ВАША КАРТА БИТА
Похвальбы латинян ты напрасно твердишь наизусть.
Не подумай, что все соразмерно пульсации Марса…
Тот, кто в горы вошел, громыхая капканами, пусть
Не спешит подбирать колоколец для снежного барса.
Владислав Уртаев
Я тут мимо шел
— Вы знали убитого? — окружной комиссар испытующе смотрел на здоровенного обломка, грыз трубку и ждал ответа.
Иван молча жевал губу, кривил рот и про себя костерил Стоика почем зря. Говорено-переговорено, чем кормишься — тем и жив. Волка ноги кормят, имяхранитель на четыре стороны глядит, на восемь слушает. Как же так, Стоик, как же так, дружище? Почему ты закрыл глаза, опустил нос, повернулся к злу спиной? Как же так?
— Знал. И предвосхищу следующий вопрос, комиссар — друзьями не были. Скорее хорошими знакомыми.
— Общие интересы?
— Очень общие, — многозначительно усмехнулся Иван. — Общее некуда.
— А точнее?
— Мы коллеги. Были коллегами.
Бригада уголовной полиции молча, без суеты делала свое дело. Обмерили труп, мелом очертили контур тела. Педантично внесли в протокол перечень вещей и предметов, теперь именуемых невзыскательно и казенно «обстановка квартиры на момент убийства». Стоик лежал у открытого окна, подложив руку под щеку, будто прилег с устатку, да так и заснул. Все как обычно, все на своем месте, за одним исключением — на полу не должно быть мертвого Стоика.
— Коллеги, говорите? По нашим сведениям убитый — профессиональный имяхранитель. Стало быть, и вы того же племени?
Обломок молча кивнул. Комиссар придирчиво оглядел Ивана, что-то в уме прикинул и одобрительно покачал головой.
— Зачем пришли?
— А просто так, — Иван перемялся с ноги на ногу. Пройти дальше полицейские запретили, присесть также не разрешили, вот и пришлось топтаться в прихожей. — Не нравился мне Стоик последнее время. Просто не нравился.
— Что значит «не нравился»?
— Стал угрюм и неразговорчив. Посуровел и перестал улыбаться. С ним бы бутылочку распить, глядишь, и полегчало бы.
— И?..
— И не успел, — Иван мрачно кивнул на труп у окна.
— Как давно вы заметили перемену?
— Месяц или около того.
— С чем связываете? Неурядицы в личной жизни? Проблемы на поприще охраны Имен?
Иван задумчиво пожал плечами. У кого нет неурядиц в личной жизни? Не вдруг такого и найдешь, ведь не место ангелам в этом мире. Иным с неурядицами проще. А для того чтобы оные завелись, личная жизнь как минимум должна существовать. Стоик не так давно расстался с дамой сердца, но считать ли этот разрыв за неурядицу?
Иван вспомнил прочитанную недавно передовицу из старинной-престаринной газеты. «…Вчера под Хиерополисом отчаянные головы учудили нечто совершенно невероятное — заполнили навощенный матерчатый шар горячим воздухом и поднялись в небо. Шар получился огромный, и снизу на корабельных канатах к нему привязали большую корзину. Так вот, для того чтобы воспарить в небо как можно выше, шароплаватели бросали вниз мешки с песком! Оно и понятно, становишься легче, летишь выше…» Разрыв с Таисией вышел для Стоика сродни избавлению от мешочка с балластом. Парень прямо воспарил. Летал, к сожалению, недолго.
— Только не личная жизнь, — буркнул Иван. — Кормить грусть-тоску он не стал бы.
— Выходит, дела служебные?
— Выходит. А только и тут не все ясно. Имяхранитель он везучий… был везучий, неудачи случались, как же без них, но редко. Тут и жить бы, не тужить, а оно вон как обернулось.
Дознаватель выпустил густое табачное облачко, с минуту пристально смотрел на обломка и отвернулся к своим людям.
— Есть что-нибудь?
— Удар нанесен мастерски, — отозвался «убийственный» жандарм, снимая тонкие льняные перчатки. — Тонким лезвием прямо в сердце, под лопатку, результатом чего имеем то, что имеем. Смерть последовала мгновенная и безболезненная, если можно так сказать. На беглый осмотр пока все.
— Расслабился наш везунок. — Комиссар, грустно усмехаясь, взглянула на Ивана. — Спину открыл. А ведь вашему брату это смерти подобно, не так ли?
Обломок молча кивнул. Так. Не далее минуты назад сам подумал о том же. И картина получается мало того, что неприятная, так и непонятная. Некто приходит к Стоику в гости, оба о чем-то мило беседуют, затем хозяин получает стилет в спину, а гость тихо и бесшумно уходит. Стол с нехитрой снедью, стулья, распахнутое настежь окно, бутыль вина и два бокала на столе весьма красноречивы.
— Вас, дражайший Иван, хочу остеречь особо: не дай вам Фанес всеблагой соваться в это дело. Больно подозрительно горят ваши глаза. Не стойте у полиции на пути и тем паче не путайтесь под ногами. Без вас разберемся. Договорились?
Иван кивнул.
— Надеюсь на ваше благоразумие. Если найдете что-то сообщить — милости прошу, окружной комиссариат, дем Диогенус. Ваш покорный слуга. А сейчас…
Дознаватель выразительно посмотрел на входную дверь и многозначительно потер нос. Иван пожал плечами, молча развернулся и вышел.
Через прорези глаз смотрит бычья душа
— Якко, ты помнишь нашу первую встречу? Тот день, когда пришел ко мне наниматься?
— Разумеется! — финансовый консультант оторвался от бумаг и поднял на Ивана цепкие глаза. — День, когда к тебе снизошла удача, нужно запомнить на всю жизнь. А с чего это вдруг вы вспомнили его?
— Да не вдруг, — Иван поморщился и покрутил шеей туда-сюда. — В том-то и дело, что не вдруг. Ты показался мне отменным физиономистом. Разложил коллег по полочкам так, что любо дорого было слушать.
— Фанес всеблагой устроил мир так, чтобы помогать глупому и отвращать лукавого. Все написано у человека на лице, умей только читать.
— Что ты скажешь о человеке небольшого роста, коренастом, с крепким носом, не единожды сломанным, квадратной челюстью, мохнатыми бровями, глубоко посаженными острыми глазками и неторопливой тяжеловесной речью?
Волт задумчиво потер переносицу.
— Описанный вами тип весьма напоминает одного берегового полицейского из моего далекого детства. Был он решителен и храбр, не дурак выпить и закусить, однако не лишен животной хитрости и осторожности. То, за что брался, непременно доводил до конца. А не мог взять в лоб — брал хитростью и упрямством. Так его и звали — Бык. Сейчас, должно быть, изрядно состарился, если вообще жив.
Слушая своего финконсульта, Иван кивал и все больше мрачнел. Наконец буркнул: «Так и есть» и залпом допил мадеру.
— Какие-то сложности? Я слышал, убили молодого Стоика. Пренеприятное известие, должен заметить.
— Да, убили. И, похоже, что дело об убийстве ведет Бык номер два.
— В таком случае за расследование я спокоен. Как и за отчет, который завтра сдаю в мытную канцелярию.
— А мне почему-то неспокойно. Да нет, за отчет я тоже спокоен, не переживай, старина. Но Стоика убил человек, которого тот впустил к себе без боязни. Возможно, я знаю убийцу и каждый день с ним ручкаюсь. Сегодня мне пришлось пожать множество рук и теперь больше всего хочется тереть ладони мочалкой с мылом до тех пор, пока с них не слезет кожа.
— Вот увидите, не пройдет и недели, как убийца будет найден и водворен за решетку! Все «быки» таковы, им лишь бы след взять!
— Просто Минотавр какой-то, — буркнул Иван, откидываясь на спинку кресла. — Тело и голова бычьи, нюх собачий. И мы в самом центре лабиринта.
— Только Минотавр на нашей стороне. Жаль, что наружу без нити все равно не выбраться, — назидательно проговорил Якко.
— Мне это не нравится, старина. Очень не нравится. Предчувствия тревожные.
Лейся песня на просторе
Полнолуние застало Ивана в самом скверном расположении духа. Нынешний подопечный имяхранителя, ноктис тенора императорской оперы, наоборот, пребывал в приподнятом настроении, чем изрядно мешал Ивану. Вертелся туда-сюда, отбегал, на эмоциях восторга парил над землей, в общем, заставлял обломка крутить головой во все стороны. Тенор дожил до преклонных лет, спел не один десяток партий, но и сейчас пребывал в наивной уверенности, что роли юных героев ему все так же по плечу, как десятилетия назад. Не помеха и огромное пузо, и бульдожьи брыли, и порядком поредевшая шевелюра.
Лунные псы возникли, как всегда, бесшумно. Пара горгов вышла из темноты, будто вынырнула из преисподней. Мгновение назад городской парк был пуст, затем словно открылась дверь в потустороннюю тьму, и страшные хищники скользнули в ночной Перас. Едва они появились в поле зрения, Иван схватил ноктиса за руку и задвинул себе за спину, прижав к стволу старого ореха.
— Не вертись, Пастан. Глазом не успеешь моргнуть — распустят на ремни.
— С тобою? Никогда! — и прижав руки к бочкообразной груди, главный императорский тенор обрушил на спящий парк страдания Роланда по Дюрандаль. — О, что-о-о откры-ы-ылось мне, мой сломан ме-е-еч…
— Еще слово, и горги от изумления обретут дар речи! — Обломок передернул челюстью и поджал губы. — Потому что впервые получат от меня ужин без борьбы.
— Но я хочу петь! Еще столько не сделано! Мне рано уходить!
— А, по-моему, самое время, — буркнул Иван и перехватил кистень поудобнее. — И ради всего святого, не ори над ухом!
По своему обыкновению лунные звери зашли с двух сторон. У горгов роли на охоте распределялись неизменно однообразно. В любой стае имелись ведущий и ведомый, а стратегия и тактика ночных убийц достигли предела совершенства. Первым бросался ведущий. Следом, с задержкой в удар сердца — ведомый. Если на охоту выходили три зверя, третий почти всегда подкрадывался со спины и ждал удобного случая. В поединке с горгами удача в немалой степени зависела от того, сумеет ли имяхранитель прочитать «роли» лунных тварей, понять, кто есть кто. Ведущего Иван определял безошибочно. Не ошибся и теперь. Удар нашел горга еще в полете.
«Есть! Не жилец», — крякнул Иван, отбросив уже безжизненное тело. Стремительно развернулся и принял вторую тварь на предплечье в толстом кожаном щитке. Еле-еле устоял. Сильнейший удар сотряс обломка, когда лунный зверь широченной грудью налетел на имяхранителя. Несколько шагов Иван отдал погашению бешеной силы рывка. Пятясь, бросил кистень, свободной рукой ухватил тварь под пастью. Развернувшись, впечатал горга спиной в землю. Зубы хищника, коротко лязгнув, соскочили с предплечья Ивана. Лунный зверь отчаянно засучил лапами, но пальцы обломка, словно клещи, сжимались на его горле все сильнее и сильнее. Имяхранитель навалился всем весом на тварь, смял судорожное сопротивление. Достал нож и дважды всадил в бок хищника. Горг взвыл, конвульсивно дернулся и затих, отвалив голову набок и высунув длинный язык.
Иван тяжело поднялся. Ноги тряслись, руки дрожали. Непонятно откуда взялась кровь — перепачкал куртку и штаны. С горгами всегда так, непременно цапнуть успеет. Что ни говори, быстрая тварь, хорошо еще голову на плечах сохранил. Неровен час, без головы останешься, и сам не заметишь.
— Выдохни, — просипел Иван Пастану, что стоял рядом и от изумления держал рот раскрытым. — И не вздумай пе…
— Вива-а-ат деяниям геройским, Фортуна с на-а-ами, вра-аг бежит…
— Молчать! — Огромная ладонь, шириной с небольшую лопату закрыла певчие уста. — Не дразни судьбу, Пастан! Не ищи добра от добра! Еще одной пары горгов ты не переживешь!
Тенор хлопал широко раскрытыми глазами и беспомощно взмахивал руками.
— Ни звука! — зловещим шепотом предостерег Иван. — Обещаешь?
Пастан и рад был кивнуть, но ладонь обломка его просто обездвижила. Затылком ноктис подпирал древесный ствол, поэтому даже дернуть головой туда-сюда у Пастана не получилось. Он промычал «обещаю» и три раза кряду хлопнул глазами.
— Нагулялся? Наелся луны?
Ноктис отрицательно покачал головой. Лунная ночь столь же необходима ноктису, как воздух человеку или вода рыбе. Лишить его столь редкого «лакомства» не смог бы даже прожженный циник. Тем более — имяхранитель, чья работа — «пасти кормящиеся Имена».
— От меня ни на шаг!
Пастан с готовностью кивнул.
Дома Иван бросил перепачканную кровью одежду в угол ванной, рухнул на топчан в кабинете и тут же уснул.
Здравствуйте, я ваш дознаватель
— Кого еще принесло? — Иван, покачиваясь, по стенке прошел к входной двери. Колоколец истерично захлебывался бронзовым лаем. — В эту пору я сонлив, голоден и зол!
На пороге в сопровождении швейцара, добросовестного усатого толстяка, стоял давешний полицейский дознаватель. По его высокому челу ходили тучи.
— Все в порядке Фокл, это ко мне.
Швейцар поклонился и засеменил к лестнице.
— Входите, комиссар, только ничему не удивляйтесь. Сейчас не самое подходящее время для приборки.
Диогенус, поджав губы, переступил порог.
— Ступайте на кухню. Там безопасно.
Дознаватель удивленно вскинул брови и, проходя длинным коридором на кухню, бросил цепкий взгляд в комнаты и ванную.
— Если за беспорядок еще не забирают в полицию, уберусь я, пожалуй, завтра, — буркнул Иван.
— Вы чем-то раздражены? — усмехнулся Диогенус. — Не мой ли визит тому причиной?
— Ваш, — кивнул Иван, морщась. — Но не обращайте внимания. Со сна я раздражителен и брюзглив. Искренне считаю всех гостей непрошеными, и мне не хватает такта это скрыть. После работы я всегда такой.
— Работали?
— Минуло полнолуние, горячая пора. Сказать по чести, уже и забыл, когда спокойно любовался полной луной.
— Вы на пике популярности. Не простаиваете. Я навел справки. Очередь на вас длиною до императорского дворца.
— Вот оно, бремя славы. — Иван показал на опухшие со сна глаза. — Кофе?
— Пожалуй. Однако, напрасно корите себя за вспыльчивость. У вас на кухне рассиживается полицейский дознаватель, а вы не отпускаете любопытство на волю. Так и не спросите, что мне нужно?
— Сами скажете, — пробурчал Иван, колдуя с джезвой на огне. — Вку сите отменного кофе, подобреете душой и скажете.
Диогенус усмехнулся и умолк. Пока обломок варил кофе, комиссар пытливо осмотрел кухню. На мгновение его взгляд задержался на руках Ивана, и даже потолок с двумя гекконами не остался без внимания.
— Не стану разочаровывать, — усмехнулся Иван, наполнив чашку комиссара. — Спрошу. Так что же привело ко мне полицию? Вскрылись новые подробности?
— Отменно! — Комиссар закатил глаза. — Кофе отменно хорош! Чудный рецепт, не поделитесь? Я на глазах добрею и готов начать серьезный разговор.
— Рецепт, говорите… — Иван подвигал челюстью и помрачнел. — Пожалуй, не скажу. Носителей этого рецепта ждет страшный конец. Сначала Мария, когда-нибудь горги прикончат меня… Вы суеверны?
— Отчасти. А что?
— Ваш кофе стынет. Так что за дело?
— Заинтриговали, чего и говорить, однако рецепта кофе больше не попрошу. Я еще нужен обществу и моему императору. А дело, собственно, вот в чем. Не далее как этим утром случился неприятный инцидент, повлекший за собой тяжелые увечья для одного гражданина.
— И вы хотите знать, где этим утром был я?
— Не стану скрывать, и это тоже. Но такую чудную припухлость лица иначе как многочасовым сном не наработаешь. На ваш счет я спокоен. Но для пущей уверенности позвольте прояснить детали?
— Рад помочь, — бросил Иван.
— Разрешите закурить? Табак мне возят с Ипифиса. Душевный табачок, не находите?
— В табаке я полный профан. Не отличу запах дегтярного масла от аромата вашего душевного табака. Но курите, прошу вас. После кофе некоторые находят удовольствие в курении, знаю. Для гостей у меня имеется пепельница.
Диогенус с видимым удовольствием набил трубку, приминая табак крепкими пальцами. Запалил ее и с наслаждением затянулся. Даже глаза от удовольствия зажмурил.
— Так вот, хотел прояснить, откуда у вас на руках свежие царапины, в ванной лежит ком окровавленной одежды, а в прихожей на циновке несколько пятен свежей крови.
— Старых уже не видать? — усмехнулся Иван. — Затерлись, наверное.
— Вот как? — воодушевился дознаватель, выпуская к потолку клуб сизого дыма. — Поподробнее, пожалуйста, о следах крови в квартире. И о старых пятнах, в частности!
— Горги, — пояснил Иван. — Кусаются, твари. Редко когда целым ухожу. Вот вам и пятна на циновке, вот вам окровавленная одежда и раны на руках. Этой ночью порвали меня малость. Вопрос разрешите?
— Пожалуйста.
— Это ведь не простой инцидент? Вы что-то подозреваете?
Диогенус поджал губы, свел брови к переносице. В темных, очень глубоко посаженных глазах, что-то мрачно сверкнуло.
— Сегодня утром в госпиталь, которому покровительствует храм Цапель, с тяжелыми травмами попал некий гражданин. Я, может быть, и не обратил на этот случай особого внимания, если бы…
Иван вопросительно поднял брови.
— …если бы этим гражданином не оказался опять имяхранитель. Некто Октит Гай Урсус. Вы знали его?
Иван поджал губы. Это перестает быть смешным. Исподлобья взглянул на комиссара и неожиданно для себя самого спросил:
— А кто сломал вам нос, дражайший Диогенус?
— Первый раз или второй?
— Оба раза.
— Мой нос лишил девственности пьяный делец на базаре. Как и положено в таких случаях, я пустил кровь, просто ручей крови. Отправился тогда брать подлеца за контрабанду. И взял. Второй раз отличился кто-то из заговорщиков семь лет назад. Вы, должно быть, помните ту заварушку с великим принцем Платоном Ромасом? Так вот, сам не ожидал, что окажусь в гуще событий. У Ромаса обнаружилась целая шайка сообщников. Кто-то из них в суматохе угостил меня сапогом в лицо. Я удовлетворил ваше любопытство?
— Вполне.
— Удовлетворите и вы мое. Октит Гай Урсус. Вам знаком этот человек?
— Да. Не самый последний профессионал. Звезд с неба не хватает, семи пядей во лбу никогда не был и не будет. Но там, где иной берет умом, этот брал интуицией и силой. Жуткий человечище. Просто жуткий.
— Согласен, — усмехнулся Диогенус. — На медведя он похож гораздо больше, чем на человека. Несчастные Цапли втроем делают ему перевязки. Две подпирают с боков, чтобы не завалился обратно на кровать, третья собственно перевязывает. Но вам, Иван, он вполне по силам.
— Если напрягусь, может быть, — пожал плечами обломок. — Но я никаким боком…
— Знаю. Говорю просто, из соревновательного интереса. Вы любите спортивные единоборства?
— Мне их в жизни хватает, — ухмыльнулся Иван и воздел руки со свежими ранами на запястьях и предплечьях.
— А я люблю бокс и борьбу. И слежу по мере сил и возможности.
Диогенус выколотил трубку о пепельницу, услужливо подставленную Иваном, взглянул на часы и засобирался.
— Мне пора. Дела, знаете ли. Еще раз повторюсь: не путайтесь под ногами. А кофе был великолепен. И отчего-то мне кажется, что я еще попробую ваш чудесный напиток. Счастливо оставаться. Берегитесь несчастных случаев.
Иван кивнул и лишь одними губами прошептал: «Тот не путается под ногами, кто впереди идет».
— Вы что-то сказали?
— Просто пообещал не путаться под ногами.
И всех победю…
Сонюшка принесена в жертву правящей фамилии и во славу светлого будущего Пераса. Феодора почила, упокой Фанес ее душу, кто остался? Худо-бедно, Иван был знаком с десятком Цапель «здрасти-здрасти», еще больше знал в лицо, но к кому подступиться со столь деликатной просьбой? Эх, была не была, на кого Фанес пошлет!
— Не верю глазам своим, ты ли это милый друг? Все такая же красивая! Узнаю эту осанку! А нос! Клянусь такого ровного носика не найдешь на всем Перасе!
Первая же встреченная Иваном Цапля слегка замедлила шаг на пороге госпиталя. Непонимающе вздернула тонкие брови и нахмурилась. Не более мгновения царили сумерки на лице девушки, затем снова воссияло солнце.
— Ты вновь увлекся прямыми линиями? Надо же, а весь храм пребывает в уверенности, что знаменитый имяхранитель предпочитает вздернутые носики.
— А-а-а… э-э-э…
— Ты похудел, Иван.
— Как же! Еще не так похудеешь!
Обломок мучительно вспоминал имя прелестницы или, по крайней мере, обстоятельства, при которых мог с нею встречаться. Кажется, это было в храме Цапли. Незабвенная эпопея с выбором невесты императору Василию. Но как же ее зовут? Кто она такая? Лицо смутно знакомо.
— Цапли теперь состоят при госпитале? — спросил он.
— Госпиталь при нас, — поправила девушка. — Смиренный подвиг во славу Фанеса Всеблагого и праматери Цапли. Помогаем страждущим.
— Посменно?
— Да. Госпиталь небольшой, поэтому дежурим сутки через четверо.
Ивану повезло. В дальнем конце коридора появилась еще одна сестра милосердия в долгополом одеянии и чепце, напоминающим голову цапли с клювом, и крикнула:
— Аглая, вот ты где! А я ищу по всему госпиталю! Тебя просит к себе эв Симеон!
— Это меня. Главный врач, — коротко бросила девушка. — У тебя ко мне дело?
— Собственно, да.
— Подожди в сквере, скоро выйду.
Госпиталь преблагих деяний под патронажем храма Цапли располагался в южной части города, уже фактически в пригороде. Дорога вела из города дальше на юг. Рощи, лужайки. Зелено, птицы поют. Иван присел на кованую скамью в сквере перед строгим прямоугольным зданием госпиталя и цепко оглядел дорогу в обе стороны. Ничего подозрительного не обнаружил. Приготовился ждать.
Время пролетело незаметно. Часы на фронтоне госпитального здания отсутствовали, чтобы лишний раз не напоминать болезным о бренности сущего. По ощущениям Ивана, прошло не более получаса. Когда Аглая появилась на пороге госпиталя, обломок почти убедил себя в том, что знал ее по храму. Просто забыл.
— Ты заблудился? Какими судьбами? — Аглая присела рядом с Иваном.
— Да вот… шел мимо, дай, думаю, зайду…
— Не будь я уверена, что ты ничего не делаешь просто так, ей-богу, поверила бы! Но зная тебя… С чем пожаловал?
Вопрос задел за живое. Заработался! Красивая женщина даже мысли не допускала, что его может интересовать она сама. Пусть и гетера. Иван тряхнул головой:
— А на тебя поглядеть!
— Складно врешь, аж за душу берешь, — усмехнулась девушка. — Никак и Соньку позабыл?
— Э-э-э… Соньку?
— Полно дурачком прикидываться. Весь храм знает, что ты хитрее, чем выглядишь. Ипполите до сих пор икается, стоит кому-нибудь вспомнить ту историю. Говори, за чем явился, иначе уйду. Дел невпроворот.
— Ну, раз такое дело… — Иван прикусил губу и ухмыльнулся. — Мне бы друга повидать. У вас он сейчас. Ты должна знать.
— Друг?
— Ну да! Октит Гай Урсус.
— Тот, что на медведя похож?
— Точно, он! Лучший друг!
— …И который бредит в забытьи: Иван, паскуда, все едино стану первым! Заломаю!
— Э-э-э… он очень импульсивный. Но хороший.
Аглая смерила Ивана лукавым взглядом и бросила:
— Нет, не потянет. Не станет он первым. Сам сломается.
— Мне бы повидать дуралея. Обрадуется, быстрей на поправку пойдет.
— А если драться полезет? Ломать?
— Да нет, не должен. Как-никак, друг.
— И рада бы помочь, но полиция не пустит.
— Полиция?
— Два человека не отходят от дверей палаты с самого утра.
Иван нахмурился, вздохнул и отвернулся, но через мгновение снова ожил.
— Где его палата?
— Первый этаж, прямо по коридору, потом налево, номер семь.
— Куда выходят окна?
— Во внутренний двор… Постой, ты же не собираешься…
— Да нет, собираюсь. Именно собираюсь.
Аглая, поджала губы, и Иван понял, что выигрывает. Оставалось дожать. Самую малость.
— Ты мне поможешь? Только открой окно, остальное я сам! Аглаюшка, миленькая, это очень важно!
— Сама виновата, — пробормотала девушка, направила на Ивана пальчик и заявила: — В следующий раз применю умение, и больше сладкими речами ты меня не обманешь. До самых печенок выверну! Жди во внутреннем дворе. Открою.
Ну вот, рассердилась. С чего бы это?
Иван и Аглая встали со скамьи и разошлись. Обломок — к высокой квадратной арке в восточной стене, Цапля — к входу в госпиталь. Всего через несколько минут одно из окон первого этажа распахнулось, и Аглая сделала приглашающий кивок.
Словно большой островной кот, имяхранитель внес себя внутрь, мягко опустился на ноги и огляделся. Небольшая, но чистая и светлая палата служила временным пристанищем для единственного пациента, зато какого! Обычной госпитальной койке не хватало длины и ширины. Пациент покоился на ней колоссально большой, замотанный бинтами с ног до головы, словно мумия. Аглая приложила к губам палец и многозначительно покосилась на дверь. Иван понимающе кивнул.
Девушка тихонько удалилась, а обломок подошел ближе к «мумии». Урсус лежал неподвижно, закрыв глаза, и лишь мерное дыхание говорило о том, что он жив. Бочкообразная грудь вздымалась и опадала. Который раз за день Иван нахмурился. Кто мог ополчиться на имяхранителей и почему? В том, что второй несчастный случай кряду вовсе не случайность, обломок был почему-то уверен.
— Жив, старина? — прошептал Иван, нависнув над больным. — Ну, давай, очнись. — Имяхранитель поводил ладонью перед глазами Октита. — Разговор есть. Так и будешь разлеживаться, точно девка на брачном ложе?
Веки Урсуса дрогнули.
— Не-ет, ты никогда не будешь первым, — отчеканил обломок ему на ухо. — Ни-ког-да. Всегда будешь смотреть Ивану в спину да пыль за ним глотать! Слабак!
Октит шумно вздохнул и медленно приоткрыл глаза. Не сразу узнал Ивана, но когда узнал — полез ломать, как и обещал Аглае. И не будь Урсус в нынешнем беспомощном состоянии — драке непременно быть. Теперь же он смог лишь искривить гневно рот да заскрести пальцами по одеялу.
— А ты никак разговорился! — прошептал обломок, глядя на побелевшие губы Урсуса, что еле видно шевелились. — Понять бы только, что поешь…
Иван наклонился к самому лицу Октита и поймал несколько последних слов:
— … заломаю ублюдка! Сволочь!
— Веселого мало, — сказал оторопевший Иван. Не о том должен думать человек в шаге от вечной жизни, не о том. — Почему именно меня?
— …подлец, подлец! Из-за спины… — исступленно бормотал Урсус и собирал одеяло в складки.
— Не горячись, дружище, не нужно, — обломок вынул одеяло из пальцев Октита и аккуратно расправил. — Ей-богу, не будь я уверен в самом себе — подумал бы, что и впрямь напал на тебя!
— Ты! — Глаза Урсуса налило запредельным бешенством. — Ты, подлец! Я видел.
— Все меньше понимаю этот мир. — Иван выпрямился и в задумчивости покачал головой. — Нет, совершенно его не понимаю. Я спал этим утром, понимаешь, спал! Минувшая ночь для нас обоих была горячей, но я не нападал на тебя! Какой мне прок?
— Боишься меня, — прошептал Октит, и подобие улыбки оживило иссохшие и бледные губы. — Скоро я стану имяхранителем номер один. Я!
— Мне нужно совсем выжить из ума, чтобы начать бояться тебя. — Иван покачал головой. — Вот когда оставлю этот суетный мир или мне надоест охранять чужие Имена — тогда, может быть, ты и станешь лучшим. Да и то не уверен.
Обломок поймал себя на том, что едва не сорвался на крик, и тотчас прикрыл рот ладонью. Прислушался. За дверью было тихо, полицейские ничего не заподозрили. Краем глаза Иван заметил, что Урсус тянется к тревожному колокольчику у изголовья. Будь Октит поживее, а Иван побеспечнее, сюда немедленно сбежался бы весь госпиталь, но сейчас руки плохо слушались раненного имяхранителя. Обломок аккуратно убрал шнур за изголовье, прошептал на прощанье: «Идиотом был, идиотом и помрешь, Урсус. Уж я не оставил бы тебя в живых!» — и был таков. Только листья полынного страстоцветника на окне закачались.
Враг хитер и коварен
Первый этаж здания на улице Горшечников занимала организация, к рождению которой Иван невольно приложил даже не одну руку, но обе. Впрочем, детище осталось отцом не признано. Обломок и слушать не хотел о гильдии имяхранителей, каковая появилась на свет исключительно благодаря его стараниям. В имперский реестр профессия имяхранителя так и попала с пометкой: «родоначальник — Иван (фамилия не указана)». Остальные защитники ноктисов очень быстро нашли друг друга, сплотились в гильдию и обзавелись собственным уставом. И с этого момента стать имяхранителем сделалось ой как непросто. Канули времена неорганизованной вольницы, теперь каждый желающий стяжать славу на трудном поприще обязан был пройти форменное чистилище — экзамен на пригодность. Единоборство, выносливость, чутье. И все бы ничего, ловких бойцов внутри Пределов хватало, но с чутьем обстояло плохо. Никто, кроме Ивана, похвастаться оным не мог. Пытались, да не выходило. Однако люди не переставали надеяться.
— Барма, дружище, здравствуй! Как жив-здоров?
— Не может быть! Кого я вижу! Иван, ты часом не заблудился? А я как раз о тебе вспоминал! Готовим торжественный прием в честь юбилея гильдии, пять лет, как-никак! Куда без тебя! Придешь?
Барма, исполнительный секретарь гильдии, еще недавно сам имяхранитель, встал из-за стола и распростер объятия.
— Юбилей? — хмыкнул Иван. — Давай вначале доживем до него. А ты все розовеешь! Вон, какой круглый стал, а болтали-то… Не выживет, загнется! — Обломок сгреб секретаря в охапку и сжал в объятии так, что тот застонал.
— Поверишь ли, в госпитале меня не было видно на постели! Сливался цветом с простыней! Слава Фанесу, сейчас идет на лад!
— Мудрено, что жив остался. Повезло.
— И не говори. Не ожидал еще одной пары горгов, и ведь как подгадали, сволочи! Много ли навоюешь с одной рукой, стоя на одной ноге?
— Все хорошо, что хорошо кончается. Намерен вернуться в строй?
— Не знаю, Иван. До недавнего времени казалось, что ужасней горга твари нет. Встреча один на один — верх безумства. И спроси меня, что теперь?
— А что теперь?
— Я нашел врага еще более жуткого! Аж поджилки трясутся! Иногда мне кажется, что уж лучше на горга с голыми руками!
— Видать, впрямь страшный враг.
— Очень. Показать?
— Покажи.
Барма, хромая, проковылял к металлическому шкафу, немного помедлил и со звоном распахнул обе створки.
— Мои трофеи! Побежденные враги. Туши препарированы и набиты по всем правилам. Еще недавно сопротивлялись. Но что хищники для храброго сердца?
Иван в изумлении покачал головой. Поистине, подвиг, достойный титана. На полках ровно и смирно, будто гвардейцы на параде, стояли бумажные папки. И ни листка не торчало наружу.
— Не представляешь себе, какой был бой! Целый месяц я усмирял восстание бумаг и все-таки победил! Можешь себе представить, что будет, если я снова уйду в поле? Мы задохнемся! Нас придавит кавардак и задушит неразбериха! Собственноручно готов удавить своего предшественника! Четвертовал бы негодяя! Его счастье, что сам ушел!
— И ты удивляешься, почему я не с вами! На вольных хлебах сам себе господин. Мне хватает одной бумажной души, моего верного Якко Волта.
— Не у всех есть твое чутье, не всякий отмечен небесами.
— Я как раз по этому поводу. Барма, мне нужна твоя неоценимая помощь.
— Все что угодно имяхранителю номер один!
— У тебя должен вестись учет побед над горгами и поражений. Мне нужен список самых удачливых имяхранителей.
— После тебя?
— Да. Примерно за пару лет.
— Как не быть! Есть. Вот смотри! — Барма достал с верхней полки несколько папок с синими корешками и с грохотом обрушил на свой стол. — Дай мне часок, и будет тебе подробная статистика. Как у тебя со временем? Напротив есть чудная забегаловка. Подают отменного карпа, фаршированного гречкой. Скоротай время там…
Прогнило что-то в нашем королевстве
Через стеклянную витрину чудной забегаловки, знаменитой фаршированными карпами, Иван битый час наблюдал за парадным входом в здание гильдии. Какие-то люди, которые могли быть только имяхранителями, входили туда и выходили. Иной оказывался высок и могуч, иной строен и подвижен, но всех отличала уверенная поступь и особая грация, сродни волчьей или тигриной. Наверное, со стороны казалось донельзя странным существование головы отдельно от тела, однако Иван и гильдия успешно двигались каждый своей дорогой и не испытывали друг в друге нужды. Впрочем, от отцовского внимания «дочь» не отказалась бы и сейчас. Не ее вина, что «отец» оказался холоден, как лед.
— Пора! — скомандовал себе обломок, оставил на столе несколько картов и вышел.
— Иван, у тебя чутье не только на зверей! — воскликнул Барма, встречая его появление. — Минуты не прошло, как я отставил папки в стороны и сам себе спел дифирамб: «Ты молодец, хромой!»
— А карп действительно хорош. Гречка просто чудо! Оливковое масло и кардамон?
— Угадал! А еще розмарин и красный перец. Рад, что понравилось. Вот, держи.
Секретарь передал Ивану лист бумаги, расчерченный в линейку и густо исписанный убористым почерком.
— Имя, победы, поражения, годы… — обломок читал названия столбцов и одобрительно кивал. — Ты просто молодец, Барма! То, что нужно!
— Может быть, в качестве благодарности ты, наконец, объяснишь, зачем тебе это нужно?
Иван помедлил, какое-то время пристально смотрел Барме прямо в глаза, затем кивнул.
— Неладное творится, старина, неладное.
— Ты об убийстве Стоика?
— И о нем тоже. Стоик на леднике в полиции, Урсус в госпитале. Мне это не нравится. Чертовски не нравится.
Барма кивнул. Вышел за порог, оглядел длинный коридор в обе стороны и поманил Ивана пальцем.
— Мне тоже это не по нраву. Вокруг нас ведутся странные игры, и отовсюду пахнет гнильцой. Жуткий запах!
— Ты что-то знаешь?
Барма многозначительно покачал головой и произнес лишь одно слово:
— Деньги.
Иван сложил листок вчетверо, спрятал в карман куртки и с порога попрощался:
— Будь здоров, хромой победитель бумаг! И вот что: держи ушки на макушки, но не верь всему, что болтают. Врут много…
Наша служба и опасна и трудна
Дома Иван внимательно просмотрел список, начав снизу. Чем ближе он продвигался к вершине, которую единолично и занимал, тем удачливее становились имяхранители. Оно и понятно, чем больше в тебе горячего воздуха и чем меньше балласта, тем выше летаешь. Стоик оккупировал пятую строчку, Урсус четвертую, на третьей вольготно расположился Кастор, а вторую занял Лайморанж.
Почему беды посыпались на имяхранителей перед полной луной и сразу после? Надо ли полагать, что полная луна имеет какое-то отношение к случившемуся? Но какое? Иван прошел на кухню и достал джезву. Если сейчас имяхранитель номер один срочно не примет ударную дозу кофе, печальная статистика последних дней станет богаче на один инсульт. Голова просто разорвется. Да и желудок обмануть не мешало бы. Карп, фаршированный гречкой, оставил о себе лишь светлое воспоминание, легкое, как взмах плавника, а приятная тяжесть в животе совершенно исчезла.
С чего начать? Не с того ли, что имяхранители выведены из строя, один навсегда, другой надолго? Что предшествовало трагедии? Не с неба же пал на их головы меч карающий? Наоборот, карающий меч имел вполне человеческого хозяина, вспомнить хотя бы бутыль вина и бокалы в квартире Стоика. Урсус и вовсе нес чушь несусветную, будто бы он, Иван, напал на него. Непонятно. Но если разделить ворох вопросов на кучки поменьше, станет куда как легче. Какой подлец это сделал, зачем и — очень важно! — кто следующий? И добро бы следующим был он сам, за себя не так страшно, как за других, но как быть с нездоровой педантичностью душегубов? Они двигались строго по списку снизу вверх, и между Урсусом и Иваном располагались еще двое. Как быть с ними? Эх, знать бы, чем не устроили имяхранители ночных убийц! Ладно, разгадка дело времени, а пока предостеречь Кастора и Лайморанжа все же не помешает.
Утром, едва встало солнце, Иван вышел из дома, даже не позавтракав. Лишь чашка кофе придала ему бодрое расположение духа. В ранний час улицы были пустынны, и конный экипаж быстро доставил Ивана в нужную часть города. Барма еще почивал.
— Кто там в такую рань? Кого принесла нелегкая?
— Нелегкая принесла меня. Это Иван. Если ты побыстрее откроешь дверь, необычайно поможешь следствию!
— Какому еще следствию? — заспанный Барма смотрел одним глазом и вообще выглядел потешно — взъерошенный, пижамная куртка вывернута наизнанку.
— Так говорят полицейские дознаватели в книжках, — сообщил Иван, проскальзывая внутрь, мимо хромого. — Жену не разбудим?
— Да уж разбудили, — Рагацца, заспанная, под стать мужу, появилась на пороге гостиной в полном боевом облачении: тяжелый домашний халат, ночная сеточка на пышных волосах. Зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Ваня, что случилось? Ты хоть завтракал?
— Зришь в самый корень, душа моя! — Иван потер ладони в предвкушении домашнего завтрака. — Конечно, натощак! Цени, Барма! Такая женщина на вес золота! Истину видит одним глазом!
— И под это дело наливочку! — мигом оживился хозяин. — Немного. Ибо дело чрезвычайной важности, милая! Соображаешь?
— Соображаю, — Рагацца многозначительно посмотрела на Ивана, и когда муж отвернулся, пальцами показала «чуть-чуть». Обломок согласно кивнул.
Ну… за успех
— Удивительная вещь — твой список, — Иван похлопал себя по нагрудному карману. — Весьма удивительная. Ты хоть понимаешь, о чем речь?
— Не вполне! — заявил Брама, облизываясь на наливку. — Я с утра вообще плохо соображаю. Твое здоровье!
Он опрокинул в себя рюмку сливовки и блаженно закряхтел. Иван подождал, пока секретарь откашляется, вынул лист из кармана и подвинул к нему. Барма взял список, развернул, бездумно поводил по нему пальцем и вопросительно уставился на обломка.
— И что я должен здесь увидеть? Я сам писал эту бумагу. Со вчерашнего дня в ней ничего не добавилось кроме складок.
— Каким в списке Стоик? — терпеливо спросил Иван.
— Пятым. Убит.
— А четвертый?
— Урсус. В госпитале.
— Ничего странным не кажется?
Барма несколько секунд смотрел на лист, затем помрачнел. До него дошло.
— Не сделай ты список у меня на глазах, — сказал Иван, — подумал бы, что убийца имеет такой же.
— Постой, постой. Ты хочешь сказать, что этот злодей движется снизу вверх по такому же списку?
— И вряд ли это случайность, Барма. Кто имел доступ к статистике, кроме тебя?
— Мой предшественник, дьявол его раздери. Четвертовал бы негодяя!
— Он мог составить такой список?
— Ну, разумеется! Как ответственный секретарь, он имел полный доступ к бумагам гильдии!
— И куда делся?
— Уволился. Месяц назад.
— Где он живет?
— Восточный базар. Улица Зеленщиков.
— Одевайся, едем.
— Ну, по последней! За успех!
— Барма, ты неисправим! За успех!
Ищут пожарные, ищет полиция
— Подскажите, дема, дома ли Нино Песто?
Иван и Барма стояли на пороге небольшого одноэтажного особнячка на улице Зеленщиков. Высокая, сухая женщина с заплаканными глазами внимательно изучала ранних гостей, продержала на пороге дольше обычного и лишь затем впустила в дом.
— Нету Нино. Исчез. Пошли седьмые сутки. Не знаю, что и думать, — голос ее скрипел, будто несмазанная дверная петля, и до жути походил на вороний грай.
— В полицию сообщили?
— Да.
— Он не сказал, куда идет?
— И говорить нечего. По пятницам Нино играл на бильярде в клубе «Атриум». Туда и ушел. Да только не вернулся.
Иван и Барма переглянулись. Сегодня как раз пятница, минула ровно неделя. Плакать жена Песто уже не могла. Сидела на краешке стула, тупо смотрела в одну точку, бездумно отвечала на вопросы и теребила в руках платок.
— Я знаю, где это, — шепнул Барма. — Бывал там. Но придется ждать вечера.
— Подождем. Всего хорошего, дема Песто.
— Вдова, — безучастно поправила хозяйка. — Вдова Песто. Я это чувствую…
Жара спала, вечер укутал город прозрачной газовой вуалью, свет померк, зато стали видны звезды. Завсегдатаи бильярда несли вахту у столов, словно караульные с пиками.
Разумеется, все знали Нино Песто. Но сегодня его нет, и, наверное, уже не будет. Слыхали, его ищет полиция, но не может найти? Ох, не к добру все это! В ту пятницу… Дайте припомнить, уважаемые эвы, ах, демы!.. да, он оказался в выигрыше. Перебрал малость, и вообще, был навеселе. Куда пошел? А шут его знает! Поговаривал насчет хорошенькой Цапли, на которую как раз хватило бы выигрыша, но дошел ли? Вот и полиция про это спрашивала, а что толку? Наверное, исчез без следов. Спасибо? Не за что! Если уважаемые эвы, да-да, то бишь демы что-то узнают, пусть дадут знать!
Держи голову в холоде
— Собирался к Цапле, но не добрался. А может быть, и не к Цапле, но все равно не добрался. Или добрался, а исчез после?
Полночь вступила в свои права. Обломок и секретарь вышли из «Атриума» изрядно озадаченными. Где теперь искать Песто? Если уж полиция за неделю не смогла найти…
— Вряд ли отыщем, — Барма совсем пал духом.
Иван хлопнул его по плечу:
— Выше нос, старина. Давай-ка зададимся вопросом: «Почему исчез Песто?» Некто получает в руки точно такой же список, как у меня, а затем вытягивается цепь трагических событий. Если не ты, то кто передал таинственному Некто перечень имяхранителей?
— Мы наперерыв задаем друг другу риторические вопросы. Тот, кто имел доступ. Это и так ясно. Нино Песто.
— Не сегодня-завтра полиция по моим следам явится в гильдию и попросит этот окаянный список. Среди дознавателей тоже не дураки сидят. Диогенус многое поймет. Тем более понимал это заказчик списка. Нино должен был исчезнуть, пока до него не добралась полиция, и он исчезает. Концы обрублены. Не правда ли вовремя?
— Весьма вовремя!
Иван покачал головой.
— Тебе не делали странных предложений, Барма?
— Возможно, просто не успели. Ведь я всего месяц у руля гильдии.
— Если сделают, немедленно дай знать Диогенусу. Это окружной комиссар, ведущий дело Стоика.
— Хорошо, но что теперь?
— Допустим, Песто все же отправился на поиски утех. Пусть не Цапель, а девочек подешевле, попроще. Куда он мог свернуть?
— Только туда, — Барма огляделся в обе стороны и показал направо. Дорога уводила из игорного квартала и вела к центру города.
— Полиция тоже была в этом уверена, — Иван крепко задумался. — И ничего не нашла. Неделя поисков, а результат нулевой.
— Может быть, не там ищут?
— Все может быть. — Иван растерянно осмотрелся и совершенно случайно взгляд его упал на разноцветный рекламный щит, зазывающий ребятню и взрослых посетить зоосад в приморском саду.
— Послушай, Барма, — обломок развернул хромца к себе. — Мне показалось или в доме Песто я на самом деле видел птичью клетку?
— Я тоже видел, но какое значение…
— Барма, не будь идиотом! Песто — заядлый птичник, и говоря «цапля», он мог иметь в виду настоящую птицу! Зоосад в приморском саду!
Секретарь какое-то время непонимающе моргал, затем хлопнул себя по лбу и пробормотал:
— А ведь точно! Пьяный да веселый на все способен! Ну, чего мы ждем?
Он потащил Ивана по дорожке, ведущей к побережью.
Чтобы попасть в приморский парк, предстояло миновать квартал складов, протянувшихся на несколько сотен метров. Дорога петляла, деревья тянулись по обе стороны и зачастую подступали так плотно, что кроны смыкались над головой плотным шатром. Даже днем здесь царил полумрак, что же говорить о ночи? Дорога резко повернула, и обломок столь же резко остановился.
— Если бы я захотел, чтобы человек исчез раз и навсегда, я сделал бы это здесь.
— Что и говорить, местечко подходящее. — Барма знобливо поежился. — Темно, пусто.
— Сюда, — скомандовал Иван, протиснулся меж древесных стволов и едва не бегом направился к ближайшему складу.
Залитое светом ущербной луны, приземистое здание склада стояло особняком. Там, где должен был висеть массивный замок, действительно имелось нечто похожее. Однако стоило Ивану дотронуться до неподкупного стража, дужка выскочила из паза, железная челюсть отвалилась… а имяхранителю осталось лишь вынуть замок из ушек. Слабо заскрипела дверь, сбитая из плотно пригнанных досок. В лицо Ивану пахнуло сыростью и ледяным холодом.
— Ледник, — почему-то прошептал секретарь. — Это ледник.
— Пожалуй. Нам нужен свет. Барма, бегом за лампой! Отставить! Тебя, хромого, только за смертью посылать! Будь здесь и никуда не уходи!
Иван, точно демон ночи, растворился во мраке.
Несколько минут спустя он вернулся, неся керосиновую лампу с треснувшим мутноватым стеклом; следопыты вошли в здание и прикрыли за собой дверь. Более подходящего места для устройства ледников придумать было сложно. В этом месте побережья наружу пробился скальный щит, изрезанный многочисленными тесными пещерами. Неимоверных усилий стоило придать им вид, подходящий для складских нужд, но преимущества перевешивали траты. Такому леднику не грозило подтопление, стенки не обваливались, и не было необходимости в крепеже свода. Вода здесь, разумеется, самостоятельно в лед не превращалась, но какое-то время припасы храниться могли. Узкая ниша, титаническими усилиями скалорубов превращенная в прямоугольную залу средних размеров, располагалась под самыми ногами вошедших. Вниз вела лесенка, вырубленная прямо в камне, зато свод едва не обтесал макушки следопытов. Ивану даже пришлось склонить перед камнем голову. Мрачная пещера с дьявольским аппетитом пожирала свет, дальний ее конец лампа не освещала, а лишь робко гладила. Об эту пору склад пустовал, но через несколько дней для ящиков с островными фруктами трудно будет найти даже крохотный пятачок незанятого пространства.
— Что-то лежит, — Барма взволнованно указал в дальний угол ледника.
— Ты спрашиваешь или утверждаешь?
— Сам не знаю.
Иван осторожно двинулся в сторону, где глазастый Барма заметил что-то подозрительное. Не доходя пары шагов до угла, он остановился и поманил пальцем напарника. Встав рядом с Иваном, Барма словно сам заледенел, в ужасе раскрыл рот. В углу ледника, у самой стены, на спине лежало тело.
— Нино! — выдохнул хромой и невольно сдал назад.
— Сходил посмотреть на цаплю, — задумчиво констатировал Иван. — От цапель теряешь голову. В прямом и переносном смыслах.
Прокатилась дурная слава
Восвояси оба возвращались угрюмые и молчаливые. Иван так и вовсе не вынимал рук из карманов. У дома Бармы имяхранитель попрощался, словно отрезал:
— Много не болтай. Дай знать полиции о трупе. Дескать, анонимный доброжелатель сообщил тебе как секретарю гильдии имяхранителей. Лайморанжу строго-настрого вели спрятаться куда подальше. Делай, что хочешь, старина, но парень должен остаться целым и невредимым. Кастор на мне. Будь здоров.
«Если Диогенус не дурак, — размышлял Иван, уходя от дома секретаря, — а дознаватель явно не дурак, в скором времени он пожалует к Барме и получит на руки злополучный список. Прямо не список, а карта смертников! Уже можно закладывать пари на то, какая версия у комиссара появится первой. К примеру, такая: “Известный имяхранитель чрезвычайно ревниво отнесся к появлению других имяхранителей; он люто завидовал молодым коллегам, вдобавок они перебивали выгодные контракты и грозили его благополучию. Имея целью истребление конкурентов, он презрел законы человеколюбия и пустился во все тяжкие…” Красиво, но звучит этот палочный официоз донельзя глупо!»
Ждать, когда Диогенус поймет весь масштаб своей глупости, Ивану не хотелось. Если Кастор еще цел и невредим (дурное дело нехитрое), до полной луны необходимо взять коллегу под негласную опеку, чтобы даже волос не упал с его головы. Под топором ходит. На сей момент понятно лишь одно: имяхранители сделали нечто такое, что очень не понравилось таинственной темной силе. Или наоборот, не сделали. Кастор должен исчезнуть из города, и как можно скорее. Попросить уехать? Потребует объяснений. Рассказать правду? Заупрямится, дескать, не боюсь. Тогда что? Небольшой отпуск? Неожиданный и от этого еще более приятный. Очень может быть!
Прилетит вдруг волшебник
Кастор был жив и невредим. Более того, доволен жизнью и еще не утратил способности удивляться. Славный малый недоуменно вытаращился, когда посыльный доставил на дом небольшой пакет.
— Что это? — Кастор непонимающе изучал конверт в руках посыльного и брать не спешил. Все это Иван великолепно видел и слышал, благо стоял рядом и делал вид, будто читает «Городские ведомости» в публичном окне.
— Ваш выигрыш в лотерею. Все написано в сопроводительном письме. Распишитесь тут… и тут.
Кастор с минуту ел посыльного глазами, но тот отбарабанил заученный текст и ровным счетом ничего не собирался объяснять. Более того, посыльному было все равно. В службу рассылки поступил конверт, он его доставил.
Кастор расписался. Слава тебе, всеблагой! Полдела сделано. Но мальчишка не уходил и улыбался имяхранителю полнозубой улыбкой.
«На чай, болван! Дай парню на чай!»
— Ах, да… — Кастор порылся в карманах, достал какую-то мелочь и сунул посыльному в руку.
— Большое спасибо! Счастливо оставаться!
— Распечатывай, болван! — прошептал Иван. — Ну же!
Кастор задумчивым взглядом проводил мальчишку, почесал загривок, повертел конверт в руках и, наконец, вскрыл. Через мгновение лицо его сделалось глуповато-счастливым.
— Янга, Янга, ты только глянь! — с порога закричал он в глубь дома. — Оказывается, мы выиграли двухнедельный тур на воды!
Очевидно, жена что-то ответила, слов Ивану слышно не было, однако восстановить ее реплику по ответу Кастора не составляло труда. Янга сильно сомневалась в такой внезапной удаче.
— Нет, не играл. Но тут написано, что имперский Наградной комитет отметил мои деяния во славу Пераса… Так, поздравляет с выигрышем в лотерее… Ага, вот и объяснение! Участвовали только номинанты на звание «Человек года». Чудно!
Кастор вошел в дом и закрыл дверь. Иван облегченно выдохнул, будто в одиночку разгрузил баржу с углем, и зашагал прочь.
У самовара я и моя Маша
Дома, подробно изучив купленный для Кастора тур, Иван пришел в тихий ужас. Ткнул пальцем наугад и оплатил поездку на двоих в самое модное нынче место Пераса. На курорт, где грели молодые косточки прожигатели жизни. Золотая молодежь, дворяне и наследники купеческих состояний.
— Влип, так влип. — Иван в прострации сидел на кухне, перед ним на столе дымилась чашка кофе, а рядом валялся рекламный буклет. — И ведь не дашь обратный ход! «Господин Кастор, произошла чудовищная ошибка! Вы отправляетесь на другой курорт! К богатеньким старичкам и благообразным седым старушкам! Вашему телохранителю так будет легче! Просьба сдать путевки и получить новые». Тьфу, мерзость!
Эти две недели Иван полагал в оба глаза инкогнито и скрытно приглядывать за своим подопечным… Но на курорте, где от жаждущей развлечений молодежи яблоку негде упасть, одинокому мужчине долго не продержаться. Через пару дней одиночество окажется мнимым, потом и вовсе истает, как снег с горных вершин. И дело не в том, что ты против любой компании. Дело в том, что к исходу первой же недели смертельно устанешь отбиваться от страждущих юниц и вполне зрелых дамочек себе на уме. То же и с мужчинами. Ведь не станешь объяснять каждому, что «пропустить по стаканчику мадеры», или «перекинуться в карты» кое для кого просто смерти подобно. Лучше сразу вешать табличку на грудь: «Девушкам не подходить. Мужчинам держаться подальше!»
«Две недели нужно выстоять любой ценой. Вернемся к самой страде, то есть к полнолунию, — рассуждал Иван про себя. — Неведомая сила обязательно даст о себе знать. Полагаю, это произойдет также ближе к полнолунию. Надеюсь, урожай смертей и несчастных случаев уже собран. Новых жертв не предвидится. К полной луне Кастор согласится сделать то, что нужно таинственному Некто, или, наоборот, откажется. А я буду рядом и с удовольствием засвидетельствую его „да“ или „нет“.
О предстоящих каникулах, своих и Кастора, Иван известил Барму сразу после покупки туров. Ответственный секретарь поддержит легенду. Для остальных имяхранителей Кастор немного побудет счастливчиком, баловнем фортуны. До сего дня никого из цеха хранителей Имен не выдвигали на почетное звание «Человек года». Что и говорить, Кастор будет весьма опечален, когда не получит приглашения на церемонию в императорском дворце.
Оставалась лишь одна проблема, подступиться к которой Иван не решался. Просто не знал, как. Курорт на водах «Жаркий полдень» представлялся ему заповедником кровожадных дьяволиц с длинными алыми коготками, охочих до крови и плоти видного имяхранителя. Фанес всеблагой, где найти щит, коим заслониться от соблазна и не упустить из виду главного?
Каждый день Иван читал строки буклета: «Единовременно воды в “Жарком полдне” принимают не менее шестисот человек», и приходил в тихий ужас. Триста человек из шестисот, как пить дать, окажутся пресловутыми дьяволицами с острыми коготками, сбившимися в стаю для наиболее удачной охоты. Остальные триста развеселых бесов не устанут предлагать стаканчик мадеры, партию в карты или совместный досуг в обществе доступных дьяволиц. А если более шестисот человек? Даже думать не хочется! Чем ближе подходил день отбытия на курорт, тем глубже и темнее становился ужас Ивана. Недавно Барма изрек: «Уж лучше на горга с голыми руками!», и обломок согласился с хромцом без раздумий.
Кастор же являл собой идеальный образец беспечного отдыхающего. Подготовка к отдыху на водах пожирала почти все его время, причем основную долю забот приняла на себя Янга, жена имяхранителя. Несколько раз наблюдавший за супругами Иван не мог сдержать тихого смеха, приметив выражение тоскливого ужаса на лице Кастора. Да и чего иного можно ждать от мужчины в салоне модистки, где дражайшая половина который час кряду выбирает новые туалеты? Все время до отъезда Иван ходил за Кастором, как хвост за собакой, дабы оградить себя и подопечного от всяких случайностей. Обошлось.
Барма, чиновная душа, нашел до смешного простой и надежный способ обезопасить Лайморанжа от трагической случайности. Просто прицепился к какой-то мелочи в личном деле, закатил шумный скандал (который даже попал в желтую газетенку) и на время отстранил «номер два» от службы. Это могло отменно сработать, если только действиями зловещего Некто не руководила месть.
— Ты страшный человек! — Иван потрясенно качал головой, в то время как Барма рассказывал о своих успехах в деле сохранения жизни и здоровья Лайморанжа.
— А что делать? — разводил руками секретарь. — Если ты помнишь, я слегка хром и еще не скоро поправлюсь. Бегать за твоим бугаем целыми сутками не могу! А кому нужен отставной имяхранитель, вдобавок получивший нагоняй за разгильдяйство?
— Надеюсь, это ненадолго. Разберемся к полной луне. Тогда и восстановишь. Сильно шумел наш герой?
— Не можешь представить, как! За шкирку меня взял, оторвал от пола, называл кабинетной крысой.
— А ты ему заслуженной хромой ногой ка-а-ак…
— Ну что ты! Вежливо сказал: «Эв Лайморанж, спустите меня, пожалуйста, на пол. Буду вам премного благодарен!»
— Сильно заплыл глаз?
— Да не особо. Зато нос у него распух, как помидор. Кстати, был у меня Диогенус. На следующий день после нашей вылазки на ледник. Попросил составить список. Не поверишь, спрашивал, почему ты не состоишь в гильдии, и какие у тебя отношения с другими имяхранителями. Я ответил, что другим до тебя очень далеко, а наша гильдия тебе просто не нужна. Здоровому от костыля никакого прока.
— У меня тоже новость, — Иван ухмыльнулся. — Диогенус прочитал список, многое понял и приставил к Кастору негласную охрану. Теперь до самой поездки я спокоен. За Лайморанжем, наверняка, тоже следят. И все же ты не спеши, не допускай его к работе. По крайней мере, до полнолуния. Ну а я, чтобы не искушать комиссара, дома не появляюсь. Может ведь и за решетку посадить. На всякий случай. В целях сохранения жизни.
— Где живешь? В отеле?
— Нет, рискованно. Диогенусу проверить отели — на два часа задача. Попросился к доктору Августу на несколько дней. От него и отправлюсь в «Жаркий полдень».
— Ох, и ушлый ты! Совместил приятное с полезным. И, конечно, на воды поедешь один? Как говорят на Гее: «Кто же в Тулу едет со своим самоваром?» Ты бывал в Туле?
— Нет. А почему в Тулу не берут свой самовар?
— Ты меня удивляешь, Иван! Свой самовар будет только мешать!
— Будет мешать, будет мешать… — как заклинание твердил Иван. — Свой самовар будет только мешать… мешать… Вот оно! Придумал! Как я раньше этого не сообразил?
Он суетливо попрощался с Бармой, оставив того в крайнем недоумении. На улице Иван громогласным свистом подозвал извозчика, ловко запрыгнул внутрь кареты и сообщил адрес. Возница весело крикнул: «Пошла, хорош-шая», и экипаж, влекомый резвой крапчатой, покатил на юг.
Энибоди хоум?
— Эй, засоня Еремей, отпирай-ка побыстрей!
Не было никакой нужды барабанить в ворота, да, собственно, Иван и не барабанил. И подшутил над привратником без всякого злого умысла, просто воспоминания нахлынули. День плавно перетек в вечер, поэтому ворота храма Цапли были распахнуты без преувеличения настежь. Точнее, не сами ворота, но аккуратная калитка в их створе. Хуб, нынешний старший привратник, Ивана узнал и улыбнулся, как старому знакомому. С исчезновением Александра Планида этот славный малый получил главенство над сторожевой службой и преисполнился собственной значимости. Впрочем, душевным человеком, как ни странно, быть не перестал.
— Здравствуй, дружище! Экой ты стал важный!
— Иван, ты ли это? А я, как видишь, теперь при должности! Старший привратник — это звучит!
— Впустишь по старой памяти?
— Еще спрашиваешь? Мужчина в храм — Фанес в храм! Я немедленно доложу эвиссе Ипполите о твоем приходе!
— Скажи еще «о прибытии»! До меня дошли слухи, что Ипполита до сих пор икает при упоминании моего имени. Может быть, обойдемся без нее?
— Смотря за чем приехал! — хитро улыбнулся Хуб. — Перед отбытием к клиенту Цапля обязательно получает высочайшее благословение. Без этого ни-ни. Тут, брат, не бордель, а храм любви! Ты к нам по делу или как?
— Или как, — усмехнулся Иван. — Мне нужна девушка.
— Нет ничего легче. Отдохнешь, как в раю! Денек с Цаплей идет за два! Да что я тебе рассказываю?!
— А две недели?
Хуб с чувством присвистнул и одобрительно покачал головой — дескать, титан, на мелочи не размениваешься. За время разговора через ворота вышли двое мужчин, с ними девушки в темных плащах с капюшонами. Вошел новый клиент. И всех посетителей, новых и старых, провожали цепкие глаза старшего привратника. Беседа не мешала ему здороваться и прощаться.
— Думаю, эвиссе Ипполите придется сдержаться, — шепнул Хуб Ивану. — Уж как — не знаю, а придется. Клиент все же!
— Я тоже так думаю, — усмехнулся обломок и вышел из привратницкой на территорию храма.
Мы поедем, мы помчимся
— Осторожно, ступеньки.
— Не смешно, — холодно отрезала Аглая. — Я прошла тут несчетное количество раз и знаю каждую щербину на ступенях.
— Видать, судьба у меня такая! — усмехаясь, вздохнул Иван. — Через одну Цапли со мною спорят и оттачивают на мне свое остроумие.
— Ты уплатил за две недели, — в голосе Аглаи звучали недоверие и удивление. — Я до сих пор под впечатлением и не верю. Ты на самом деле хочешь быть со мною столь долго?
— Да. Но немного не так. Это ты будешь со мною две недели. Притолока, побереги голову.
— Не выбирая, сразу указал на меня. Что это?
— Для уплаченных денег ты слишком разговорчива. Хорошо, я скажу. Это значит, что ты мне нужна. Просто необходима. Я шагу без тебя ступить не могу. Каждый день без тебя просто смерти подобен.
Аглая остановилась и удивленно посмотрела на Ивана. Обломок прошел несколько шагов и обернулся:
— Ты идешь?
— Да. Но я не самая красивая в храме. Есть девочки красивее меня.
— Зато ты не царапала Феодоре глаза в порыве зависти. Меня это устраивает. Кроме того, «красивая» и «некрасивая» в разговоре о Цаплях звучит глупо.
— Фанес всеблагой посадил дерево моей судьбы много лет назад. В урочное время оно зацветет, и в урочное время его свалит порыв ветра. К чему лишняя суета?
— Девчонки, которые пытались разорвать Феодору на куски, думали иначе.
— Это их дело. Нас объединяет только умение, в остальном мы разные. Ведь ты даже не помнишь меня! Помнишь Софию, помнишь Феодору, помнишь дурочек, что лезли императрице на глаза, а меня — нет. На тех глупых смотринах я стояла с самого краю и глядела в пол.
— Стало быть, все это время ты не отбрасывала тени?
Аглая холодно усмехнулась.
— Что за околесицу насчет «своего самовара» ты нес в покоях Ипполиты?
— Да так, не обращай внимания.
— Впервые я с мужчиной столь долгий срок, — Цапля со странным выражением лица посмотрела в небо. — Должно быть, это необычно.
— Боишься, привыкну?
— Ты не привыкнешь, — Аглая холодно улыбнулась. — А я могу.
— Осторожно, ямка.
— Спасибо, эв имяхранитель, вы очень любезны, — голос Цапли вымерз, в нем прозрачно звенел лед, и обломок поежился.
— Всего доброго! — за ворота их проводил неизменный Хуб, калитка закрылась, и возница распахнул дверцу экипажа.
А напоследок я скажу
О том, насколько «Жаркий полдень» — курорт вызывающе сибаритский, Иван получил представление уже на подъезде. Столько роскошных автомобилей и конных экипажей он не видел в одном месте никогда. Иван и Аглая подъезжали к месту «единовременного приема вод шестью сотнями человек» по главной дороге, и от обилия солнца на хроме и начищенной бронзе рябило в глазах. Высокие ажурные кованые ворота двумя мотылиными крыльями распахнулись перед новыми гостями. Бронзовая ограда, увитая патиновым вьюном, убегала в обе стороны куда-то очень далеко, к самому горизонту.
Целебные воды, промыслом Фанеса всеблагого, отворились на скальном плато, неподалеку от побережья. Врачеватели Пераса, все как один, пребывали по этому поводу в недоумении. Полагали, что в состав бьющих из-под земли источников непостижимым образом входит вода пресная с примесью малой толики морской.
Носильщик погрузил на тележку вещи Ивана и Аглаи, а распорядитель отточенным жестом пригласил следовать за собой. Доругой Иван вертел головой во все стороны и… холодел от ужаса, воспевая осанны своей прозорливости. Прекрасные дьяволицы с жарким огнем в глазах фланировали стайками и в одиночку, и не будь с ним «самовара», обломок не продержался бы и нескольких дней. Аглая холодно несла себя по дорожкам, вымощенным розовым сланцем, а точеный профиль, шутливо воспетый Иваном в первую их встречу, горделиво вздернула к небесам.
— Ваш номер. — Распорядитель толкнул двустворчатую дверь на третьем этаже, вошел первым и раздернул на окнах шторы цвета спелого лайма.
Пожелание Ивана администрация выполнила по мере возможности. Никакого ампира, лепнины и позолоты. Чистые грани, прямые углы, стекло, полированный металл, камень.
— Когда я бываю в Акриотерме, поневоле становлюсь подвержен размышлизму. — Иван взгромоздил дорожный баул Аглаи на стол и пригласил спутницу распаковываться. — В доме старика Просто не могу наесться пустотой, воздухом и светом. Аглаюшка, часто ли ты попадаешь в высшее общество, где вынуждена поддерживать светскую беседу?
— Я храмовая Цапля, — холодно отчеканила девушка и сбросила с головы капюшон. — Не стала невестой басилевса, но не понаслышке знаю, что такое «бомонд».
— Должно быть, в разговоре великосветские пустозвоны частенько прикрывают свое незнание какой-нибудь загадочной словесной мишурой? Говорят малопонятную ерунду, вроде: «Что и говорить, непознаваемый феномен!»
Аглая не ответила, лишь вопросительно подняла на имяхранителя холодные глаза.
— Спиши в утиль титулярные ужимки. Безнадежно старо! Запишешь или запомнишь?
— Говори.
— Если тебе станет скучно, оборви разговор на самом интересном месте и оставь собеседника в недоумении: «Эв Незнайка, запомните, пожалуйста, слово “бетон”. За ним будущее!»
Мы с Тамарой ходим парой
Кастора с женой Иван приметил тем же вечером, за ужином. Обломок остался неузнан благодаря смене облика — длинноволосому парику и многодневной щетине, отпущенной загодя.
— Ты недоговариваешь, Иван, — Аглая казалась изящной глыбой льда, говорила мелодично и звонко, рубила слова аккуратно и взвешенно. Тонко постукивала серебряным прибором по фарфоровой тарелке. — Обрисуй мне хотя бы контуры своих задач. Я не знаю, что мне нужно делать.
— Не понимаю твоих метаний, — Ивана всецело захватило наблюдение за подопечным. — Будь естественной, вот и все.
— Ты отстранен и глух. Смотришь на меня и не видишь. Отчего-то напряжен, и создается такое впечатление, что приехал сюда вовсе не отдыхать. К тому же парик, борода… Я могу узнать все, что у тебя на уме. Тебе это известно. Но не хочу пускать в ход умение. Хочу быть с тобою честной. Как мне себя вести?
— Аглаюшка, веди себя, как Цапля. Так будет легче и тебе, и мне. Ты словно первый раз с мужчиной.
— Но впервые мне не хочется использовать умение. Хочу быть сама собой.
— А? Что? Ты что-то сказала?
— Прослушал… Это даже хорошо. Я ничего не говорила. Ночью ты останешься довольным, мой господин.
— Ага, — бездумно ответил Иван.
Кастор отлучился по естественной надобности, и обломок немедленно последовал за ним. Аглая сопроводила этот демарш взглядом холодных серых глаз и молча вернулась к трапезе.
Иван не уставал благодарить провидение, а более того — собственную предусмотрительность за то, что рядом с ним Аглая. Дни напролет она, словно молниеотвод, принимала на себя пламенные взгляды молодых голодных дьяволиц, и обломок, будто заговоренный рыцарь на поле брани, оставался невредим. Ночами же… пожаловаться ему было, право, не на что. Более того, Иван получил то, о чем мечтал наипаче всего — свободные руки днем. Кастор не сидел на месте, отдавался отдыху всей душой. На пятый день Иван заподозрил, что имяхранитель номер три уже жалеет, что прибыл в это райское место с женой. Несколько раз обломок примечал жаркие разговоры Кастора с какой-нибудь из молодиц, и всякий раз «вовремя» на сцену выходила Янга. Гримасу на лице Кастора при том нужно было видеть! А вот таинственный Некто обнаруживаться не спешил. Иван был этому и рад, и не рад. Уж лучше бы все кончилось побыстрее, думал он иногда. Вместе с тем, сбывались его собственные прогнозы «о кануне полнолуния», что не могло не тешить прозорливое самолюбие.
В ожидании конца месяца Иван ходил по следам Кастора, словно охотничий пес.
Торг уместен
— Не крути головой, его здесь нет. Пока нет.
День ото дня Аглая становилась с Иваном все любезнее, хотя Ивану казалось — холоднее. Он чувствовал неясный дискомфорт, и не будь всецело поглощен слежкой…
— Кого нет?
— Того крепкого молодого человека, за которым ты следишь, как мать за ребенком.
Обломок только брови приподнял в удивлении.
— Иван, я поняла, что такое «свой самовар» и зачем ты привез меня сюда. Пожалуйста, не стой столбом. Это купальня, здесь принимают воды. Разденься сам и помоги мне.
Сыщик поневоле без возражений принял белый пеплум Аглаи, помог девушке разоблачиться и разделся сам. Купальню архитектор представил себе весьма оригинально — огромный водоем в скальном бассейне неправильной формы, естественная колоннада и маленькие кабинки на двоих с длинными ажурными ширмами по бокам.
В купальных костюмах прелестницы выглядели чрезвычайно волнующе. Нынешний сезон предписывал для модниц короткое газовое платье значительно выше колен, на одной бретельке, вроде греческой туники. Однако находились и такие дамы, которые предпочитали не отгораживаться от воды тканью. Аглая даже в мокром и полностью прозрачном купальном костюме выглядела так, что мужчины, соседи по купальне, нет-нет, да и косились в ее сторону.
— Тебе очень идет, — она оглядела Ивана с ног до головы и одобрительно кивнула. — Извини, что говорю это лишь теперь. Раньше ты не услышал бы.
Иван в черном трико, наподобие борцовского, смотрелся весьма импозантно, на него обращали внимание. Для того чтобы не быть узнанным, ему приходилось то и дело сбрасывать длинные волосы на лицо. Вне воды было легче — широкополый боливар преображал Ивана полностью. Впрочем, Кастор на мужчин не смотрел, взгляд его туманили аппетитные женские прелести, и для голодных глаз недостатка в пище не было.
Подопечный Ивана без разбору глотал блюда местной кухни развлечений, обломок «заказывал» себе то же самое. Несколько раз Кастор пристально вглядывался в небритого здоровяка, чем-то отдаленно похожего на… впрочем, нет, Кастор всякий раз убеждал себя, что обознался. Иван, холодея, сутулился и прятался за чью-нибудь спину, и ни разу коллега его не узнал. А Кастор был непоседлив. Вслед за ним пришлось ехать на сафари, принять участие в конкурсе выпивох, состязании по стрельбе… Даже в бальную залу их с Аглаей затащил неугомонный «номер три».
Фанты, крикет, шароплавание (желающих пощекотать себе нервы, нашлось предостаточно), новомодная забава — волейбол. Этой игрой Иван проникся, а учитывая изрядное преимущество в росте, так и вовсе сделался опасным для соперников игроком. Само собой пришло понимание того, что и как нужно делать с мячом. Обломок «снимал» мяч на такой высоте и лупил с такой силой, что мяч взбивал на половине противника бурунчики песка. Его действия напоминали работу катапульты, и никто по доброй воле под такие удары не лез. Приходилось лишь следить за тем, чтобы не оказаться с Кастором в одной команде. Впрочем, широкополая панама на резинке, парик и короткая борода славно маскировали Ивана. Каждый удачный удар сопровождал взрыв эмоций, зрители рукоплескали, особенно усердствовали дьяволицы. К собственному ужасу, двух самых отчаянных своих поклонниц обломок начал узнавать в лицо — они попадались на глаза чаще обычного… и вряд ли случайно.
В том, что эти опасливые подозрения имеют под собой более чем прочный фундамент, Иван убедился на десятый день пребывания в «Жарком полдне». Возвращаясь в номер раньше положенного (Кастор почувствовал легкое недомогание и вернулся к себе — «переел» развлечений), через неплотно прикрытую дверь обломок услышал голоса. Говорили женщины. Две. Доставать кистень пока не следовало, но узнать, в чем дело — определенно!
Иван тенью скользнул к двери, отворил пошире и замер.
— …это же видно всем! Он на вас и внимания не обращает! Вы ему не нужны!
— Деточка, сколько вам лет?
— Много! Двадцать! Вы холодная, да просто ледяная! И сказать по чести, не смотритесь около него!
— Надеюсь, не открою тайны, если скажу, что объект ваших воздыханий обломок? Переживший свой кризис, вставший на ноги, но обломок.
— Я знаю! Ну и что! Скоро наступит такое время, когда равенство…
— Тс-с-с, деточка моя! Тише. Стены здесь обычно глухи, но от подобных слов даже у них могут вырасти уши. Ваш папа разделяет ваши убеждения? Судя по всему, нет.
— Откуда вы знаете?
— Чтобы иметь возможность греть косточки на этом плато и мокнуть в бассейне, нужен очень толстый кошелек. Карман вашего папы оттопырен весьма пространно, причем оттопырился он в благословенные времена, когда равенством и не пахло. Следовательно, вашего папеньку все в современном положении дел устраивает. В том числе кастовое неравенство. Я и не сомневалась в его лояльности. Нужно быть идиотом, чтобы рубить сук, на котором сидишь.
— При чем здесь мой папа? Что за намеки, Цапля? Речь идет не о нем!
— Успокойтесь, барышня, я не знаю вашего папеньку, но и вы не навлекайте беду на родителя. Держите рот на замке. Итак, Иван.
— Да, Иван! Вы ему не подходите совершенно и смотритесь, как глыба льда рядом с костром. Он горячий, очень горячий, я знаю!
— Я это тоже знаю. — Иван не видел, но Аглая, должно быть, улыбнулась. Ну, бестия! — Полагаете, вы рядом с ним будете смотреться куда более органично?
— Да, полагаю!
— Вы просто взалкали романтики, приключений. У вас ведь еще не было обломка? Тем более такого обломка?
«Когда начнут торговаться, дождусь пика цен, выскочу из-за двери и крикну “продавай!”», — про себя усмехнулся Иван.
— Не было! Ну и что? Я опытная! Уж получше вас!
— А Иван такой огромный, — продолжала издеваться Аглая. — Считаете, размер имеет значение?
— Вы просто дура! Старая дура!
— Я старше вас всего на пять лет. И мне хватит пяти минут, чтобы поменяться с вами местами.
— Я стану четвертьвековой клячей?
— Нет, двадцатилетней дурой. Часы на стене, засекайте.
Иван отогнул рукав сорочки, бросил взгляд на «Лонжин», кивнул. По-видимому, то же сделала претендентка.
— Для начала задам всего два вопроса. Вы знаете, кто я и почему Иван ходит с бородой?
— Нет, не знаю! — с вызовом бросила дьяволица.
— Не напрягайте голос, он еще пригодится. Слушайте меня очень внимательно. Синяя Борода, кто он?
— Что? — претендентка на мгновение потерялась. Призвала на помощь память. — Ну-у-у, старая сказка. Герцог или граф. Он убивал своих жен.
— Мне жаль вас. Лучше бы это было сказкой. Вы знаете все, за исключением самого главного: за что и как он убивал несчастных.
— За что и как? — напора в голосе юной дьяволицы несколько убавилось.
— Они ему просто надоедали. Очень быстро. Хватало нескольких дней, и Синяя Борода, словно паук, выпивал свою жертву. Гораздо интереснее способ, каким он это делал. Вы как раз всей душой стремитесь возлечь на плаху.
— Что?
— Возляжете и одним прекрасным утром не встанете с постели. Ведь вы согласились, что размер имеет значение. А сейчас поймете, почему только храмовая Цапля может безбоязненно делить ложе с Синей Бородой. Для всех остальных оно зовется плахой. Может быть, сами догадаетесь, почему только храмовой Цапле не страшен Синяя Борода?
— Цапли обладают умением. — Голос дьяволицы окончательно сорвался, и она подпустила петуха.
— Недоступным обычным женщинам, — улыбнулась Аглая.
— Но… но борода Ивана вовсе не синяя! — ошарашено пробормотала претендентка.
— Деточка, синей борода бывает только в сумерках. И лишь когда начинает отрастать. Вы замечали, что нижняя часть лица мужчин через день после бритья становится синей?
— Д-да. Фанес всеблагой!!!
— Деточка, Синяя Борода дремлет в каждом мужчине. Но в моем — она уже пробудилась! Что я слышу? Кажется, пришел тот, о ком мы так увлекательно беседуем. Иван! — позвала Аглая. — К тебе гостья!
«Бестия, настоящая бестия!», — Ивану пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы не рассмеяться. Стоило ему хлопнуть входной дверью и шумно войти в гостиную, мимо стремглав промчалось нечто молодое и донельзя перепуганное.
«Кажется, меня больше не покупают».
Аглая холодно улыбнулась ему, развела руками и пожала плечами.
— Надо было продавать на пике цены, — уже не пряча ухмылки, он опустился в кресло.
— Я не простила бы себе ее гибели. Кроме того, эта пигалица сорвала бы тебе всю охоту. Да и самоварчик из нее — так себе. Прости за каламбур, скорее чайник.
Ты скажи, ты скажи, че те надо, че надо
На двенадцатый день, когда нервы Ивана закрутились в спираль и гудели, точно гитарные струны, с Кастором заговорил на улице ничем не примечательный человек, каких на сотню двести. После нескольких фраз имяхранитель номер три отослал куда-то Янгу, и собеседники присели на скамейку в тени розовой акации.
Иван сделал стойку, как охотничий пес, но подойти ближе, не вызывая подозрений, не мог. Он беззвучно, одними губами, выругался.
— Присядем. — Освежающе-морозный голос Аглаи унял рокот в горле обломка и остудил, точно северный ветерок в знойный день. — Я смогу тебе помочь.
— Обратишь меня маленькой птахой? — Иван с усилием растянул губы в подобие улыбки. — Мне очень нужно знать, о чем они говорят.
— Ты будешь знать. — Аглая присела на скамейку, стоявшую напротив, через парковую дорожку. — Садись же. Я читаю по губам.
Иван подчинился.
— «…надеюсь на ваше понимание. Это как раз тот случай, когда нужно крепко подумать, прежде чем сказать „нет“. Я высокого мнения об умственных способностях господ Стоика и Урсуса, но, право же, следует думать обстоятельнее. Тем более, когда речь заходит о столь значимых вещах». Говорит Кастор: «Не понимаю. Чего вы от меня хотите?» Тот, второй: «Я говорю о неудачах, которые случаются со всеми. Мы лишь предлагаем взять неудачи под контроль». Кастор: «Не понимаю». Второй: «Раз уж от неудач никто не застрахован, давайте сами станем хозяевами своих провалов. Пусть они случаются не тогда, когда укажет слепая судьба, а когда захотим мы». Кастор: «Как такое возможно?» Второй: «Обманем судьбу. Вы проиграете схватку с горгом в тот день, когда захотите сами». Кастор: «А причем здесь вы?» Второй: «А мы поможем определить день проигрыша».
— Дальше можешь не продолжать, — буркнул Иван, наблюдая за скамейкой напротив. — Все и так понятно.
Кастор вспылил, схватил своего собеседника за шиворот и крепко встряхнул, что-то при этом выговаривая. Лицо его перекосилось от злости. Имяхранитель номер три кривил губы, а глаза разве что молнии не испускали. Наконец он вскочил, оставил неприметного человека сидеть на скамейке и, широко вышагивая, удалился.
— А еще второй сказал: «Два раза мы предлагать не станем. Стоик и Урсус могли бы подтвердить».
Иван мрачно посмотрел на Аглаю и бросился следом за Кастором.
«А» и «Б»
После той беседы на скамейке Кастор заметно помрачнел. Перестал балагурить, провожать взглядом хорошеньких женщин. Ел и пил без аппетита и ходил, точно в воду опущенный, постоянно оборачиваясь. Иван следовал за ним тенью, не забывая активно вертеть головой во все стороны. На тринадцатый день, в самый канун отъезда Кастор в одиночестве забрел в ресторан и нагрузился чуть больше того, чем позволяла осмотрительность. А поздним вечером, когда завели свои музыкальные шкатулочки цикады, люди высыпали смотреть ночное шароплавание и закат преисполнил все сущее негой отдохновения, молодого имяхранителя отчего-то потянуло в купальню освежиться.
— Болван! — Иван сторожко крался за ним в тени райских кущей, и душу наполняла тревожная дрожь, как перед схваткой. — Куда тебя несет?
Кастор в первой же кабинке неловко разоблачился, влез в воду и долго плескался, отфыркиваясь, будто кит.
— Эк тебя вино разобрало, — Иван из своего укрытия неодобрительно покачал головой.
В тот самый момент, когда незадачливый выпивоха засобирался выйти на сушу и даже ухватился за поручни, откуда ни возьмись, на каменном бортике выросли три человека. Кастор еще ничего не видел, брел по лестнице, отфыркивался, но зловещая троица встала на его пути, подобно самой неотвратимости. Иван замер в укрытии, готовый вмешаться в любой момент. Наконец Кастор поднял голову и остановился.
— Ч-чем обязан?
— Да собственно, ничем, — ответил кто-то из троицы голосом низким и тягучим, словно патока. — Уже ничем.
— Поутру, найдя вас на дне этой купальни, многие озаботятся собственным поведением. Чрезмерное питие и купание несовместимы. — Голос второго был столь же неприятен.
— Это, наконец, должно быть понято, — прогудел третий.
Кастор сделал шаг назад; Иван, наоборот, шаг вперед.
— Дем Кастор, не заставляйте нас лезть в воду. — Первый.
— Да, собственно, мы и не полезем. — Второй.
— Полезет она. — Третий.
Акватория источника освещалась колонией люминесцентного мха, выросшего на окружающих камнях, и в легком оранжевом свете купальня походила на сказочный сон. Один из ревнителей трезвости на водах присел у самого бортика, и тотчас водная гладь странно изломалась и пошла мелкой рябью. Волнообразный клин резал острием воду и приближался к Кастору неуклонно, будто железо к магниту.
— А вот это лишнее! — прошипел Иван и скользящим шагом подался влево, на замеченную ранее проплешину среди деревьев. Что-то с громким всплеском разбило зеркало воды как раз в том месте, где только что находился источник странной ряби. Закрутился короткий бурун, взвился фонтанчик, и на волнах закачались два длинных обрубка, еще секунду назад бывшие змеей-подколодницей.
Странная троица заозиралась. Иван вышел из тени, встал против любителей редких животных.
— Уважаемые демы, ночное омовение требует особой атмосферы, не находите? Не дело нарушать чье-либо уединение. И уж тем более таким предосудительным образом.
Иван про себя начал отсчет. Раз. Если троица имеет приказ убрать Кастора любой ценой, невольный свидетель в нее входит. Сомневаться не приходилось. В этих пикантных обстоятельствах счет шел на мгновения. При счете «два» кто-нибудь из непрошеных гостей должен упасть и по возможности остаться лежать. Обломок нутряным чутьем угадал момент удара и опередил противника на одно мгновение. Фреза, вторая из двух, с отвратительно-глухим стуком нашла лицо нападавшего, вонзилась в переносицу и соединила глаза в одну линию. По камням запрыгал нож, грузное тело глухо повалилось наземь.
В следующее мгновение Ивану стало жарко. Били молча, быстро и жестоко. Несколько раз его жизнь висела буквально на волоске. Подстегнутые смертельной опасностью нервы взвыли, чувства обострились, и обломок скорее почувствовал, чем услышал хриплый рев: «Наземь!». Не теряя ни мгновения на раздумья, он рухнул ничком. В ту же секунду один из ночных убийц взревел, прогнулся и начал падать. Из его спины торчал метательный диск, а на ступенях бассейна стоял мрачный Кастор и нервно кривил губы. «Номер три», даром что был пьян, сообразил нащупать ногами фрезу на дне бассейна. Чтобы понять, что это такое, ему хватило доли секунды.
Последний убийца выставил вперед руку, сложился и перекатился через нее, встав на колено. Холодная улыбка оживила каменное лицо. Еще кувырок, несколько быстрых семенящих шагов — и он исчез в зарослях, покачав на прощание головой. С минуту Иван, готовый ко всему, напряженно вглядывался в темноту зарослей, но сюрпризы, похоже, кончились.
— Выходи, одевайся. — Он сделал Кастору приглашающий жест, и тот, покачиваясь, вылез из воды.
— Таки они были правы, — Иван кивнул в сторону деревьев, куда скрылся самый удачливый из нападавших. — Если бы утром люди нашли тебя лицом в воде, а рядом бутылку, многие поняли бы, что винопитие и вода несовместимы.
Кастор не ответил. Его трясло, но Иван не мог понять отчего: то ли от пережитой опасности, то ли от злости. Скорее от злости, «третий номер» несколько раз не попал в рукав сорочки и едва не порвал ее в чувствах.
— Ты кто? — хрипло вопросил Кастор и подошел вплотную. — Мне кажется, я тебя знаю.
— Трудно не заметить меня за две недели, — буркнул Иван. — Считай для собственного спокойствия ходячим талисманом. — Он присел возле тела нападавшего, вырвал из спины фрезу. — Итак, задача: имеются два трупа, что с ними делать?
Кастор оглянулся по сторонам, почесал лоб, пожал плечами.
— Может быть, в колодец влюбленных? — предложил Иван.
Совет да любовь
В скальной части недалеко от купальни имелась узкая расщелина, уходившая вниз настолько глубоко, что оттуда не возвращался свет. Любопытные бросали вниз факелы, дабы потешить свой пытливый дух. Огонь гас, особо чуткие утверждали, что слышали при этом всплеск воды.
Как гласила легенда, в стародавние времена в этих местах стояло поселение. И вот один юноша полюбил девушку, или наоборот, однако, воспылав друг к другу сильными чувствами, они стали поговаривать о свадьбе. Но не тут-то было. Обе семьи воспротивились решению молодых и отказали в благословении. Более того, и для юноши и для девушки у предусмотрительных родителей уже давно имелась другая партия. Тогда молодые решили бежать. Но куда уйдешь с плато от конной погони, если вниз, в долину, ведет единственная дорога, прямая как нить? Тогда-то влюбленные и вспомнили о скальной расщелине, что, по слухам, вела сквозь гору и заканчивалась небольшой пещерой в море. И они решили спуститься в эту расщелину по веревке. Веревка была длинная, чрезвычайно длинная, но хватило ли ее молодым — об этом гадало все поселение, утром высыпавшее из домов к расщелине. Проверять не полез никто. Отцы семейств мрачно посмотрели друг на друга, вдвоем заперлись в трактире и долго оттуда не выходили, породив среди односельчан самые нелепые предположения. Наконец оба появились в три кувшина пьяные, запанибратски обнялись на виду у всех, и поселение ахнуло, когда главы семейств объявили свое решение. Сам Фанес всеблагой повелел сочетать два семейства узами родства, и противиться божьей воле не с руки простым смертным. Воспротивились уж разок, хватит! Детей только потеряли. Посему быть таковому: коль не получилось со старшими детьми, породниться младшими. Все селение кричало, восторгаясь мудростью глав семейств, только младшие дети от ужаса были ни живы, ни мертвы. Что сложилось у старших, не повторилось в младших. Брат, потерявший в расщелине старшую сестру, с малых лет на дух не переносил сверстницу, чей старший брат нашел под скалами то ли свободу, то ли страшный конец. Невольно обрученные лишь с ненавистью посмотрели друг на друга и отвернулись. У каждого из них имелась своя тайная любовь сердца, и решение родителей похоронило мечты о счастливой жизни уже четверых.
Сыграли пышную свадьбу, отгремели сельские торжества, вино лилось рекой, даруя усладу языку и веселье душе, но молодые не казались счастливыми. Угрюмо смотрели каждый в свою сторону и даже за руки не взялись. Казалось бы, жизнь проживай, да счастье наживай, но не заладилось у молодоженов. Пошли у них скандалы, ругань, и однажды глубокой ночью селение взбудоражил громкий женский крик, и не иначе — с ним вместе вылетела душа. Оказалось, что уже далеко за полночь какая-то безумица, истерично хохоча, пробежала по улице, а затем ее смех резко оборвался где-то возле расщелины. Люди с факелами высыпали из домов, их взгляду предстала страшная картина: у расщелины стоял молодой человек и мрачно таращился в темную бездонную яму.
— Сорвалась, дура.
— Что произошло, где твоя жена? — вопросил староста юношу.
— Там, — молодой человек показал вниз.
— Упала?
— Бросилась.
— Почему? Ты с нею плохо обращался?
— Я не любил ее. Она меня тоже.
— Убийца! — вскричал отец девушки. — Это ты виноват в ее смерти! Люди хватайте его! Ему не место среди нас! Казнить негодяя!
— Казнить? — усмехнулся юноша. — Я с радостью сам убегу от такой жизни!
Швырнул факел в толпу и шагнул следом за постылой женой…
One way ticket
— Не верю я в эти сказки. — Под весом трупа Кастор пыхтел и отдувался. — Готов биться об заклад, парень с девчонкой нарочно оставили веревку у расщелины, чтобы все думали, что они в трещине. А сами преспокойно удрали по дороге.
В противоположной части плато запускали гигантские воздушные шары, украшенные узорами из люминесцентного мха, и по счастью, почти все отдыхающие были там. Редко-редко кто-то попадался на дорожках. Обломок с Кастором тут же ныряли в заросли, благо недостатка в растительности не было.
— Ну, не знаю, — Иван тащил на плечах того из убитых, кто был помассивнее. — Женщина и без того существо тяжелое, нелюбимая — вовсе беда.
— Очень уж ты вовремя появился, — бурчал Кастор. — До того вовремя, аж подозрительно делается. Ты кто?
— Говорил уже — твой талисман. Пришли.
Упреждающая табличка выросла на пути Ивана и Кастора. Расщелина вызмеилась под ногами метра на полтора. Узкая, черная, зловещая.
— Я первый, — прошептал Иван.
Заправил голову и плечи трупа в щель, слегка подтолкнул, и трещина поглотила тело.
— Теперь ты.
Кастор действовал на удивление оборотисто. Второй труп также исчез в расщелине.
— Эти двое встретятся там со своей судьбой, — прошептал Кастор. — Слышал? Мне показалось или там, внизу, действительно булькнуло?
— Нет, не слышал. — Иван отряхнул руки. — Мы тоже встретимся со своей судьбой. Чуть позже. И, наверное, не в этой расщелине.
— По крайней мере, для меня ты эту встречу отсрочил. Кто ты? Следил за мной?
Иван вздохнул, снял шляпу и парик. Кастор секунду вглядывался в его лицо, а когда узнал, аж попятился.
— Ну, все, допился! Ты ли это, Иван?
— Я.
— То-то мне несколько раз казалось, что это ты! Но я всякий раз спрашивал себя, что этому одиночке и затворнику здесь делать? Ответа не было.
— Ну, дружище, ты не прав! Я нахожу отдых здесь весьма интересным! Аттракцион «поиграй со смертью». Что может быть забавней?
— Так все же ты следил за мной?
— Да. С тех пор, как узнал, что меч над твоей головой уже занесен.
— Представляешь, эти подонки предложили…
— Знаю, Кастор, — Иван покачал головой. — Это и внушает опасения. Могут попытаться еще. Не получится с нами — переключатся на наших близких. В средствах они не стесняются. А мы даже не представляем, кто пытается прибрать нас к рукам.
— Подпольный тотализатор, — Кастор произносил слова глухо, по одному. — Они делают ставки на исход наших поединков с горгами. Можно себе представить, сколько денег получит тот, кто в нужный момент поставит на горга!
— И чем выше имяхранитель в табели о рангах, тем больше можно выиграть от его поражения.
— Иван, они подбираются к тебе!
Обломок несколько мгновений смотрел в расщелину, затем скривился и плюнул в бездну.
Маска, я вас не знаю
— Что с твоим лицом?
— Упал.
— Несколько раз подряд?
— Аглаюшка, бабскую недалекость ты играешь превосходно! Прекрасно знаешь, что я подрался, но все равно делаешь вид, что не догадываешься.
Аглая долгим взглядом посмотрела на имяхранителя, без необходимости поправила платье.
— Иван… завтра мы уезжаем. Две недели пролетели совершенно незаметно. Доволен ли мною?
— Более чем. — Обломок поморщился. — Ипполите я дам о тебе самые лестные отзывы.
— Не это меня интересует. Доволен ли ты мною?
— О, да. — Иван усмехнулся, нахлынули недавние воспоминания. — Синяя Борода очень доволен!
— Но, клянусь, он кое-чего не знает!
— Чего?
— Синяя Борода в полной мере вкусил умение храмовой Цапли, но он даже не догадывается, какой бывает Цапля без него.
— Ты хочешь мне что-то показать?
— Да. Сегодня ночью я буду просто Аглаей. Сладеньких храмовых штучек ты не увидишь и познаешь меня такой, какой мне хочется быть!
Иван пожевал губу. Аглая говорила серьезные вещи с несерьезным выражением лица — улыбалась, прятала глаза и теребила кончик пеплума.
— У меня такое чувство, будто я пропустил почти весь спектакль и попал лишь на финальный акт. И, кажется, очень многого не видел.
— Ты действительно смотрел, но не видел. Не видел девушки за спинами Софии и Феодоры, не замечал меня за делами и уж конечно не смотрел по сторонам. Я не лезла на глаза, всегда стояла с краю, но сейчас я воспользуюсь своим положением. Буду такой, какая есть. Не гетера, а просто глупая Аглая. И клянусь, тебе не будет пощады!
— Пощады? — обломок усмехнулся. — Не больно-то и хотелось.
Занавес!
Иван вернулся не в Гелиополис, а в Акриотерм. В доме покойного мастера Просто хорошо думалось, а крепко призадуматься сейчас ой как стоило. Торговцы удачей не оставят имяхранителей в покое. В последнюю ночь на водах удалось отбить их удар. Но провести всю жизнь в тревожном ожидании, переживать не за себя, но за близких — просто невыносимо. Эдак можно приобрести нервное расстройство. Опять придется Карла Густава вызывать на подмогу. Разумеется, можно принять их условия, но кем после этого себя будешь чувствовать? Как станешь смотреть в глаза людям, которые доверили тебе самое ценное? Когда речь идет о жизни и смерти, цена ошибки становится особенно высокой.
Иван тянул мадеру, смотрел на закатное солнце через «второй свет» и вспоминал. Да, умение храмовой цапли штука неоспоримая, но неподдельная горячность и истинные чувства тоже чего-то стоят. И почему-то ему больше не хотелось от Аглаи храмовых чудес. Ох, и горяча девчонка! Так всегда. Как говаривал старик Просто: «Все равновесно в этом лучшем из миров!» С умением уходит душа, но иногда она возвращается — и тогда становится жарко! И когда жар уходит, легче не становится…
Иван сошел с поезда раньше, Аглая уехала дальше в Гелиополис и даже глаз не подняла, прощаясь. Просто погладила по руке…
До полной луны оставалось три дня. Утром обломок покинул дом старика Просто, заказал экипаж и отправился в Гелиополис. Довольно прятаться за спины вторых и третьих номеров. Пора выйти на сцену имяхранителю номер один и встретиться с врагом лицом к лицу.
На том же месте, в тот же час
— Барма, старина, здравствуй!
— Какие люди пожаловали! Ребята, поглядите, кто к нам пришел!
— Ого, отец-основатель! Обломок с самыми острыми гранями! Эй, муж великий, ты разучился точить бритву? — Имяхранители приветствовали Ивана по-настоящему тепло.
В рабочем кабинете секретаря шел горячий спор, обломок явился в самый его разгар. Пожимая руки, хлопая по плечам и получая ответные тумаки, он мало-помалу продвигался к секретарскому столу.
— Ребята, потише! Того и гляди передеретесь!
— Иван ты не представляешь, что тут было! — Барма закатил глаза. — Все с ног сбились, тебя ищут.
— Кто это, все?
— Ну, во-первых, полиция. Комиссар Диогенус, сыскной бык, не признающий преград. Заявляет, что ты ему крайне необходим. Обещает устроить гору неприятностей, если выяснится, что это мы тебя прячем. Во-вторых, еще какой-то тип ошивался тут. Славный внешне, но… неприятный. Ищейка. Тоже про тебя выпытывал.
— Чего хотел?
— Не сказал. Записку тебе передал на тот случай, если явишься до полной луны.
— Давай.
Барма передал ему небольшой конверт, помялся.
— Рассказывай, что еще?
— Они вышли на Лайморанжа.
— Он жив? Прах их забери, но парня же охраняла полиция!
— Жив, жив, с ним они просто беседовали. Переслали линзу и посредством ее устроили переговоры. Полиция даже не знала.
— Предложили сдавать поединки?
— Ты откуда знаешь?
— Знаю.
Все имяхранители на мгновение умолкли. Уставились на Ивана, потом их прорвало. Заговорили разом.
— И что нам прикажешь делать? Соглашаться? У нас семьи, дети! Уйти? Но куда? В егеря? Заводчиками волков?
— Тихо! — Иван, призывая к тишине, поднял руки. — Дайте хоть записку прочитать! «…Эв Иван, необходимо срочно встретиться, дабы обсудить интересующий нас предмет. Дело может оказаться чрезвычайно выгодным для нас обоих. Надеюсь, к моему призыву отнесетесь с пониманием. О времени и месте встречи вас известят особо. С уважением, Н.»
— Иван, не ходи, — Барма покачал головой. — Все что угодно, только не это!
— Не ходи! — наперебой загалдели имяхранители. — Как пить дать, ловушка!
— Пойду! — Иван упрямо тряхнул головой. — Теперь-то уж точно пойду. Даже не уговаривайте. Послушайте-ка лучше, как я Кастора стерег! — и он принялся рассказывать о своих приключениях в «Жарком полдне», умолчав лишь о том, что не касалось непосредственно присмотра за коллегой.
— Через три дня полная луна, — с тревогой бросил на прощание Барма. — Всего ничего. А ну как скажут: ты сдай поединок, а ты непременно выиграй? Не хочешь спросить, кто делает ставки в этих игрищах?
Иван многозначительно посмотрел на секретаря и остальных имяхранителей. Убивая своего первого горга, он невольно протоптал дорожку, по которой вслед за ним потянулись крепкие и бесстрашные люди. Все они действовали на свой страх и риск, но беспомощность человека, отчаянно идущего на хищника, угнетала, как ничто иное.
— Да, полная луна через три дня, но за это время многое может случиться. Следите за газетами. — Иван попрощался и вышел, оставив коллегам чувство неясной надежды.
Имяхранители молчали. Наконец Барма громко крякнул и, прочистив горло, зычно заорал на весь кабинет, подражая крупье в казино:
— Принимаются ставки на исход дела! Ставлю сотню на Ивана!
Стены кабинета едва в пыль не осели от оглушительного хохота десятка здоровенных мужчин. По крайней мере, стекла задрожали точно.
— И от меня сотка на Ивана!
— И я ставлю на Ивана… И я… И я…
— Ты гляди, ни одного против! — расхохотался секретарь, глядя на ворох декартов на столе. — А знаете что? Закатим веселую пирушку после полнолуния, раз такое дело!
— Закатим!
Заходите к нам на огонек
Выйдя из дверей гильдии, Иван свистнул извозчика, назвал адрес и погрузился в размышления. Кто скрывается за таинственной буквой Н.? «Некто»? Или «Неизвестность»? Как велика его армия? Заметили в ней потерю двух боевых единиц или она настолько многолюдна, что тех двоих никто не хватился?
— Куда мы едем? — Иван высунулся из окна кареты и крикнул извозчику: — Ты заблудился, отец!
Возница оглянулся, щербато улыбнулся обломку… и свет померк перед глазами Ивана, будто прикрутили газовый рожок.
… — Иван, очнитесь! Проспите все на свете!
Голос донесся, словно издалека. Слабый и блеклый, будто прошедший десять слоев плотной ваты. Иван с трудом открыл глаза, обнаружил вокруг незнакомую обстановку, рывком вздернул себя на ноги, но… тут же рухнул обратно. Голова закружилась. Какой-то человек с глубоко посаженными глазами навис над Иваном и участливо смотрел, склонив голову набок.
— Ну, очнитесь, полно разлеживаться. Выпейте-ка, это поможет.
К губам приложили бутыль, и обломок парой судорожных глотков осушил ее. Вкус ягод, кажется, ежевики. Стало полегче, даже веки не казались больше неподъемными.
Человек в темном одеянии вернулся за стол, а Иван кое-как уселся на диване. Тело слушалось плохо. К горлу подступала тошнота.
— Это я вас пригласил. Помните записку: «О времени и месте встречи вас известят особо»? Настало время, и вы в нужном месте. Поговорим?
Иван кивнул, однако говорить ему совершенно не хотелось.
— Вы у меня в гостях. Надеюсь, вам удобно. Не ломайте голову над тем, почему вас разморило в карете — это был выстрел из духового ружья. Парализующий яд. Очень действенно, но не смертельно.
Иван огляделся. Мало-помалу силы возвращались в онемевшее тело, но чересчур, чересчур медленно. Может быть, стоит крутить головой энергичней, рискуя заблевать диван?
По прихоти хозяина потолки помещения были обильно украшены лепниной, мебель вызолочена до немыслимых пределов, ножки стола и стульев увиты резными завитушками и цветами. Стены задрапированы коричневым шелком с лилиями, шитыми золотом; газовые рожки на стенах держали золотые атланты в локоть величиной. Картины на стенах были под стать прочей обстановке, щеголяя пестротой изображений и неимоверно пышными багетами.
— Ваш взгляд о многом говорит. Нравится?
— Просто без ума от ампира и барокко! Обожаю пышность и золото! — съязвил Иван.
— Что выдает в вас утонченную персону! — довольно улыбаясь, изрек хозяин, по-видимому, не уловив иронии в словах гостя. — Не буду томить, я пригласил вас для чрезвычайно важного разговора. Скажите, Иван, что для вас неудача?
— Неудача — дура, — отреагировал обломок. — И как все дуры, неистребима.
— Совершенно с вами согласен! Увы, не мы главенствуем над неудачами, а они над нами. Сами выбирают момент, когда нагрянуть и застать врасплох.
«Если от неудач никто не застрахован, давайте станем хозяевами своих провалов. Пусть они случаются не тогда, когда укажет слепая судьба, а когда захотим мы. Обманем судьбу», — вспомнил Иван; он даже не думал, что запомнил всю эту чушь.
— Наконец-то нашелся человек, который меня понимает! Мы одинаково мыслим, поэтому обойдемся без дискуссий. Каждый должен испытать тяжесть провала, даже вы. Я укажу для вас несчастливый день, Иван. Вам, должно быть, неприятно думать, что вами командуют… Поэтому просто считайте меня своим астрологом. А в делах лунного свойства нас, астрологов, нужно слушаться.
Из глубины глазниц на Ивана внимательно посмотрели черные глаза, проницательные, как сто Цапель сразу.
Тонкий нос, высокий лоб, слегка тяжеловатая челюсть — хозяин чем-то походил на чернокнижника, как представлял их себе Иван. Темные, прилизанные волосы лезли на глаза, и чернокнижник время от времени каким-то птичьим движением головы отбрасывал их назад. Но не это приковало к себе внимание Ивана. Имя. Чернокнижник обладал Именем. Волосы ярко блестели на концах, и оттого казалось, что на срезах горят огоньки, вроде огней Эльма. Полноименный. Только этого не хватало.
— Послушайте, чернокнижник, — сказал Иван и забросил ногу на ногу. Мутило его значительно меньше, а значит, пришло время принимать позу гордую и непреклонную. Моллюск не может быть равным собеседником для акулы. Зато касатка… — Шутки шутками, но не лезьте не в свое дело. Не злите природу, не прикрывайтесь ее именем. Ну, зачем вам столько денег? С собой на Погребальный заберете? Кстати, до сих пор не знаю, кто вы.
— Мы сбрасываем овечьи шкуры и предстаем друг перед другом в обличье волков, — усмехнулся псевдоастролог. — Зовите меня Немезис.
— О! Возомнили себя карающим богом, подобно Немезиде? Впрочем, можете не отвечать. К чему вы затеяли эту возню вокруг имяхранителей, Немезис? Неужели причиной только деньги?
— Только деньги я делал на бегах и на спортивных состязаниях. Это уже неинтересно. Вы сами подсказали мне, где брать истинный накал страстей. Схватки с горгами! Вот кладезь непредсказуемости! А то, что на кону каждый раз Имя творца… как это будоражит! — Немезис покачал головой. — Непредсказуемость… И лишь вы стабильны, как скала! Вы нужны мне гораздо больше, чем остальные. Больше, чем эти неудачники, которые проигрывают чаще, чем следует. С вами исход будет по-настоящему непредсказуемым. Для всех, кроме меня.
— Так объектом вашей охоты был я? Стоик, Урсус, Кастор — все это лишь для того, чтобы образумить меня?
— В основном. Впрочем, двух последних я также со временем пристрою к делу. А вот со Стоиком мои люди явно перестарались, я не ставил задачи убрать его. Зато его смерть стала отличной иллюстрацией того, что я предельно серьезен. Вы убедились, что мои интересы — не поле для шуток. На вас готовы ставить большие деньги, Иван. Неимоверно большие деньги… и время от времени вы станете проигрывать. Когда вашему личному астрологу укажут звезды. Договорились?
— А если я скажу «нет»?
— Вам немедленно докажут, что «нет» — глупое, нелепое, мерзкое слово. — Немезис взял со стола колокольчик и позвонил.
Дверь открылась, и вошел… Иван даже не предполагал, что бывают такие существа, считал рассказы о них слухами и побасенками. Пузатый коротышка с козлиной бородой, волосатый, как меховая волынка, громко стуча каблуками, прошествовал через всю комнату к столу. Обломок чудом не потерял дар речи. Нет, не каблуками стучал жизнерадостный толстяк, а копытцами. Всамделишными копытцами, лакированными и раздвоенными, как у козла. Нелепая панама сбилась на бок и не падала лишь потому, что держалась на рожках, торчавших из обметанных зеленой тесьмой проушин. Сатир положил на стол Немезису какой-то конверт.
— Вот веское доказательство того, что «нет» — отвратительное слово, и сейчас вы со мной согласитесь. — Чернокнижник вынул из конверта несколько фотографий, полюбовался ими и через сатира передал Ивану.
Обломок с тяжелым чувством принял фотографии. Снимки были не вполне четкими, но ошибиться в том, что на них изображено, было невозможным. Вот Иван в гостях у Стоика, оба сидят за столом и весело о чем-то беседуют. На столе стоит та самая бутылка вина, которую обнаружила полиция наутро после убийства. Вот Иван с улыбкой, бесспорно позируя для линзы, держит нож, который торчит в спине Стоика. Тот, всплеснув руками, валится вперед. Вот, сидя на корточках рядом с трупом Стоика и по-прежнему улыбаясь, Иван замер перед линзой — одна рука сжимает рукоять ножа, вторая держит бокал с вином.
— Это далеко не все. Расмус, линзу, пожалуйста.
Сатир взял со стола Немезиса линзу и встал перед Иваном. Линза ожила. Обломок до рези в глазах вглядывался в ее мерцающее нутро и видел… Идет человек, очень большой человек, в котором Иван без колебаний признал Урсуса. Его кто-то окликает, линза наплывает, делая изображение больше и четче. Это Иван. Он подходит к Урсусу, оглядывается на снимающую линзу, улыбается, позволяя запечатлеть свое лицо в мельчайших подробностях, и наотмашь бьет Октита чем-то тяжелым. Урсуса спасает лишь неимоверное здоровье и чутье. Он успевает заслониться и даже навязать какую-то борьбу, но удар в голову потрясает здоровяка. Тяжелая палка продолжает подниматься и опускаться. Наконец Урсус падает и больше не двигается.
— Глядите-ка, дем Октит оказался крепким орешком! Даже вам не по зубам. Может быть, кофе?
Иван бездумно кивнул. Из головы не шла удовлетворенная улыбка Ивана из линзы, с которой тот избивал Урсуса.
Однако когда открылась дверь и принесли кофе, у имяхранителя нашелся новый и очень серьезный повод не верить собственным глазам. Вошел… он сам, Иван, собственной персоной — высоченный и здоровенный обломок, несущий кофе на подносе. Один прибор двойник поставил перед Немезисом, второй — на столик для гостей. После чего, опустив поднос, встал рядом с сатиром.
— Вы по-прежнему говорите «нет»? Убежден, «нет» — мерзкое, отвратительное, плохое слово. Стоит вам его произнести, полиция очень скоро получит на руки фотографии и линзу с записью. Ваше резюме?
Иван огляделся по сторонам. Да, его взяли в клещи. В крепкие, острые клещи, из которых не вырваться.
— Вы сами полноименный, Немезис. Можете стать моим клиентом в любой момент. Неужели вас это совсем не пугает?
— Милейший Иван, я художник. Живопись — мое призвание, для нее — мое Имя. Смотрите, любуйтесь! — Немезис развел руками, показывая на стены. — Картины мои. Я художник, и как все художники, в поиске. Может быть, звери придут за мной… когда-нибудь, но не теперь. Моя лебединая песня еще не спета, я чувствую это! Сказать по чести, художник совершенствуется всю жизнь. Бесконечно, непрерывно движется к вершине, возле которой горги роют лапами вечные снега. Но ведь вы подождете моего восхождения на этот блистающий пик? Немного, лет сорок?
— И ваш случай, конечно же, окажется неподвержен неудаче?
— Разумеется! — Немезис отпил кофе. — А хотите, я подарю вам «Закат на Ифидисе»? Встреча с высоким искусством в какой-то мере компенсирует вам моральные терзания. Я понимаю, сейчас вы предаете сами себя, клянете почем зря, клеймите позором. Но это пройдет. Просто сейчас обстоятельства сильнее. Вы поймете это очень скоро.
— Ладно, заверните. Прихвачу ваш шедевр, — сказал Иван. — Только без рамы, она не впишется в мои интерьеры. Дадите время подумать? До полной луны еще два дня.
— Без рамы нельзя, это законченная вещь, — сказал Немезис. — Вечером перед наступлением полнолуния вы должны дать ответ. Ваш двойник заедет за вами в шесть.
— Нет-нет. Если можно, обойдемся без зеркальных отражений. Новая встреча со своей темной половиной кажется мне пошлой, как водевиль для безымянных.
Немезис подал знак, и лже-Иван подернулся рябью, заструился, будто горячий воздух в пустыне. Стал нечетким, как смазанная фотография. Обломок даже глаза прищурил и заслонился рукой, оберегая глаза от фокусов ожившего миража.
— Это полиморф. Зовут Нерей, — пояснил Немезис. — Принимает любой облик. Ну… почти любой. Кое-что ему все-таки не позволяется. И он это знает, правда, малыш? Нельзя принимать облик папочки Немезиса, это смерти подобно.
Полиморф оплыл, словно стеариновая свеча, перестал струиться, потом внезапно, рывком обрел четкость и стал вполне обычным человеком. Заурядным, чуточку грузным мужчиной. Встретишь на улице — пройдешь мимо. Он подошел к стене, снял то, что Немезис назвал «Закат на Ифидисе», завернул в газеты и перевязал жгутом.
— До завтрашнего вечера, имяхранитель, — сказал Немезис и отсалютовал кофейной чашкой.
— Вас не сильно расстроила потеря двух болванов на водах? — язвительно спросил на пороге Иван. — Я не хотел. Они первые начали.
— Не берите в голову, — чернокнижник небрежно отмахнулся. — Вы правильно сказали — болваны. А болванов в мире как мух. До встречи…
Привет из прошлого
Дома Иван распаковал картину, критически оглядел и так, и эдак, повертел в руках, перевернул вверх ногами. Усмехнулся и отставил в сторону. Нагнулся подобрать с пола газеты и наткнулся глазами на интригующий заголовок. «Двойное убийство!» — аршинными буквами возвещали «Ведомости».
Бормоча: «Интересно, интересно», он развернул газетный лист. В статье, переполненной восклицательными знаками и многоточиями, писали, что на северо-восточном побережье рыбаками обнаружены два мужских тела. Трупы не поддаются опознанию, так как лица утопленников сильно изъедены морскими обитателями. Окружная жандармская служба вынесла вердикт о насильственной смерти. У одного из найденных острым предметом перебит позвоночник, второй убит рубящим ударом в лицо. Не исключено, орудием убийства послужил тот же предмет. Загадкой для полиции является не только личность убитых, но и место совершения преступления. В округе никто из жителей не пропал. По всей видимости, убитые были нездешними.
— Значит, расщелина все же ведет в море, — поднял Иван палец, будто продолжая давешний спор с Кастором. — Парень с девчонкой из легенды вполне могли бежать. Не только они, их младшие брат и сестра тоже.
Настроение улучшилось, будто получил привет от старых друзей. Иван еще раз взглянул на картину и неожиданно для себя расхохотался. Стало удивительно легко, и уверенность, что все образуется, снизошла на него, как долгожданная вечерняя прохлада. Он бросил взгляд на творение Немезиза.
— Место этому шедевру только в музее, — усмехнулся Иван. Повернулся к линзе, заказал к подъезду конный экипаж и в хорошем расположении духа сварил себе кофе.
Забудьте слово «нет»
Урочным вечером, едва пробило шесть, в дверь позвонили. Давешний полиморф молча стоял на пороге и ждал.
— Очень вовремя. Проходи, ты мне нужен.
— Хозяин ждет ответа.
— Знаю. Сейчас поедем к нему. У меня для него готов отдарочек.
Взгляд полиморфа сделался вопросительно-удивленным.
— Я приготовил для твоего хозяина ответный подарок. Как человеку искусства. Что на твой взгляд, подходяще? Все же ты в какой-то степени моя половина, и вкус у тебя быть просто обязан.
На столе стояли две картины, написанные в одной манере.
— Мазня-мазней, — скривился полиморф. — Мы берем это с собой?
— Обязательно.
— Тебе придется выпить это, — Нерей подал Ивану небольшой пузырек с бесцветной жидкостью. — Ты не должен знать, куда мы едем.
— Опять?
— Уже пора привыкнуть.
— Так и жизнь можно проспать, — проворчал Иван, но, тем не менее, содержимое пузырька выпил.
— …Проснитесь, имяхранитель, ну просыпайтесь же. Так и жизнь можно проспать!
Иван протер глаза.
— Не далее как час назад я говорил то же самое вашему помощнику.
— Увы, лишь время сущее, все остальное тлен. Мы стали ближе к нашей цели еще на час. Надеюсь, вам хватило времени для принятия решения?
— О, да, конечно. Я подумал и решил отказаться от слова «нет». Вы правы, мерзкое и неприятное слово. От него веет какой-то безысходностью.
— Это просто восхитительно! Я надеялся на ваше понимание. Позвольте предложить отобедать с нами. Предстоящая луна потребует от вас большего мужества, чем обычно. Ведь именно сегодня звезды пророчат вам неудачу. Ноктис, увы, погибнет, и храбрый имяхранитель окажется бессилен перед силою полной луны. Расмус, бродяга, готовь обеденную залу! Труппу котофеев и синих дев на сцену! Лучшие вина на стол! Вам, имяхранитель, как обычно, мадеру?
— Почему-то не удивляюсь тому, что вы изучили меня досконально. Да.
— Лучшую мадеру на стол! Дражайший Иван, ну, скажу я вам, это будет пиршество! — Немезис взмахнул руками, словно дирижер. — Но, может быть, вам перед подвигом противопоказан алкоголь?
— Полноте, дорогой астролог. Что за сомнения? Чуть-чуть доброго вина для поднятия духа не повредит.
Уж полночь близится…
К восьми часам нелепо-роскошная обеденная зала была убрана со щедростью, граничащей с безвкусицей. «Он не мог сделать красиво, поэтому сделал богато», — усмехнулся Иван. Страсть хозяина к золоту и его оттенкам смахивала на патологию. Практически все в обеденной зале было сделано из золота или раскрашено под него.
«Немезису впору менять псевдоним, — Иван прикрыл глаза. — Например, Мидас! Чем плохо?»
На сцене творилось нечто невообразимое. Бал в бестиарии. Под аккомпанемент «поганых арфистов», странных существ, более всего похожих на заключенных в огромные веники истощенных негритят, невообразимые получеловеческие пары исполняли что-то, отдаленно напоминавшее балетное адажио.
— Хороши прелестницы? — не поднимая головы от тарелки, спросил Немезис. — Синие девы. Не желаете уединиться? Очень рекомендую. Выбирайте любую. Если нравятся мальчики, берите их партнеров, котофеев.
— Девочку, это непременно! — Иван искоса бросил взгляд на часы и поднял бокал. — Ваше здоровье!
Прислуживали сатиры и колченогие зайки. Нельзя сказать, что их присутствие здорово улучшало аппетит. Лишь к перемене блюд Иван освоился в этом странном доме и перестал обращаться внимание на фантазии природы. В девять часов Иван, сально ухмыляясь, удалился с примой «синих дев». В кабинет Немезиса он вернулся к десяти, изрядно навеселе.
— Скоро полная луна! — патетично доложил Расмус.
— Пора, Иван! — Немезис вышел из-за стола прощаться. — Вас отвезут на место. Рад, что удалось достигнуть понимания. За фотографии и линзапись не извольте беспокоиться. У меня они как в банке. Давайте прощаться?
— Давайте, давайте прощаться! — Иван полез обниматься и сдавил хозяина так, что у того глаза полезли на лоб. — Извините, если что не так, драгоценный Немезис! Синяя дева — это впечатление на всю жизнь!
И уже на пороге, хлопнув себя по лбу, обернулся.
— Чуть не забыл! У меня же для вас подарок. Я нашел в вас родственную душу и не могу не отдарить! Нерей, неси!
Заинтригованный хозяин приподнял брови. Через несколько минут сатир и полиморф установили картины на столе, и Иван торжественно сдернул покрывало с первой.
— Мой подарок хозяину дома! «Восход на Погребальном!» Ура!
— Иван, вы пьяны! Это же то самое полотно, что я подарил вам! Вы перебрали мадеры!
— Ну что вы! Вот — ваше полотно! — Обломок сдернул покрывало со второй.
Картины, стоящие рядом, походили друг на друга, как два оттиска одной печати. Аляповатые пятна, линии, круги. Иван услышал сказанное сатиром вполголоса: «Ну и мазня!»
— Вот ваша, а вот моя. Сам написал! Или наоборот, вот ваша, а вот моя.
Немезис подбежал к столу, долго не мог выбрать, наконец, схватил одну из картин и перевернул. «Имяхранитель Иван» гласила надпись на обороте.
— Я тоже очень способный, хоть и обломок, — гордо бросил имяхранитель и смачно рыгнул.
— Что вы несете! Вы всего-навсего обломок! У вас нет Имени, а у меня есть! Я художник, а вы… вы… просто тупая машина! — чернокнижник разошелся не на шутку. — Не смейте равнять себя со мной! Наша договоренность еще не делает нас друзьями!
— Да, нехорошо получилось, — Иван поскреб загривок. — Ну, я пойду?
— Идите! — рявкнул Немезис и устало опустился за стол.
Иван, понурив голову, двинулся обратно к выходу. На пороге он остановился.
— Я тут что подумал…. Если любой обломок, да просто тупая машина может написать такое, выходит, что и у него есть Имя? Есть талант?
— Чушь! — взревел чернокнижник. — Нет у вас никакого Имени! На то вы и обломок! Об-ло-мок! Тупая ма-ши-на!
— Ну, тогда выходит — у вас нет Имени!
— Попали пальцем в небо! — ехидно скривился Немезис. — И вы это прекрасно видите!
— Тогда получается, что живопись — не ваше призвание. Это не ваша стезя.
— Враки! Выдумки! Все кругом восхищаются моими работами! Беда лишь в том, что не всякий идиот дорос до настоящего искусства!
— Кто восхищается?
— Расмус, Нерей, вам ведь нравится?!
— О, да, хозяин! Очень глубоко и концептуально!
— Съели, имяхранитель?
— Которая из двух нравится больше? — вместо ответа невинно вопросил Иван.
— Эта! — И оба подручных показали на разные картины.
— У меня тут случайно завалялась линзапись из одного авторитетного источника… Профессор Гелиополисской художественной академии ознакомился с вашим шедевром и сделал кое-какие выводы.
Иван достал из сумки карманную линзу, включил запись.
«…молодой человек, что за дикие каракули вы принесли? Мало того, что эта… эта мазня глубоко вторична, так и цветовая гамма просто ужасна! Можете мне поверить, место этому примитивному новоделу на помойке. Человек, сотворивший подобное, не в себе… Не в себе, но с явными претензиями».
— Маз-ня! — отчеканил Иван и, глядя на картины, покачал головой. Затем вытянул перст в сторону подручных Немезиса. — А этим не верьте. Врут! Хамы и лизоблюды!
Расмус и Нерей задохнулись от обиды, раскрыли рты и забыли закрыть.
— Ну, я пошел? — обломок очередной раз собрался выйти. Немезис, бледный как полотно, смотрел то на картины, то на своих приспешников, то на Ивана.
— Хотя, я тут подумал… — Иван третий раз вернулся с порога. — Ошибки случаются. Человек думает, что его талант — живопись, а на самом деле что-нибудь совершенно другое. А что у вас? Неужели не догадываетесь?
Чернокнижник, раздавленный, размазанный неожиданным откровением, как соус по тарелке, казалось, не слышал, что с ним говорят.
— Талант полноименного в том, что у него получается лучше всего, и чему он отдается всей душой. Что получается у вас лучше всего?
Немезис пожал плечами.
— Не скромничайте, дружище. Ах, как талантливо вы организовали убийство Стоика и подставили меня! — Иван щелкнул пальцами и сел в кресло. — А покушение на Урсуса? Как мрачно и зловеще улыбаюсь я в линзу! И даже кричи я сейчас на всех углах, что невиновен, мне никто не поверит. Что и сказать, талантище! А взять вашу подпольную империю! Чтобы такую выстроить, нужно обладать выдающимся размахом и иметь к этому неоспоримую тягу.
Чернокнижник, Расмус и Нерей слушали Ивана как завороженные. Обломок за несколько секунд перевернул всю их вселенную вверх ногами. Могущественный Немезис раздавлен, словно слизень. Очевидное, подобно внутренностям, вылезло наружу.
— Ну, ладно, империя, мошенничество, тотализатор — все это понятия одного порядка, — продолжал Иван. — Куда двигаться дальше? Создать вторую империю? Ничего нового. Организовать десять убийств? Было. А вот взять чужую душу в ежовые рукавицы и заставить подопытного самого прыгнуть в пропасть — это ново, это вершина. Как талантливо меня подвели под монастырь! Не устаю восхищаться. Любой мой шаг приведет к непоправимым последствиям. Погибну либо я, либо мой подопечный. Даже думать больно, что предпочесть. Дилемма, однако! Душа всмятку! Иезуиты изошли бы завистью!
Иван тяжело поднялся и пошел к выходу. Троица с трепетом ждала, что на пороге он вновь остановится, и… дождалась.
— Чуть не забыл, — с издевательской улыбкой Иван хлопнул себя по лбу и вернулся на место. — Мы тут с вами промаялись дурью почти до полуночи, а время-то бежит! Думайте сами: живет человек, совершенствуется и, наконец, дорастает до главного дела своей жизни. Вот он, шедевр! Венец творения — человеческая душа в ежовых рукавицах. Что дальше? А ничего! Остается только Фанеса за грудки взять. Но, боюсь, вам, дражайший Немезис, это не по силам. Приехали! Прошу всех освободить вагон!
Немезис, не в силах более наблюдать эту сцену, закрыл глаза. Расмус и Нерей словно окаменели.
— Вы не все знаете, друзья! — Иван закинул ногу на ногу, а чернокнижник испустил протяжный стон. — Между тем это весьма поучительно! Я расскажу. Очень важно уяснить, как именно полноименный понимает, что пришел его срок! Что горги уже водят носами, вынюхивая его ноктиса. Вершина в жизни достигнута, все валится из рук, какое-то непонятное беспокойство возникает в душе. Тянет забиться в самый темный угол. И это можно понять! Умирать очень не хочется. Но придется, ибо лишь время сущее, все остальное тлен. Я ничего не напутал?
Немезис глядел сквозь Ивана. Глядел и ничего не видел.
— На улице полная луна, глаза слипаются. Вот-вот ноктис вырвется на волю и умчится купаться в лунном свете. А там — там его поджидают горги. Так бывает. Но тут… какое счастье! В гости по-приятельски заглянул лучший имяхранитель Пераса. Счастливый полноименный бросается ему в ноги с мольбой: «Помоги!»
Иван взял со стола плод лайма, надкусил и восторженно закачал головой. Хороший, спелый!
— Возможно, кое-кто не расслышал моих слов, но я не ленив, я повторю. Итак, в гости по-приятельски заглянул лучший имяхранитель Пераса. Счастливый полноименный бросается ему в ноги с мольбой: «Помоги!»
Сатир и полиморф, как ужаленные, подскочили к Немезису и наперебой стали что-то шептать тому на ухо.
— Молю, возьми моего ноктиса под защиту! — прошептал чернокнижник и сполз на колени.
Хозяина подпольного тотализатора трясло. В одно мгновение весь его мир рухнул, сложился внутрь, будто карточный домик.
— А все почему? — Иван встал и прошел к выходу. — Нужно вовремя разобраться в себе. А то занимается человек всю жизнь не своим делом и думает, что живет правильно. А жизнь-то мимо прошла! Я прав?
— Прав! — хором ответили все трое.
— Ну, я пошел, что ли? — Иван помахал с порога рукой.
— Куда? — взмолился Немезис. — Не уходи! Иначе я прикажу тебя прикончить!
— Фи, как грубо! — сморщился Иван и, вытянув руку, показал на полиморфа. — Тогда пусть твоего драгоценного ноктиса бережет этот тип! Похож на меня, как две капли воды. Способный юноша. Должно быть, и лунных зверей чувствует так же, как я.
— Прошу тебя! — захлебываясь паническим рыданием, пролаял чернокнижник, подполз к имяхранителю и обнял его за ноги. — Я прошу тебя! Сохрани!
Иван какое-то время презрительно смотрел сверху вниз на некогда могущественного хозяина жизни и жестко отчеканил:
— Хорошо!
— А не обманешь?
— Не будь идиотом, чернокнижник! Сегодня для тебя счастливое стечение обстоятельств! Небесным промыслом я сегодня без контракта!
Обломок многозначительно улыбался. Немезис, подвывая, отпустил Ивана, качаясь, побрел к ближайшему стулу и рухнул на него.
— Мне дурно! Вот-вот ноктис вырвется на свободу.
— Но кое-что мы не учли, — с порога усмехнулся обломок, обозревая притихшую троицу. — Я жестко связан по рукам и ногам и не могу выиграть этот поединок. Ведь моя победа обернется моим приговором. Увы, обстоятельства сильнее меня! Я правильно сформулировал вашу мысль?
Нечеловеческий вопль отчаяния взлетел к потолку. Снаружи послышался топот ног, двери распахнулись, и пестрое воинство Немезиса влетело на крик хозяина в кабинет.
— Что случилось? Кто кричал?
— Вон! Все вон! — сатир и полиморф пинками вытолкали любопытных из кабинета.
— Это конец! Конец… — прошептал чернокнижник и поник головой.
— В каком случае фотографии и линзапись минуют полицию? Ну, живо отвечай! — Иван крепко встряхнул Немезиса за шиворот, и к тому на мгновение вернулся рассудок.
— В полночь прекращается прием ставок. Они накапливаются на специальном банковском счете. К утру становится ясно, выиграл ты или проиграл. Поскольку я ставлю на твой проигрыш, и ты действительно проигрываешь, джек-пот достается мне. К шести утра его переведут на мой счет. Документы остаются без движения. Если ты выиграл и тем нарушил условие соглашения, деньги не поступают на счет. Документы немедленно пересылаются с курьером в полицию.
— Может быть, все-таки проиграть? — задумчиво произнес Иван и глубокомысленно закатил глаза. — Ну его к дьяволу, это благородство! Пора и о себе подумать.
— Нет, нет! Я все отменю! — взмолился Немезис. — Я все отменю!
— Не успеешь! Машина запущена.
— Что делать? Что делать? — Чернокнижник ломал руки, а его подручные мрачно смотрели на хозяина.
— Сейчас одиннадцать, — Иван взглянул на часы. — До окончания приема ставок целый час. Повторим еще раз. В полиции дело против меня не закрутится только в том случае, если деньги поступят на твой счет, так?
— Да.
— Если я выиграю схватку с горгами, ты останешься жить, но подохну я, так как деньги на счет не поступят и документы отправят комиссару Диогенусу. Правильно?
— Д-да.
— Значит, нужно объединить большие деньги с моим выигрышем. Так?
— Да.
— Знаешь ли ты, дражайший император зла, с какой скоростью распространяются сплетни?
— Очень быстро.
— Верно, очень быстро. Измени формулировку пари. Выигрыш приносит не победа имяхранителя над горгами, а сохранность ноктиса! Немедленно организуй утечку слухов. Пусть остальным игрокам станет известно, что ты единственный поставил на мое поражение. Тебя сочтут человеком, который знает больше остальных, и бросятся менять ставки. С выигрыша на проигрыш. Я тем временем поставлю на свою победу и сохранение твоего ноктиса. Дай мне номер счета, куда перечислить ставку, и номер счета, куда должен поступить приз! Живо! У тебя всего час!
— Т-ты должен поставить не менее десяти тысяч, — прошептал Немезис. — У тебя…
— Есть! — рявкнул Иван. Недавнее опьянение исчезло, будто его вовсе не было. А может быть, и действительно не было? — Прекрати заикаться и отдавай распоряжения! Ты же император зла, а не тряпичная кукла.
…Через несколько минут таинственные слухи поползли по Перасу и, за полчаса обежав материк, вернулись в Гелиополис. Немногие банки, работавшие в круглосуточном режиме, задохнулись валом денежного потока. К полуночи дело было сделано. Огромные средства перетекли с одного банковского счета на другой, причем каждый игрок пребывал в уверенности, что уж он-то оказался умнее остальных.
— Информация — страшная сила! Главное — правильно ею распорядиться! — это или примерно это изрек каждый игрок в безмерной гордости за себя, прозорливца.
А к полуночи, перестав сдерживать собственного ноктиса, Немезис засветился, будто внутри у него зажглось крошечное солнце. Иван дождался, пока свет изольется наружу, потускнеет и уплотнится в человеческую фигуру, и во всеоружии последовал за Именем.
Весь вечер на манеже
Еще никогда у Ивана не было такой беспечной полной луны. Ни единого горга не появилось в пределах видимости, ни одна лунная тварь не покусилась на ноктис Немезиса. Словно того и вовсе не было. С тем и встретили рассвет.
— Я ничего не понимаю! — прошептал утром очнувшийся чернокнижник. — Почему горги на меня не напали?
— А что тут непонятного? — усмехнулся Иван. — Ты еще не сделал главного дела своей жизни, император зла.
— Но ты же меня уверял…
— Мало ли, что я говорил! Ошибся, с кем не бывает. Но одно могу сказать определенно — живопись не твое призвание.
— Что мне делать? — Немезис обхватил голову. — Этой ночи мне не простят. Я покойник! Они все поймут — и про слухи, и про ставку.
— Зато с формулировкой пари ты попал в точку! Если бы ставили на мою победу над горгами — плакали бы наши денежки. Не было ведь никакой победы. Даже схватки не было. А «сохранность ноктиса» звучит весьма обтекаемо. Не один крючкотвор не придерется.
— Будь уверен, в следующий раз сформулируют, как нужно, — покачал головой чернокнижник. — Но уже без повелителя лжи эва Немезиса. — Он печально улыбнулся. — И что мне теперь делать?
— Спрашиваешь совета у обломка?
— Да.
— А чего хочется больше всего? — ухмыльнулся Иван.
— Смеяться. Хохотать как сумасшедший. Хихикать как слабоумный. Ржать как лошадь.
— У меня необоримое желание разорвать тебя на куски. Потом своего двойника и остальных твоих шакалов. Стоика и Урсуса я не забуду и не прощу. Но наказывать… пусть этим занимается полиция. Кстати, они вот-вот подъедут. И я впервые склоняюсь к мысли, что жизнь — более суровое наказание, чем мучительная, но быстрая смерть.
— Ты оставишь меня жить?
— О да! Жить и мучаться. Иди сюда, Немезис. Сядь у зеркала. Где твои краски, полноименный?
— В мастерской. Что ты собираешься делать?
— Увидишь…
Через какое-то время на гелиополисской площади Триумфа Пятьсот Пятого года появился человек в нелепой одежде и огромных, не по размеру башмаках. Лицо было причудливо размалевано — ярко-красные щеки, белая краска вокруг рта, пунцовые уголки губ и прилеплен огромный красный нос. Стоило человеку выпрыгнуть из неприметной черной кареты — так, будто кто-то направил его движение мощным толчком ноги, — его немедленно облепили дети, и веселый дружный смех вспугнул голубей.
Громче всех смеялся сам клоун…
