На седьмой день пребывания в этом мире, ближе к полудню, когда местное светило находилось практически в зените, я увидел дым. Вертикально поднимающуюся беловатую слабую струйку дыма. На море царил полный штиль, водная гладь была похожа на зеркало: ни малейшего дуновения ветерка.

Я только что поздравил себя с удачной рыбалкой, умудрившись добыть три довольно крупные рыбины в месте впадения в море мелкой речушки, в луже, отрезанной от основного потока полоской суши. Проваливаясь по колено в топкую грязь, я гонялся за «жертвами» по всей луже и измазался не хуже последней свиньи. Но выловил все три и теперь сидел, задумавшись, что мне делать со всем этим богатством. И съесть не успею, и выкинуть жалко, и впрок не запасусь. Рыбины рядком лежали передо мной, все еще грязным, и изредка били хвостом. Грязь быстро превратилась в сухую корку на теле и начинала тянуть кожу. Все, сначала вымоюсь в замечательной пресной воде, а уж затем приму мудрое решение.

Отмывшись от грязи и так и не придумав ничего путного, я и заметил тонкую струйку дыма за одним из ближайших холмов, заросших густой растительностью. Я не мог поверить глазам. Дым! Надеюсь, я наконец-то выясню, кто здесь живет и с кем мне придется иметь дело. Гуманоиды, разумные страусы или еще какая-нибудь живность, умеющая пользоваться огнем.

Только осторожно, Артур, очень осторожно. Неизвестно, как на тебя отреагируют. Чем первобытнее эти люди (если это, конечно, люди), тем больше у тебя шансов украсить собой праздничный обед, став его главным блюдом. В дремучие времена и на Земле такое практиковалось повсеместно, об этом все археологи говорят. И дело было вовсе не в голоде. Впрочем, какая теперь разница в чем. Главное – не попасть в котел, на вертел или еще куда.

Нет, рыбу я, ясное дело, ни за что не оставлю: а вдруг там брошенный кем-то горящий костер. Тогда я зажарю рыбины, и черт бы меня побрал, если хотя бы не надкушу их все.

Прокравшись на вершину холма, я осторожно раздвинул ветки кустарника, сплошь покрытого плодами иссиня-черного цвета величиной со сливу. Пробовал я их уже, эти сливы. На вкус довольно приятные, только вот после них во рту вяжет.

Со своего места мне удалось рассмотреть хижину (домом назвать это строение язык бы не повернулся), слева от нее – навес, чуть поодаль что-то, похожее на сарай из жердей. Дальше – еще один навес с чем-то, похожим на коновязь. Пустой загон, огороженный плетнем. Грядки, опять грядки и снова грядки. Ближе ко мне, у самого подножия холма – целое поле, с едва проклюнувшимися из земли всходами непонятных растений. А на одной из грядок определенно капуста, тут никакого сомнения нет. И не какая-нибудь брюссельская или кольраби, а самая что ни на есть белокочанная, уж в этом-то даже я понимаю.

Ну вот и аборигены. Девочка, совсем малышка, годков пяти-шести, не больше, в рубашке до пят. Мальчишка лет на семь ее старше, в явно коротковатых штанах и женщина моих лет в платье почти до самой земли. Вроде выглядят, как обычные люди, никаких тебе хвостов или длинных ушей. Только одежда у них похожа на наряды из исторических фильмов. Мужчин не видно, но это не значит, что их нет. Может, они как раз в этот самый момент ко мне сзади подкрадываются. От таких мыслей я резко обернулся и застыл, прислушиваясь. Нет, как будто бы все тихо, никаких шорохов, и ветки нигде не потревожены. Ветра нет, так что сразу понятно будет, если кто приблизится.

Прождав около часа, я решил сам себя обнаружить. Вид у меня, правда, был тот еще, ну так что теперь. Легенду я заготовил себе заранее, времени было предостаточно.

Спустившись с противоположной стороны холма и обойдя его, я неспешным шагом направился к замеченным мной людям. Дождавшись, пока они меня увидят, застыл в ожидании их дальнейшей реакции.

Реакция была в общем-то вполне понятной. Никто не бросился ко мне навстречу с радостными объятиями, не пал ниц и не потащил за руку к накрытому обеденному столу. Малышка спряталась за женщину, вероятно за свою маму. У мальчишки в руке появился нож с длинным, сантиметров тридцать, лезвием. Сама женщина вооружилась топором на длинной ручке. А чего еще я хотел? Достаточно было просто на меня поглядеть. Голый, в куске шкуры, обернутой вокруг не очень могучих чресл. С добытой рыбой в одной руке и длинной палкой в другой. Ах да, не стоит забывать еще и о всклокоченной шевелюре и недельной щетине.

Они настороженно молчали. Я тоже ничего не говорил и продолжал топтаться на месте. Пусть немного привыкнут к моему виду. Вроде люди как люди, женщина так вообще очень даже ничего выглядит. Немного подождав, я решил сам проявить инициативу.

Указав на рыбу, я постарался объяснить жестами: две штуки вам, а оставшуюся можно было бы испечь в очаге для меня. Они явно поняли, это заметно, но в их поведении ничего не изменилось. Тогда я начал рассказывать о своих вымышленных невзгодах, сопровождая легенду жестами.

Я плыл на корабле. Потом был жестокий шторм, и меня смыло за борт. Чтобы не утонуть, мне пришлось остаться без одежды, которая только сковывала движения в воде и тянула ко дну. В процессе объяснений я даже снял мнимые часы с левой руки, успев при этом подумать, что на дворе явное Средневековье, и мой жест может быть для них непонятен. Но потом успокоил себя тем, что часы примут за массивный золотой браслет, который отягощал мою руку, мешая загребать. Значит, они подумают, что до этого я был человеком состоятельным и меня нельзя прогнать вот так сразу, не позволив даже воспользоваться огнем их очага.

А шторм действительно был, и случился он перед самым моим прибытием. Даже человек, ни разу не бывавший на море, сразу смог бы понять это по длинным спутанным водорослям, выброшенным волнами на берег, и по мелким рыбешкам, валяющимся у самой воды.

Всю свою пантомиму я сопровождал рассказом, стараясь говорить убедительно. Ясно, что они не поймут, но уж интонации-то не зависят от знания языка. Если, конечно, они здесь не свистят по-птичьи или, к примеру, не являются телепатами, понимающими друг друга без слов. Вот тогда мне точно придется несладко – мои мысли были слишком вольными, больно уж фигурка у женщины была хороша.

Но нет, видимо, они ничем от обычных людей не отличались.

Женщина что-то сказала мальчишке. Тот переспросил ее с недовольным видом, но все же подчинился и пошел в дом, напоследок окинув меня не самым дружелюбным взором. Голос у незнакомки оказался вполне мелодичным, да и язык не был похож ни на карканье, ни на вой. Обычный такой язык, немного певучий, только вот совсем непонятный.

Женщина отвлеклась на мгновение, посмотрев куда-то в сторону, и я успел показать выглядывающей из-за ее юбки малышке язык. Девочка мгновенно спряталась за маму, но в следующий миг показалась снова и скорчила мне милую рожицу. Еще она оттянула пальцами оба уха. «Черт, совсем как наши дети», – подумал я и не смог сдержать улыбку. Мама обнаружила смешные кривляния девочки и быстро перевела взгляд на меня. Это было так неожиданно, что я даже не успел снова напустить на себя серьезный вид. Женщина сказала что-то дочери назидательным тоном, но та показала язык и ей.

Из хижины все с тем же недовольным видом появился мальчишка со свертком в руке и швырнул свою ношу мне под ноги. То еще воспитание… А что я хотел, это вам не отец с войны вернулся. В свертке оказались штаны и рубаха, оба предмета одежды – из грубой домотканой материи.

Черт его знает, как здесь выражают благодарность. Я прижал руку к сердцу и слегка поклонился. Поняли меня, ну и ладушки.

Женщина жестом показала, что для переодевания мне нужно идти за дом. Облачившись в новый прикид, я попытался оглядеть себя со всех сторон. А что, вполне. Правда, штаны коротковаты и рубаха безразмерна, но это не страшно. Мне показалось, что я даже сильнее себя почувствовал.

Когда я вышел из-за дома в новом образе, женщина уже разделывала мою рыбу огромным ножом на столе под навесом. Потом мы все вместе обедали. Правда, хозяева сидели по другую сторону стола, но какая мне разница? Похлебка из овощей, жареная рыба и кусок лепешки из странной муки грубого помола. Я даже не припомню, когда мне в последний раз приходилось так вкусно есть.

После обеда я помогал женщине по хозяйству. Забрал из ее рук топор, когда она захотела нарубить хворост. Перемолол зерно на ручной мельнице. Принес воду ведрами из родника, который находился поблизости. Сходил за хворостом, набрал огромную связку. И даже успел немного поправить крышу.

Мужских рук в доме явно не хватало, это всегда заметно. И дети от разных отцов, не ошибешься.

Но мое ли это дело? Они меня накормили, одежонку какую-никакую дали. И пусть мальчишка все еще хмурился и неприветливо на меня косился, так вроде бы ему и не за что меня благодарить.

Я даже успел выучить пару незнакомых слов. Язык оказался не слишком сложным, не было в нем таких непроизносимых вещей, как, например, «кетцалькоатль» или «тлауискальпантекутли». Если бы меня спросили, на какой язык он больше всего похож, то я бы, не задумываясь, ответил, что на итальянский. Но только в том случае, если бы жители Апеннинского полуострова перестали тараторить. Правда, сам я итальянского не знаю совсем, и единственная фраза, что сразу приходит на ум, звучит так: кретино феномено.

Когда-то преподаватель английского на вводной лекции говорила, что изучение иностранных языков легче всего дается тем, у кого хороший музыкальный слух. Не знаю, насколько она была права, но на отсутствие слуха пожаловаться я явно не могу. Да и что тут особенно сложного, если дом называется «брубер», а, к примеру, рука – «чилса».

Грассировать или в нос говорить тоже не нужно. Думаю, что смогу освоить. Все же не тлауиска… как там дальше… Конечно, и в моем языке дом можно назвать жилищем. И пусть кто-нибудь, кто никогда не подозревал о существовании такого звука, как «щ», попробует все это выговорить. Но меня пока необычными словами не удостоили. И прекрасно, обойдусь как-нибудь.

Еще я успел выяснить, что мальчишку зовут Стрегором, а девочку – Карминой. Хозяйка звалась Аниатой. Моим именем никто не поинтересовался, я же навязываться особо не стал.

Уже в сумерках, после вечернего чая, если можно так выразиться, Кармина, время от времени показывающая мне исподтишка язык, подошла знакомиться.

Бойкая девчонка сначала что-то лепетала, затем, судя по интонации, задала мне вопрос. Поскольку буквально перед этим прозвучало «Кармина», я решил, что наконец-то у меня спрашивают имя.

– Артур, – представился я.

– Артуа-р-р-р, – засмеялась она.

– Не Артуа-р-р-р, а Артур, – поправил я ее.

Она засмеялась еще сильнее. Затем согнула пальчики на руках, словно показывая когти, и стала клацать зубками, как будто собралась кого-то разорвать и съесть.

– Артуа-р-р-р, – и убежала, все еще продолжая рычать.

Аниата постелила мне под навесом, сделав это как само собой разумеющееся. Она выделила мне набитый сухим сеном тюфяк и кусок грубой ткани вместо одеяла. Вот и славно, куда мне на ночь глядя, пусть и в новеньком наряде? Однако нервы, уже и стихами заговорил…

Я долго ворочался перед сном, хотя и лежать было очень удобно – все-таки не на песке, пусть и теплом, скрючившись в позе эмбриона, – и смотрел на звездное небо. Все-таки оно очень красивое. Только вот Луны я за все это время ни разу не видел, хотя погода была ясная. Еще одно доказательство, что я не на своей родимой планете. Даже если с большой натяжкой предположить, что звезды могли измениться, то уж спутница Земли никуда бы не делась. Отчего-то вспомнилось, что вроде бы Луна – это осколок Земли, отделившийся от нашей планеты из-за столкновения с метеоритом. Только вот не помню, гипотеза это или научно доказанный факт. Да и какая теперь разница?

Почему-то подумал о Светке. Как она? Вокруг нее постоянно кто-то вертится. Наверное, она решит, что я опять куда-то рванул, даже не предупредив, всерьез обидится, а там…

Утром я проснулся от рычания над самым моим ухом:

– Р-р-р-р!

Убедившись, что я открыл глаза, довольная Кармина убежала. Так, стол уже накрыт и меня к завтраку ждут. Вот спасибо, и не надеялся даже. Быстро умывшись, я отправился к остальным.

На завтрак была каша из зерен, напоминавших кукурузные, но со вкусом пшена. Черт, а я и не знал, что каша без всяких намеков на масло и сахар, да еще на завтрак, – это так вкусно.

Что это у Стрегора глаза такие красные? Ага, понятно, не выспался. Всю ночь, поди, караулил, чтобы я все их богатство не спер. А тут есть что брать. Одних коз штук пять, козел и еще козлят парочка. Куры опять же. Да и под навесом возле печи горшки с ухватами. Им еще и полусотни лет нет. Ну что тут скажешь? Молодец, мужчина растет.

За завтраком Аниата назвала меня Артуа. Хорошо, пусть будет так, не Пантекутль же какой-нибудь, в конце концов. Вообще-то я мог бы и Афродитом назваться, если бы эти козлы, или кто там еще, сделали бы меня длинноволосым блондином. А так несоответствие получается. Я же люблю, чтоб во всем логика была.

Судя по всему, прогонять меня никто не собирался. Да и зачем? Прокормлю себя как-нибудь, заодно и по хозяйству помогу. Вспомнилось, что один мой знакомый каждое лето брал себе на фазенду работника-бомжа. Тот вкалывал у него за еду и стакан водки вечером, больше ему ничего и не требовалось. Ну еще обноски получал. Разговорился я с ним однажды, про жизнь свою он мне рассказывал. Всю жизнь в Донбассе проработал: и проходчиком, и горноспасателем, а потом вот так все обернулось. Еще говорил, что ему чуть было Героя Труда не присвоили.

Так что работай, Артур-Артуа, кормить тебя здесь кормят, обноски опять же выделили, водку ты и сам не будешь. А героической биографии шахтера у тебя все равно нет.

Если смотреть на мое положение серьезно, то лучшего развития событий для меня и вообразить трудно. Как это у шпионов называется? Даже термин специальный есть, забыл только. Адаптируешься в новом обществе и социально акклиматизируешься, да и язык легче учить с полным погружением в языковую среду.

Интересно, на какой социальной ступени я сейчас нахожусь? Да и какие они вообще здесь бывают, эти ступени? Но как бы то ни было, я все равно очень благодарен этим людям. Работать буду, пока никуда не пойду.

И я работал. Трудился с утра до поздней ночи. Работы было много, и вся она – из разряда тяжелой физической. Не представляю даже, как они без меня справлялись. А может быть, я и сам для себя искал занятие.

Домишко представлял собой сплетенный из прутьев каркас, обмазанный глиной вперемешку с соломой. Наверное, при здешнем климате этого было достаточно. Местами глина обвалилась, обнажив прутья, и в одном из углов образовалась приличная щель. Несложная работа – все это исправить, да вот только глину приходилось таскать издалека. Покривился навес, загон для коз тоже требовал ремонта, да и много еще чего нужно было сделать, пусть и по мелочам. Курятник опять же подправить нужно: он особенно крепким должен быть, чтобы ни один мелкий лесной хищник не мог в него проникнуть. Судя по тому, что имеющиеся в хозяйстве у Аниаты козы свободно пасутся в лесу, крупных-то хищников здесь нет, иначе давно схарчили бы они рогатых животных за милую душу.

И все это помимо повседневных мелких дел. Хворост, грядки, вода для полива, поле ухода требует. Я даже козу доить пробовал, пока меня Анюта (так я однажды случайно ее имя переиначил, а потом уже привык) со смехом не отогнала.

После второго ночного бдения Стрегор уснул прямо за завтраком и с тех пор перестал меня караулить. Правда, первое время он еще продолжал поглядывать на меня с подозрением, затем успокоился. Особенно после того, как я починил старые верши, и мы с ним на рыбалку ходить начали. На ту самую речку, где мне пришлось хряка из себя изображать, барахтаясь в луже грязи.

От Анютиного дома до моря было рукой подать. Но если бы я в свое время пошел вдоль самого берега, то и знать бы не знал, что рядом живут люди, – стена деревьев была слишком плотной и надежно скрывала домишко со стороны моря. Видно, какая-то своя логика была у человека, который выбирал место для строительства.

Маленькая Кармина стала моим учителем языка. Как это происходило? Покажет она пальчиком на какой-нибудь предмет и скажет название. Я повторю за ней. Ей смешно, она несется с веселыми криками к матери, чтобы пересказать, как этот глупый дядька вещи называет неправильно.

Спал я под навесом и внутри хибары ни разу не был, хоть и успел уже стены в порядок привести. Да и чего я в этом домишке забыл? Единственная комната площадью примерно десять – двенадцать квадратных метров, разделенная пополам перегородкой из жердей. Стол, три лежанки, вешалки с какой-то одежонкой и пара-другая полок. Больше там и не было ничего, через открытые двери видно.

Вот так в работе и забывался. Чем еще от всяких навязчивых мыслей отвлечься можно? Лучший способ. Есть, конечно, средство и получше, но как-то не складывалось. Анюта – женщина симпатичная, с хорошей фигурой. Руки вот только натруженные, видно, что всю жизнь она работает, и работает физически. А так очень даже ничего, такая грация в движениях присутствует, непонятно даже, откуда что берется.

Я в общем-то никогда вниманием прекрасного пола обделен не был, но вот не случилось до сих пор у нас с ней, и все тут.

Поздним вечером, после обязательного вечернего чая, вернее, заменяющего его здесь бадана, растения с мелкими ярко-красными бутонами, я повалился на свой тюфяк и принялся размышлять.

Хозяйство у Анюты бедное, оно и понятно: одна она, без мужа. Но суть не в этом. Все равно даже по бытовым предметам можно хотя бы приблизительно определить уровень развития цивилизации.

Взять, например, мой мир. Понятно, что у людей обеспеченных есть все, и вещи эти очень дорогие. Но если заглянуть в любой дом, даже в тот, где живут люди с довольно низким достатком, там ведь тоже много чего найдется: и телевизор, и утюг, и кофемолка, и магнитофон какой-нибудь, в конце концов. Конечно, все дешевенькое, не огромная панель на всю стену и не тостер со встроенным пылесосом.

Так вот, в доме Аниаты не было ничего, хоть косвенно указывающего, что цивилизация ее мира достигла каких-то высот. В сравнении с земным обществом, конечно. А с чем мне еще сравнивать? Парус, само собой, не в счет. Под парусом и у нас многие ходят и получают от этого больше удовольствия, чем от скоростных скутеров.

Теперь голые факты.

Швы на одежде были сделаны вручную, а не на швейной машинке. Да и все остальные предметы – от топора до ножа – явно ручной работы. Есть вещи железные, стальные, медные, оловянные. Но нет ничего такого, что говорило бы о более высоком уровне развития. Вряд ли Аниата с детьми живут в отрыве от всего остального мира. Пусть даже так, что очень сомнительно, но, по крайней мере, шесть-семь лет назад контакты с внешним миром у нее были, судя по возрасту дочери. Вчера вечером, когда мы собирались пить вечерний чай, она накинула на плечи цветной платок, который выглядел достаточно новым. Кстати, и бусы у нее вчера на шее имелись, из красного стекла. К чему бы это? Так, отвлекся.

Видимо, эволюция и здесь происходит по тем же законам, что и у нас. А если это так, то напрашивается грустный вывод. Может, здесь уже и не Средневековье, но явно не позже земного девятнадцатого века. Иначе у них уж наверняка бы свой Зингер нашелся, впрочем, дело даже не в швейной машинке. Данных, впрочем, для выводов было маловато. Я немного полежал, гордясь собственной сообразительностью, затем продолжил размышлять.

Всю свою историю человечество только и делало, что воевало, воевало и еще раз воевало. В мое-то время военные конфликты не редкость, а уж в эти века… Мне не удастся отсидеться в этом богом и людьми забытом уголке, да и не хочется этого делать. Как бы то ни было, передо мной новый мир со своими особенностями, чудесами, сокровищами, тайнами и всем остальным-прочим. И так хочется все это увидеть. Если уж я здесь, значит, это кому-нибудь нужно, может быть, даже мне самому. И для того чтобы выжить здесь, мне придется освоить как минимум две вещи – выучить местный язык и научиться себя защищать.