Глава 30
Хара

Жажда не стала меньше. Она чуть отдалилась, разделилась на части и теперь обжигала Кая с двух сторон: с севера и со стороны города.

Охотника опять отвели в каменный мешок, в котором ему предстояло провести последний час перед судом. Минут пять он сидел в углу, пытаясь собраться с мыслями и решить, когда ему следует совершать побег и сможет ли он его совершить, как дверь камеры заскрежетала, и в ней появился пузатый стражник, наряженный как ярмарочный мытарь. Старшина тюрьмы, а Кай сразу решил, что именно старшина мог дополнить обычные латы золотыми шнурами и бронзовыми резными заклепками, рявкнул на стражников, и перед Каем был поставлен крохотный столик, на котором с трудом уместилось блюдо с мясом и хлебом. Кувшин с водой пришлось поставить на пол.

— Ешь, — сказал старшина и остался стоять в двух шагах от Кая, хотя кажется, смотрел на него и ничего не видел.

Есть пришлось руками, даже мягкого оловянного ножа Кай не получил, но не успел он насытиться, как минут через пять старшина так же безучастно произнес:

— Иди за мной, — и пошел прочь из камеры.

Кай двинулся за старшиной, у стражников в коридоре вытянулись лица, но старшина еще более удивил их, когда приказал зайти в камеру и доесть то, что не съел охотник. Удивленно вращая глазами, в каменный мешок прошли все десять стражников, после чего старшина закрыл их на замок и громко приказал не шуметь в ближайшие пару часов.

Кай, который уже был готов рвануть по коридору, наверное, выглядел так же, как и обескураженные стражники. Охотник чувствовал какую-то магию, но то, что он ощущал, было слишком слабым для того, чтобы заставить седого ветерана выполнять что-то противоестественное. К тому же след магии мог оставить какой-нибудь оберег, а чудачества старшины могли объясняться вовсе другими причинами. Вдруг Каттими достало ума захватить в заложники семью тюремного старшины?

Каттими! Кая словно обожгло. Все последние часы, когда он ломал голову, думал и перелопачивал все произошедшее с ним, переставлял имена и не один раз произносил имя Каттими, впервые он произнес его так, как произносил ночью, когда ласкал ее тело, когда хотел, чтобы она услышала свое имя из его уст.

— Иди за мной, — настойчиво повторил старшина и двинулся по узкому коридору. Он вел Кая довольно долго. Спустился на ярус ниже, провел еще по одному коридору, окликнул издали одного из стражников, отослал его куда-то, подождал на лестнице, пока пройдут стражники на еще более низком ярусе, а затем вывел Кая даже не во двор, а в узкий колодец, в который не выходило ни окон, ни других дверей.

— Эй, соня! — заорал старшина куда-то вверх. — Открывай, не видишь, я иду?

— Что-то ты сегодня рано, — донесся откуда-то голос. — Домой, что ли?

— Домой, — откликнулся старшина.

— А кто с тобой? — поинтересовался голос.

— Кто надо, — равнодушно бросил старшина. — Открывай!

— А почему не через главные ворота?

— Тут ближе.

— Ближе? — загудел в колодце хохот. — Так ты не домой? К кому? В ткаческую или на рынок к торговке сукном?

Старшина не ответил, но под продолжающийся хохот где-то наверху загудела, загремела цепь, заскрипела и поползла вверх тяжелая стальная плита. Открылся заснеженный проем, старшина ступил в него, развернулся и начал спускаться. И Кай последовал его примеру. Веревочная лестница ударялась о мерзлую крепостную стену, но высота была не слишком большой, десятка два локтей.

Внизу Кая ждала Каттими. Она налетела на него птицей, обняла, повисла, обслюнявила щеки и тут же начала кутать в какой-то плащ, подсовывать ему лошадь.

— Быстрее, нужно уйти от крепости. Искать вряд ли будут, палхи зашевелились у входа в долину, половина стражи на малой стене, многие горожане, несмотря на снег и метель, потащились со скарбом к перевалу. И Усити тоже пошел. В городе паника.

Кай оглянулся на старшину, который как был, так и побрел без верхней одежды за городскую площадь.

— Что ты с ним сделала?

— Ничего… — Она поторопила пятками лошадь, подхватила уздцы лошади Кая, потащила его за собой. — Это он все сделал сам. Усити ходил к воеводе Хастерзы, передавал за тебя деньги, через тюремщика еду и одежду.

— Одежды мне не передавали, — пробормотал Кай.

— На то и расчет был, — рассмеялась, пряча тревожные синяки под глазами, Каттими. — Я не только одежду, но и браслет Асвы передала. Надеялась, что он наденет его на руку. А дальше уж все пошло как надо. Хотя половину ночи и половину дня пришлось помучиться, непросто чужую ворожбу расплетать. Да не думай ты о нем, к утру уже очухается. И не вспомнит ничего. Ты из-за меня пошел с Такшаном разбираться, из-за меня?

Как вываливала скороговоркой прочее, так и это выпалила. Протараторила и замолчала тут же, словно от того, что ответит ей Кай, зависело все.

— Из-за нас, — негромко сказал охотник, хоть и не посмотрел на девчонку, а все одно разглядел краем глаза, как расплылась в улыбке на пол-лица. Но глаза не смеялись. Ни искорки смеха не появилось в глазах.

— Кто был вторым? — спросила Каттими, когда уже скрылась за спиной метель, и крепость, и площадь, и крайние улочки у крепости.

— Анниджази, — сказал Кай. — Разве Усити не сказал? Или не был уверен?

— А третьим? — спросила она. И он вспомнил. Он вспомнил того, кто кружился над тем ужасным замком в паре с Пангариджей.

— Хартага, — ответил Кай. — Он разделался со мной как с мальчишкой. Но не убил.

— Я научу тебя, — прошептала она чуть слышно. — Ты видел, как я взяла на меч Истарка?

— Едва разглядел, — признался Кай.

— Ты все правильно делаешь, — вновь начала она частить. — Но нужна скорость и пустота. Не та Пустота, которая заменяет всем под этим небом и всякую ругань, и всякую славу, и богов, и нечисть, а та пустота, которая чистота. Ты должен быть чист, свободен, пуст. Как ветер. Кстати, скорость после смерти Асвы уже в тебе есть. А также сила воздуха, сила травы, огонь, сила зверя, тьма, лед и вода, солнце, разум. Даже и смерть уже есть немного, ведь ты испробовал меча Хары. И, признаюсь тебе, это меня удивило больше всего. Всего ведь не предусмотришь.

Она словно пересказывала ему чужие слова.

— Остались камень, смерть в ее полноте и сила крови. С кого начнем?

— Прямо теперь? — спросил Кай.

— Мало времени, — потемнели глаза Каттими. — Если не теперь, придется ждать еще много лет. Может быть, тысячи лет.

— У меня нет оружия, — сказал Кай.

— Возьмешь меч Эшар, — снова предложила Каттими.

— Нет, — покачал головой Кай. — Ее меч я возьму только у нее.

— Я знала. — Она вздохнула. — Выпросила у Усити неплохой акский меч. Если все срастется, будешь должен ему пару золотых. Хотел, кстати, получить с тебя четыре. — Повторила вопрос: — С кого начнем?

Кай придержал лошадь. Странно это было — говорить на глухой хастерзской заснеженной улочке среди деревенских домов и глухих заборов о схватках, даже без ремня на поясе, не подержав в руке новый меч, не видя противника, но зная, что он многажды сильнее тебя. Кай оглянулся. Жажда все еще мучила его, но та, что ушла на север, не удалялась больше. Замерла и, кажется, трепетала. Та, которую он испытал в трактире, где был схвачен стражниками, была ближе.

— Что там? — спросил Кай, показывая на занесенные снегом башни у скал, словно Каттими знала город лучше него.

— Старые плавильные башни, — ответила девчонка. — С тех пор как железную гору переплавили, они заброшены. Повелением иши запрещено разбирать в Хастерзе старые здания.

— Хара там, — сказал Кай. — А Паркуи ушел из города. Он где-то на выходе из долины. Вряд ли я его так легко достану. Там палхи.

— Достанешь, — уверенно сказала Каттими. — Если возьмешь Хару, то достанешь. Это Хару Пустота сберегает от тебя. Паркуи она принесет тебе на раскрытых ладонях как перепелку на вертеле.

— У него две глинки, — сказал Кай.

— Хорошо, — спокойно ответила Каттими. — Значит, Эшар близко. Значит, начнем с Хары. Вперед.

Она придержала лошадь на пустыре перед башнями. В одной из них колебался огонек в бойнице.

— Держи, — бросила Каю пояс, меч с длинной рукоятью. — Я, может быть, и взяла бы Хартагу сама, но он очень силен, очень. Он убил последнего ишу, хотя уж это большого умения не потребовало. Мне нельзя умирать. Вот так, теперь пока нельзя. Понимаешь?

— Да, — прошептал Кай. — Не хотелось бы… Ни теперь, ни после.

— Вот, — почему-то обрадовалась Каттими. — И он тебя убить не должен, поэтому не будет сражаться в полную силу. В худшем случае добавит тебе еще одну шишку на голову.

— А в лучшем? — спросил Кай.

— В лучшем — ты отправишь его восвояси еще до окончания Пагубы, — рассмеялась Каттими. — Но имей в виду, что то, чему я тебя научу, будет действовать минут десять, не больше. Если у тебя потом будет лет десять, ты сделаешь это умение своим по праву, но сейчас только на десять минут. Так что, скорее всего, с Харой тебе придется сражаться самым обычным способом.

— Раньше это у меня получалось, — заметил Кай.

— Такого раньше не было, — с тревогой проговорила Каттими. — Это самое трудное, понимаешь? Самое трудное. Нужно сделать так, чтобы он был призван без глинки.

— Как? — спросил Кай.

— Не думай сейчас об этом, — попросила Каттими. — Если ты сейчас будешь это знать, узнает и он. Если он узнает, ты его не одолеешь. Но помни две вещи: не касайся своим клинком его клинка, твоя сталь рассыплется, потому как его клинок забирает жизнь не только у живого, но и у мертвого. И помни про шнуровку. Заговоренная веревка все еще на рукояти его меча. Там есть капля моей крови. Помни об этом. Пусть он тоже знает.

— Что делать теперь? — спросил Кай, затягивая пояс, выдергивая из ножен и пробуя в руках меч.

— Ничего. — Она встала напротив, положила ему руки на виски. — Просто будь самим собой. Не думай. Ни о чем не думай. Ты все равно не убьешь Хартагу, как мы не убили и Пангариджу, ты только отправишь его домой. Он и так задержался здесь. Можно сказать, что почти стал человеком. Они все постепенно становятся людьми, так же как люди зверьми. Но они ненастоящие люди, а вот мы звереем по-настоящему. Забудь обо всем. Забудь. Вот, хорошо. Вот. Запомни это ощущение. Открой рот. Не бойся. Это алая искра с крыши Храма в Анде. Из магического рисунка, вычерченного двенадцатью. Сиун Эшар принес ей три искры. Одной тебя укололи в Хурнае, вторую опустили тебе в рот возле руин Араи. Эта последняя.

— Из чьей она линии? — спросил Кай. — Чья это кровь?

— Эта кровь не из линий двенадцати, — ответила Каттими. — Это те искры, в которые обратилась кровь Ишхамай. Она не успела смешаться с их кровью.

Сказала и исчезла, спряталась, шагнула за спину. Кай поднял глаза и увидел Хартагу. Тот медленно шел к нему от башни, и крылья то появлялись, то исчезали у него за спиной. Следом за ним из башни вышли две женщины — две одинаковые женщины.

Кай оглянулся. Каттими отошла от него на пару десятков шагов и села в снег. Вытянула перед собой руки, положила их на носки сапог, закрыла глаза. Кай снова посмотрел вперед. Женщины, одна из которых была Харой, остановились. До Хартаги осталось меньше сотни шагов. «Будь самим собой», — всплыли в голове слова Каттими, Кай невольно улыбнулся, вспомнив, что советчица младше его самого, но тут же стер с лица улыбку. Как все это было раньше? Он закрывал глаза, но не погружался во тьму, а будто уходил в другой мир, где вместо тел действовали тени и силуэты. Где глупец светился одним цветом, а умник другим. Где он мог за секунду предугадать направление и силу удара. Где он парил словно легкое перышко на теплом ветру. Что же изменилось? Что-то изменилось, кроме странной горечи на языке?

Хартага был уже близко. В его руке было все то же копье. Не доходя до Кая двух десятков шагов, он свернул в сторону и стал огибать Кая по дуге, словно попытался добраться до Каттими, но и Кай стал уходить в ту же сторону, хоть и пятился при этом. Хартага остановился. Выставил вперед левую руку тыльной стороной ладони вверх, поднял правую руку, перехватил древко так, чтобы большой палец правой руки смотрел назад, положил лепесток копья на тыльную сторону левой.

«Метать не станет, — не подумал, а почувствовал Кай. — Нападет, будет фехтовать как мечом. Уже напал».

За мгновение до того, как Хартага сделал три быстрых шага вперед, Кай знал, что он их сделает. Но не знал, чем ответит ему сам. Не знал и не думал об этом. Его тело начало двигаться до того, как начал двигаться Хартага, но уже после того мгновения, когда рыжий охранник Хары мог изменить движение. Кай шагнул вперед и пропустил Хартагу мимо себя вместе с его шагами и взмахом. Копье выбило из-под снега каменные искры, а Хартага получил глубокий разрез в области печени.

«Упадет, если у него есть печень», — промелькнула не мысль в голове Кая, а тень мысли.

И еще одна: «Любой гвардеец уже бы лежал с такой раной».

Хартага снова поднял копье, как и в прошлый раз, и замер, словно ждал, когда его рана, из которой на снег скатывается кровь, затянется. Плечо Кая защемило. Он не стал рассматривать себя, но уже знал, что с его плеча содрана кожа. «Чем?» — промелькнула тень мысли, и ответ появился словно сам собой: «Крыльями».

Наверное, Хартага ждал, когда его соперник ослабеет от потери крови. Или ждал собственного исцеления. Снег под ногами рыжего стал черным и липким, но рана его кровоточить перестала, как будто затянулась полосой слизи. Зато сам он словно стал на пол головы выше.

Дождавшись, когда рана на его животе подсохнет и осыплется пеплом, Хартага крутанул в руке копье, обратил его в серое колесо и вновь напал. И снова Кай знал, куда тот будет бить, и снова двинулся с места тогда, когда Хартага уже не мог остановиться, развернулся, наклонил голову, пропустил взмах древка, чиркнул клинком по гортани Хартаги и, уже уходя, отступая от второго удара, понял, что очередной взмах крыльев вместе с тканью почти лишил кожи и его спину. Боль накатила, обожгла, облила холодом, но она все еще не владела им. Она подбиралась. И слабость, которая должна была прийти после того, как иссякнет горечь на языке от алой искры Ишхамай, тоже была близка.

Хартага захрипел, пошатнулся, оперся о копье, остановил второй рукой заваливающуюся на спину голову, открыл рот и начал часто дышать, зажимая страшную рану, пока и на горле у него не выступила слизь и не осыпалась пеплом. Теперь он был выше Кая еще на полголовы. И горечь во рту охотника иссякала. Только вкус, память о вкусе, запах, аромат.

Внезапно ему стало смешно. Смешно, что девчонка учит его сражаться. Смешно, что он, не получив ни одной раны оружием, истекает кровью. Смешно, что тревожится о какой-то горечи. Смешно, что стоит и ждет, когда этот рыжий воин залечит свои раны, чтобы сразиться с ним по каким-то неведомым Каю правилам.

Горечь исчезла, когда Хартага напал на Кая в третий раз. И легкость исчезла. Боль стянула плечо и спину. Вдобавок глупый смех никуда не делся, играл губами, словно если не умереть, то получить комлем копья по голове Кай собирался со смехом. И с этим же смехом он представил, что и он не должен пытаться убить Хартагу, а должен точно так же засадить ему рукоятью акского меча по затылку, и он даже сделал шаг навстречу крылатому стражу, но в последний миг, в последнюю долю мига передумал, отшатнулся, вместо удара по голове получил страшный удар по левому плечу и, разворачиваясь, снес Хартаге крылья.

Будто фейерверк разорвался в пяти шагах от Кая. Хартаги больше не было на пустыре, в этом Кай, отброшенный в снег, был уверен, но вспышка ослепила его, а две женщины, что ждали окончания схватки, уже шли в его сторону. У обоих были в руках мечи. Они обе собирались убивать Кая.

«Соберут кровь в кувшинчик и отправятся пешочком в Анду», — посмеиваясь про себя, Кай пытался подняться, отчетливо при этом различая в доступном ему мире теней две идущие тени. Две одинаковые тени. Вся-то разница, что у одной в руках меч, а у другой — дрожащий язык черного пламени.

«Вот и сам Хара, — подумал Кай, радуясь, что снег охладил спину и плечо, и понимая, что второе плечо, скорее всего, сломано. — Сама Хара. И никакой магии. Только своими силами».

Девки была приделанными. Одна так уж точно. Кай понял это сразу, когда увидел, как они идут, как ставят ноги. Точно так же шли к нему двое приделанных, которых отправлял на испытание Кира Харти Анниджази. Только девка-двойник была отобрана да приделана Анниджази недавно, наверное, с одного из обозов с рабынями, которые сумели добраться до назначения, а Хара была приделана тысячи лет назад.

— Кто из них Хара? — спросила издалека Каттими, и Кай, который все еще ничего не видел обычным зрением, с трудом поднял левую, поврежденную руку.

Двойник споткнулась тут же. Стрела пронзила ей горло, она еще пыталась идти, но следующая стрела вошла в голову, еще одна в грудь, потом в живот. Она упала в трех десятках шагов от Кая, стала хрипеть и биться, и черная кровь зашипела на снегу, донесла запах вони и разложения. Или же это пахло от Хары?

Кай наконец проморгался, выставил вперед меч, согнул одну ногу, прищурился, окаменел. Да, с одного взгляда было понятно, что лишило рассудка Асву. Теперь, когда Харе не требовался двойник, она стала сама собой. Перед Каем стояла совершенная женщина. Красавица Каттими показалась бы рядом с нею деревенской простушкой. Соблазнительная Этри — отвратительной и грязной девкой. Даже Кессар, та, которую запомнил Кай на престоле, не более чем милашкой. Настоящая красота теперь была перед Каем. Еще не убив, но уже сразив двойника Хары, Каттими словно сняла чары, стерла напускное и обнажила то, что было скрыто.

Кай не мог шелохнуться.

— Да, — услышал он низкий грудной голос, от которого задрожало сердце. — Так слишком трудно. И мне тоже. Все равно что быть волком, дичь к которому сама лезет в пасть. Можно ведь и подавиться. Поэтому пусть все будет честно.

Словно ресницы сомкнулись, и только, но перед Каем стоял уже другой человек — крепкий старик с безжизненным взглядом и давним шрамом в виде креста на лысине. И меч свой он уже не прятал. Он напал первым.

Пожалуй, он действительно был лучшим воином клана Смерти. Во всяком случае, против Кая он использовал тот самый прием, который не единожды применял сам Кай — и против Такшана, и сотни раз против разных фехтовальщиков, а против некоторых применял и его вторую часть, как когда-то с Ашу на хурнайской ярмарке, когда выдержал удар клинка и вторым оборотом все-таки выбил его из рук старшины проездной башни Хурная.

Нет, он не должен был касаться и так уже порченным поганой кровью мечом клинка Хары. Но коснулся. Хара поймал меч Кая, подкрутил его. Кай изогнулся, ответил вторым оборотом и почувствовал невозможное — извернувшись, Хара ответил тем же приемом в третий раз и не выбил меч из руки Кая лишь потому, что меч сына Эшар умер, рассыпался от острия до конца рукояти. И тогда Хара ударил Кая черным мечом в живот.

Это было прикосновение льда и пламени одновременно. Мгновенная рана расплескивала по телу раскаленным металлом боль, но все обожженное тут же леденело и застывало. Вот только пятно боли не увеличивалось. Кай опустил взгляд. И Хара опустил взгляд. Клинок вошел в живот на палец. Подрагивал, колеблясь, темный язык пламени. Шевелился, пытаясь проникнуть в рану, но со всего тела охотника змеились стремительные зеленые ростки, обвивали меч Смерти, сохли, скручивались, гибли, но змеились и обвивали и не давали пламени сжигать.

— Кикла, — прошептал Кай.

— Сука, — прохрипел Хара и надавил что было силы, оттолкнул Кая на полшага, но не углубил рану и на палец.

— Уппи, — улыбнулся Кай и обхватил пылающий клинок чуть ниже гарды. Руку обожгло, обморозило, но и по предплечью побежали мгновенные зеленые ростки.

— Хочешь вырвать, щенок? — плюнул в лицо охотнику старик с крестом на голове. — Я сильнее. Мои пальцы не разожмутся. Тяни на себя, тяни.

— Не смей, — раздался низкий голос, и от все еще бьющегося в судорогах двойника Хары стал подниматься Тамаш, и черные тени окружили соперников.

— Зачем же тянуть? — ответил вопросом Кай. — Наоборот.

Рукой, всем телом насаживаясь на ужасный клинок, он толкнул его в сторону Хары, и крепкие, может быть, самые крепкие пальцы в Салпе, не разжимаясь, соскользнули с оплетенной Каттими рукояти. И навершие меча Хары коснулось живота своего владельца.

Пламя погасло. Лицо старика исказила гримаса, затем оно сменилось лицом женщины, искаженным той же самой гримасой, потом лицом отвратительного мертвеца с чужими глазами, может быть, даже украденными глазами Куранта в глазницах, а затем все это посыпалось, потекло слизью и осыпалось в снег. Тени рассеялись, Тамаш исчез. И только Кая вдруг скрючило, изогнуло, вывернуло в рвоте.

— Вот почти и все, — устало прошептала Каттими. — Умойся снегом. Сила Хары не слишком приятна, но без нее никак. У тебя все получилось. Остальное проще. Трудно, но проще. Жаль, что у тебя сломано плечо, но все-таки это левая рука. Подожди, не тяни на тело плащ. Я положу тебе на кожу кусок крыла Пангариджи.

— Я не отравлюсь от этого средства? — с трудом поднялся Кай.

— Нет, в нашей деревне половина болезней змеиным ядом лечили, — прошептала Каттими. — Сдуру, конечно, и кашей можно подавиться.

— В вашей деревне… — улыбнулся Кай.

— Это точно, — прижалась к его здоровому плечу Каттими. — Ну как ты?

— Странно, — признался Кай. — Словно снял с кожи жгучую мазь. Я не стану серого цвета?

— Если будешь каждый день умываться, то не станешь, — успокоила его Каттими. — А теперь нужно сделать тугую повязку на левое плечо. У меня есть льняные полосы. Надо спешить. Слышишь?

— Что это? — прислушался к гулу Кай.

— Это палхи, — ответила Каттими. — Они идут на штурм Хастерзы. Только не думай, будто для того, чтобы устроить тебе встречу с Паркуи, хотя я и не исключаю этого. Нет. Они и в самом деле хотят уничтожить всех людей. Всегда хотели. Пустоте просто нужно было напомнить им об этом.