Глава 7
Лекс
В этом мире царила ночь, отодвигая на второй план даже его создателя. Ночь, достойная своего царства.
Именно такая ночь — полная звезд, красок, которыми они делились с этой планетой.
Ночь без единого облака, затмевающего небо. Хотя если не задирать голову совсем уж вверх, а просто смотреть над горизонтом, то временами звезды начинают «плыть», струиться, менять краски и очертания, но не из-за облаков. Из-за жара костров, почти бездымных, жара, который поднимался в воздух вертикально, потому что ветер в этом мире холмов тоже был редким гостем. Не ночью.
Костры горели всюду, насколько хватало глаз. Речь шла не о сотнях снов-воинов, снов-магов, снов-бойцов. Счет шел на тысячи, если не на десятки тысяч. Всего лишь время и легкие изменения первичных грез-приманок, и он сумел создать настоящую армию!
Большую, рвущуюся в бой и, на его взгляд, вполне боеспособную.
А теперь, можно было добавить: «И проверенную в сражении, пусть и единственном».
Лекс знал, что многие из тех, кто погиб у дальних холмов или в пирамидальном мире Мусорщика, снова здесь. Полученные «предыдущим сном» ощущения только подогревали интерес людей. Усиливали их подсознательное желание вернуться туда, где происходит нечто действительно важное и захватывающее.
Может, кого-то смерть внутри сна и отпугнула. Но, оказалось, немногих.
Может, он просто изначально искал бойцов, создавал под них грезы. Искал тех, кого не остановит даже собственная смерть.
И теперь большая и боеспособная армия рвалась в бой, которого он не мог ей дать.
Он не хотел нападать на соседей, пусть они и могли сейчас стать легкой добычей.
И Лекс понятия не имел, как добраться до Душителя Снов, ради которого затеял это все.
Он опустил голову, оторвав взгляд от струящегося столба жаркого воздуха, меняющего очертания созвездий, и посмотрел в низину между холмов.
Где-то там сейчас сидел его первый сон. Та жертва, которую он случайно вынул из пасти льва.
Насколько он понимал, единственный путь к Душителю вел через еще одну жертву. Еще один сон, который где-то сейчас окутывался паутиной лжи и страха, подготавливался, медленно и незаметно, к смерти своего хозяина.
Единственный путь к Душителю состоял в том, что он, Лекс, должен этот сон найти и перехватить.
Или же создать свой собственный сон.
Устроить Душителю ловушку.
* * *
Девушка с распущенными русыми волосами шла берегом озера.
Вода в озере, до того синяя, сейчас приобрела неестественный серый оттенок, такой же, как и пустошь, окружающая водоем.
Здесь не было пустоши. Еще в прошлом сне здесь был красивый лес, и вода была голубой, и солнце светило.
Ничего не осталось. Только пустошь, уходящая в такую же серую, как и все вокруг, мглу. Пепел, падающий с неба, медленно покрывающий землю, падающий на воду, но не тонущий, плавающий, остающийся на поверхности воды, чтобы придать озеру необходимый оттенок.
Где-то впереди должен был быть выход. Деревня у берега, что еще вчера даже ночью весело сверкала огоньками маленьких окон, а днем вообще привлекала к себе внимание и лаем собак, и криками петуха.
Сейчас живность в деревне молчала. И не было огоньков, хотя в сгущающейся тьме вокруг они бы очень пригодились. Ей — как маяк, как понимание того, что она не осталась одна в этом мире, под пеплом, беспомощная, неспособная даже найти дорогу.
Вода, покрытая серым пеплом, на глазах превращалась в угрозу. Что-то скрывалось там, под пеленой, тихо подбиралось к берегу, ждало, готовилось напасть.
Но берег оставался единственным ориентиром, последней возможностью не заблудиться. Она должна была идти вдоль него, чтобы дойти до деревни, чтобы суметь вернуться.
Чудовища, прячущиеся на глубине, пугали значительно меньше, чем возможность просто заблудиться в пустоши, где не было направлений, расстояний, отметок на пути. Где скоро из-за этого пепла исчезнет даже понятие пространства. Останется лишь серость.
А потом эта серость приравняет ее существование к смерти, завладеет ею, завалит пеплом, задушит темнотой, отравит безмолвием.
Берег — единственная надежда, отличие серого от серого, которое позволяло ей сохранять рассудок.
Но грань воды и тверди медленно стиралась. Девушке приходилось стряхивать пепел с волос и протирать глаза, чтобы убедиться, что она по-прежнему видит воду. Что то, рядом с чем она бредет, — озеро, а не просто серая иллюзия, выдуманная линия, которая лишь чудится ей.
А на самом деле она давно идет по серой пустоши, заблудившись, загоняя себя все глубже и глубже в приготовленную ловушку.
Ловушка. Это слово что-то напомнило. Как ни странно, что-то светлое, и придало ей сил. Она должна идти вдоль берега, и, может быть, вблизи она все же увидит огни деревни, услышит лай. Главное — не отходить от озера.
В сером мире не становилось темнее, хотя источник любого света окончательно исчез. Кто бы ни гнал ее в этот кошмар, он явно не хотел, чтобы она осталась в темноте. Он хотел, чтобы ее глаза искали в серой пелене хоть какой-то выход. Искали и не находили.
Девушке показалось, что она не идет, а уже просто стоит, настолько одинаковым все было вокруг, настолько серым. Она сделала над собой усилие и продолжила идти, контролировать каждый шаг, каждое движение, стараться делать так, чтобы они хоть что-то значили, какое-то физическое действие, изменение, пусть и не в окружающем мире, то хотя бы в ней самой.
Потом она снова посмотрела на берег и поняла, что больше не видит ни берега, ни воды. Ничего, лишь пепел кругом.
Это был именно тот момент, когда она испугалась. Даже не так. Ее захлестнул вязкий ужас, такой же безмолвный и серый, как и мир вокруг. Ужас, из которого невозможно выбраться, избавиться легким движением, защититься. Потому что защиты не было.
Она сделала несколько шагов в сторону, туда, где только что было озеро. Где только что она думала, что оно было. Ей становилось уже все равно, сожрут ли ее чудовища, прячущиеся в воде, или она просто утонет. Ей просто нужно было найти воду, найти единственную черту, отделяющую одну часть этого серого мира от другой. Найти ниточку, ведущую ее к выходу.
Воды не было. Лишь серая поверхность, скрадывающая любые шаги, делающая мир беззвучным. Даже если петух закричит, она его не услышит, такой плотный от пепла стал воздух. Она осталась в капкане, в ловушке. И ужас накатывал прямо из пелены вокруг, накатывал все усиливающимися волнами.
Она чувствовала, что еще немного, еще несколько волн, и этот ужас накроет ее с головой. Навсегда. Без возврата.
«И когда все зайдет далеко, когда ты почувствуешь, что не ты сама контролируешь свой сон, что кто-то совсем другой меняет твою личную реальность, ты услышишь крик петуха. Просто пойми, что ты его слышишь». Эти слова мелькнули в ее мечущемся от ужаса сознании в момент, когда она снова подумала о ловушке.
Девушка остановилась. Прислушалась. Петух должен кричать, просто обязан, потому что есть обещания, которые должны выполняться. Просто надо слушать внимательнее, вот и все.
Пепел неведомого пожарища пеленал ее, окутывал, прятал от нее не только краски этого мира, но и звуки. В этом пепле невозможно было услышать ничего, совершенно. Петух мог орать и в десятке метров от нее, но она бы вряд ли его услышала.
Как только девушка начала прислушиваться, тишина, казалось, стала еще плотнее, сдавила ее, пытаясь окончательно заткнуть уши. Отобрать любой звук, любое, даже малейшее напоминание о том, что звуки вообще существуют.
Но сквозь эту пробку из смеси пепла и тишины прорвался крик петуха.
Как только она зацепилась за этот звук краем сознания, тут же поняла, что крик был здесь всегда. Прятался, возможно, не настаивал, чтобы его слышали, но петух кричал уже давно — надрывисто, настойчиво, неуемно — и совершенно не собирался прекращать.
Пепел дрогнул, частички, падающие сверху, укрупнились и превратились в хлопья, словно собирались просто завалить ее, заставить остаться здесь, захлебнуться, утонуть в серых сугробах, как в болоте.
Она шагнула вперед, в сторону звонкого крика, в сторону найденной деревни.
Стало светлее. Даже не светлее, а ярче. Мир постепенно приобретал краски, менял очертания, избавлялся от серости.
Кто-то тащил ее в настоящий мир из болота, в которое она зашла. Ей лишь надо было слышать крик и идти на него.
И с каждым шагом реальность вокруг нее менялась.
Появилось небо с двумя огромными планетами, отвоевавшими у звезд половину пространства. И пепел исчез окончательно.
У нее в руке оказался меч, а в другой — щит, и все тело накрыл доспех, блестящий в отраженном свете планет. Девушка знала, что этот меч и этот щит она заработала себе сама. Петух ей только помог, не более. Это был ее меч. Его ей никто не давал.
С оружием она сразу почувствовала себя уверенней.
Шагнула вперед еще, и под ногами хлюпнула утерянная вода озера, но уже на следующем шаге девушка поняла, что это не озеро, что вода накрыла весь мир, в который ее перенес мальчишка, — тот мир, где только и мог кричать петух.
Потому что так они договорились, так ей обещали.
И тогда она обернулась, лишь для того, чтобы убедиться: ее перемещение произошло. Увидеть мальчика и, может быть, другого, Диму.
Здесь были не только они. Тысячи мечей сверкали в отраженном свете с неба, тысячи щитов ловили отражения звезд.
Армия была здесь.
Осталось лишь понять, удалось ли выманить из норы врага.
Наконец она вспомнила то, что на время ей пришлось забыть. Лютик, воин этого мерцающего воинства, теперь была готова к бою.
Прежде чем занять свое место в строю, она успела заметить слегка удивленный взгляд мальчишки, устремленный на ее меч. Меч ей дал не он. Лена заработала его себе сама.
* * *
Его воины еще ничего не чувствовали, но ему, создателю этого мира, не нужно было видимых знаков. Достаточно оказалось нескольких мелочей, чтобы понять, что в его мир вторглись. Пока еще неосознанно, в охотничьем азарте заскочив на чужую территорию за убегающей дичью, но это ничего не значило. Настроение менялось, ощущения от воды, от неба, даже от луны — Хозяйки и то менялось.
И это — еще только неосознанная работа Душителя.
Лекса страшило то, что его враг совершит, когда хотя бы осознает, что у него есть противник.
Он видел, как ряды его отрядов пошатнулись, словно все воины одновременно решили сделать шаг назад, всего лишь переступить с ноги на ногу, размять отекшие под весом брони и оружия члены.
Потом начало темнеть. Дымка пыталась отгородить небо от водной поверхности. Это продолжалось недолго, лишь до тех пор, пока несколько десятков воинов не подняли головы удивленно, пытаясь убедиться, что туман им только чудится. И туман сразу исчез, отступил перед дружным натиском десятков снов, которые считали, что никакого тумана нет.
Лекс поднялся с черного камня в центре мира Кирпичухи и Хозяйки и крикнул — громко, чтобы его услышали даже самые отдаленные ряды воинов:
— Помните: этот мир — наш! Он такой, каким мы хотим его видеть. Не дайте никому его поменять у вас на глазах!
Видимо, именно в этот момент Душитель осознал, что ему вообще кто-то противостоит, и налег на ткань реальности чужого мира с чудовищной силой. Со злобой, которую Лекс не ожидал даже от такого игрока, как он.
Мальчик просто его не знал — не знал, кто такой Душитель, не понимал его мотивов, не думал о том, как, собственно, тот сумел добраться до снов, единственной связи между живыми и здоровыми людьми и этой реальностью.
Только тогда, когда Душитель Снов пришел в этот мир за ним, за ними, за всеми ними, Лекс понял, насколько чокнутым тот был. Всегда, или стал им здесь, или вообще сошел с ума осознанно, всего лишь выбрав его как метод выживания в этой вселенной.
Но сейчас он был полностью, беспросветно и безнадежно сумасшедшим.
И злобным.
Его методы убийства не были только инструментом. Это была его суть — злоба. Злоба, постоянный страх и ужас, которые он успешно переносил на свои жертвы. Инъекции которых убивали его жертвы. А он лишь наслаждался этими чувствами, питался ими, делаясь сильнее.
Понятно, почему Душителю было неинтересно воевать с людьми, уже оказавшимися в этом мире. У них просто не было нужной ему страсти, нужных ему эмоций, желаний, которые он с удовольствием уничтожал.
Одно лишь его появление внесло в ряды воинов смятение. Они пошатнулись, кто-то даже побежал, хотя бежать здесь было некуда.
Впервые ужас приобрел видимые черты, проявился в видимом диапазоне. Сначала это была мелкая волна, неспособная подняться выше из-за мелководья, идущая от горизонта в их сторону. А потом, когда она ударила в строй, эта же волна превратилась в шевеление в рядах, которые пружинили, принимая удар, распространяя его все дальше.
Лекс видел, что сны не только бежали. После первой волны ужаса некоторые просто исчезали, просыпаясь и возвращаясь в свою реальность. Наверняка пробуждение владельцев этих снов происходило посреди ночи, в холодном поту, в полном непонимании, где они и почему дрожат от сковывающего разум ужаса.
Лекс их не винил. Возможно, если бы ему было куда бежать, он сбежал бы и сам. Не всем суждено быть воинами, как не все умеют идти до конца.
Но одной волны оказалось слишком мало для армии Лекса. К такому страху многим было не привыкать. Это была армия, созданная не из обычных жертв Душителя, а из воинов, для того и существующих, чтобы уметь бороться со своим страхом, знать, как его преодолевать.
Знать, что нужно держать строй, как бы страшно ни было.
Лекс видел, как отряды сомкнулись еще плотнее, воины буквально сдавили друг друга, прижались плечами, ощетинились пиками и мечами. От ужаса, который гнала следующая волна, было не укрыться щитами, зато плечо товарища рядом, давящее, впивающееся в тебя, вполне помогало. Даже то знание, что товарищ боится не меньше тебя, что рассчитывает на тебя не меньше, чем ты на него, тоже помогало выстоять.
Кто-то закричал. Но то был крик воина, призыв к бою, вызов врагу.
И враг показался. Душитель сделал еще шаг от горизонта и этим шагом создал следующую волну, которая была чуть сильнее предыдущей, выше.
Лекс понял, что воды прибывает, и мотнул головой. Пусть Душитель сильнее его, но это был его мир, продуманный настолько тщательно, что с ним не так-то легко было играть чужакам.
Здесь просто не могло быть больше воды. И тому было много причин. Например, то, что, когда в этом мире появляется лишняя вода, в нем также появляются и водохлебы. Это Лекс их так назвал. Змей — длинных огромных водяных драконов, которые сами считали себя духами, а не змеями. Похожие на японских собратьев из комиксов, они умели летать без крыльев, бесшумно скользить даже в самой мелкой воде… И уничтожать избытки воды в этом мире. Для этого они были созданы, придуманы, поселены в мире Кирпичухи. Для уничтожения врага и излишков воды. Лекс размышлял над этим миром слишком долго, создал слишком много деталей, чтобы пропустить эту.
Душителю просто повезло, что он не решил осушить этот мир. Знал бы он, кто появится тогда…
Водные драконы напали без предупреждения на того, кто посмел нарушить водный баланс этого мира. Один из них обвил тело врага, и только после этого Лекс понял, насколько Душитель огромен. Настолько, что он просто не мог быть настоящим.
Здесь объявился лишь образ, проекция Душителя в этот мир. Они все еще боролись с призраком того, кто даже не явился на поединок.
Великан расхохотался, и от его хохота вода пошла рябью. Схватил обвившего его дракона, без труда оторвал от себя, взял в обе руки и разорвал. Даже не посмотрел на останки, отбросив их в разные стороны.
Глядел он теперь прямо на прямоугольный остров, почти затопленный водой, прямо на Лекса, безошибочно выделив его среди всех, кто сейчас находился в этом мире.
Было страшно смотреть, как легко чудовище одолело дракона. Драконов сейчас здесь было много, весь мир был заполнен драконами, которые сдерживали уровень воды, не давая ему подняться. И которые скоро снова нападут и будут продолжать нападать на пришельца. Так что страшно становилось не от того, что Лекс потерял одного из драконов, но оттого лишь, с какой легкостью призрак его одолел.
— Ты! — Палец великана уткнулся в остров. — Ты, козявка, посмел бросить вызов мне! Отдай мне мою жертву, убежавший сон, чтобы я смог насладиться его ужасом до конца. И только тогда твоя смерть будет быстрой. Боль не будет терзать тебя слишком долго. Ты умрешь раньше, чем сойдешь с ума. Выбирай.
Кто-то в рядах воинов выбрал за Лекса. Мальчику показалось, что он услышал голос даже не сна, а Гунна, выкрикнувшего что-то яростное, сердитое, но однозначно призывающее всю армию броситься в атаку.
Но драконы были ближе, намного ближе к чужеземцу. Тонкий слой воды вокруг Душителя вспенился, забурлил, и на великана прыгнули сразу несколько скользких и мокрых тел.
Потом еще и еще. Он не успел содрать с себя одного, а его тело уже обвил десяток. Драконы, выпущенные на свободу только для того, чтобы остановить единственного врага, неспособны были остановиться сами. Их вообще некому было остановить. Даже сила призрака пасовала здесь перед их количеством. Перед их… реальностью. Каждый из этих драконов, родившихся от первого дракона этого мира, унаследовал его черты. А первого водного дракона создавал здесь Лекс. Медленно, неторопливо, тщательно продумывая все детали, каждый плавник, каждый усик, отходящий от остренькой морды. Даже внутренности, даже то, что эти драконы не умели изрыгать пламя, зато их слюна была слабым ядом, смертельным в больших дозах.
От драконов нельзя было отмахнуться, представить себе, что они лишь видение. Потому что каждый из них родился от первого. И их род создавался слишком тщательно, чтобы ими можно было просто пренебречь.
Они прибывали и прибывали, полностью накрыв чужака, обвивая каждую часть его тела, сжимая, пытаясь сломать его кости, брызжа на него ядом, вгрызаясь в его плоть.
Армия бежала в сторону этого побоища, но сны опоздали.
Неожиданно куча из скользких тел распалась, драконы падали в воду, сливались с ней и ускользали прочь. А когда куча разъехалась окончательно, оказалось, что под ней ничего больше нет. Ни чужака, ни его останков. Ничего.
Драконы справились со своей задачей. Уровень воды пришел в норму.
Вот только это было еще даже не начало сражения. Судя по всему, Душитель не собирался упрощать Лексу жизнь.
* * *
Лекс не знал, куда ему прыгать и куда переносить армию. Душитель, похоже, оперировал возможностью создавать последовательные вееры миров ничуть не хуже, чем мальчик. У врага они были проще, чернее, каждый мир словно забирал одну-две черты от хозяина, но они были.
Придя сюда лишь призраком, Душитель оставил след, и теперь Лекс знал, куда может двигаться. Проблема была в том, что след остался не один, а несколько. И каждый из цепочки плавно изменяющихся миров мог оказаться как путем в логово врага, так и тупиком, ведущим лишь к финальному кошмару, не более.
Лекс верил, что Душитель мог устроить и не такое. Теперь верил.
И никак не мог выбрать, каким путем из трех пойти.
И не мог разделить армию, потому что знал, что, если оставит хоть один сон без присмотра, Душитель сделает так, что человек, который его видит, никогда больше не проснется.
Лексу и его армии придется пройти все миры, все цепочки, исследовать все закоулки созданных Душителем кошмаров, чтобы обнаружить врага.
— Будет тяжело, — громко предупредил всех мальчик и перенес их в первый мир первой цепочки. Первой из трех.
Дима
Арбалет ему очень нравился. Тяжелый такой, массивный, он сразу придавал Диме уверенность в себе. В том, что Дима окажется в этой армии мало-мальски полезным. Успеет, как в последний раз, выпустить увесистые болты вовремя и спасти ситуацию.
Это казалось особенно важным, когда рядом находилась Лютик. Как-то не хотелось ударить в грязь лицом прямо перед ней.
Когда Лютик ушла в качестве наживки для Душителя, Дима волновался больше остальных, много больше. И не только потому, что он единственный на своей шкуре успел испробовать, что такое попасть в созданные врагом вязкие кошмары. Но это невозможно было описать словами, передать свои чувства, ощущения.
Дима понимал, что Лютик так и ушла неподготовленной в ловушку. И все время, пока они ждали результата, продолжал надеяться лишь на то, что она сумеет вернуться. Вернуться неизменной. В реальности у людей от таких кошмаров должны седеть волосы, здесь воздействие ужаса может поменять сам сон, его душу, его основы. Не только то, что находится вокруг, но и те мысли и чувства, которые связывают сон в одушевленное целое, идущее по незнакомым мирам.
Но Лютик вернулась, готовая к новым сражениям, и на душе у Димы отлегло. Ему оставалось лишь занять место позади нее в строю, готовясь к тому, чтобы уничтожать врага, и не забывая следить за магом, который был слишком слаб в рукопашной. Нельзя было подпускать к нему врагов вплотную.
Оставалось только найти этих самых врагов.
* * *
Они попали в мир мертвого болота.
Черная вода — связующая нить с миром огромных планет в небе — тоже была здесь везде. Но разницу Дима почувствовал сразу, стоило лишь переступить с ноги на ногу. Вода противно хлюпнула, и нога вышла из нее с некоторым трудом. Хотя тут было и неглубоко.
Весь мир состоял из этого мелкого черного болота, заросшего мертвыми остовами деревьев. Они выглядели как карикатуры, мертвые стволы с торчащими во все стороны мертвыми ветками без единого листа, без единой иголки. Дима не мог поверить, что этот кошмарный, мертвый болотный лес вообще хоть когда-то знал жизнь.
Он так и был создан здесь, прямо на этом болоте. Только для того, чтобы пугать, навевать ужас, истончать защиту из смелости и отваги.
Почва под ногами вдруг начала ощутимо уходить вниз, затягивая воинов в болото вместе с собой.
Их отряду помог Виктор. Его посох шлепнул по воде, и прямо над ее поверхностью, избирательно поражая только деревья, пронеслось невидимое лезвие, срезая мертвые стволы. Площадка вокруг отряда тут же осталась безлесой, а воины смогли забраться на поваленные бревна, подняться чуть повыше, переждать нападение болота.
Казалось, это действие Виктора даже укрепило их часть дна, потому что соседний отряд, выброшенный в этот мир всего лишь в полусотне метров от них, целиком ушел под воду и не появился обратно.
Мальчик-маг, которого Дима сейчас даже не видел, не стал ждать продолжения того, что еще им здесь мог приготовить враг. И перенес свою армию дальше.
Второй мир пощадил, как поначалу показалось, деревья. Здесь они тоже росли прямо из болота, но росли значительно гуще, настолько густо, что армия сразу распалась на отдельные группы, неспособные ни увидеть, ни пробиться друг к другу.
Этот лес тоже был черным, но скользким и давящимся от распирающей его черной жизни. Ядовитой жизни, которую язык человека даже не сможет назвать жизнью как таковой. И которая тем не менее ею являлась.
Стволы деревьев повыше обвивали постоянно движущиеся лианы, которые не просто опутывали своих носителей — впивались в них острыми шипами и такими же шипами защищались от любых угроз. А угроз здесь было предостаточно. Хищные цветы раскрывались и закрывались, отличаясь от всего остального здесь только оттенком черного. Они лишь сильнее блестели в рассеянном свете, идущем откуда-то с высоты. Мелководье бурлило паразитами, готовыми грызть не только деревья, но и любого, кто окажется у них на пути.
На посохе у мага загорелся легкий огонь, поначалу немного отпугнувший местную черную живность, заставивший ее разойтись в стороны. Но лишь поначалу.
Кто-то из воинов взмахнул мечом, отрубая жирную черную лиану, толстую, как змея, излишне близко подобравшуюся к ногам мечника.
Скоро всем пришлось присоединиться к этому занятию. Лес зарастал на глазах. Поначалу он потеснился, давая место высадившимся здесь снам, но сейчас смыкался обратно, явно собираясь поглотить всех.
Дима подумал, что, если это произойдет, здесь вряд ли когда-нибудь смогут обнаружить хоть одну кость. Эти черные джунгли переварят все без остатка — и мясо, и кости, возможно, даже мысли и чувства, — все пойдет в круговорот черной жизни.
Один из черных цветков раскрылся и выплюнул свои семена-иглы, использовав ближайшего воина как подушечку. Воин еще даже не умер, как ростки чуждого растения уже проросли прямо сквозь его тело, одновременно врастая в воду, в землю под ней, а другими концами устремляясь вверх, цепляясь за ближайшие стволы, чтобы закрепиться в этом мире.
Но воин не просто умер, он исчез, а его хозяин увидел, наверное, самый ужасный кошмар в своей жизни. Зародыш растения, оставшийся без подпитки, быстро захирел, опал, куски его, падая в воду, вызвали оживление пожирающих все паразитов.
Маг что-то произнес, и кустистая молния, источником которой был его посох, разошлась в разные стороны, избирательно выжигая все цветы поблизости, как раскрывшиеся, так и еще только намечающиеся черные бутоны.
У воина рядом с Димой подкосилась нога от укуса подводного паразита, и он упал прямо в воду. Дима успел выпустить бесполезный болт рядом, в возникшее бурление, но было уже поздно — тело их товарища буквально разорвали прямо под водой, за секунды.
Они снова перенеслись.
Им пришлось пройти по этой цепочке еще десяток миров, один страшнее другого. Они видели, как гибли целые отряды рядом с ними. Да и от их отряда не осталось и дюжины бойцов, несмотря на все усилия мага.
Но теперь Дима знал, что они в конце пути. В тупике. Он это чувствовал.
В очередном мире не было ничего. Даже воды. Просто черная поверхность, черное небо, лишь тонкая полоска света на горизонте отделяла землю от небес.
Душителю словно лень было создавать этот мир. Будто он и не верил, что они дойдут по этой цепочке до конца. Поэтому он лишь создал заготовку, подобие мира. И поселил в нем исконный ужас.
Их отряд прибило к Виктору, и теперь оказалось, что они защищали не только своего мага, но и того, кто ведет их между мирами.
Ужас сковал поредевшую армию. Накрыл ее, окружил и начал давить.
Дима не знал, что прячется там, во тьме вокруг, лишь иногда мелькая на фоне светлой полоски горизонта. Но именно этот незнание и позволяло развернуться фантазии. Можно было представить себе все самое отвратительное и страшное и населить этим окрестности.
Воины встали в круг, все оставшиеся отряды сомкнулись — несколько тысяч выживших мечей прижались, ощетинились во все стороны, закрылись от тьмы щитами. То из одного, то из другого места их армии в темноту летели молнии, иногда огненные шары или замерзающие на ходу брызги воды. Маги пытались зацепить хоть что-то в темноте, хоть какое-то проявление ужаса, что царил вокруг. Но не находили целей.
Виктор подбросил вверх перед строем маленький шарик, который вспыхнул высоко над воинами и начал медленно планировать вниз, освещая пустое пространство перед ними. И вновь ничего. Только тени на краю освещенной зоны, тени, из которых можно было выдумать все что угодно.
Оставшиеся воины или были лишены фантазий, или, скорее, умели их контролировать. Потому что ничего, кроме неосознанного ужаса, так и не появилось из тьмы.
— Тупик, — в конце концов кивнул сам себе мальчик-маг, все это время, по всей видимости, пытавшийся привязать их к этому миру в какой-то собственной сложной системе координат.
Его слова почти неразрывно были связаны с его действием. Он вернул всех в изначальный мир. В мир, где Дима и остальные наконец-то могли передохнуть. В мир двух планет в небе, которые многим уже начали казаться почти родными.
Вместо отдыха Дима принялся заряжать потраченный болт в арбалет.
Ничего еще не закончилось.
* * *
Вторая цепочка миров показалась поначалу более перспективной.
Хотя бы потому, что в ней были враги. Их армия пришла сюда поредевшей, зато к мальчику-проводнику прибавился попутчик. Теперь рядом с ним все время находился худющий мужчина, почти ничего не делающий, все время осматривающийся вокруг, словно ищущий подвоха в каждой пылинке мира.
Но Дима знал, что этот мужчина один стоит половины их армии. Хотя бы потому, что он стоял рядом с мальчиком.
И шел следом. Именно следом. Не мальчик перетаскивал его из мира в мир, а сначала проводник перебрасывал в новый мир себя вместе со всей армией одновременно. И лишь потом, по их следам, с запозданием их догонял мужчина.
Черная хлюпающая жижа под ногами сковывала шаги, но они были на мелководье, и под жижей по-прежнему оставалось твердое плато. Хорошая опора и для воинов, и для их врагов.
Дима решил, что здесь его неудавшийся убийца прогадал. Овеществление врага, однозначность и материальность после предыдущих миров как-то даже успокаивали.
Несмотря на уродливость наступающих.
Это были твари из бездны, безобразные и отвратительные. Частично закованные в латы. Но эта броня выглядела лишь как наспех придуманная пародия на пришедшую армию. Зачастую металлические куски укрывали дыры в телах наступающих уродов, а не важные части тела.
Но эти создания были хоть отдаленно похожи на людей.
Маг кинул огненный шар по кривой траектории, словно стрелу или камень. Огонь врезался в гущу нападавших, в первые ряды, и успел залететь вглубь, сметая все, прежде чем достал до воды, зашипел и погас, напоследок обдав еще нескольких уродов раскаленным паром.
Воины развернулись, оставляя мальчика-проводника в центре, оттесняя вглубь магов и стрелков, готовясь соприкоснуться с наступающей ордой уродцев лишь сталью мечей и щитами, ставшими для них как кожа.
Дима почувствовал, что армия, прошедшая через первую цепочку миров, превратилась в огромный живой организм, не ждущий больше никаких приказов, действующий самостоятельно, защищающийся, готовый отразить любую угрозу, откуда бы она ни исходила.
Виктор учел наличие воды, потушившей его первое заклинание.
Дима, чаще всего находившийся между Виктором и Лютиком, вообще порой чувствовал себя самым слабым в армии. Потому что Лютик походила в бою на ураган, неудержимый и грозный. А выдумки Виктора, способного адаптировать свои заклинания к любым условиям, вообще превосходили его понимание.
Прямо перед тем местом, где стоял их отряд, впаянный в оборонительные ряды армии, на пока еще свободной площадке между уродами и снами-воинами, вода вспучилась и поднялась. Неровно поднялась, как будто ее цепляли невидимые крючки и тащили вверх, словно ткань, вытягивая острыми конусами навстречу нападающим.
Как только водная преграда достигла нужного уровня, выстроилась сплошным частоколом метра в два шириной, маг снова что-то сказал, повел рукой, повторяя линию водяного забора, и все его творение тут же замерзло. Превратилось в непроходимую зону, делающую невозможной атаку с наскока.
Дима видел, как пара уродцев напоролась на направленные прямо в них сосульки, их тела так и остались висеть на них, пробитые твердым льдом насквозь.
Один из монстров, что поумнее, сумел остановиться и начал махать дубиной, обламывая лед и расчищая себе проход вперед. Дима выпустил болт. Расстояние было невелико, и болт, достаточно тяжелый, ударился в металлическую пластину у монстра на груди, даже слегка пробил ее. Только сейчас Дима понял, что эти пластины были прикреплены прямо к телу твари костылями-заклепками. Несколько штук вылетело, и пластина чуть сдвинулась, открывая отвратительные внутренности чудовища. Настолько тошнотворные, что Дима почти пожалел, что выстрелил.
Монстр завалился назад, задержав атакующих еще на несколько драгоценных мгновений.
Мальчик перенес армию дальше, в следующий мир цепочки.
Здесь тоже были монстры, только теперь они еще меньше походили на людей, чем раньше. Эти мертвецы спеклись уже давно. И на этот раз они успели добежать до первых рядов армии, врубиться в них, вступить в рукопашную.
Наконец-то Лютик смогла вволю разойтись. Она простояла в заградительном ряду лишь первые мгновения, пока тот еще держался. Как только он распался на отдельные стычки между воинами их армии и мертвецами, девушка двинулась вперед. Прорезая себе путь как сквозь масло, уклоняясь от длительных стычек, рубя мечом по незащищенным местам и просто избегая противников, которые могли ее задержать. Уже через секунды она крутилась в самой гуще врагов, внося сумятицу, отсекая, путая наступающих, давая возможность первым рядам ее армии не быть задавленными толпой, которую она тщательно и выборочно прореживала в глубине.
Дима следил за Лютиком, водя арбалетом вслед за ее перемещениями. Защищая. Он выпустил один болт, когда у нее за спиной не вовремя оказался уродливый, расползающийся ошметками кожи и мяса мертвец с занесенным мечом. Возможно, болт и не отправил мертвеца в небытие, но точно отвлек его внимание от девушки.
В какой-то момент маг крикнул:
— Лютик, прыгни!
Девушке не пришлось повторять дважды. Она услышала крик сквозь шум боя, толкнула щитом мертвеца, с которым только что сражалась, и прыгнула прямо на него, взбираясь по заваливающемуся противнику.
Виктор произнес заклинание.
Тонкий слой воды, что оставался неизменным и в этом мире, застыл, превратился в прочную ледяную корку на всей области, где находились монстры, там, где из его армии орудовала только Лютик.
Мертвецы оказались в ловушке. Неспособные двигаться, некоторые из них валились от того, что их ноги оказались неожиданно скованы. Некоторые сумели устоять, но не могли выдернуть конечности.
Часть армии начала наступать, рубя головы, руки — все, что попадалось на пути.
Мальчик-проводник перенес их дальше.
С каждым новым миром монстры становились все страшнее, Лютик все яростней крутилась в их рядах, а маг показывал все новые возможности творческого подхода к плетению заклинаний.
Но пришло время, и они опять оказались в тупике. В пустом мире, в котором не было монстров, в котором растворен был безотчетный ужас, да и то лишь для вида.
Этот путь тоже оказался обманкой.
На сей раз мальчик действовал еще быстрее. Они даже не успели почувствовать, как овеществленный ужас — выдуманные ими монстры — начал свое наступление, а уже оказались в мире больших планет.
Почти родном.
Большинство воинов сразу подняли головы, и Дима увидел, что некоторые из них даже шептали слова самодельных молитв, благодарность этим планетам за сам факт того, что они существуют. Что к ним можно вернуться.
Дима только сейчас заметил одну интересную деталь. Ни в одном мире, созданном Душителем, таких планет не было. Не было даже их подобия. Да и вообще — и неба-то как такового тоже не было.
* * *
Зато в первом мире третьей цепочки был потолок. Потолок гигантской пещеры, на дне которой они оказались. По ее стенам, отвесным, чудовищно высоким, медленно стекали реки лавы. Эта лава явилась единственным источником света здесь, только ее свечение позволяло рассмотреть уходящий в высокую тьму потолок, стены и дно пещеры, по щиколотку залитое водой.
Да, вода нашлась и здесь. Похоже было, что Душитель использовал только ее, единственную заметную, запомнившуюся ему черту мира Хозяйки и Кирпичухи, чтобы создать цепочки миров для своего отступления. Ему нужна была начальная черта, некая общность этого мира и первоначального, чтобы создать мостик между ними. Суметь уйти в оборону. Заманить их в ловушку, теперь уже его собственную.
Но ему не нужна была эта вода навечно. Лишь вначале, чтобы связать этой единой чертой абсолютно разные миры. Разные по сути своей, по расположению, по создателям, даже по настроению.
Поэтому Душитель уничтожил воду, как только они перенеслись в его мир.
Дно пещеры задрожало, пошло трещинами, трещины тут же раздались в стороны, открывая море лавы под ними, покрытое лишь тонкой коркой скальной породы. Большая часть армии попала в эту ловушку сразу. Две трети просто упали, не успев отпрыгнуть, так быстро все произошло. Упали прямо в лаву, моментально в ней сгорев. Испарившись даже быстрее воды, что тоже стекла вниз, прямо в пекло.
Тысячи людей по всему миру проснулись. Очнулись в холодном поту. Многие, даже большинство, не кричали, не стонали, выходя из сна, лишь открывали глаза и смотрели во тьму потолков своих спален, пытаясь понять, что же эта тьма им напоминает? Некоторые вздрагивали, скатывались с кровати, будили вскриками жен или мужей, если таковые существовали. Кто-то вставал, чтобы пойти попить или отлить, или придумывал любые другие причины для своего пробуждения, уже не помня настоящих.
Но многие, очень многие, несмотря на приснившийся им кошмар, сжимали веки, закрывали глаза в судорожной попытке заснуть вновь, догнать ускользающий от них сон, в котором они оставили что-то важное — неисполненный долг, недостигнутую цель.
Отряд Димы тоже оказался как раз над пропастью. Скала под ними разошлась так быстро, что никто не успел даже дернуться, лишь те, кто очутился на самом краю, сумели отступить на твердые участки.
Спас их снова Виктор, к чему многие уже начали привыкать.
В последний момент маг кинул паутину из нитей, кажущихся стальными. Концы этих нитей сначала зацепились за края трещины, а когда трещина разошлась, превратившись в каньон с кипящей лавой на дне, паутина растянулась, удерживая всех, кто в нее попал.
Постепенно все они выбрались на твердую поверхность, похоже, стабилизированную усилиями мальчика-проводника и его нового приятеля. Надо было отдать должное магу — ни одна нить так и не порвалась. Паутина держала и вес людей, и растяжение, и обжигающий жар, идущий снизу.
Когда Дима подобрался к мальчику, в его ушах все еще звенели крики падающих в лаву воинов. Поэтому он даже не сразу понял, что сказал их провожатый.
Словно почувствовав это, а может быть, просто повторяя одни и те же слова уже не в первый раз, мальчик произнес вновь:
— Здесь другие правила. Чтобы переместиться, нам надо дойти до точки переноса. Вон там, в конце пещеры.
Мальчик поднял руку и показал на отдаленное место, сейчас казавшееся вообще недостижимым. Метров триста вдоль пещеры, но эти триста метров были сплошь изрезаны трещинами, из которых брызгала лава. Им предстояло преодолеть три пропасти и одну лавовую реку, спускающуюся по стене и продолжающую свое течение поперек их движению.
Этот путь казалось невозможным преодолеть.
Но и стоять на месте было нельзя. Дима видел, как лава быстро поднимается из глубины, готовясь затопить всю пещеру, может быть, и до самого потолка.
Воины побежали. Их оставалась едва ли тысяча, но все они побежали вперед, к тому месту, на которое указал проводник.
На этот раз к работе магов присоединился мальчик. И если маги пытались обхитрить реальность, создавая воздушные мосты над трещинами, устраивая камнепады, позволяющие перебежать через небольшой поток лавы, перепрыгивая с камушка на камушек, то мальчик менял саму реальность.
Самый широкий поток лавы, перегораживающий им путь, в один момент просто исчез, превратился в твердую скалу, не оставив ни единого напоминания о том, что здесь только что текла раскаленная река.
В другом месте, там, где лава начала перехлестывать через край трещины и разливаться во все стороны, создавая новую преграду, неожиданно образовалась пропасть, моментально поглотившая ухнувшую в нее лаву. Но недостаточно широкая, чтобы через нее нельзя было перепрыгнуть.
А главное — их путь сократился. Дима видел это, хотя не был уверен, что это заметил кто-то, кроме него.
Он видел, как исчезло полсотни метров их пути, просто схлопнулось, причем так, что края сошлись ровно, без малейшего намека на шов, на существовавший только что разрыв, на то, что здесь вообще что-то было. Часть пространства просто исчезла, что сократило их путь еще на несколько драгоценных секунд.
Но как бы ни старались маги и проводник, многие не успели. Не добежали, рухнули в пропасти, оказались залитыми неожиданными потоками лавы, заваленными обрушивающимися со стен камнями. Мир пещеры рушился и готов был похоронить любого вместе с собой. Он и создавался только как ловушка для тех, кто посмеет пойти этой дорогой.
Они перенеслись.
Лавы во втором мире было больше, а твердой поверхности — еще меньше.
Что-то цеплялось за ноги, и Дима невольно опустил взгляд вниз, задержавшись лишь на мгновения, чтобы убедиться, что нет немедленной угрозы ни для Лютика, ни для мага, ни для него.
За его штаны цеплялись руки, черные, скользкие руки мертвецов вытягивались к ним прямо из грязи и цепляли за ноги всю армию.
Только сейчас до него дошло, что низкий звук, которым был насыщен этот мир, это не просто гул, это тысячи, миллионы бормочущих, просящих, о чем-то умоляющих голосов. Тщетные мольбы грешников, которых заставил каяться лишь ад.
Они по-прежнему были в подземной пещере, но теперь понятие «подземная» приобретало второе звучание. Они были в аду, созданном для них Душителем. Гротескном, немного выхолощенном и символичном аду фантазий Данте. Дима не мог сказать точно, какой именно круг им решили продемонстрировать, да и не стал об этом даже задумываться. Потому что проводник показал вперед, на точку через пару сотен метров вдоль пещеры, туда, где стоял одинокий каменный обелиск с выбитыми на нем письменами.
Место следующего переноса.
Они вязли в море цепляющихся за них рук. Дима увидел, как одна из таких рук не дала воину перепрыгнуть через расщелину, дернув его в последний момент и послужив причиной тому, что воин рухнул вниз, в текущую по дну лаву. А голос, который сопровождал движение руки, застонал еще жалостливее, потеряв того, кому он мог пожаловаться, покаяться, попросить о прощении в тщетной попытке его получить. И рука тут же начала искать новую жертву.
— Вот же, мать его, фантазия у ублюдка! — отчетливо произнес сзади друг проводника.
И от этих слов, ясных, простых, незамутненных никакой аурой силы или ужаса, обычных слов обычного человека, многим вокруг стало легче. Они пришли в себя, стряхивая дурман окружающего мира. Отделяя себя от всхлипов кающихся — зова мертвых сирен.
Но воины продолжали гибнуть.
Один не смог сразу выдернуть ноги, отодрать державшую его мертвую руку, потом прислушался, услышал что-то, скорее всего — жалостливую историю грешной жизни, даже наклонился, чтобы слышать лучше. Его зацепило еще сразу несколько рук, и он слушал их стенания, даже не пытаясь вырваться. Очень скоро черные руки утащили воина вглубь, туда, откуда его уже никто не мог достать.
В следующий раз, когда Дима увидел воина, тоже начавшего к чему-то прислушиваться, он молча толкнул его вперед, сбивая дурман, заставляя двигаться, не позволяя услышать то, что ему хотели рассказать.
Для каждого из них в этом мире найдется своя история, которую стоит послушать, свой грех, который они могут понять, и душа, способная рассказать о своих страданиях так страстно, что ей захочется помочь.
Но у каждого из них была работа, цель, ради которой они пришли в этот мир.
И сейчас эта цель была в сотне метров впереди.
* * *
Миры манили их развратом и похотью. Сладостными песнями мертвых, слушать которые можно было вечно. Миры выжигали их лавой и растворяли в кислоте. Миры этой цепочки выстраивали такие препятствия, что даже лишь видя их, многим хотелось развернуться и пойти обратно. Они воевали с мертвыми воинами и даже с камнями.
Но в конце концов оказались у цели. В мире, который принадлежал самому Душителю. В мире, из которого он не мог сбежать, потому что бежать ему было просто некуда.
Дима оглянулся. Проводник, его друг, маг Виктор и Лютик. Еще два десятка воинов. Все. Это были все, кто сумел прорваться сквозь преграды, проскользнуть мимо всех соблазнов, избежать всех ловушек.
Самые стойкие и самые удачливые, каждый из них доказал, что достоин принадлежать к этой армии.
Но достаточно ли их было, чтобы сразиться с Душителем?
Лекс
Они, все кто остался, услышали смех Душителя Снов. Даже по этому смеху можно было сразу сказать, насколько невменяем был их враг.
В этом смехе не было ни радости предстоящей победы, ни злорадства. Это был смех демона, получившего свою добычу и планирующего с ней расправиться, медленно, жестоко, извращенно.
Лекс шагнул на звук, еще не видя хозяина мира.
Но тот не стал даже прятаться. Вышел на свет из дымки, которая хозяйничала в его царстве. Серая блеклая дымка, не двигающаяся, скрывающая весь этот мир от взглядов. Здесь были только те, кто пришел вслед за Лексом, и Душитель. Все остальное было накрыто серой пеленой, и мальчик знал теперь, что в этом мире ничего больше и нет. Вообще ничего. Этот мир — предтеча, прообраз, из которого можно было лепить все, что угодно. Но Душитель не стал ничего делать, оставив лишь дымку, пепельную серость, скрывающую все.
Это был мир полного забвения.
И смех у Душителя был такой же — равнодушный и извращенный одновременно. Словно ему было скучно и он знал, что даже предстоящая расправа не способна будет эту скуку разогнать. Потому что все, что будет, также канет в эту дымку и забудется, очень скоро и навсегда.
— Ты мог умереть легко. По моим понятиям легко. — Душитель и смеялся и говорил одновременно. — Но ты выбрал тяжелый путь. Теперь я буду мучить тебя долго. Тебя и всех тех, кто больше никогда не проснется. Как-то маловато ты привел на мою бойню, ведущий стадо. Но я найду применение каждому сну. Сегодня — день праздника в этом мире. Сегодня он обогатится всеми этими душами.
Лекс видел, как отшатнулся назад Михаил, вполне и сразу поверив в угрозу. Он видел, как исчез один из воинов. Всего один, сбегая в реальность от готовящейся расправы.
Но он ждал, когда Душитель окончательно выйдет на свет, подойдет поближе.
И лишь когда до врага осталось не больше полусотни метров, а то и меньше, он впервые заговорил, отвечая наступающему Душителю:
— А кто тебе сказал, придурок, что нас здесь мало?
С этими словами Лекс пошел вперед. Следом за ним, клином, двинулись все оставшиеся бойцы, и даже Михаил, хотя в его глазах не было ни малейшей уверенности в том, что он понимает, что делает.
А на освободившемся пространстве начали возникать новые воины. Много. Тысячи воинов выходили прямо из воздуха и вливались в клин, который вел Лекс. Все те сны, что сумели вернуться, несмотря на смерти в пути.
В какой-то момент Лекса начали обгонять. Воины побежали, стараясь достичь врага как можно быстрее.
А в следующий миг Душитель, царь и бог этого мира, тоже побежал. Не стал защищаться, атаковать, угрожать. А просто побежал, абсолютно неготовый сражаться с целой армией снов, большая часть из которых теперь имела к нему персональные претензии.
Но всех обогнал единорог. Он обогнал даже мчащегося вперед Гунна, даже арбалетный болт Димы и скользящую по земле молнию Виктора.
Он обогнал всех, и воины впервые увидели, как единороги используют свое оружие. Ему пришлось правильно наклонить голову, он словно насупился, так, что рог составил прямую линию со скачущим телом, с направлением его движения. Острие костяного рога вошло в тело Душителя без малейшей задержки, пробило его насквозь и вышло с другой стороны.
Но единорог не остановился, продолжая мчаться, мотая головой, разрывая рогом огромную дыру в груди Душителя. Потом, отскакав на безопасное от остальных расстояние — он явно не хотел ни с кем делиться добычей, — зверь сбросил Душителя на землю. И встал на дыбы.
Лекс не видел, что осталось от тела после удара копыт.
Он уже осматривался вокруг, пытаясь понять, как сподручней будет уничтожить этот мир. Навсегда и без остатка.