мраке или стрела с крыши. Может ли он позволить себе ждать и дольше? Как долго? И может ли позволить себе рискнуть и более не ждать? Излишняя спешка чревата бедой, точно так же, как и излишняя медлительность.

— Милорд посылал за мной?

Найол окинул взглядом бесшумно вошедшего человека. Внешность Балвера была такова, что создавалось впечатление, будто каждое его движение должно сопровождаться сухим шорохом или скрипом. Он был тощим, узколицым — каким-то прищипнутым. Коричневый плащ болтался на узловатых плечах, а тонкие ноги, казалось, грозили подломиться даже под весом истощенного тела. Двигался Балвер подобно птице, прыгающей с ветки на ветку.

— Балвер, ты веришь, что Рог Валир призовет мертвых героев? Чтобы они спасли нас?

— Может быть, милорд, — ответил Балвер, суетливо складывая руки. — а может быть, нет. Я, во всяком случае, не стал бы на это рассчитывать. Нет, не стал бы.

Найол кивнул:

— А как думаешь, присоединится ко мне Маттин Стефанеос?

— И снова отвечу: все может быть. Ясно одно: он не захочет ни погибнуть, ни кончить свои дни марионеткой. Его первая и единственная забота

— как удержать Лавровый Венец. Ну а собирающееся в Тире войско всяко нагоняет на него страху. — Балвер слабо улыбнулся, слегка скривив губы. — Он открыто высказывался в том смысле, что размышляет над предложением милорда, но, с другой стороны, я узнал, что он сносится и с Белой Башней. По всей видимости, он и им что-то обещал, хотя что именно, я пока не дознался.

Все знали, что начальником лазутчиков у Чад Света является Абдель Омерна. Казалось, такая должность требовала соблюдения строжайшей тайны, но даже конюхи и нищие на улицах опасливо указывали на «самого опасного человека в Амадиции». В действительности же глупец Омерна являлся не более чем пугалом, подставной фигурой, скрывавшей существование истинного главы всех лазутчиков и соглядатаев Цитадели Света. Себбана Балвера, нескладного сухопарого писца Найола. Смешного человечка, в котором никто нипочем не заподозрил бы важную особу.

Тогда как Омерна все принимал на веру, Балмер не верил никому, ничему и ни во что! Ни в Приспешников Темного, ни даже в самого Темного. Его ремеслом было выслушивать, подсматривать, вынюхивать и всячески выведывать чужие секреты. Само собой, он служил бы любому господину точно так же, как Найолу, но Капитан-Командор полагал, что это и к лучшему. В докладах Балмера никак не отражались его личные пристрастия, предубеждения и желания. Не веря ни во что, этот человек всегда докапывался до истины.

— Такого и следовало ожидать от иллианца, Балвер. Но даже его можно переубедить. — Необходимо переубедить. Если удастся не опоздать. — Есть ли свежие новости из Пограничных Земель?

— Пока нет. Но Даврам Башир находится в Кэймлине Мои люди сообщают, что с ним тридцать тысяч легкой конницы, но я полагаю, на самом деле не больше половины того. Хоть в Запустении нынче и тихо, он не ослабил бы Салдэйю до такой степени, даже будь у него приказ Тенобии.

Найол хмыкнул. Уголок его левого глаза снова начал подергиваться. Он потрогал лежащий в папке листок — предположительно изображение имело сходство с ал'Тором. А Башир, стало быть, в Кэймлине. Теперь понятно, почему Тенобия прячется за городом от его посла.

Что бы там ни думал Омерна, добрых вестей из Пограничья не было. Мелкие мятежи, о которых он докладывал, может, и впрямь были мелкими, но мятежами в том смысле, какой придавал этому слову Омерна, не являлись. Вдоль рубежей Запустения шли ожесточенные споры о том, истинным Возрожденным Драконом или Лжедраконом является ал'Тор. Ну а Пограничье есть Пограничье, и потому споры частенько перерастали в вооруженные столкновения. Стычки в Шайнаре начались примерно тогда же, когда пала Тирская Твердыня, что служило лишним подтверждением причастности к этим событиям тарвалонских ведьм, каковое, впрочем, и без того не вызывало сомнений. По словам Балвера, как все это уладить, пока оставалось неясным.

Омерна редко оказывался прав, но в том, что ал'Тор обосновался в Кэймлине, он не ошибся. Но почему там же находятся и Башир, и айильцы, и ведьмы? Толпы последователей Пророка действительно разоряли север Амадиции, убивая или обращая в бегство всех, кто отказывался признавать Дракона и его Пророка. А солдаты Айлрона действительно перестали отступать, но только потому, что проклятый Пророк прекратил наступать. Аллиандре и прочие, в которых Омерна был так уверен, в действительности колебались, отделываясь от послов Найола неуклюжими отговорками и проволочками. Найол подозревал, что они, подобно ему самому, просто-напросто не знают, как поступить.

На первый взгляд все шло, как задумал ал'Тор, хотя что-то и удерживало его в Кэймлине. Однако Найол бывал особенно опасен именно тогда, когда превосходящие силы противника прижимали его к стенке. Если верить слухам, Карридин неплохо управлялся в Алтаре и Муранди, хотя и не так быстро, как хотелось бы Найолу. Время являлось врагом столь же опасным, как ал'Тор или Башня. Но если даже Карридин неплохо управляется лишь по слухам, и этого должно быть достаточно. Пожалуй, приспело время распространить деятельность Принявших Дракона на Андор. А возможно, и на Иллиан, хотя если собирающегося в Тире войска недостаточно, чтобы наставить Маттина Стефанеоса на путь истинный, то и налет на несколько ферм или деревенек вряд ли его вразумит. Мощь этого войска устрашала Найола, пусть даже оно составляло лишь половину или даже четверть той численности, о которой докладывал Балвер. Ничего подобного мир не видел со времен Артура Ястребиное Крыло. А значит, вместо того, чтобы, испугавшись этой армии, присоединиться к Найолу, правители могут испугаться еще сильнее и встать под знамя Дракона. Ему, Найолу, недоставало прежде всего времени. Будь в его распоряжении хоть полгода, это стоило бы всего ал'Торова сброда. Всех этих глупцов, негодяев и айильских дикарей.

Конечно, еще не все потеряно. Не все потеряно, пока ты жив. Тарабон и Арад Доман столь же бесполезны для ал'Тора, как и для него. Это два рва, наполненных скорпионами, и только дурак сунется туда прежде, чем эти твари пожрут друг друга. Даже если Салдэйя будет потеряна, хотя уступать ее так просто он не собирался, оставались Шайнар, Арафел и Кандор. Они колебались, а значит, оставалась возможность склонить чашу весов в свою сторону. Если Маттин Стефанеос попытается скакать одновременно на двух лошадях, что вполне в его духе, его тоже можно будет заставить сделать выбор. Да и Алтару с Муранди еще имеется возможность подтолкнуть в нужном направлении, а об Андоре позаботится Карридин. В Тире агенты Балвера убедили Тедозиана и Истанду присоединиться к Дарлину, превратив демонстративный вызов в самый настоящий мятеж, и глава лазутчиков был уверен, что в Андоре и Кайриэне можно добиться того же. Еще месяц-другой, и из Тар Валона прибудет Эамон Валда. Тогда почти вся мощь Чад окажется сосредоточенной в одном месте и сможет быть применена там, где принесет наибольшую пользу.

Да, на стороне Найола еще немало сил. Ничто пока не устоялось, и требовалось ему лишь одно — время.

Спохватившись — он так и держал цилиндрик в руке, — Найол ногтем большого пальца отколупнул печать и бережно извлек туго свернутую тонкую бумажку.

Балвер не сказал ни слова, но губы его вновь скривились, и на сей раз не в улыбке. С Омерной он мирился, ибо считал его дураком и сам предпочитал оставаться в тени, но не любил, когда сведения поступали к Найолу из источников, ему, Балверу, неизвестных.

Листок был испещрен тончайшей паучьей вязью — шифром, который мало кто знал. В Амадиции с ним был знаком только Найол, зато он читал эту тайнопись так же легко, как собственный почерк. Увидев подпись, он удивленно моргнул, а содержание послания озадачило его еще больше.

Варадин, торговец коврами, был одним из лучших личных агентов Найола и во время Волнений сослужил ему добрую службу, разъезжая со своим товаром по Алтаре, Муранди и Иллиану. Полученный барыш позволил ему стать богатым купцом и поселиться в Танчико. Он поставлял лучшие ковры ко двору короля и Панарха и был вхож в дома знатнейших лордов, где, разумеется, держал глаза и уши открытыми. Найол считал его погибшим в тамошней заварухе — уже год, как от него не поступало донесений. Однако, пробежав глазами письмо, Капитан-Командор решил, что лучше бы Варадин и вправду погиб. Нацарапанное дрожащей рукой человека, пребывающего на грани безумия, оно было путаным, бессвязным и содержало какой-то бред о невиданных чудовищах, на которых разъезжают верхом, летающих тварях, посаженных на привязь Айз Седай и еще каких-то Хаилине. Последнее слово на Древнем Наречии означало «предвестники», но Варадин даже не пытался объяснить, почему он так их боится и кто они вообще такие. По всей видимости, ужасающая картина распада родной страны вызвала у него горячку.

Найол раздраженно скомкал бумажку и отбросил в сторону.

— Мало того, что мне пришлось выслушивать идиотскую болтовню Омерны, так теперь еще и это! Что еще есть у тебя для меня, Балвер?

Башир, думал Найол, Башир в Кэймлине. Если он, чего доброго, возглавит войско ал'Тора, дела могут обернуться совсем худо. Этот полководец пользуется заслуженной славой. Что же, и ему кинжал в спину?

Балвер не сводил глаз с лица своего начальника, но Найол знал: если не сжечь крохотный комочек бумаги, он непременно окажется в руках этого проныры.

— Четыре известия могут представлять определенный интерес, милорд. Начну с наименее важного. Слухи о встречах между представителями огирских стеддингов подтвердились. И встречи эти проводятся в большой спешке — конечно, по огирским понятиям. — Балвер не сказал, чему были посвящены эти встречи, да Найол и не спрашивал, прекрасно понимая, что попасть на встречу огир для человека задача столь же невыполнимая, как и завербовать огир в лазутчики. Легче заставить солнце взойти на западе. — А еще в южных портах замечено необычное множество судов Морского Народа. Стоят, грузов не берут и не отплывают.

— Чего они ждут?

Губы Балвера на миг поджались, словно кто-то потянул за веревочку:

— Пока не знаю, милорд.

Балвер очень не любил признавать, что существуют секреты, в которые он не смог проникнуть. Но любые попытки выведать что-нибудь о намерениях Ата'ан Миэйр были обречены на провал, все одно что пробовать выяснить, как Гильдия Иллюминаторов устраивает свои фейерверки. Может быть, огир в конце концов сами расскажут, что обсуждают на своих собраниях?

— Продолжай.

— Новости средней важности, милорд, но я бы назвал их… неожиданными. Надежные источники сообщают, что Ранд ал'Тор иногда появляется в Кэймлине, Тире и Кайриэне в один и тот же день.

— Надежные? Безумные, а не надежные! Скорее всего колдуньи завели двух-трех двойников ал'Тора, чтобы морочить головы всем, кто не слишком хорошо знает его в лицо. Вот тебе и объяснение.

— Возможно, и так, милорд. Но мои источники надежны.

Найол захлопнул кожаную папку, скрыв лицо ал'Тора.

— А самые важные новости?

— Они поступили одновременно из двух источников в Алтаре — надежных источников, милорд. Дело в том, что, по утверждениям салидарских ведьм, Красные Айя подтолкнули Логайна к тому, чтобы провозгласить себя Возрожденным Драконом. По сути создали Лжедракона. Они держат Логайна, или человека, которого называют Логайном, в Салидаре и показывают его приезжающим туда вельможам. Доказательств у меня пока нет, но я подозреваю, что они пересказывают ту же самую историю всякому правителю, с каким им удается связаться.

Сдвинув брови, Найол молча смотрел на висящие над его головой знамена. Знамена его противников-чуть ли не из всех известных земель. Мало кому из врагов удавалось одолеть Пейдрона Найола единожды, и ни одному — дважды. От времени боевые стяги поблекли и потускнели. Как и он сам. Однако он еще не настолько стар, чтобы не увидеть конца начатого им дела. Каждое из этих знамен добыто в кровавой сече, когда знаешь лишь то, что происходит перед твоими глазами, а победа или поражение зависит от случая. Слишком памятна была ему битва при Мойзене, во время Волнений, когда из-за грубого просчета свои же отряды обрушились друг на друга. Но по сравнению с нынешней обстановка, сложившаяся тогда, казалась простой и ясной, словно солнечный день.

Неужели он ошибся? Неужели в Башне действительно возможен раскол? Раздоры между Айя? Но из-за чего, из-за ал'Тора? Если ведьмы действительно передрались, многие Чада, пожалуй, поддержат предложение Карридина одним ударом покончить с Салидаром и уничтожить как можно больше колдуний. Таких найдется немало, людей, считающих, что они думают о завтрашнем дне, но никогда не пытающихся заглянуть вперед хотя бы на месяц, не говоря уже о том, чтобы на год. Взять, к примеру, Валду, так и не удосужившегося добраться до Амадора. Еще пример — Радам Асунава, Верховный Инквизитор Вопрошающих. Валда предпочитал использовать топор даже в тех случаях, когда уместнее был бы кинжал. Асунава считал необходимым вздернуть каждую женщину, проведшую хотя бы одну ночь в Башне, спалить все книги, в которых есть упоминание о Единой Силе или Айз Седай, а заодно и отменить сами эти понятия. Дальше этого Асунава не видел и никогда не задумывался о том, какова может быть цена осуществления его мечтаний. Найол же работал слишком давно, слишком усердно и слишком многое поставил на карту для того, чтобы позволить всему миру увидеть, как Цитадель Света и Белая Башня вступят в открытую борьбу.

По правде говоря, ошибался Найол или нет, особого значения не имело. Из ошибок тоже можно извлечь немалую пользу. Немного везения, и он расшатает Белую Башню так, что ее уже не восстановишь. Расколет на черепки, которые нетрудно будет растолочь в пыль. И вот тогда, лишившись своих колдуний, заколеблется и ал'Тор. Дрогнет, но останется достаточно сильным, чтобы быть пугалом, бодецом, с помощью которого Найол сможет подгонять нерадивых. Говоря им, нерадивым, правду. Почти одну правду.

— Раскол в Башне — это не выдумка, — сказал он, не сводя глаз со знамен. — Черные Айя подняли голову. Победившие укрепились в Тар Валоне, а побежденные укрылись в Салидаре и зализывают раны. — Он взглянул на Балвера и с трудом сдержал улыбку. Услышав подобное, любой другой из Чад Света принялся бы протестовать, уверять, будто Черных Айя не существует или что все ведьмы до единой — Приспешницы Темного. Любой, даже молоденький новобранец, только не Балвер. Он выслушал сказанное с таким видом, словно слова Найола не являлись кощунственным отрицанием всего, во что свято верили Чада. — Нам остается лишь решить, победили Черные или проиграли. Я полагаю, они взяли верх. В глазах народа подлинными Айз Седай останутся те, в чьих руках Башня. Если в Башне заправляют Черные, значит, все Айя так или иначе связаны с ними. А раз ал'Тор — ставленник Башни, стало быть, он вассал Черных Айя. — Взяв со стола кубок, он отпил вина, но от жары это не помогало. — Этим объясняется и то, почему я до сих пор не выступил против Салидара. — Через своих людей Найол распускал слухи, будто его промедление имеет вескую причину. Он один видел, сколь ужасна угроза, исходящая от Лжедракона, и, дабы не дробить силы и не позволить разрастись этому страшному злу, до поры закрывал глаза на собиравшихся у порога Амадиции ведьм. — Тамошние женщины, они… они поняли, сколь глубоко пустили корни Черные Айя, отвратились наконец от зла, в котором погрязли, и… — Найол осекся, ибо больше ничего толкового придумать не мог. Они ведь все, так или иначе. Приспешницы Темного — и какое же зло могло их отвратить? Однако в следующее мгновение неоконченную фразу подхватил Балвер:

— …и возможно, они решили отдаться на милость милорда. Даже обратились к нему с просьбой о защите. Они ведь потерпели поражение, были изгнаны, а теперь опасаются, что Победившие сокрушат их окончательно. А когда человек падает в пропасть, он ухватится и за руку злейшего врага. Может быть… — Балвер задумчиво застучал костлявыми пальцами по губам. — Может быть, они готовы раскаяться в своих грехах и отречься от самого имени Айз Седай?

Найол воззрился на него. Он всегда подозревал, что грехи тарвалонских ведьм относятся как раз к тем вещам, в которые Балвер не верил.

— Это нелепо, — промолвил он. — Такого я мог бы ждать разве что от Омерны.

Лицо секретаря осталось чопорно спокойным, но он нервно потер руки, как делал всегда, когда чувствовал себя оскорбленным.

— А что мог милорд от него услышать, кроме сплетен, которыми люди тешатся на улицах да за кружкой вина в тавернах? Над нелепицами там никогда не смеются, их слушают и пересказывают. И в первую очередь верят самому невероятному, полагая, что выдумать такое никому не под силу.

— Но как ты собираешься это преподнести? Нельзя допускать слухов, будто Дети Света имеют дело с ведьмами.

— Так ведь это же будут всего-навсего слухи, милорд. — Взгляд Найола посуровел, и Балвер развел руками: — Как будет угодно милорду. Пересказывая историю, каждый приукрашивает ее по-своему, а потом чем проще рассказ, тем больше надежды на то, что суть его останется неизменной. Я предлагаю распустить не один, а сразу четыре слуха, милорд. Первый — раскол в Башне вызван восстанием Черных Айя. Второй — Черные победили и овладели Башней. Третий — Айз Седай в Салидаре испугались и, осознав свои прегрешения, отреклись от самого имени Айз Седай. И наконец, четвертый — ища покровительства и защиты, они обратились к милорду. Для большинства каждый из этих слухов будет служить убедительным подтверждением правдивости остальных. — Балвер подергал отвороты кафтана и слегка улыбнулся

— Хорошо, Балвер, так тому и быть. — Найол отпил еще вина. Жара заставила его вспомнить о возрасте, казалось, она иссушает даже кости. Но он все равно доживет до того дня, когда Лжедракон будет повержен, а объединенный мир вступит в Последнюю Битву. Пусть даже ему не будет дано возглавить народы в Тармон Гай'дон, завершение своих трудов он увидит. Свет дарует ему это. — А кроме того, я хочу, чтобы Илэйн Траканд и ее брат Гавин были найдены и доставлены сюда, в Амадицию. Позаботься об этом. А теперь можешь идти.

Однако Балвер замешкался:

— Милорд знает, что я никогда не дерзал давать ему советы…

— А сейчас решился? Ну и…

— Нажмите на Моргейз, милорд. Прошел уже месяц, а она все еще обдумывает ваше предложение. Она…

— Довольно, Балвер. — Найол вздохнул. Порой он жалел, что Балвер родился в Амадиции, а не в Кайриэне и не впитал Игры Домов с молоком матери.

— Моргейз с каждым днем доверяет мне все больше и больше, что бы она ни думала. Согласись она немедленно, я, конечно же, был бы рад, ведь тогда я сегодня же смог бы поднять Андор против ал'Тора, подкрепив ее решение отрядом Чад Света. Но, так или иначе, каждый день, пока она остается моей гостьей, привязывает ее ко мне все сильнее. В конце концов окажется, что она связана со мной союзом просто-напросто потому, что так считает весь мир Связана накрепко. И никто не сможет сказать, что я принудил ее к этому. Вот что важно, Балвер. Разорвать вынужденный союз, особенно если есть доказательства того, что он вынужденный, совсем нетрудно. Иное дело — союз добровольный. Поспешишь — людей насмешишь, Балвер.

— Как будет угодно милорду.

Найол махнул рукой, и секретарь с поклоном удалился.

Балвер не понимал, что Моргейз сильный противник. И если нажать на нее слишком напористо, она станет сражаться, несмотря ни на что. Но опять же, если нажать с умом, то сражаться она будет с тем, кого сочтет врагом, и сама не заметит, как угодит в ловушку. Время поджимает, вот в чем беда — слишком тяжел груз прожитых лет, а ему нужны считанные месяцы Но он все равно не позволит спешке погубить все его замыслы.

В стремительном полете сокол ударил большую утку. Облаком разлетелись перья, и утка стала падать на землю. Сделав резкий вираж в безоблачном небе, сокол настиг падавшую добычу и крепко вцепился в нее когтями. Утка была тяжела, но сокол изо всех сил пытался принести ее дожидавшимся внизу людям Моргейз призадумалась, не похожа ли она сама, слишком решительная и гордая, чтобы признать свою ношу непосильной, на этого сокола, и попыталась ослабить хватку вцепившихся в поводья рук. На смуглом лице королевы выступали бусинки пота — белая широкополая шляпа с белыми же пышными перьями от безжалостного солнца не спасала. В расшитом золотом зеленом шелковом наряде для верховой езды Моргейз не походила на пленницу. Обширный, поросший пожухлой травой луг был усеян людьми, конными и пешими, хотя они далеко не заполняли его. Музыканты в коротких голубых плащах с белым шитьем наигрывали на флейтах, биттернах и барабанах легкую, под стать полуденному бокалу охлажденного вина, мелодию. Дюжина сокольничих в длинных, искусно сработанных кожаных безрукавках поверх накрахмаленных белых рубах поглаживали своих птиц, сидевших на длинных, до локтя, кожаных рукавицах, или курили, выдувая на них голубоватый дымок из коротеньких трубок. Обряженные в яркие ливреи слуги — их было вдвое больше, чем сокольничих, — сновали туда-сюда, разнося на золоченых подносах фрукты и золотые кубки с вином. А вокруг луга, под самыми деревьями, с которых почти напрочь облетела листва, расположились закованные в сверкающие кольчуги воины. Они находились здесь, чтобы во время охоты обеспечить безопасность Моргейз и ее свиты.

Так, во всяком случае, официально объяснялось их присутствие, хотя последователи Пророка обосновались милях в двухстах к северу, а о разбойниках возле самого Амадора вроде бы никто не слышал. И хотя вокруг Моргейз собралось немало наездниц в великолепных шелковых нарядах — в широкополых шляпках со множеством перьев, длинные локоны завиты по моде амадицийского двора, — подлинную ее свиту, по существу, составляли болтавшийся в седле, словно куль с овсом, Базел Гилл, натянувший обшитую железными пластинами кожаную безрукавку поверх красного кафтана, который королева подарила ему и велела носить, дабы его не затмевали разодетые в пух и прах слуги, да еще более неуклюжий, чувствовавший себя неловко в красно-белом плаще пажа Пайтр Конел. Знатные дамы принадлежали ко двору Айлрона и «добровольно» вызвались исполнить роль фрейлин Моргейз. Бедняга Гилл ощупывал свой меч и растерянно поглядывал на охрану, состоявшую из Белоплащников. Правда, сейчас, как и всегда, когда они сопровождали Моргейз из Цитадели Света, плащей на них не было. И они не столько охраняли королеву, сколько стерегли ее. Вздумай она отъехать слишком далеко или надолго скрыться из виду, их командир, суровый молодой человек по имени Норовин, которому очень не нравилось скрывать свою принадлежность к Чадам Света, тут же «предложит» ей вернуться в Амадор, — разумеется, по причине слишком сильной жары или изза неожиданного известия о появлении поблизости разбойников. С полусотней вооруженных латников особо не поспоришь, тем паче памятуя о необходимости сохранять достоинство. Именно поэтому она запретила Талланвору сопровождать ее в подобных поездках. Юный глупец чего доброго вступится за честь и права своей королевы, даже если ему придется сразиться с сотней врагов. Все свободное время он упражнялся с мечом, как будто вознамерился прорубить для нее путь к свободе.

Неожиданно она ощутила на лице дуновение и поняла, что Лорэйн, склонившись в седле, обмахивает ее белым кружевным веером. С лица этой стройной темноглазой женщины не сходила жеманная улыбка.

— Наверное, вашему величеству было приятно узнать о вступлении вашего сына в ряды Чад Света. И о том, что он уже получил чин.

— Это и не диво, — подхватила Алталин, обмахивая веером пухленькое личико. — Сын ее величества и должен возвышаться быстро, словно восходящее солнце, во всем своем великолепии. — Она расцвела от удовольствия, заслышав гул голосов, выражавших одобрение ее неуклюжему каламбуру.

Моргейз не изменилась в лице, что далось ей с трудом. Новость, которую вчера во время как всегда неожиданного визита преподнес ей Найол, потрясла королеву. Галад стал Белоплащником! Правда, по уверениям Найола, он находится в полной безопасности. Но навестить мать не может — служебные обязанности держат его в отлучке. Однако он, конечно же, будет рядом с ней во время ее победоносного возвращения в Андор во главе войска Детей Света.

Но она-то понимала, что в действительности Галад не в большей безопасности, нежели Илэйн или Гавин. Вероятно, даже в меньшей. Ниспошли Свет, чтобы Илэйн была в безопасности в Белой Башне. О Свет, хоть бы Гавин был жив! Найол уверял, что понятия не имеет, где он, хотя точно знает, что не в Тар Валоне. Так или иначе, Галад — это нож, приставленный к ее горлу. Найол, конечно же, и словом не обмолвился о том, что в любое время может отдать приказ и послать Галада на верную смерть, — знал, что она и так это понимает. Оставалось лишь надеяться, что он не догадывается, насколько дорог ей Галад, не меньше, чем Илэйн или Гавин.

— Я рада за него, если он получил то, к чему стремился, — промолвила Моргейз равнодушным тоном. — Но он сын Тарингейла, а не мой. Вы ведь понимаете, мой брак с Тарингейлом был заключен исключительно в государственных интересах. Странно, но я даже лица его вспомнить не могу, ведь он так давно умер. Галад волен делать все, что пожелает. Когда Илэйн унаследует после меня Львиный Трон, Первым Принцем Меча станет Гавин. — Моргейз небрежным жестом отмахнулась от слуги с кубком на подносе и усмехнулась: — Найол мог бы снабжать нас вином получше.

Дамы встревоженно зашептались. За последнее время Моргейз несколько сблизилась с ними, но ни одна из них не осмелилась бы задеть Найола даже неосторожным словом, прекрасно зная, что это слово будет ему передано. Моргейз же никогда не упускала возможности высмеять Пейдрона Найола в их присутствии. Это убеждало дам в ее храбрости, что немаловажно, коли она хотела заручиться если не их поддержкой, то хотя бы расположением. А еще важнее создать иллюзию, будто она не пленница Цитадели.

— А я вот слышала, что Ранд ал'Тор демонстрирует всем Львиный Трон, словно охотничий трофей, — обронила Маранд, миловидная женщина чуть постарше остальных. Сестра главы Дома Алгоран пользовалась достаточным влиянием, чтобы окоротить даже Айлрона, хотя, конечно же, не Найола. Прочие дамы слегка раздались в стороны, давая ей возможность подъехать поближе к Моргейз. Добиваться дружбы и верности Маранд королева и не думала.

— Я тоже об этом слышала, — беспечно отозвалась Моргейз. — Только вот охота На львов — дело опасное, а охота за Львиным Троном еще опаснее. Особенно для мужчин. Львиный Трон губит мужчин, вздумавших на него посягнуть.

Маранд улыбнулась:

— А еще я слышала, будто он возвышает тех из них, которые умеют направлять Силу.

Дамы встревоженно зашушукались. Молоденькая, хрупкая Маревин, почти еще девочка, покачнулась в высоком седле, словно собиралась лишиться чувств. Известие о провозглашенной ал'Тором амнистии породило пугающие слухи — хотелось надеяться, что это всего лишь слухи, — о том, что в Кэймлин во множестве стекаются способные направлять Силу мужчины, которые держат весь город в страхе и устраивают в королевском дворце разгульные пирушки.

— Очень уж много ты слышишь, — отрезала Моргейз. — Не иначе как целыми днями подслушиваешь у замочных скважин. Улыбка Маранд стала еще шире. Хотя эта женщина и была вынуждена согласиться сопровождать Моргейз, она обладала достаточным весом, чтобы открыто выказывать свое недовольство, и напоминала острую, надоедливую занозу, от которой невозможно избавиться.

— Увы, удовольствие служить вашему величеству занимает почти все мое время, так что и подслушивать некогда, но я стараюсь не упустить ни одной новости из Андора, дабы поделиться ею с вашим величеством. И я слышала, будто Лже дракон каждый день беседует с андорскими вельможами. С леди Аримиллой, леди Ниан, лордами Джарином и Лиром. И с другими, их друзьями.

Один из сокольничих поднес королеве серую с черными крыльями птицу с надетым на голову колпачком. Сокол шевельнулся на перчатке, и на его путах звякнули серебряные колокольчики.

— Благодарю, но на сегодня с меня хватит охоты, — сказала Моргейз и, возвысив голос, «обратилась к Гиллу: — Мастер Гилл, собери эскорт. Я возвращаюсь в город.

Гилл встрепенулся. Он прекрасно знал, что находится здесь лишь для видимости, но тут же принялся кричать и размахивать руками, будто верил, что Белоплащники станут выполнять его приказы. Моргейз, со своей стороны, повернула вороную кобылу, но пришпоривать ее, разумеется, не стала — заподозри Норовин попытку побега, он налетит как ветер. Белоплащники, вынужденные сейчас обходиться без белых плащей, мгновенно перестроились, и не успела вороная кобыла проскакать и десяти шагов, как они уже образовали эскорт. Норовин ехал рядом с королевой, дюжина солдат впереди, остальные сзади. Слуги, сокольничие и музыканты суетились, спешно собираясь в обратную

—дорогу. Гилл и Пайтр заняли свои места позади Моргейз, за ними следовали фрейлины. Маранд торжествующе улыбалась, но некоторые дамы недовольно хмурились. Не слишком явственно, ибо, хотя Моргейз и вынуждена была уступить Найолу, она оставалась королевой, и с этим в Амадиции не могли не считаться. А дамам приходилось заниматься тем, к чему их принудили. Правда, многие, наверное, и сами ничего не имели бы против зачисления в свиту андорской королевы, но вынужденное пребывание в Цитадели не радовало ни одну из них.

Моргейз же улыбалась бы и сама, будь она уверена, что Маранд того не заметит. Единственная причина, по которой она до сих пор не потребовала отослать эту женщину, заключалась как раз в ее невоздержанности на язык. Маранд получала удовольствие, указывая Моргейз на то, как уплывает из ее рук Андор; она и представить себе не могла, что слова ее звучали бальзамом для королевы-изгнанницы. Ведь все поминавшиеся Маранд лорды и леди — все! — являлись ее противниками еще до восшествия на престол, а потом стали прихлебателями Гейбрила. Назови Маранд другие имена, иным мог быть и результат. Моргейз очень не хотела бы услышать об отступничестве лордов Пеливара, Абелля, Луана, леди Арателле, Эллориен или Аймлин. И некоторых других. Но Маранд ни разу не помянула их, а не преминула бы, долети до нее из Андора хотя бы шепоток на сей счет. А раз Маранд молчала, оставалась надежда, что они не преклонили колен перед ал'Тором. Некогда они уже помогли Моргейз взойти на трон и, коли то будет угодно Свету, пособят ей вернуть его.

Они скакали на юг, к Амадору. Перелески с почти лишенными листвы деревьями уступили место хорошо утрамбованной дороге, по сторонам которой чередовались то купы деревьев, то обнесенные каменными оградами желтовато-бурые поля, то — подальше от тракта — крытые соломой хижины и амбары. Народу по пути попадалось немало, и пыль на дороге стояла такая, что Моргейз пришлось обвязать лицо шелковым платком, хотя встречные поспешно расступались, завидя отряд закованных в латы и вооруженных до зубов воинов. Многие даже перепрыгивали через заборы и пускались наутек прямо по полям. Белоплащники не обращали на это внимания. Но и ни один фермер не выскочил из дому, дабы помешать непрошеным гостям вытаптывать посевы да распугивать скотину. Впрочем, многие участки выглядели так, словно там давным-давно не было ни скота, ни посевов.

Порой на дороге попадались запряженный волами воз, пастух, гнавший десяток-другой овец, или девица, подгонявшая хворостиной стадо гусей, — несомненно, местный люд. Некоторые прохожие несли узлы или торбы, но многие тащились с пустыми руками, да еще и с таким видом, будто понятия не имели, куда и зачем бредут. Всякий раз, когда Моргейз удавалось выбраться из Амадора, ей, в какую бы сторону она ни направилась, все чаще встречались эти несчастные.

Поправив закрывающий ноздри платок, Моргейз искоса взглянула на Норовина. Возраста и роста он был примерно того же, что и Талланвор, но на этом сходство заканчивалось. Его лицо, докрасна обожженное солнцем, шелушилось под сверкающим коническим шлемом. Вот уж кого красавчиком не назовешь — долговязый, тощий, а уж нос — ни дать ни взять алебарда. Каждый раз, когда ей удавалось покинуть Цитадель Света, он возглавлял ее «охрану», и каждый раз она пыталась завести с ним разговор. Пусть он Белоплащник, пусть кто угодно, но если ей удастся хотя бы на миг заставить его забыть о том, что он тюремщик, это станет ее победой.

— Скажи, Норовин, все они беженцы от Пророка? — Вот уж чего быть не может, размышляла королева, ведь они бредут отовсюду, и с юга, и с севера.

— Нет, — ответил Норовин, даже не взглянув на нее. Глаза его озирали обочины дороги, словно оттуда в любой миг можно было ждать нападения.

К сожалению, до сих пор она получала от него в основном такие ответы, но останавливаться на достигнутом не собиралась.

— Нет? Так кто же они тогда? Уж надо думать, не тарабонцы, этих вы дальше границы не пропускаете… — Моргейз доводилось видеть тарабонских беженцев — грязных, оборванных, валившихся с ног людей, которых Белоплащники гнали перед собой, словно скотину. Сознание того, что поделать она все равно ничего не может, заставило ее попридержать язык и слегка изменить тему. — Амадиция — страна богатая. Даже такая засуха не могла согнать с места столько народу всего-то за несколько месяцев.

— Нет, — неохотно пробормотал Норовин. — Все они бежали от Лжедракона.

— Как? Он ведь так далеко, в сотнях лиг от Амадиции.

И вновь на обожженном солнцем лице еще молодого командира отразилась внутренняя борьба — говорить или промолчать?

— Многие верят, будто он и вправду Возрожденный Дракон, — промолвил он наконец, презрительно скривившись. — Говорят, из-за него рвутся все связи, что предсказано в Пророчествах: вассалы отрекаются от своих лордов, жены бросают мужей, слуги — хозяев. Это чума, страшное поветрие, а виной всему Лжедракон.

Взгляд Моргейз упал на обочину дороги, где молодой человек, укрывая в своих объятиях женщину, ждал, когда проедут всадники. Одежда обоих истрепалась и запылилась, глаза запали, щеки ввалились — не иначе как от голода. Неужто они из Андора? Неужто в Андоре может происходить такое? Коли так, коли Ранд ал'Тор сотворил с Андором нечто ужасное, он за это заплатит. Непременно заплатит, но прежде необходимо заручиться уверенностью в том, что лекарство не окажется горше болезни. Стоит ли избавлять Андор от этой напасти, чтобы отдать его во власть Белоплащников…

Моргейз старалась поддержать разговор. Она была непривычно многословна, и, хотя Норовин отделывался односложными ответами, теперь это не имело особого значения. Если удалось разговорить его один раз, удастся, ежели в том будет нужда, и в другой.

Повернувшись в седле, королева попыталась разглядеть молодых беженцев, но их заслонили скачущие плотной группой Белоплащники. Впрочем, это и не имело значения, ибо она знала — и лица несчастных, и данное ею обещание останутся в ее памяти навсегда.