Глава третья. ВЕСЕЛАЯ КАЗНЬ, ВЕРСИЯ 2.0

В Верхних и Нижних землях, еще недавно всецело находящихся под властью Храма (за малым исключением), очень любят казни.

Казнь — яркое и запоминающееся действо. С шумом, с помпой, с большими толками в народе. Казни ждали как праздника, а в некоторых наречиях Верхних и Нижних земель понятия «казнь» и «праздник» даже обозначались одним и тем же словом. Казни давали пищу для обсуждений. Казни были самым желанным зрелищем для народа, лишенного почти всех жизненных благ. Влача существование серое и убогое, не видя удовольствия в жизни, эти милые люди находили удовольствие в смерти. Пусть в чужой, зато какой красивой, какой эффектной! Опять же пища не только для перетолков, но и для желудков… Но об этом пока не надо…

Еще в древности, в первые века Первосвященства, Храм наложил полный и категорический запрет на светское искусство, научные, в особенности медицинские, исследования и на словесное творчество. Те немногие из рожденных в Корабле, кто ощущал в себе неизбывный творческий зуд, страстную и ничем не унимаемую тягу к созданию нового или же углублению, совершенствованию уже известного, по этому закону приходили под руку Храма. После определенных испытаний либо становились посвященными и сопричастными ордену Ревнителей и занимались любимым делом в рамках дозволенного уже под эгидой Храма, либо подпадали под действие сурового запрета. За несколько абзацев самобытного текста — кара. За искусное врачевание хвори, доселе не поддававшейся излечению и выкашивавшей население, — пытка или казнь. За изящную статуэтку в честь одного из богов, вырезанную из дерева или из камня, — кара, суровая кара. За искусно выкованный меч, украшенный великолепно отделанной рукоятью с резьбой и именным тиснением, — застенок и пытка.

И только при подготовке к казни ремесленники и мастера могли пустить в ход все свои таланты и умения, и даже находились такие наивные и страстные, что проявляли себя в полную силу. Храм великодушно принимал шедевр и прощал того, кто его изготовил: все-таки закон есть закон. В землях, где были запрещены театр, скульптура, светская музыка, живопись, наложены запреты на эксперименты в архитектуре и большинстве ремесел, где сознательно душилось развитие медицины, только подготовка к Большому гликко, красочному аутодафе, позволяла людям творческим и знающим показать себя. В летописях Храма уцелели многословные описания эшафотов древних правителей, желающих перещеголять друг друга в том, кто же эффектнее, сценичнее, торжественнее, завлекательнее умертвит своих подданных. Остались великолепные оды природе, баллады прекрасным женщинам и гимны богам, приуроченные к эффектным обезглавливаниям, ловким расчленениям, милосердным повешениям и иным методам отнятия жизни по мере фантазии отправителей этих жутких действ. Казни проводились на центральных площадях стольных городов, и все места для публичных казней носили одно и то же название, пусть на разных наречиях: площадь Гнева. До дня казни площади могли носить любое другое и сколь угодно древнее название. Но в день торжества это название менялось на ритуальное. Собственно, так называемое Большое гликко Аньяна Красноглазого и родилось из неуемного желания обставить последнюю жизненную коллизию наилучшим образом… Что ж… похвально, весьма похвально.

Эту церемонию торжественного умерщвления приурочили к официальному введению во власть двоих соправителей сардонаров — Акила и Грендама. Когда последний из них произносил свою пламенную речь, приведенную выше, часть торжественной церемонии уже была показана благодарным зрителям. Так, несколько музыкантов представили на суд досужих городских зевак великолепный гимн со словами: «Освобождение, как легка ноша твоя, что ломает мне шею и плечи…» Варварская музыка, грохот, лязг и вой, производимые десятком инструментов из запасов Храма, летела над площадью вперемешку с неистовым словесным речитативом. Глотки у певцов были будь здоров…

Наполнившие площадь и подступы к ней толпы народа были в полнейшем восторге.

Девушки-жрицы на ребрах пирамиды вращали бедрами в прихотливом ритуальном танце. Несколько гареггинов во главе с новым любимцем Акила гареггином Ноэлем непрерывно парили над лобным местом на высоте двадцати — тридцати анниев, реяли по ветру длинные стяги, размалеванные в цвета сардонаров и украшенные довольно похоже выписанными ликами Акила и Грендама. (Живописец, в свободное от казней время пробавлявшийся окраской стен в серый и черный цвета, уж расстарался.) Нескольких осужденных, выведя на самое навершие пирамиды, напоили из резного ковшика прохладным питьем, зачем-то придавшим им сил. Питье тоже было частью ритуала, как несложно догадаться, потому что варили его по старинным рецептам бывшие повара Храма, ныне перешедшие на службу к сардонарам. Питье было великолепным, одним из его компонентов была желчь червя гарегга. И — вопреки затерянному в далеких и неизвестных здесь мирах изречению «Рожденный ползать летать не может» — именно эта желчь червя, часть того, кто ползает, вызывала у осужденных желание взлететь. После напитка все было легко, все было забавно, и даже то, что привязали осужденных к особым образом обтесанным бревнам и сбросили вниз по ступеням пирамиды, не вызывало вопросов… А смотрелось со стороны очень эффектно! Увлекались даже те, кто был осужден… Приветствовали катящихся к подножию пирамиды восторженными криками. Те отвечали снизу, еще не чувствуя и не осознавая, что в теле не осталось практически ни одной целой косточки. Только несколько счастливцев не прокатились до последней ступени пирамиды живыми — размозжили череп. Конечно, это была недоработка, но осужденных на смерть было достаточно, для того чтобы не почувствовать досадную недостачу…

Вокруг пирамиды были расставлены на возвышениях орудия пытки. И зрителям, и одурманенным напитком осужденным они казались игрушками, сущей забавой. Характерно, что к этим снарядам не полагалось профессиональных палачей, а орудовали (под зорким присмотром гареггинов, конечно) выборные либо добровольцы из числа зрителей. Помнится, такую же штуку вводил у себя в государстве Петр Алексеевич, когда заставлял своих приближенных и бояр собственноручно рубить головы мятежным стрельцам. Правда, в отличие от земляков Акила и Грендама относился он к этой самодеятельности со всей серьезностью…

Горнская толпа выла от удовольствия и перекатывалась волнами. Расчлененное на хитрой конструкции, предназначенной для пытки, тело бывшего Ревнителя разорвали, так сказать, на сувениры. Кроме того, в столице процветало людоедство… К чему пропадать свежему мясу?

Стоя над бушующим людским морем, Акил жестом велел Ноэлю подлететь к нему:

— Свяжись с Таэллом и скажи ему, пусть подготовит своих пленников. Будем красиво представлять. Пора.

В то время как Ноэль отправился улаживать вопрос с Леннаром и его высокочтимым по канону убийцей, Грендам приказал возвести на пирамиду первую партию из числа захваченных в шлюзе землян. С них предварительно сняли скафандры, оставив, однако, оранжевые комбинезоны, частью забрызганные кровью. Красное и даже багрово-бурое красиво смотрится на оранжевом, решили местные эстеты.

— Это кто ж такие?

— Да, говорят, сам многоустый Акил захватил в битве. Там в пещере, где отлетела жизнь самого Леннара.

— Болтаешь…

— Если бы я, сынок, болтал, так не дожил бы до седых волос.

— Вона какие яркие-то, ткань на одеждах-то как будто из лавки толстого Векки, а у него на входе-то три зеленых фонаря висят, первая гильдия-то! Не укупишь…

— Толстого Векку позавчера зарезали, а весь скарб растащили, так что, может, и твоя правда.

— Во имя Леннара!..

— Ну ты лучше язык придержи. Не дело тебе высокое имя произносить, это уж пусть сильные да власти предержащие балуются, а мы лучше старыми божками божиться будем. Не зевай, Коро! Бери секиру, руби ему сначала руку, а потом и голову. Вон как смеется!

— Опоили, знамо… Такое пойло, из Илдызовых подвалов. Веселящий напиток. От него боль как рукой снимает, хоть по живому режь, а все ничего не чуешь… Но недолго.

Одного из землян, канадского медика Саньоля, привязали к бревну и скинули с пирамиды. Тут его уже ждали любопытствующие. Одурманенный напитком, чувствующий во всем теле приятное жжение и покалывание, медик Саньоль выплюнул изо рта кровь и улыбнулся лохматой и страшной толпе. Его подхватили и, на пути к одному из пыточных снарядов вырвав из ляжки здоровенный кусок мяса вместе со штаниной комбинезона, подвесили кверху ногами к станине. Саньоль раскачивался, и по его горлу непрерывной теплой, тошнотворной волной текла кровь. Несмотря на эту легкую тошноту, Саньолю не было больно, приступала скорее легкая досада: дескать, что это вы со мной делаете, господа? Нельзя ли как-то поприличнее обращаться с гостями?

Бортинженера Корнеева скатили с пирамиды так удачно, что у него даже не замутилось сознание и он видел смеющиеся, свежие лица и белые зубы, обнаженные женские руки, плечи и груди, едва прикрытые редкой сеточкой с приплетенными к ней ритуальными амулетами. Корнеев равнодушно смотрел на то, как его подхватывает толпа, двумя взмахами кривого черного ножа, верно выточенного из обломка скальной породы, отделяет от бревна и тащит по кровавым следам, оставленным вот уже почти десятком предшественников Корнеева, пущенных вниз с пирамиды. Двое невысоких волосатых бородачей с руками узловатыми и мощными, как корни деревьев, просунули ноги Корнеева в какие-то петли, нисколько не смущаясь тем обстоятельством, что правая нога с открытым переломом берцовой кости болтается как косичка у тряпичной куклы. Корнеев тоже не чувствовал… Боль накатила вдруг и сразу, она была такой, что бортинженера перекрутило и разорвало, и он был счастливец, что не успел прожить еще хотя бы десять секунд и что даже не успел пискнуть «Мама!» и зареветь дико, утробно, на одной ноте.

Астроному Дж. Кейхелу, которого разрезали на части, пришлось хуже. Еще хуже пришлось следующим трем жертвам, на которых натравили низкорослых, уродливых псов с мощными челюстями. От тварей пришлось отбиваться уже после того, как закончилось обезболивающее.

Те из осужденных, что стояли на вершине пирамиды, приглядывались к происходящему возле ее основания с явным ИНТЕРЕСОМ. Кто-то из землян даже заметил деловито, что против собак следовало применить другую тактику.

С таким же выражением на Земле обсуждались футбольные матчи или плановые постановления правительства.

Напиток, танцующий в ковшике в нежных руках жриц, действовал так же безотказно и пленительно, как и сотни лет назад.

И не все видели, как рыжеволосый соправитель Акил, получив коротенькое сообщение от оказавшегося возле него гареггина, переменился в лице. Перепрыгнув на гравиплатформу, рядом со своим любимцем Ноэлем он пролетел над запруженной площадью, над крышами примыкавших к ней домов. И, снизившись до двух анниев над уровнем мостовой, исчез в полуразрушенной арке Реббо-бер-Дар (Справедливости), уже переименованной в арку Сардонаров.

Не заметив того, что Акила уже нет за его спиной, Грендам под грохот инструментов, большинству из которых он не знал и названия, вещал:

— Наше дело истинное! Не поколеблемся! Убей бога — освободи бога! Крови, храбрые мои соплеменники!..

Пламенная эта речь не мешала ему ковырять в зубах желтым, твердым ногтем на правом мизинце. На завтрак было нежнейшее филе собственного Грендамова охранника, накануне несчастливо наткнувшегося на саблю…

Прорицатель Грендам наслаждался и этим своим исключительным правом потреблять в пищу себе подобных. По установившемуся закону людоедами могли быть только сардонары, впитывающие таким образом достоинства употребляемого ими в пищу субъекта и переваривающие (а следовательно, уничтожающие) его недостатки и откровенные пороки. Как то: непокорство, лень, гордыня, злоба и зависть, да и мало ли грехов в этом и иных мирах! Усваивая мясо мертвеца, легитимный каннибал тем самым улучшает покойного посмертно, оставляет о нем добрую память. Очень милосердное отношение к людям… Сардонары считают ТАК на полном серьезе. Если вам придется оказаться в желудке высокопоставленного сардонара, знайте, что это высокая честь.

— Ну подходите, что ли, — тихо проговорил Костя Гамов, неподвижно глядя на то, как в пиршественный зал, ныне ставший местом бойни, по одному втягиваются желтоглазые, низкорослые воины, похожие на ту парочку стражников, что освободили его из узилища и под сопровождением гареггина привезли сюда. А может, эти двое тут и присутствовали. — Посмотрим, какие вы…

Но те не спешили «смотреть». Входя в зал, они один за другим выстраивались в шеренгу, все удлиняющийся фланг которой упирался в окровавленный ковер посреди зала. На Гамова они старались не смотреть, а если и поглядывали, то быстро, почти пугливо, стараясь не отрывать глаз от оцепенелой, мертвой точки в пространстве где-то прямо перед ними.

Леннара, словно слившегося с темной колонной и медленно отходящего еще дальше, в стенную нишу, они не видели.

Тут приоткрытая створка двери, через которую один за другим просачивались желтолицые стражники, содрогнулась от мощного удара и распахнулась, описав на петлях оборот и грохнув в стену. Появился Акил. Его сопровождали два гареггина, Ноэль и Исо. Оба словно отштампованы по одному, неоднократно воспроизведенному выше, образцу: высокие, гибкие, смуглокожие, с плавными, хищными движениями. С нежной, детской кожей и свободными от мимических движений лицами. Акил казался не столь пластичным и был куда более кряжист и просторен в плечах, чем его гвардейцы, в его походке и стати чувствовалась настоящая военная выправка. Впрочем, что удивительного? Ведь в свое время он состоял в ордене Ревнителей и получил превосходную всестороннюю подготовку, а именно — окончил военную школу Ревнителей, прошел обучение в ряде храмовых меренгов в том числе правовом и медицинском. А еще за его спиной были два курса обучения в Большом Басуале, куда попадают лишь очень немногие из числа проходящих подготовку в Храме.

Твердое лицо соправителя сардонаров чуть припухло, на виске пульсировала синяя жилка. Пройдя вдоль ряда стражников, уступающих ему ростом на голову, Акил поравнялся с неподвижно замершим Гамовым и остановился в трех шагах от землянина.

— Ну не думал, что придется познакомиться раньше, чем на Большом гликко, — отрывисто сказал Акил. — Я знаю, ты не можешь меня понимать, а если вдруг и понимаешь, то это знание вручено тебе моими врагами. Но я все равно скажу. Мне известно, что тут произошло. Эти глупцы, которым я вверил только малую долю власти, тотчас же поспешили ею злоупотребить. Решили поиграть дорогими игрушками. Доставили сюда тебя, доставили тело Леннара. Они правильно сделали, что умерли. То есть — ты убил их, так? Иначе их убил бы я.

— Среди женщин, которые находились ночью в этом зале, была твоя племянница Лейна, многоустый Акил, — из-за плеча хозяина подал голос гареггин Ноэль.

— В самом деле? — встрепенулся и повысил было голос Акил, но тотчас же вернулся к прежней спокойной манере держать себя. — Так… С этой глупой девчонкой разберусь после, сейчас важнее определить, ЧТО произошло тут ночью.

— Развязать язык. Пытать, — коротко высказался гареггин Исо.

— Кого? Ты говоришь об этом неизвестном, который сразил Леннара? Я даже не буду объяснять тебе всю глупость, что вложена в твои слова. Его меч весь в крови таких же гареггинов, как ты. Не менее быстрых. Не менее сильных, нисколько не менее живучих. Попробуй отобрать этот меч…

— Это приказ?

Акил не ответил, он пошевелился, становясь к Гамову вполоборота, и снова заговорил. Константину неожиданно пришло в голову, что эти местные до смешного любят позу, необязательный красивый жест. Эффект, который превыше эффективности. Красивое, самоцельное слово, само звучание которого важнее причины, его породившей. Что этот рыжий хочет донести до него, Гамова?.. Ведь наверняка понял еще там, в шлюзе, что эти чужаки не их мира, что они пришли извне, ну скажем, из Великой пустоты, или как там еще может именоваться мировое пространство в местных космогонических мифах?.. А этот рыжий непохож на человека глупого и напыщенного. Между тем непохожий на глупца Акил говорил: — Со временем мы сможем понять друг друга. Надеюсь, это произойдет не слишком поздно… Ноэль! Покажи ему.

Выступивший из-за спины рыжеволосого соправителя сардонаров гареггин Ноэль протянул Гамову плоскую металлическую табличку, на которой был вытеснен четкий медальный профиль. Передавая табличку, гареггин произнес певучее имя: «Лиэннааар». Гамов машинально принял, взглянул… Он сразу узнал это характерное лицо. Хотя почти и не наблюдал Леннара в профиль. Он видел его окровавленным, с проломленной лицевой костью и запекшейся кровью, он видел его в действии и даже пытался помешать, и Леннар с полным основанием мог бы умертвить и его самого, Константина Гамова. И вот тут, разглядывая четкий профиль на желтоватом металле, землянин вдруг понял, что человек, которого он ударил дымящейся гравиплатформой по лицу, там, в транспортном шлюзе, — он и есть человек из котла, он и есть убийца гареггинов, он и есть Леннар, притаившийся тут, в зале, у колонны, отступивший в полумрак укромной ниши. И этот Леннар, верно, представляет особенную ценность вот для этого рыжеволосого, и его смуглых охранников, и вот для этих бессловесных желтоглазых болванов, вытянувшихся в шеренгу…

Не довершая в мозгу этой логической цепочки, Константин отрицательно покачал головой, хотя непонятно, к чему относилось его отрицание. Кроме того, у этих пришельцев, хоть и похожих до поразительности на земных людей, могла быть кардинально отличная система жестов, и разве что боги Великой пустоты ведают, что может усмотреть в этом покачивании Костиной головы рядовой гареггин и даже сам многоустый Акил…

Акил резко выдохнул. Пахло от него чем-то сладковатым и не то чтобы неприятно, но чувствовался в этом аромате резкий химический, медикаментозный запах, словно рыжеволосый Акил только что вышел из кабинета современного земного стоматолога. Акил произнес, показывая безупречные, крепкие зубы:

— Он ничего нам не скажет. Он, даже если бы хотел, не сумел бы донести… Потребуется время, чтобы его понять, а этого-то времени у нас и нет. Нужно найти оставшихся в живых… Что ты говорил о моей племяннице, Ноэль?

— Она была здесь.

— Но ее трупа я не вижу, — хладнокровно произнес Акил. — Обыщите зал. Тщательно обыщите весь дом, раздери вас демоны Илдыза!

— А что с ним? — Ноэль указал на Гамова.

— А что с ним? — повторил Акил. — Зачем он нам без трупа Леннара? Ведь он только вспомогательная деталь церемониала. Конечно, мы можем обойтись без всей этой шелухи, но сколько потребуется Грендаму, чтобы перезарядить настроения толпы, чтобы переключить их на другой раздражитель? Или вы не понимаете, ЧТО произошло, жалкие недоумки? У нас ИСЧЕЗ БОГ, пусть не живой, путь это даже труп бога, все равно это существо высшего порядка, опора, столп нашей веры! А ты киваешь на пришельца, задаешь глупые, никчемные вопросы…

Ноэль — редкость для гареггина — был довольно умен. Но сейчас не требовалось никакого ума, чтобы понять призыв Акила: действовать, действовать, вызнать всю подноготную, найти, найти!.. Гареггин Ноэль повернулся к стражникам и жестами отдал им соответствующие распоряжения, после чего шеренга рассыпалась и стражники с удивительным суетливым проворством, делающим их чем-то сродни крысам, хлынули во все стороны. Кто-то досматривал трупы, с интересом раздвигая одежды и залезая всей пятерней в страшные рубленые раны; кто-то шел по периметру стен, а один из стражников, верно обладающий самым острым чутьем, нашел и отпер небольшую дверку, за которой обнаружил около десятка женщин. Живых. Полумертвых и находящихся в обмороке, слабо поскуливающих, как побитое животное. Только одна стояла у двери. И эта единственная, как только стражник отпер дверку, немедленно дала ему по физиономии так, что низкорослого желтоглазика отнесло от входа в тайную комнату, а челюсть тоскливо заныла. Женщина, от широкой своей души хватившая по морде спасителя, была Лейна. Племянница Акила тотчас же заявила, что их слишком долго продержали взаперти, не вызволяя из ловушки, и что она в бешенстве. Подтверждая это свое мнение, она в гневе вырвала короткое метательное копье — миэлл у ближайшего стражника и врезала тому по спине раз и другой так, что тот взвыл коротко и затрясся, как от холода.

Подошел рыжеволосый соправитель Акил. Он спросил очень спокойно:

— Что тут произошло?

— Червячки захотели показать нам свои трофеи.

— Червячки? — перебил Акил.

— А что, дядя, ты не знаешь, что так за глаза называют гареггинов? Так вот, двое твоих червячков захотели позабавиться и потешить наших девочек. Таэлл велел притащить из узилища этих двоих… Вот его и Леннара, — кивнула в сторону Гамова девушка. — Но великий Леннар оказался не так уж и мертв, как опрометчиво посчитали наши распорядители торжества. Он восстал из мертвых, взял у одного из парней меч и всех порешил. Твои хваленые гареггины, дядя, смотрелись против Леннара как сущие щенки, те, что жмутся и дохнут по подземельям городов.

— Леннар?! — загремел Акил. — Так он жив?! — Да.

Ноздри рыжеволосого Акила раздулись и затрепетали. На щеках его проступил румянец, нижняя губа капризно выпятилась вперед, и вот тут бывший храмовник вырвал из рук верного Ноэля боевой шест-хван и коротко, без замаха, вогнал его в бок желтоглазому стражнику. Не разбирая — просто тому, кто стоял ближе прочих. Тот упал не простонав.

Расточив таким непринужденным образом вспышку своего гнева и сорвав эмоции на невинном, Акил повторил уже с утвердительной интонацией:

— Так он жив… Та-ак… Илдыз и бездна! Где же он, наш живой и воплощенный?

— За то время, пока я сидела в этой боковой комнатке, он мог уже перебраться, верно, да хоть в центральные секции к Обращенным! — дерзко ответила Лейна.

— Это Леннар убил тех, кто в этом зале? — продолжал выспрашивать строгий дядя.

— Он. А кто же еще? Этот, который там торчит, сразу перепился с благоволения наших дур, да и обожрался мясного желе из криннского кармагг-йолля так, что только икал, рот все время приоткрыт, слюна течет, а глаза красные и бессмысленные, — насмешливо отчеканила Лейна. — Он сначала и есть не хотел, так нет же, угостили…

Акил сделал движение рукой, и тотчас же два стоящих за его спиной гареггина, Ноэль и Исо, сорвались с места, словно их смахнуло накатившим ветровым валом. Гареггины оказались подле Гамова, и Ноэль перехватил запястье правой, безоружной, руки; левая же кисть землянина ощутила на себе давящую хватку лобастого Исо, молчаливого, упорного. Сопя, Исо вырвал окровавленный клинок из пальцев Константина и отбросил прочь, вслепую, себе за спину — прямо на трупы. Вырваться Гамов и не пытался. Уложат на месте, не дожидаясь прямого приказа Акила. Зря тот, кого они ищут, не поубивал насмерть всех этих болтливых баб. Вон как все переменилось после нескольких слов этой девчонки!

Поймав себя на этой мысли, Гамов вдруг похолодел. Верно, в самом деле жизнь человеческая до смешного дешева в пределе этого гигантского металлического склепа на орбите Луны, раз он так скоро напитался здешними настроениями. Хотя полно!.. Какая Луна? Какая орбита? Разве вот эти желтоглазые стражники, ничтожества, которых легко принимают за разменную монету, которых дергают, швыряют и убивают — разве они могут представить себе эти понятия? Разве их мозг вмещает хотя бы отдаленное представление о том, что есть иные миры, поразительно не похожие на это воплощенное пыльное средневековье, вдруг напитавшееся свежей кровью? «Смешно, Константин. И не думай!.. Что толку? Нет никакого сомнения в том, что тебя убьют по первому знаку. Не прикидывая, не колеблясь…» Гамов расслабил руки, показывая, что он не думает сопротивляться. Акил смотрел издали — не шевелясь, не мигая. Девушка, его племянница, что-то звонко втолковывала своему властительному дядюшке, обильно и выразительно жестикулируя и время от времени обводя красивым движением стены зала. «Милосердие, Костя, милосердие!.. Ты сам заступился за эту милейшую девицу, ты с риском для собственной жизни остановил руку этого… как его… Леннара. И вот теперь она тебя закопает. Хотя сомневаюсь, что тут принято хоронить умерших. Ну в землю…»

Акил все еще смотрел на него. Потом сказал:

— Значит, он здесь, значит, он жив. Какая поразительная живучесть, что ж… Впрочем, это не какой-нибудь желтоглазый… отнорыш крысиный.

— Нужно выставить патрули, нужно немедленно поставить Горн на особое положение! — воскликнула Лейна, и ее темные глаза засверкали, скривились губы. — Нельзя так оставить, чтобы… безнаказанным!..

— Да где ты его сейчас найдешь, — откликнулся Акил. — Особое положение… Сделать ситуацию в городе более особой, чем она таковой является с момента штурма Первого, — это вряд ли. Леннар знает этот город, хотя не так часто тут бывал. Выловить его сейчас в этом мутном мареве… Нет, невозможно. Только дело случая. Вся моя жизнь в последнее время — прямое следствие случая.

— Неужели нельзя его найти? Дядя, ведь твои гареггины, твои хваленые гареггины так быстры, и если бросить на поиски даже самого Леннара два их десятка, то…

— На поиски Леннара! Помни, Лейна, что наша религия обожествляет его перед лицом истинно верующих! — перебил он, употребляя положенные по канону обороты. — К тому же что его искать? Конечно, мы бросим на поиски все силы, каждый истинный сардонар вольет свою струйку крови, струйку пота в общее дело этих поисков… Но! Я тебе и так скажу, куда он сейчас направится. Ты и сама угадаешь… Только чуть-чуть напрягись…

— На площадь Гнева, — проронила она, наморщив лоб. — Ну конечно…

— Там сейчас забавно, — сказал гареггин Ноэль. — Так что делать с этим? — Акил, рассеянно щурясь, медленно подходил к Гамову, запястье которого все еще обвивали железным кольцом пальцы Исо. — Положить вместе с теми?

Рывком, в который Константин вложил всю свою силу, он выдернул кисть из тисков Исо и тотчас же ударил локтем под ребра гареггина. Того качнуло назад, но Гамов был почти уверен, что боли не было, нет, что-то вроде раздавленной досады: дескать, как, этот еще барахтается?.. Гамова потянуло к темному ковру в центре зала, к залитым кровью блюдам и к телам гареггинов, в руках и на амуниции которых еще можно найти какое-никакое оружие. Гамова повлекло к ближайшему из боевых шестов-хванов, он подхватил прохладное отполированное древко, перепачканное пряным соком каких-то ягод и — вперемешку — кровью. Навстречу ему шарахнулись трое желтоглазых, Константин крикнул и взмахнул шестом — двое отшатнулись, третий же замешкался, глядя в лицо пришельцу своими мутными, бессмысленными глазками, на дне которых дохлым червячком зашевелился страх. Гамов ударил его шестом, легко пробив трапециевидную мышцу чуть повыше лопатки, и метнулся к выходу из зала, где стояли еще двое гареггинов.

Его обезоружили в два счета, сбили с ног, не нанеся и царапины, он еще успел, переворачиваясь в воздухе и до одурения и «морского» шума в ушах стиснув челюсти, пнуть одного из гареггинов ногой в живот. Пресс у того оказался железный. Все равно что ударить по отопительной батарее, как в детстве, дилетантски тренируя удар…

Акил добрался до сбитого с ног пришельца в несколько громадных шагов, почти прыжков, почти звериных… Он склонился над Гамовым, но Константин не увидел на его лице ни злобы, ни гнева. Нет!.. Рыжеволосый Акил рассматривал его с определенным интересом и даже с долей свирепой симпатии, с какой, верно, сытый хищник разглядывает случайную жертву, размышляя, сожрать сейчас или оставить на ужин, впрок.

— Ну что же, — наконец сказал он, — давно я не видел, чтобы с такой живостью кидались на гареггинов. В последний раз это были Обращенные во главе с самим… Это не Обращенный. Он другой. Интересно будет его прощупать. Нет, Исо, не смотри таким свирепым взглядом, он еще мне понадобится.

— Позволь, мудрый, мы пока только подвесим его на крючья за ребра, — сказал добрый Ноэль, и на его полудетском лице проскользнула нетерпеливая гримаса.

— И это лишнее… тем более что он оказал мне услугу. Задержал руку Леннара, когда тот хотел добить Лейну, вот эту мою строптивую племянницу. Так что я в некотором роде у него в долгу. Не каждый осмелится остановить руку бога, даже такого потрепанного…

Последние три слова, впрочем, Акил произнес так негромко, что расслышал их только Гамов. Единственный, кто не мог понять их смысл.

Элькан поднял тускло рдеющий факел. Тот предательски потрескивал и должен был вот-вот потухнуть. То, что все еще освещал этот факел, было давно в единой цветовой гамме, бедной красками и оттенками. Серые стены, серые перекрытия, черные глазницы ниш и вентиляционных ходов, темно-серая полоса прохода под ногами, изредка перебиваемая участками выходящей на поверхность глинистой красноватой жижи. Жижа местами спеклась в густую массу, кое-где, напротив, стала совсем жидкой и булькала фонтанчиками, словно снизу, из глубин, выходил воздух. Коридор то сужался до ширины обычного воздуховода, где не разойтись и двоим в меру крупным мужчинам, то, напротив, раздавался в стороны и взмывал вверх, обнажая подходы к каким-то громадным сооружениям сложных очертаний, о форме и тем паче о назначении которых сложно судить при таком освещении.

Шли вшестером: к пятерке прилетевших с Земли присоединился тот самый брат Валиир, самовольный отпущенник Храма. Примечательно, но за то время, как они передвигались по горнским катакомбам, они встретили больше людей, чем вчера вечером там, наверху. Сейчас же они едва не наткнулись на группу сардонаров, беспорядочно и бессистемно вооруженных саблями, ножами и копьями (короткими — миэллами, и длинными — гараннидами). Их экипировка тоже выдавала известную меру фантазии: кто-то был облачен в верхний доспех храмовника-Ревнителя, из-под которого торчали короткие, до щиколотки, штаны босяка, другой нацепил тяжелую кожаную рубаху с заклепками и шнурованные боевые сапоги; третий обзавелся походным плащом, не способным, впрочем, прикрыть голую задницу и забрызганные грязью икры… Герои подземелья переговаривались при свете факелов. Пили все. Смеялись, грызли обслюнявленный копченый окорок, передавая его по кругу вслед за кувшином. Патруль… Примерно такой же подземный патруль попался на развилке тоннелей, один из которых вел к площади Гнева. Такие же храбрые ополченцы, набравшиеся наглости и мародерских замашек, демонстративно орущие в голос, хотя и можно было бы говорить негромко — акустика катакомб позволяла слышать даже то, что сказано шепотом. Дескать, нам не от кого прятаться!..

С ними легко разминулись. Благо при такой манере их поведения несложно было пройти буквально в нескольких шагах, выбрав соседний тоннель и оставшись совершенно незамеченными. С потолка что-то капало. В тоннеле пахло гнилью, сырой нефтью и почему-то пережаренными семечками. Хотя вряд ли тут выращивают подсолнечник и используют его семена известным всем российским бабушкам манером, подумал капитан Епанчин. Тут он наступил на почти разложившийся труп какой-то твари с наполовину облезшей шерстью, и неверные мысли о родной планете и ее обитателях как отсекло…

Словно ручейки в грязную лужу, все подземные тоннели стекались к огромной глухой стене, покрытой толстым, в ладонь человека, слоем какой-то липкой черной дряни. Местами из-под этого черного налета проглядывал желтоватый металл. Оценить высоту стены не представлялось возможным: чахлый свет, испускаемый факелом, был в состоянии раздвинуть темноту разве на два анния.

У стены торчал высоченный «вечный» фонарь, на длинной шее которого красовался рубец от удара саблей. Неподалеку валялось несколько трупов. Людей умертвили одним и тем же способом — вспороли живот и выпустили наружу кишки.

— Это дайлемиты орудовали, — сказал Валиир. — Их много в сардонарском воинстве теперь развелось.

— Дайлемиты? Это то есть из Нижних земель, Кринну, город-государство Дайлем? Там еще рядом Нежные болота, если не ошибаюсь?

— Не ошибаешься, — сдержанно откликнулся сухощавый отпущенник, нарочито избегая называть Элькана одним из его многочисленных имен, которые множились неустанно, — это их манера. Вспарывают брюхо всем подряд, даже если посмертно. Традиция…

Все-таки в Нежных болотах не абы кто обитает. Всегда настороже… Эти тут, верно, уже вторую седмицу валяются, со дней штурма Этерианы.

— Сардонары взяли Этериану?

— А почему ты удивляешься? Они ведь смогли захватить Первый Храм, а уж взять приступом здание законодательного собрания, где сидели эти марионетки ордена с жирной свиньей, Первым протектором, во главе — пустяк, мелочь, — проскрипел бывший жрец-Цензор.

— О'кей! И что мы будем делать дальше? — вступил в разговор Хансен. — Профессор Крейцер, вы все-таки переводите на человеческий язык то, о чем вы говорите с этим тощим… вашим, э-э-э, бывшим коллегой. Где мы находимся?

— Что это за подземелье? — подхватила Элен Камара. — Трупы… к чему?.. Вы намекаете на то, что…

Из темноты, цепляясь за стену, ухнул кусок черной облицовки. Камара шарахнулась к Элькану, державшему в руке факел.

— Зря мы скафандры сняли, — тоскливо сказал кто-то, верно высказывая негласное общее мнение.

— Скафандры ни от чего не спасут, — нетерпеливо сказал Элькан, переступая с ноги на ногу. — Значит, так. Эта стена относится к перекрытию водохранилища, которое обеспечивает город водой. Семь веков уже обеспечивает, если я помню примерную дату основания Горна.

— Под городом построили водохранилище? — недоверчиво протянул Хансен.

— Это город построили точно над водохранилищем, — поправил Элькан. — Не забывайте, все-таки это рукотворный мир, тут несколько иные принципы.

— И что вы хотите предпринять с этими иными принципами? — подал голос Абу-Керим, который, сев на корточки, не без любопытства разглядывал трупы со вспоротыми животами. Он говорил по-русски. — Я так понимаю, не зря вы вытребовали у этого вашего сушеного собрата старые планы подземелий и вывели нас сюда? Только не говорите, что вы собираетесь каким-то хитрым образом нарушить работу системы водоснабжения и устроить в этом милом городке всемирный потоп. Чем в таком случае вы будете отличаться от меня и моих людей, захвативших объекты в Москве? Это же чистой воды террор!

— Я бы не сказал, что здесь есть чистая вода, — уклонился от прямого ответа Элькан, — фильтры надежные, леобейской конструкции, но даже они невечны. К тому же здесь нет никого, кто худо-бедно мог бы соблюдать правила эксплуатации. Храмовники как-то перебивались, а новая власть, я так понимаю, живет одним днем…

— Значит, моя догадка верна, — безапелляционно заявил Абу-Керим самым что ни на есть утвердительным тоном и больше вопросов не задавал.

Они находились точно под площадью Гнева, семью десятками анниев ниже ее уровня и всего в сотне-другой анниев от своих несчастных товарищей, которых угораздило попасть в плен к сардонарам. Некоторые из этих пленников уже были умерщвлены, некоторые умирали в тот самый момент, когда в темноте подземелья велся этот занимательный разговор о чистой воде.

К тому времени Акил уже вернулся на свое место за спиной гремящего над площадью Грендама. Правда, Акил расположился с несравненно большим комфортом: он парил в воздухе в легкой беседке, опирающейся на три гравиплатформы и поддерживаемой ближними Акиловыми телохранителями-гареггинами — Ноэлем, Исо и Кармаком. В беседке помимо самого Акила расположились еще двое: Лейна, племянница рыжеволосого соправителя сардонаров, и дорогой гость Акила, чье имя он еще не выудил из уст пришельца. Костя Гамов. Этот последний был связан концом металлического каната и сидел привалившись к несущей опоре беседки и вытянув голые ноги. Если Акил брал его к себе из соображений показать казнь с оптимальным обзором, так это напрасно: глаза землянина слепил и разъедал пот, кроме того, при последнем падении он разбил левую бровь — и веко почти закрылось.

В самом деле, на площади становилось душновато. В небе, которое казалось Гамову плоским и неестественным, словно театральная декорация, разгоралось что-то белесое, мутное. Духота накатывала, давила; от разлившейся по площади толпы поднималось густое зловоние, которое не могло быть устранено слабым движением воздушных масс над центром Горна. Голос волосатого негодяя, торчавшего на высоченном столбе, грохотал гулко и назойливо, как катящееся по камням под уклон пустое железное ведро. Гамов видел в десятке метров перед собой спину прорицателя Грендама, прикрытую несколькими длинными лоскутами ткани, широченную, поросшую рыжим волосом. Эти рыжеватые поросли проглядывали между лоскутов, и почему-то именно это казалось Константину самым отвратительным и выбивало по всему телу новые крупные капли пота.

«И все это болтается на орбите Луны, — мелькнула дурацкая мысль, — не зря мне эта луна с детства… не нравится».

Акил тоже размышлял. Собственно, у него было не меньше поводов для размышления, чем у его земного гостя. Большое гликко УЖЕ не удалось. То, что Леннар оказался жив и еще позволил себе роскошь самому взять несколько чужих жизней, меняло ситуацию. Акила с самого начала бесила необходимость провозглашать вот этого чужака, чурбана бессловесного, духовным главой сардонаров, ведь это именно ему по счастливилось разомкнуть темницу бога — убить Леннара!

Нет. Не привелось. Не добил. Это хорошо. Это все-таки хорошо. Вопреки всему, против всех своих правил и привычек Акил чувствовал к Гамову даже что-то вроде благодарности. Можно было перевести дух, собраться с силами и мыслями. Да, Леннар снова ушел, ушел единственный из тех Обращенных, кого сардонары застали врасплох в шлюзе. Но Акил чувствовал перемену ветра: он ощущал, что удача переметнулась к нему и что нити судьбы зажаты в его кулаке, так что Леннару, который сложил с себя Стигматы власти над Обращенными и передал их преемнику, — Леннару теперь никуда не деться. Мир замкнут и неизбывен, как гласит древнее учение. Правда, сидевший рядом Гамов, знай он язык, мог бы подсказать более легко усваиваемую формулировочку: дескать, куда он денется с подводной лодки?

Так или иначе, но рыжеволосый Акил сделал для себя нужные выводы и, успокоившись и закрыв глаза, погрузился в расслабленную полудрему, совершенно не отвлекаясь уже на казнь. Примерно так дремлют в театрах Земли мужья, которых приволокли на спектакль их культурные жены. Гамов скосил на него глаз… У Кости удивительно быстро притупились все ощущения, и теперь даже предсмертные крики осужденных и дикий рев зевак принимал он приглушенным, продавленным через спасительную мутную дымку. Чему удивляться?.. Зачем ужас, отвращение?.. Тут другие правила, брат. В конце концов, эту стихийную, животную жестокость сложно даже назвать неземной. Чем лучше граждане и жители Древнего Рима? Ацтекские жрецы и вверенные их заботам солнцепоклонники? Добрые герры доктора из Майданека и Дахау? Да те же террористы Абу-Керима, двое из которых должны быть где-то вон там, на этой жертвенной пирамиде или же возле ее подножия? Вот то-то и оно… Спокойно, Константин. Все нормально. Это просто ад. Обычный земной ад со всеми удобствами. В конце концов, должен же ты был рано или поздно попасть в ад, тем более дороги туда, как известно, вымощены благими намерениями. Просто вот такая прихотливая выдалась дорога. Длинная дорога… Дорогая дорога. В самом деле, сколько миллиардов долларов вбухано в проект «Дальний берег» и все оставлены там, в злополучном транспортном шлюзе… Эх, да не о той цене речь. И вообще… жарко. Очень жарко и душно. Хотя бы попрохладнее, а больше ничего и не надо. Да еще попить. Горло дерет сухостью, как ветер перекатывает в пустыне шарики колючек-бродяг.

Характерно, что могущественный Акил думал примерно о том же. «Какая вонь, — расслабленно думал он, — надо как-то заняться уборкой улиц и площадей… Трупы, зловоние, смрад. Хорошо бы пустить прямо по улицам города потоки воды, чтобы промыть хорошенько… Я что-то слышал, в прежние времена так и поступали. Вот только нужно ЗНАТЬ, как это делается. «Знание» — это вообще краеугольное слово, и тут Леннар совершенно прав. Только знание, как дозу яда, нужно уметь соизмерять. Потому Леннар и проиграет мне… Я уверен, что проиграет! Небо!.. Ну и жара».

И тут получилось так, словно небо и сам Леннар, неоднократно поминаемый рыжеволосым соправителем сардонаров, услышали своего истового заклинателя. Крик недоумения и ужаса пронесся по толпе, она раздалась, и мощенная камнем поверхность площади задрожала там, откуда только что схлынул людской вал, и тяжеленный булыжник полетел во все стороны. А из разверзшейся земли ударила мощная струя воды! Фонтан поднялся на высоту в полсотни анниев, напор был такой, что случайно попавшего под удар горожанина отшвырнуло прямо на фасад дома, выходящего на площадь, а дом тот стоял в добрых трех десятках шагов от изначального местонахождения незадачливого зеваки.

В другом конце площади выбился еще один фонтан, едва ли не мощнее первого. Стена брызг от него накрыла и палатку Акила, и столб, на котором болтался в кои-то веки замолкший прорицатель Грендам.

Гамов подался вперед всем телом, и его накрыло живительной сеточкой брызг. Это было счастье. Он тотчас же малодушно забыл и о товарищах, которых убивают там, внизу, и о собственной незавидной доле. Существовала только она — вода, взявшаяся ниоткуда, словно по мановению руки, по взмаху волшебной палочки. Впрочем, кто знает законы этого мира?..

В следующее мгновение болтун на столбе — Грендам, — который от неожиданности едва не рухнул вниз, на головы своих почитателей, снова заговорил. Он начал вертеться во все стороны, как флюгер, и орать о происках коварных врагов, а в частности — о некой абстрактной гниде, которая, верно, желает погубить дело сардонаров и лично его, мудрого Грендама. Для этой цели гнида явно прибегла к помощи верховного демона Верхних и Нижних земель Илдыза.

О такой мелочи, как система водоснабжения города, Грендам счел благоразумным не упоминать. С большой вероятностью по той простой причине, что не имел ни малейшего представления о ее устройстве.

Акил, который в своей трактовке событий не стал размениваться на отсылы к демонам, жестом руки подозвал к себе Ноэля.

— Охрана в подземельях?.. — строго произнес он.

— Я отправил вниз два патруля, — ответил молодой гареггин.

— Верно, мало отправил, — протянул рыжеволосый соправитель сардонаров. — Немедленно разберись!

Возьми с собой Исо и людей, сколько посчитаешь необходимым!

Между тем на площади становилось все веселее. Даже казнь не давала такого количества впечатлений, острых ощущений. Два фонтана били с такой мощью, что за считанные минуты подтопили площадь. Уровень воды неуклонно поднимался и уже достигал колена. Вода, белая, бурная, изрыгающая клочья белой пены, обвивалась вокруг ног людей, словно тысячерукое чудовище, билась, клокотала. Потом два фонтана согласно умерили свой пыл, чтобы, задрожав, несколько раз вытолкнувшись из земли и снова вбираясь в пробои, забить с новой силой. Прокатившиеся по площади мощные валы сбивали с ног людей, подхватывали жертвенные бревна с привязанными к ним осужденными, свирепо били в ступени пирамиды. Теперь вода прибывала куда стремительнее. Площадь была расположена в искусственной низине, котловине, которая быстро заполнялась водой из пробоев. Еще один водяной вал снес пирамиду словно карточный домик. Несколько десятков людей были буквально размазаны о ее ломающиеся ступени.

Своя смерть не чужая. Кроме того, она чрезвычайно мало походит на развлечение, как на собственном примере могли убедиться десятки и сотни зевак, запрудивших площадь Гнева.

— А-а-а!

— Тащи его!

— Куда ты прешь, тварь?

— Илдыз и все его демоны! Я говорил, я говорил, не нужно было идти на это гликко!

— Это я говорила! Леннар проклял нас! Я слышала, в его власти разверзнуть пропасть и Верхние земли обрушить на Нижние! А тут… кто-то распустил святотатственный слух, что Леннар… что его поймали и убили!

— Что ты мелешь, старуха? Уносим ноги!

— И-и-и… задавили!

— По-мо…ги-и-и!..

Грохот водяных масс нарастал, он перекрыл гул голосов и даже разрозненные пронзительные вопли. Вода поднялась выше человеческого роста и продолжала прибывать. Люди поплыли. Впрочем, едва ли можно назвать плаванием эти беспорядочные, скомканные телодвижения в ситуации чудовищной скученности, когда твердая поверхность выскальзывает из-под ног, а прямо тебе на голову лезут твои обезумевшие соседи. Ведь никто в этом мире, не имевшем ни рек, ни озер, не умел плавать. В первые три-четыре минуты, после того как уровень воды превысил анний, утонуло около трети всех посетивших веселую казнь. Самое же занимательное действо происходило, как то несложно представить, на жертвенной пирамиде. Несмотря на то что она рухнула, ее останки все равно были куда выше уровня воды, и вот сейчас по этим камням — с риском переломать голени или попасть ногой меж глыб — карабкались сотни человек. Кипящий людской муравейник растворил в себе и жрецов, и ритуальных жриц, и палачей, и осужденных, и зрителей. Теперь все они были уподоблены друг другу — просто люди, которые уносили ноги, пытались спасти свою шкуру. Где, как не на площади Гнева, можно узнать цену собственной жизни?

Земляне из числа тех, кого не успели привязать к бревну и сбросить по ступеням пирамиды, были не последними на этом празднике жизни. Сбилась группа числом около пятнадцати человек, основной ударной силой которой был китайский тайконавт Ли Сюн, по прозвищу Минога. Этот небольшой проворный азиат в совершенстве знал ушу, а компактные размеры и мобильность позволяли ему угрем виться меж лезущих друг на друга людей. В мутной воде потопа земляне получили шанс выловить надежду на спасение.

Тут выпал из ступора Грендам. Все это время он молчал, разинув гнилозубую свою пасть и демонстрируя все убожество местной стоматологии. Но когда убыль его благодарной паствы составила процентов сорок от общего числа, он несколькими энергичными воплями призвал к себе гареггина на гравиплатформе и поспешил эвакуироваться с места бедствия.

К тому времени над площадью Гнева не было видно и летучей беседки, в которой располагался Акил, его племянница и пленник. Рыжеволосый соправитель сардонаров не счел возможным обозревать действо далее…

Так Большое гликко закончилось самым неожиданным образом.

— Веселая казнь, версия два-ноль, — сказал капитан Епанчин.

— То есть?

— Я имею в виду, что казнь пошла по другому сценарию.

— Большое гликко.

— Простите?

— Это называется — Большое гликко, — терпеливо объяснил Элькан. — Специальный термин, древнее название, вытащенное на свет божий сардонарами. По мысли тех, кто все это выдумал, это не совсем казнь в земном понимании этого вопроса. Это еще и освобождение. Причем чем сильнее боль, чем мучительнее смерть тела, тем полноценнее и глубже освобождение. Правда, сначала боль усыпляют… Зачем? Там тоже наворотили целый ворох толкований.

— Вы лучше следите за тем, куда мы плывем, профессор Крейцер, — сказала Элен Камара. — Раз уж вызвались быть нашим кормчим…

Они плыли на самодельном плоту, сработанном из обломков толстого бревна. Плот был мал и неуклюж, но отлично держал пятерых путешественников с Земли и шестого, брата Валиира, впристежку к ним.

Они плыли на плоту после свершения больших дел.

Собственно, самым большим — во всех смыслах — и самым трудоемким из этих дел было открыть кингстоны гигантского водохранилища, залегающего под Горном и обновляющего запас своей воды благодаря сложной замкнутой системе фильтрации, запущенной и отлаженной, страшно представить, полторы тысячи лет назад. Впрочем, водопровод, сработанный еще рабами Рима, тоже, как известно, дошел до наших дней в исправности… Собственно, в храмовом плане Валиира были указаны технологические подробности, разобраться в которых было под силу, конечно, только Элькану… На долю прочих выпала участь тягловых единиц: следовало повернуть внушительное металлическое колесо-заглушку на два оборота, чтобы из громадного резервуара начала поступать вода. Напрямую, в обход фильтрационных каналов и трубопроводов… Элькан мог только предполагать, что будет, когда вода, выбившись из открытого клапана, ударит в переборку, которая, собственно, держит на себе слагающие поверхность площади Двух Братьев (Гнева) пласты земли. То, что вода пойдет под значительным давлением, лично Элькан не сомневался: он имел определенное (и достаточно полное) представление о системе водоснабжения леобейских городов, воспроизведенной и на борту Корабля… Были сомнения только насчет того, насколько это безопасно для людей, которые будут осуществлять поворот колеса. Кроме того, Элькан сомневался, хватит ли вообще сил для того, чтобы добиться этого поворота…

Хватило. Леобейская техника не подвела. Более того, заглушку провернули всего-навсего втроем, причем третьей была женщина — Элен Камара. Трое же мужчин — Епанчин, Хансен и Абу-Керим — проделали ту же операцию со второй заглушкой, расположенной в сотне шагов от первой. Массу технологических подробностей и нюансов позволим себе опустить.

Важно лишь то, что вода мгновенно залила ту часть громадной верхней панели водохранилища, что подходила снизу к площади Гнева. Вода бурлила и низвергалась со стены, хотя, следует признать, напор был впятеро меньший, чем там, наверху, на площади, куда вода пробила себе дорогу.

Путешественники успели, впрочем, спуститься к тому месту, где у подножия стены лежало несколько трупов со вспоротыми животами. Они едва успели нырнуть в шахту подъемника, через которую, собственно, они и взобрались на стометровую стену — фрагмент корпуса подземного водохранилища. Подъемник, к слову, не работал, и не работал уже давно, быть может несколько веков или даже целое тысячелетие, поэтому пришлось воспользоваться аварийной лестницей. По ней поднимались наверх, по ней же, по этой древней металлической конструкции с предательски покряхтывающими ступенями, пришлось и спускаться. Преодолевая ступеньку за ступенькой, они слышали глухой рев воды. Вода стекала по внешнему покрытию шахты подъемника, и лестница ощутимо подрагивала под ногами.

Выглянув из нижнего входа в шахту, они обнаружили, что воды из водохранилища уже существенно подтопили ту часть подземного комплекса, что прилегала к площади Гнева и примыкающим к ней городским кварталам. По воде, то выныривая, то снова погружаясь и кружась, плыли различные предметы. Обломки деревянных конструкций, трупы людей и животных, одежда, какой-то уже совсем невнятный хлам, назначение которого и не определить… Из двух фрагментов бревна сделали плот, стянув обломки тонким металлическим тросом, который Элькан захватил в доме Валиира, и поверх них — для прочности и для лучшей опоры — настелили обломанный деревянный трап, служивший, как видно, для того, чтобы жители богатых кварталов могли двигаться по зловонным мостовым, не слишком пачкая ноги. В подземелья много чего могли натащить местные обитатели, которых официально как бы не существует.

С обитателями теми привелось встретиться. От них еле удалось отбиться. Подземные жители плыли на двух бочках, и вид у них был самый что ни на есть угрожающий. Двоим проломили голову, на этом инцидент был исчерпан. Бочки уплыли в темноту.

Водяной поток нес плот с гостями Горна все дальше и дальше. Мимо проплывали однообразные, серые стены, арки, иногда пустое пространство, замкнувшее путешественников в кокон пустоты и неизвестности, раздергивалось до целых пещер, наполненных серым полумраком. В неизмеримой высоте плыли, выдираясь из хлопьев тумана, фрагменты сложных конструкций, чьи размеры поражали воображение. Сюрреалистические пейзажи, в которых сложно было вычленить что-либо поддающееся логике и анализу, Элькан охарактеризовал следующим образом:

— Мы находимся внутри массива межуровневой палубы Корабля, отделяющей Верхние земли от Нижних. Этакая громадная переборка толщиной, если мне не изменяется память, километр или полтора… Привыкайте к размерам. Тут все рукотворное удивительно огромно, а вот то, что вы, земляне, привыкли считать элементами натурального ландшафта, все эти поля, холмы, озера, вернее, прудики, служащие лишь для разведения рыбы и увлажнения атмосферы, — напротив, удивительно ничтожно. Многого нет вовсе: морей, водопадов, горных хребтов и плато, да и мало ли чудес природы, которые никакие создаст человек даже при самых сумасшедших, самых высокоразвитых технологиях! И никакие Большие транспортеры, при помощи которых возвели все эти неизмеримые громады, не смогут помочь создать новую Леобею или скопировать новую Землю!

Голос Элькана, обычно скупо окрашенный эмоциями, сейчас звучал почти вдохновенно. Даже бывший брат Валиир, который ну никак не мог понимать ни одного из земных языков, заслушался.

Абу-Керим сказал по-русски:

— Ну вот, уважаемый профессор Крейцер, вы уже приближаетесь ко мне и всем тем, кого вы так презираете, ненавидите и именуете террористами. Сначала вызываете искусственный потоп, от которого наверняка погиб не один десяток ни в чем не повинных, как вы пафосно говорите, людей. А скорее всего, счет идет на сотни и даже тысячи… Поверьте, я могу оценить масштаб вызванных разрушений и прикинуть порядок численности жертв. И не факт, что удалось спасти осужденных. И не факт, что они не погибли раньше, чем до них добрались палачи. А вот теперь, профессор Крейцер, вы произносите патетические и прочувствованные речи. И нет сомнений, из вас, право, получился отличный террорист.

— Я знаю, что делаю и против кого выступил, — помедлив, все-таки решился на ответ Элькан.

— Да? Отлично! Отчего же я не могу успокаиваться такой же мыслью в отношении себя? Я тоже знал, против кого и зачем я выступаю в Москве, — парировал Абу-Керим. — Куда мы вообще плывем, профессор Крейцер? Все это очень похоже на ад. Мне много где приходилось бывать, но таких мрачных местечек еще не видывал.

Абу-Керим был совершенно прав в отношении мрачности проплываемых мест. Плот вошел в полосу совершенно черной воды, которая сливалась со стенами и неразличимым во тьме сводом. Скорость течения упала очень значительно. Время от времени плот даже застывал на месте и поворачивался вдоль собственной оси. Тяжелое, оцепенелое чувство сковало всех находящихся на «этом затерянном в непроглядной черноте жалком подобии плавсредства. Буйная, лихорадочная активность, овладевшая всеми в первые минуты этого своеобразного плавания, сменилась полнейшим упадком сил, скорее моральных, чем физических. Не тянуло проронить и слова. Последний пассаж Абу-Керима об аде и его мрачной атрибутике замкнул беседу как тяжелая металлическая дверь.

Утомленность навалилась на плечи, смежила глаза. Совсем засыпать было нельзя, невозможно, да и опасно, так как легко соскользнуть в черные воды, а там…

В воды ли? Густо пахло нефтью, несколько раз ноздри щекотали незнакомые запахи, заметно раздражающие обоняние, а притуплённое зрение и слух, то ли отказывая воспринимать действительность и поддаваясь на галлюцинации, то ли в самом деле — истинно — принимая картины и звуки, существующие в реальности, выдавали РАЗНОЕ… Несколько раз людям мерещилось мутное свечение прямо под плотом. А так как в один из этих моментов плот вдруг вздыбился и скакнул так, что едва не опрокинулся, свечение то было отнесено к явлениям чуждой фауны. Даже Элькан, который знал местные достопримечательности уж конечно куда лучше остальных, не стал выдвигать предположений… Другое: высоко над головами (оценить высоту едва ли представлялось возможным) начинали светиться какие-то тусклые круги, они люминесцировали и расползались, словно сминаясь в складки. Цвета: серый, бурый, мутно-бирюзовый, темно-фиолетовый с зеленой окантовкой… Все полутонами, рассеянно, без образования ясных контуров.

И — звуки. Гулкие, раскатистые, неизмеримо далекие и в то же самое время содрогающие пространство где-то совсем рядом, тут, под черными водами, или же за невидимой гигантской стеной, за складками слепящей тьмы. Звуки то напоминали невнятный рокот, то взвивались до тоненького свиста, подирающего по коже. То сползали до болезненного стенания или четко пластовались равномерными, дублирующими друг друга гудками. Как в гигантской телефонной трубке.

Время, истекшее с момента искусственного прорыва Горнского подземного водохранилища, сложно было измерить. Путешественники вполне могли плыть на плоту и двадцать минут, и несколько часов. Но вот начал нарастать далекий гул, который чем дальше, тем вернее забил все прочие звуки, редкие, только подчеркивающие внушительность и бездонность черной этой тишины. Этот гул наконец-то заставил одного из пассажиров плота встрепенуться.

Этим пассажиром был Элькан.

— Что это? — пробормотал он, и в его голосе была плохо скрытая тревога. — Неужели… пробой?

Ему на плечо легла чья-то рука. Элькан вздрогнул. Он не смотрел, но был уверен, что это рука Абу-Керима.

— Вы взволнованы, профессор Крейцер? — наконец услышал он глуховатый голос террориста. — Вы считаете, что мы уже куда-то приплыли?

— Да мы давно уже приплыли, — принимая сарказм Абу-Керима, отозвался Элькан, — но сейчас, по всему, течение начинает убыстряться. Хотя ничего подобного быть не должно. Мы плывем по дренажному каналу, который обеспечивает… Впрочем, что я вам объясняю? Я предполагаю, что мы приближаемся…

— Не надо. Я понял. Вы уже объясняли, что мы внутри переборки между Уровнями. Внутри огромного массива искусственного происхождения, отделяющего Ганахиду от Нижних земель — от Арламдора, если мне не изменяет память? В вашем бормотании, профессор Крейцер, промелькнуло словечко «пробой». Я так понимаю, что вы говорили о нарушении целостности этой вашей переборки между Уровнями, не так ли? За столь продолжительное время даже самая прочная постройка может обнаружить слабые места.

Элькан пробурчал под нос что-то не поддающееся расшифровке. Между тем лучшим подтверждением того, что Абу-Керим если не прав совершенно, то достаточно близок к истине, стало существенное убыстрение течения, несущего Элькана, землян и бывшего храмовника брата Валиира. Кто сплавлялся по рекам Земли в тех местах, что предваряют водопады, могут понять… Тьма истаяла, она расступилась, растолклась под своды и припала к стенам, и стали проступать контуры гигантского тоннеля, целой пещеры, по дну которой водный поток влек за собой несчастный плот, игрушку стихий и обстоятельств. Где-то впереди обозначился неумолчный, басистый грохот. Бу-у! — ревело там. Бу-у-у! И что-то тоненькое, мозжащее, вгоняющее иглы в барабанные перепонки, подтенькивало: и-и-и… ллль! И-и… ль… бень! Основания стен тонули в изжелта-сером тумане, колючем и влажном, но путешественники и не смотрели по сторонам, их взгляды были устремлены вперед. Только вперед.

Вода под плотом тоже посветлела. Она стала зеленоватой и уже пропускала свет и явнее, и охотнее. Кое-кто начал посматривать вниз. Было на что посмотреть. Плот преодолел проход между двумя гигантскими опорными колоннами, в основании достигающими, верно, анниев двадцати в диаметре, и провалился в жерло круглого тоннеля, где вода была быстрой и светлой. Нет, не только светлой!.. Слой этой воды был практически прозрачен, в ней вытягивались, как длинные, ленивые искры, какие-то зеленоватые сполохи и мелькали быстрые, узкие тени; но не это, не это сразу ударяло в голову, не это оттягивало на себя все внимание.

Сквозь слой воды, неведомым оптическим ухищрением вдруг ставший прозрачным, вдруг открылся головокружительный вид на незнакомую землю. В том, что это именно земля, нельзя было ошибиться: примерно такой же вид открывается с борта авиалайнера при наборе высоты километра два с половиной — три. Зеленая долина, рассеченная узенькой речкой, желтые склоны холмов, лес и зеленые стрелки перелесков, а за лесом, кажется, что-то похожее на поселок и мельницу.

— Ох! — вырвалось почти у всех путешественников. — Как же это?

Элькан переменился в лице, пошатнулся и едва не упал с плота в воду. Его успел подхватить капитан Епанчин. Элькан пробормотал:

— Так… Все ясно… Пробой силового поля, а еще, верно, частичное обрушение оболочки… «Лепесток Ааааму», как это называют местные обыватели.

— Что? Что? — тревожно выспрашивал его капитан Епанчин.

Уже через минуту все вопросы отпали сами собой. Если бы и нашелся такой тупой, кому еще не стала совершенно ясна ситуация, все равно бы Элькан не сумел ответить на вопрос: у него отнялся язык. Он моргал и смотрел на то, как водный поток дыбится и встает в воздухе снопами мелких брызг, прежде чем броситься вниз, в пробой, угаданный им, Эльканом, но не ставший оттого менее смертоносным.

Водопад низвергался с высоты ТРИ КИЛОМЕТРА. Приблизительно на такой высоте располагается край небес на Корабле.

Плот замер на бушующей кромке воды, вертясь и подпрыгивая в снопах кипящих брызг; вот он приобрел неистовое вращение и упал в пропасть. Одним мощным толчком путешественников сорвало с жалких огрызков бревна, на которых они приплыли сюда, и расшвыряло в стороны.

Элькана развернуло вверх ногами. Падая, он видел отдаляющийся серый массив гигантского перекрытия, тускло-серый, в котором чернела все уменьшающаяся крошечная червоточинка. Она брызгалась водичкой и вообще выглядела трогательно.

Несколькими мгновениями ранее именно из этого стометрового пролома выбросило последних уцелевших гостей с Земли.

Элькан закрыл глаза. В ушах бился чей-то пронзительный визг, но Элькан уже не воспринимал его. Можно не бороться, можно расслабить каждый мускул. Все, решительно все кончено. Не надо цепляться, вымаливать пощаду… Только полет. Кто не знает, что такое состояние свободного падения, едва ли поймет.