Глава четырнадцатая

Аполлон поверить не мог, что артисты шоу «Зуманити» — простые смертные. Женщины двигались с грацией и соблазнительностью нимф. У всех мужчин были прекрасные тела и лица. А музыка! Музыка была просто неземной. Она звучала безупречным фоном к параду чувственности, представленному на сцене и над ней. Билетер проводил их с Памелой на уютные места на балконе, на обитый роскошной тканью диванчик. Когда они пришли, представление уже началось. В центре круглой сцены они увидели огромный стеклянный сосуд, похожий на винный бокал, наполненный водой. Внутри бокала плавали две вполне зрелые девушки, одетые лишь в узенькие полоски на бедрах, причем ткань была телесного цвета. В пульсирующем ритме музыки девушки выгибались в воде, освещенные прожекторами, и это был танец невинного соблазна, изображающий пробуждение чисто женской страсти и желания. Хотя золотого бога гораздо больше интересовала женщина, сидевшая рядом с ним, его тело одобрительно откликалось на необычный танец. Аполлон искоса посмотрел на Памелу, оценивая ее реакцию. Она смотрела на сцену округлившимися глазами. Когда танец закончился, она энергично зааплодировала. Потом отвернулась от сцены и заметила, что Аполлон наблюдает за ней. И ее уже порозовевшие щеки вспыхнули еще ярче.

— Правда, эти девушки просто прелестны? — шепотом спросил он, пока на сцене было затемнение.

— Да! Я хочу сказать, я уж точно не лесбиянка, но они так прекрасны!

Голос Памелы звучал чуть хрипловато, а смех был похож на чувственное мурлыканье. Она подумала, что надо обязательно сказать Вернель: теперь она поняла наконец ее пристрастие к женщинам.

Аполлон склонился к ней, захваченный таким живым откликом Памелы на спектакль.

— Нет ничего дурного в том, чтобы наслаждаться красотой женского тела. Они не затронули бы разве что камень.

Памела хотела прошептать в ответ, что она уж точно не каменная, когда прожектора вновь вспыхнули, освещая сцену, и публика замерла, как зачарованная. На этот раз на сцене через нижний люк появился мускулистый мужчина с черной бархатистой кожей. Он тоже был почти полностью обнажен. Двигаясь в ритм музыке, он приблизился к женщине, такой же светлой, насколько он сам был темен. На женщине было надето нечто вроде платья из нескольких слоев прозрачной дымчатой ткани, и когда эти двое встретились в центре сцены, началась эротическая версия любовной сцены из балета «Ромео и Джульетта» — мужчина медленно, слой за слоем, снимал одежду с женщины, пока оба они не остались в крошечных стрингах.

Танцоры двигались с плавной чувственной грацией и с такой страстностью, какую, казалось Памеле, просто невозможно инсценировать. Наконец танец закончился, и на этот раз Памела с готовностью встретила взгляд Фебуса.

— Должно быть, они на самом деле любят друг друга. Никто не смог бы сыграть это так хорошо. Клянусь, я просто ощущала сексуальное напряжение между ними.

— Ну и кто из нас романтик? — спросил Аполлон, обнимая ее за плечи и привлекая поближе к себе.

И всю остальную часть представления они так и сидели — прижавшись друг к другу. Примерно в середине спектакля рука Памелы нашла бедро Фебуса. И осталась там, лежа на мягкой ткани его брюк, сквозь которую Памела чувствовала тепло и крепость его ноги. Пальцы Фебуса не спеша поглаживали ее руку, лаская гладкую кожу с внутренней стороны локтя, от чего по всему телу девушки то и дело пробегали мурашки.

Да, шоу «Зуманити» действительно было рискованным путешествием в эротику. Оно приятно возбуждало и дразнило, соблазняло и пробуждало чувственность. И когда пальцы Фебуса постепенно поднялись по руке Памелы и принялись нежно гладить шею, Памеле пришлось закусить губы, чтобы не застонать вслух.

Высокая девушка с ошеломительно рыжими волосами, напомнившая Памеле Николь Кидман, покинула сцену, закончив невероятно сексуальный танец, изображавший мастурбацию, — и прежде чем стихли аплодисменты, софиты высветили плотную завесу из красного шелка, упавшую сверху, из темноты, как будто некая беспечная гигантша случайно выбросила шарф из окна спальни. Завеса тут же сдвинулась — и перед зрителями предстала женщина, чьи спадавшие до талии волосы сияли золотом в лучах прожекторов. Она как бы висела в воздухе и была закутана в шарф — так, что виднелись лишь пальцы босых ног, едва касавшиеся сцены. Концы шарфа растеклись по гладкой черной сцене, как лужица красного вина. Красота женщины была просто ослепительной, и когда зрители увидели ее, по залу прокатился благоговейный ропот. Поначалу казалось, что женщина полностью обнажена, а ее тело сияет, но когда лучи софитов упали на нее под другим углом, Памела поняла, что на самом деле танцовщица одета в трико телесного цвета, усыпанное яркими бриллиантовыми искрами. Зазвучала музыка, шарф упал, и начался танец сияющей женщины. Она чувственно кружилась и изгибалась, все время оставаясь над сценой. Зрелище захватывало дух.

— Она просто богиня! — прошептала Памела Фебусу.

— Действительно богиня, — пробормотал Аполлон, радуясь, что Памела слишком захвачена представлением и не замечает, насколько он потрясен.

Он сидел неподвижно, пытаясь изобразить на лице вежливое одобрение спектакля, устроенного его сестрой.

И ведь он знал! С самого начала спектакля чувствовал, что его затягивает в паутину эротизма Олимпа. И теперь он понял почему — современных смертных почтила своим присутствием настоящая богиня, сама Великая Охотница! Хотя обычно она предпочитала всему леса и свободу, все же слухи о ее чрезмерной независимости и склонности к одиночеству были сильно преувеличены. Артемида совсем не была богиней-девственницей. Она, когда ей того желалось, становилась весьма искусной соблазнительницей. И совершенно очевидно, что этим вечером Артемида пребывает как раз в таком настроении. Она хотела быть уверенной, что Аполлон наконец покончит с заклинанием, и потому щедро благословила смертных актеров поцелуем силы — и их очарование многократно увеличилось, так же как и сексуальное воздействие на зрителей. Аполлон вынужден был признать, что это весьма умно — раздражающе, но умно.

Внезапно зрительный зал снова разом ахнул — на сцене появилась невысокая мускулистая фигура. Глаза Аполлона расширились от изумления. Сатир! Хотя копыта на его ногах были скрыты обувью и магией богини, а шерсть, покрывавшая бедра, икры и лодыжки, спрятана под шелковыми штанами, Аполлон без труда догадался, кто это. Макушка этого существа едва достала бы до талии Аполлона, однако обнаженные руки и грудь были такими могучими, что, когда он поманил богиню, можно было подумать, что это один из Титанов. Сатир намотал на руки конец алого шарфа и тоже поднялся в воздух над сценой — и начался танец, изображающий эротическую погоню, причем теперь танцоры кружили не только над сценой, но то и дело оказывались над полностью поглощенными представлением зрителями; и шальное существо соблазняло богиню, терпеливо разжигая в ней огонь, пока наконец она не соизволила «сдаться», и тогда оба они плавно опустились на сцену. Пораженный Аполлон наблюдал, как его сестра позволила лесному обитателю обнять себя и как Охотница растаяла от поцелуя сатира, публично демонстрируя сексуальность, какой, как прекрасно знал Аполлон, она никогда бы не позволила себе проявить на Олимпе. И двое изысканных бессмертных в обнимку покинули сцену. Зрители долго молчали. Все продолжали таращиться на то место на сцене, где только что видели богиню. Аполлон первым нарушил чары соблазна, навеянные его сестрой, и к его аплодисментам присоединился весь зал; люди кричали и свистели.

В зале загорелся свет, но прежде чем зрители начали подниматься на ноги, актеры во главе с самой Артемидой вышли на сцену. И Великая Охотница обратилась к публике:

— Мы приветствует вас, возлюбленные и друзья, и надеемся, что вам понравилось наше маленькое представление о святыне любви. — Голос Артемиды тек словно мед, заставляя смертных вслушиваться в слова. — Но прежде чем вы уйдете, мне бы хотелось познакомиться с некоторыми из вас — если вы будете так добры ко мне.

Аполлон насторожился, но по толпе замерших слушателей пробежало волнение, как порыв ветра в вершинах деревьев.

Богиня ослепительно улыбнулась, как будто ей привычно разговаривать с огромной толпой смертных. И снова обратилась к ним, спрашивая, как их зовут, щедро рассыпая по театральному залу магию своего чарующего голоса. Лишь один-единственный раз Артемида бросила взгляд на балкон, туда, где сидели рядышком Аполлон и Памела. Она на мгновение встретилась взглядом с братом, но Аполлону этого хватило, чтобы увидеть веселый блеск в холодной голубизне глаз сестры. Почти незаметно Артемида шевельнула рукой — и Аполлон почувствовал, как на него пролился теплый дождь ее магии. От него по всей коже пробежали мурашки, а тело мгновенно загорелось и отяжелело. Реакция Памелы оказалась более простой. Девушка почти бессознательно сжала ногу Аполлона. Она прижалась к нему и заглянула в глаза. Дыхание Памелы стало глубже, губы раскрылись со стоном, прозвучавшим как прямое приглашение.

Аполлон мысленно выругался, крепче обнимая Памелу и заставляя себя сосредоточиться на сцене. Он не мог сейчас поцеловать Памелу. Ведь тогда, под воздействием магии его сестры, ни один из них уже не сможет остановиться. «Это пройдет», — напомнил он себе. Он бешено уставился на сестру, которая старательно не замечала его. Памела задрожала в кольце его рук. Аполлон знал, что теперь уже от ее собственной кожи начнут исходить сверкающие чары, способные прожечь его насквозь… он огорченно вздохнул. Он не использовал свою силу, чтобы соблазнить Памелу; он желал, чтобы ее ответ на его чувство был искренним. И выходка Артемиды была тут совершенно лишней. Речь ведь шла не о любви, а всего лишь о страсти — о временном желании, которое слишком легко насытить. А он хотел большего.

— Ох, смотри! — воскликнула Памела, показывая вниз, в зал, и пытаясь выровнять дыхание.

Это представление довело ее до настоящего безумия. Ведь всего несколько мгновений назад она могла просто наброситься на Фебуса, если бы он имел неосторожность улыбнуться ей… Да, Вернель абсолютно права: слишком долгое отсутствие секса заставляет девушек терять разум.

— Вон та пара… они сказали, что пришли на представление, чтобы отметить пятидесятую годовщину свадьбы!

— Пятьдесят лет! — повторила очаровательная Артемида, и толпа вежливо зааплодировала.

Один из актеров подошел к богине и что-то прошептал ей на ухо. Артемида улыбнулась, кивнула и снова обратилась к пожилым супругам:

— Не будете ли вы так добры, чтобы подняться на сцену? Мы тогда завершим наш спектакль особым танцем в вашу честь.

Аполлон наклонился, чтобы получше видеть, как пожилые люди медленно поднялись со своих мест и под одобрительные аплодисменты направились к сцене. Огни в зале потускнели, послышались первые ноты медленного вальса. Сначала пожилая пара двигалась неловко, но постепенно супруги вошли в плавный знакомый ритм. Потом седовласый мужчина резко развернул жену, поймав ее за край длинного, похожего на плащ платья, и зрители разом вздохнули от удивления, когда женщина закружилась, а платье слетело с нее и она осталась на сцене в танцевальном трико и легкой развевающейся юбке. Она присела перед залом в реверансе, как прославленная балерина, и тут же они с супругом продолжили вальс. На этот раз они двигались с грацией профессиональных актеров. Без малейших усилий старик поднял супругу на плечо, низко присел, и она легко спрыгнула на сцену и сделала еще оборот, вновь очутившись в его объятиях. Танец закончился их поцелуем в середине сцены.

— Так мы прославляем любовь! В любом возрасте, при любых обстоятельствах — это истинное волшебство, и в нем таится прикосновение к бессмертию. Примите сегодня мое благословение, возлюбленные, и наслаждайтесь друг другом. Любите, смейтесь и будьте счастливы! — торжественно произнесла богиня, и вся актерская труппа исчезла в люке в полу сцены.

Аплодисменты звучали еще очень долго, но поскольку никто из актеров не вышел на вызов, театр начал пустеть. Большинство зрителей составляли пары, и они уходили, держась за руки, погрузившись в интимные разговоры, то и дело касаясь друг друга.

Памела немного задержалась. Они с Фебусом уже стояли рядом со своими местами и на мгновение-другое остались совершенно одни, как будто вдруг нашли уединение в зале с гаснущими огнями. Памела подумала, что это немного похоже на вечер накануне, когда они поцеловались под дождем. Она подняла голову и посмотрела на Фебуса, охваченная странной смесью примитивного желания и тоски, приливы которой охватывали ее в ритм биению сердца. И в это мгновение она поняла, что может полюбить его. Она слишком устала, стараясь найти удовлетворение в работе, вместо того чтобы просто радоваться жизни. Памела торопливо заговорила, как будто слова должны были пробить наконец брешь в стене сдержанности и осторожности:

— С тобой я чувствую себя так, словно мы одни в целом мире, только мы, и никого больше. И иногда, глядя на тебя, я думаю, что возможен и второй шанс.

— Верь в это, — произнес Аполлон. — И верь, что я не сделаю ничего такого, что могло бы причинить тебе боль. Думай обо мне как о своем талисмане, Аполлоне. Я тоже хочу, чтобы ты исцелилась и смогла опять любить и верить.

Он коснулся монетки, висевшей на ее шее, и Памеле показалось, что она ощутила, как целительное тепло проскользнуло от его пальцев сквозь металл прямо в сердце. Утомившись от колебаний и подозрений, она положила ладонь на грудь Фебусу и прижалась к нему всем телом.

— Можешь ты кое-что для меня сделать, Фебус?

— Все, что в моих силах, — серьезно ответил он.

— Можешь ты пойти в мой номер и заняться со мной любовью? — едва дыша, спросила Памела.

— Это будет для меня великой честью, сладкая Памела, — ответил он и склонился к ее ожидающим губам.