Книга: Леннар. Чужой монастырь
На главную: Предисловие
Дальше: Часть I. ВХОД

Пролог.
 СВЕЖАЯ КРОВЬ

1
Корабль, транспортный шлюз № 21.
— Да, — спокойно сказал Абу-Керим, сталкивая с себя труп, рухнувший на него в буквальном смысле с небес, — я знал, что с этими неверными пришельцами все будет не проще, чем с нами. Мои люди захватили в Москве Координационный центр этого проекта? На все воля Аллаха. И эти тоже действуют по его воле, хотя, наверное, думают, что им указывают какие-нибудь свои, местные боги. Вон какие экстатические рожи!
Слова эти, произнесенные на чистом русском языке, остались без ответа. Если не считать таковым дикий вопль, неожиданно вырвавшийся из уст типа, которого сам Абу-Керим вообще-то считал мертвым и только что столкнул с себя на землю. Впрочем, в роли земли выступало тусклое, серое покрытие, шершавое, холодное, заметно подрагивающее, словно там, в глубине, ворочалось и рокотало что-то живое и недовольное… В роли же трупа подвизался высокий, худой парень с удивительно нежной, совершенно лишенной волосяного покрова смуглой кожей, почти голый, если не считать узких темно-коричневых кожаных штанов, тесно шнурованных на щиколотках. В агонии он стискивал руками черный шест, на обоих концах которого тускло блестели два лезвия, а на его лице светилась длинная, белозубая, почти счастливая улыбка.
Тут же валялось и средство передвижения бойца — вытянутая металлическая платформа, неуловимо напоминающая доску для скейтборда. Впрочем, нет, не валялось: платформа зависла в нескольких сантиметрах от земли, и с нее стекала кровь и — с задней оконечности — струи жирного, остро и едко пахнущего зеленоватого дыма.
Парень в узких штанах вдруг откинул черный шест и, перевернувшись на спину, выгнулся всем телом. У него было такое счастливое лицо, что со стороны можно было подумать, будто он корчится от наслаждения, если бы… не огромная рваная рана в боку, из которой лезли внутренности. Абу-Керим сощурил глаза. Над его головой полыхнуло несколько вспышек, в двух шагах от него насмерть сражались люди, каждого из которых он видел в первый раз и большинство — в последний; но Абу-Керим, будучи неподвижен, не отводил взгляд от раны в боку неизвестного, раны, в которой что-то булькало и шевелилось, словно в потревоженной болотной трясине.
«Антропоморфны, — мелькнула быстрая мысль, — поразительное сходство с нами. Рожи, конечно, довольно страшные, но… В таком случае что у него со внутренностями?…»
Ответ был получен незамедлительно. Ответ тот выдавился из кишок умирающего жирным, блестящим от густой слизи столбиком пластичной черной массы; ответ обернулся червем с раздувающимися «защечными» капюшонами и неуловимо меняющей контуры головой, так, словно в ней не было черепных костей.
Червь буквально испускал флюиды чистой, незамутненной животной ненависти; и даже Абу-Керим, способный отсечь человеку голову с той легкостью, с какой повар шинкует капусту, отпрянул, отполз, толкаясь ногами и распрямляясь всем телом.
Прямо над головой Абу-Керима пронесся на гравиплатформе еще один гибкий смуглокожий человек с шестом и в тесных кожаных штанах и устремился к какому-то устройству, которое Абу-Керим мог идентифицировать весьма приблизительно. По его разумению, это был некий шаттл, летательный модуль внушительных размеров, длиной до пятидесяти метров. Шипя, как змеи, метнулись в воздухе несколько огненных вспышек, и Абу-Керим до боли вывернул шею, чтобы понять, каков источник этого света…
Оружие плясало в руках высокого рыжеволосого человека. Оружие, похожее на окаменевшего электрического ската, хищно поблескивающее черными плоскостями, с коротким двуглавым раструбом и фосфоресцирующим столбиком светового прицела. Рыжеволосый, с лицом почти белым и искаженным, как от боли, выстрелил раз, другой, и зеленоватые вспышки выстрелов, угодив в корпус модуля, напрочь развалили носовую часть.
— О, б…, гуманные инопланетяне, — выпростался из дымного облака кто-то говорящий по-русски, — убивают друг друга!.. Мы тут как нельзя кстати… Ты был прав, скотина!..
Абу-Керим сверкнул зубами, разглядев капитана Епанчина. Начальник экспедиции в разорванном на плече оранжевом защитном комбинезоне и с отошедшей нижней частью расколотого шлема выглядел живописно: по его боку текла кровь вперемешку с какой-то технической жидкостью (чужая кровь!), от спины валил белый дым, словно у Епанчина воспламенился спинной мозг. На правую щиколотку намотался какой-то пружинящий провод и полз по земле, отчего капитан заметно приволакивал ногу.
— Надо же так удачно попасть, — заметил Абу-Керим. — Так что я еще не самый плохой человек в Солнечной системе, как вы, капитан, верно, решили. Пока мы будем разбираться, кто тут кого убивает, они разберутся между собой и тогда примутся за нас. Если, конечно, мы первыми не начнем… А что далеко ходить за примерами? Вон погляди, как пресс-атташе вашего проекта усердствует!
— Не вижу… — пробормотал Епанчин, оборачиваясь.
Видимость в самом деле стремительно ухудшалась. Место, ставшее ареной кровопролитной бойни, рубки, в которой не сразу можно было и разобраться, кто против кого, стремительно заволакивал дым. Борта шлюза, эти высоченные, вогнутые стены, вздымающиеся под купол гигантского тоннеля, сначала затянуло легкой дымкой, неизменно густеющей, прихватывающей рубчатый металл бортов все крепче, все плотнее. Потом вдоль вертикальных бороздок на стенах шлюза повалили целые струи дыма и, наконец, огромное едкое облако, соткавшись словно из воздуха, накрыло место схватки — несколько десятков людей, сражающихся на земле, рассекающих воздух на гравиплатформах, выпрыгивающих из люков кораблей или, напротив, спешащих укрыться за броней. Капитан Епанчин и оказавшийся рядом с ним Абу-Керим еще могли смутно различить землян, одетых в оранжевые комбинезоны, но остальных… Дымные провалы, ширясь и снова стремительно схлопываясь, пока позволяли выхватить взглядом эпизоды бойни, распавшейся на множество мозаичных кусков, развалившейся, как кровавая туша под ударами мясника.
Невозможно судить, кто есть кто. Широкоплечий, костистый здоровяк с татуированным черепом взмахивает секирой и на лету разбивает голову смуглолицему на гравиплатформе… Вот человек, от бровей до пят затянутый в неверно поблескивающую, эластичную ткань, ловко отпрыгнул, разминувшись с устремившимся на него летуном. Клинок в его руках прыгнул, и второй смуглокожий на гравиплатформе упал с ужасающей резаной раной в груди, троекратно смертельной, похожей на оскал чудовища. Вместо зубов торчали белые обломки рассаженных ребер… Смуглокожий, лежа на спине, то вздрагивал всем телом, то замирал, выгибаясь и запрокидывая голову, и по губам его блуждала бессмысленная, нежная улыбка.
— Они еще живут после такого… — оторопело уронил Абу-Керим. — И еще ухмыляются! Ну-ну… Нет, нет, капитан, ты смотри на нашего!.. Кто бы мог ожидать от него…
Абу-Керим имел в виду высокого молодого землянина, с головы которого уже слетел защитный шлем, а из нижней губы, прокушенной и уже напухшей, текла по подбородку кровь. Этот последний подхватил дымящуюся плоскость гравиплатформы, чей хозяин валялся тут же в агонии, и попытался отмахнуться ею от мощного клуба дыма, напрыгнувшего на него, словно живое, сизое, шевелящееся чудовище. Потом землянин присел и, нащупав правой рукой шлем, непонятно как слетевший с головы несколькими мгновениями ранее, водрузил его обратно. В этот момент из дымного развала вывалился прямо на него тип в длинных одеждах, с перехваченным тканью — почти до глаз — лицом, забрызганный кровью. В руке он держал клинок, по которому текло, с рубящей кромки падали тяжелые капли… У бедра виднелось оружие, похожее на морского ската, — такое же, как у того рыжеволосого, что разнес летательный модуль…
Пистолетный выстрел, произведенный кем-то из землян, прозвучал жалко. Нет, не кем-то, а майором Неделиным, курирующим вопросы безопасности, и…
Майор промахнулся с ТРЕХ МЕТРОВ. Это было невозможно, но пущенная с убойной дистанции пуля каким-то неисповедимым манером разминулась с корпусом пришельца. Тот поднял клинок, и тяжелые рубиновые капли испятнали запястье и кисть, туго перебинтованную узкой эластичной лентой… Он замер, выжидающе глядя на землянина с мертвой гравиплатформой в руках. Дымилась выщербленная кромка… И в следующее мгновение человек в оранжевом земном комбинезоне что было силы ударил массивной панелью по лицу убийцы.
Вот тут и разнеслись слова Абу-Керима:
— …ожидать такой прыти!
Человек в длинных одеждах был быстр, очень быстр, и это ясно выявил его недавний поединок с летучим бойцом, чьей разбитой гравиплатформой завладел молодой землянин. Но сейчас он замер… замер и не предпринял никакой попытки отразить удар. Его отбросило на землю, и тотчас же над местом схватки, накрытым клубами дыма, пронесся низкий звериный вопль, полный боли, напитанный яростью раненого хищника. Кричал не тот, кого ударили разбалансированной гравиплатформой. Кричал высоченный боец с татуированным черепом, вооруженный секирой. Но сейчас он выронил свое оружие и сам упал на землю, беспорядочно колотя по ней руками и ногами, словно в припадке.
Тот, кого ударил землянин, лежал лицом вверх. Было видно, что ребро панели гравиплатформы проломило лицевую кость и повредило переносицу человеку в длинных одеждах. Он лежал совершенно неподвижно, с открытыми, пустыми глазами, а землянин потерянно стоял над ним и наблюдал, как стекленеет и обессмысливается взгляд пришельца. Потом он вскинул голову и увидел, как из клубящегося под сводом шлюзового тоннеля зеленоватого сияния выскакивают один за другим смуглокожие полуобнаженные бойцы на гравиплатформах и по сужающейся спирали или даже напрямую нисходят на него…
— Так, — сказал Абу-Керим, — вот видишь, капитан… Что вы там несли о гуманности? О предусмотрительности, бережном отношении к чужому жизненному укладу? Я так думаю, что нужно под шумок валить куда глаза глядят — иначе укладывать будет решительно нечего!
— А где профессор Крейцер? — пробормотал капитан Епанчин, хотя названный профессор его не слишком интересовал. Просто сработала давняя привычка человека, всю свою жизнь включенного в вертикаль команды и подчинения. И еще ставшая уже практически инстинктивной уверенность, что на поле боя спастись можно только командой, подразделением, боевой единицей, а одиночка обречен.
Но здесь и сейчас было поле совсем не того боя, к которому капитан готовился всю свою жизнь. И человек, стоящий рядом с ним на ЭТОМ поле боя был, пожалуй, едва ли не большим профессионалом, чем сам капитан. Поэтому когда он окинул капитана красноречивым взглядом и, молча повернувшись, двинулся куда-то в сторону, капитан только скрипнул зубами и еще раз повел глазами, окидывая шлюз отчаянным взором. Но едкий дым, совсем уже затянувший шлюзовую камеру, окончательно скрыл от его взгляда оранжевые пятна земных скафандров. Как запоздалые отблески умершего солнца, растаяли в зрачках капитана Епанчина люди в оранжевых комбинезонах. Даже этот неугомонный пресс-секретарь, только что выигравший рукопашную схватку с аборигеном, куда-то исчез. Поэтому капитан стиснул зубы и сгинул в густом сером дыму, который перевивали бурые полосы и низали проблески длинных зеленых искр.
2
Горн, столица Ганахиды (Четвертый уровень Корабля).
Хозяин подземного кабачка подпрыгнул так, что стала видна из-за прилавка его волосатая грудь в вырезе мятой желтой блузы. Хозяин был совсем маленького роста, и не помогали ни эти дурацкие прыжки, ни ботинки на высокой, пружинящей подошве, за немыслимые деньги купленные у одного храмовника-расстриги, бывшего Ревнителя, приторговывавшего бытовыми секретами Храма. Посетитель смотрел с явной насмешкой на ужимки трактирщика. Произнес хрипловатым баском, в котором звучала ирония:
— Ну-ну, уймись, удалец. Преславный Акил все равно не возьмет тебя в гареггины…
— Упаси боги! — осенил себя охранным знамением хозяин. — К чему ж в гареггины? Даже если б был я высок, строен, быстр? У меня жена и четверо детей.
— Четверо? Ну твоего старшего, я слышал, третьего дня прирезали горячие ребята из числа сардонаров Акила и Грендама. Этим лучше не попадаться, если они не в духе! Да и жена у тебя, насколько я знаю, тоже преставилась, причем довольно давно.
Нельзя сказать, что эта скорбная новость сильно расстроила трактирщика. На его плоском, желтоватом лице промелькнуло что-то вроде смутного облачка досады, но тотчас же он смахнул его энергичным движением бровей и заметил:
— Сейчас вообще лучше не высовываться. То ли дело раньше! Все просто, все понятно. Чти законы Благолепия, уважай Храм, бойся Ревнителей. Работай, молись. Все просто, все понятно, — повторил хозяин и снова предпринял жалкую попытку казаться выше ростом. — А потом, когда появился этот Леннар и его Обращенные…
— Что? Ну?… — склонившись ближе к трактирщику, терпеливо выспрашивал посетитель. — И что — Леннар?
— А ну эти разговоры! — заявил трактирщик. — Очень нужно! Еще чего… Я вообще не люблю таких разговоров. Гареггины многоустого Акила и мудрого Грендама, да продлят боги дни соправителей, скоры на расправу. Не люблю я этих разговоров. Да! От них, почитай, один вред. Живет у нас в квартале Габриг, так он уже пережил трех правителей, двух Стерегущих Скверну, а теперь вот застал и Обращенных, и сардонаров, и, дадут боги, их переживет, и всех нас еще переживет. А почему? А все потому, что в детстве лягнул его осел — и у него отнялся язык. Не люблю болтать! — весомо присовокупил хозяин. — Все беды человеческие из-за не в меру длинного языка. И вообще, произносить длинные речи — это привилегия сильных. Недаром в свое время Храм издал мудрый закон Семи слов, ну по которому простолюдин имел право произносить не больше семи слов зараз. И это совершенно правильно!
— А сколько уже произнес ты, не считал, а, Снорк? — откликнулся посетитель.
— Да ну… Времена изменились. А что это ты такой любопытный? — переменил тон трактирщик Снорк и снова подпрыгнул. — А? КТО ты вообще такой?
— Да можешь считать, что никто, — ответил посетитель.
— А раз никто, что ж выспрашиваешь? Вон бери блюдо с едой и вино и усаживайся себе за столик, пока я стражу не позвал.
— Можно подумать, что ты для каждого болтуна вызываешь стражу. Ты бы давно разорился, стражники-то известные мздоимцы, а сейчас и вовсе распоясались. Особенно те, у кого есть прихват среди влиятельных сардонаров.
— Они все себя влиятельными называют, — отмахнулся трактирщик, — кичатся тем, что мельком видели Грендама или разговаривали с ближними гареггинами многоустого Акила, ну и что? Я же не ору на каждом углу, что в свое время в мой трактир приходил сам великий Акил, когда еще не возвысился…
— В самом деле?
— А то! И не так уж давно это было… тут, в зале, быть может, есть забулдыги, которые сиживали вместе с ним за кувшином хорошего вина.
Посетитель почесал в затылке и, качнув головой, пробормотал себе под нос: «Ну что, может, оно и так», взял свой заказ и вразвалочку отправился за столик. Хозяин довольно неодобрительно посмотрел ему вслед и буркнул:
— И чем это все кончится, непонятно… Ничем хорошим. Ничем хорошим… Зиг, где копченое мясо? Зиг, я что, должен сам бегать?
Выглянул Зиг, тощий подросток с круглым лицом потомственного дегенерата, и принялся что-то раздавлено мямлить. Трактирщик Снорк только вздохнул: младший сын явно не годился даже в качестве прислуги, тот, которого третьего дня убили расшалившиеся гареггины, кажется, был посмышленее. Хотя, сказать по чести, и старшенький был болваном редкостным. Потомство, потомство!.. Трактирщик вспомнил мать своих четверых детей, умершую в прошлом году точно перед городской ярмаркой, словно не могла пожить несколькими днями дольше и избавить его от значительных убытков! Кто может родиться от этой рыхлой женщины с чудовищными, глыбистыми бедрами, с выкаченными водянистыми глазами и бородавкой на складчатом подбородке, от мерзкой, тоскливой бабы, не умевшей даже смеяться? Бессмысленный страх в глазах, складка у рта, эти слюнявые губы, слова неразборчивы, почти мычание… Страх, бессмысленность, вонь… И ведь таких трактирщиц большинство. Трактирщик Снорк был в некотором роде философом и любил про себя размышлять о тщете человеческого существования и о том, что мир, обступающий его все теснее и зловоннее, медленно погружается в трясину вырождения. Кровь!.. Только свежая кровь спасет это быдло от окончательного уподобления животным, вот этим тварям, которых он, Снорк, ежедневно разделывает у себя в подсобке здоровенным мясницким топором. И тогда что ужасного в том, что гареггины славного Акила зарубили его, хозяина, сына? И что дурного в том, что эти гареггины, мощные и гибкие парни без следа вырождения на молодых лицах, зарежут еще парочку таких дуболомов, а потом впрыснут семени в какую-нибудь местную дурочку? Трактирщик как-то видел книги, запрещенные Храмом к чтению простыми смертными, непосвященными, и в этих книгах высказывается страшная тайна о том, что сношения между родственниками ведут ко все более больному и бессмысленному потомству.
А что такое окраины Горна? Это котел, в котором на медленном огне варятся роды, сплошь напитанные обшей кровью, старой, вялой, унылой. Столпы сословного семейного уклада, предписанного Храмом, не давали плодиться иначе. Да что простые люди?… Даже короли и правители в своих связях и браках не могли выходить за пределы весьма узкого круга, очерченного хранителями Благолепия, и еще помнят, как полтора века назад родился у правительницы Нижней земли, Арламдора, двухголовый младенец с руками, похожими на лапы ящерицы. Правда, приписали это уродство действию родового заклятия, но начитанный трактирщик-то мнил, что знает причину не хуже посвященных из Храма.
Безнадежно повторив фразу о копченом мясе и убедившись, что в кладовую все равно придется идти самому, он отпер ржавым ключом дверь в подвал и стал осторожно спускаться, нащупывая правой ногой каждую ступеньку из сточенного тысячами шагов тесаного камня. На стене поблескивал мутный фонарик, подпитываемый из корявого «пальца Берла». Когда-то у трактирщика было три таких «пальца», но один был сломан не в меру пытливым младшим сынишкой, а еще один упал в огонь и взорвался, разметав угли и пробив стенку котла. Недаром храмовники запрещали выяснять, как устроены «пальцы Берла», доставшиеся обывателям от их пращуров…
В подвале он зажег простой смоляной факел. Косая полоса света взрезала стылое, серое пространство, загроможденное многоуровневыми полками, шкафами, клетями. Хозяин покрутился на месте, припоминая, где что у него хранится, скользнул мимо здоровенной винной бочки с кривым краником и потянул на себя тяжелую дверцу шкафа. Дохнуло холодом, сыростью, потом в ноздри трактирщика влился характерный запах закопченного с травами и приправой мяса. Снорк вытянул из-за пояса большой нож и, крепко взявшись за окорок, уже хотел было оттяпать хорошенький такой кусок, но тут соседний шкаф, высоченный, до самого свода подвала, заметно дрогнул, и с его верхних полок посыпалась древесная труха. Снорк нахмурился. Грызуны? Или расплодившиеся в подземельях города одичавшие псы, которых начали истреблять по приказанию Первого Храма в трех землях, и Верхних и Нижних, еще в ту пору, когда трактирщик был молод и только заделал первого своего ребенка?… Пробрались и…
Нет, решил он. Все гораздо проще. Конечно, залез сюда кто-то из прислуги или даже нахальный поваренок, который украдкой жрет хозяйские припасы. Ну ничего!.. Трактирщик давно собирался с ним рассчитаться, и вовсе не едой и тем более не денежной платой. Человеческое мясо вкусно и питательно, и многие посетители заведения охотно станут есть блюда, приготовленные из этого поваренка по одному из тридцати семи рецептов. Будут, даже если узнают, ЧТО за мясо пошло на приготовление кушанья. В конце концов, человеческая жизнь в последнее время стоит, верно, меньше добротно прожаренной отбивной и куда дешевле, скажем, мясного рулета, приготовленного по-беллонски с острым кровяным соусом. Конечно, по закону, данному соправителями Акилом и Грендамом, употреблять в пищу себе подобных имеют право только сардонары, но… законы для того и существуют, чтобы их нарушать. Ну если узнают, что за мясо… Оно конечно, убьют. Вырежут всю трактирщикову семью, и вся недолга. «Но лучше уж так, — размышлял ушлый Снорк, — лучше пусть так, пусть риск, чем дохнуть от нужды и безденежья, а эти нужда и безденежье точно придут, когда начнешь соблюдать все законы, все указы… Послушание — оно тоже с умом должно быть…»
Умный и хваткий трактирщик Снорк поднял нож, и вот тут шкаф вздрогнул так, что с верхних полок рухнули мешки, а внушительный кувшин с маслом просвистел у самого уха хозяина, с грохотом впечатавшись в холодный пол. Волна вязкой, сладко пахнущей жидкости окатила ноги Снорка до колен.
— Задница Илдыза!.. — выругался он и поднял сначала одну, потом другую ногу, а затем задрал голову и глянул вверх, на полки, с которых продолжала падать многолетняя их поклажа. — Это еще… что за?…
И вот тут шкаф подпрыгнул и практически развалился надвое, а уцелевшие полки стали разом выворачиваться и выпадать вместе со всем содержимым. Хозяин попятился; где-то посередине подвала он навернулся через котелок, скатившийся с верхотуры, и шмякнулся об пол как жаба. Шкаф накренился и, развалившись на несколько частей, осел неряшливой грудой. Там, где еще несколько мгновений назад громоздились припасы и хозяйственные принадлежности, темнел пролом в серой каменной стене. Зазубренные края пролома сочились струями густейшей бурой пыли. Из пролома выдавливались длинные, тягучие звуки на одной ноте, сливающиеся в тоскливый гул. Без страха, скорее с удивлением и смутной досадой смотрел на это трактирщик, который в последнее время отвык удивляться чему бы то ни было, ибо люди, пришедшие к власти в его городе и мире, ничто не считали невозможным, ничто не полагали недопустимым и запретным. Во всяком случае, для себя. Дымный развал стены содрогнулся, словно огромная пасть, подернутая судорогой и спазмом. Полыхнула коротенькая зеленая вспышка. Раз, и другой, и третий. Потом затрещало, просыпался сноп искр, и свет, дернувшись, остался ровен и неизменен. Снорк заморгал, из провала в стене один за другим стали выходить люди в диковинных оранжевых одеждах, плотно прилегающих к телу. На некоторых были головные уборы, закрывающие весь череп и примыкающие к воротнику одежд. Вышедший первым высокий, грузный человек средних лет спросил что-то на языке одной из Нижних земель, а потом, присмотревшись к шевелящемуся на полу Снорку, спросил на разновидности ганахидского наречия:
— Где мы? Я верно угадал?
— Горн, — вырвалось у трактирщика Снорка, — это Горн, стольный город Ганахиды. Вы… что вы хотите?
— Мы пока что ничего не хотим, — спокойно сказал неизвестный, в то время как за его спиной возникли еще пятеро. — Ты хозяин? Это, судя по запаху, какая-то кладовая, не так ли?
Снорк тупо смотрел на людей в ярких одеждах, ядовито поблескивающих в полосе зеленого света из пролома. Моргал. Машинально пошарил по полу руками и, нащупав так и ненадрезанный окорок, жадно притянул к себе и впился зубами в ароматное мясо. Жуя, он не мог услышать и тем более понять негромкие, едва уловимые слова одного из «оранжевых», произнесенные на незнакомом языке:
— Ну и урод, черт возьми…
3
Земля, Москва — Байконур.
— Связь пропала.
— Они вошли в контакт?
— Да, несомненно. Не исключено проникновение в исследуемый объект. Хотя, быть может, станция и челнок попросту попали в сферу воздействия силового отражающего поля НЛО и не фиксируются нашими приборами. У нас катастрофически мало внятной информации о корабле пришельцев, так что прогнозировать развитие событий по меньшей мере бессмысленно.
Помощник Президента России по национальной безопасности, заместитель председателя Совбеза генерал Ковригин выслушал этот вывод, который представлялся ему столь же очевидным, сколь и малоперспективным для дальнейшей разработки. Собственно, и связывался он с Центром управления полетами только для проформы, из необходимости немедленно доложить президенту самые свежие новости. Хотя какие тут могли быть новости…
То, что ситуация давно вышла из-под контроля, генерал Ковригин отлично осознавал. Ибо она, эта ситуация, весь сложнейший, многоуровневый расклад по проекту «Дальний берег» вышли из-под контроля еще до того, как корабли (базовая космическая станция и спейс-шаттл) стартовали с космодрома. Потому что в развертывание глобального проекта вмешалась сила, которая стандартно, предсказуемо и все равно неотвратимо влезает в жизнь человечества все последние годы. Международные террористы, всесторонне осведомленные и «заряженные» кем-то из глубоко инкорпорированных в проект персон, проникли на территорию секретного Координационного центра «Дальнего берега», базирующегося непосредственно в Москве, и получили полный над ним контроль, а также захватили церковь напротив Координационного центра. С заложниками… Требования были предельно просты: ввести в экипаж кораблей троих террористов. Последствия могут просчитать даже люди, не обладающие особой фантазией…
Главой террористов был человек по имени Абу-Керим.
Размышляя о принципах комплектования экипажа кораблей, генерал Ковригин все чаще хмурил брови. Думается, это мимическое движение было свойственно не ему одному по эту и ту сторону Атлантики, а равно на тихоокеанских рубежах. Стоило ли идти на поводу у отдельных аналитиков, ратовавших за кардинально новые фильтры отбора тех, кому суждена историческая миссия Контакта? Так или иначе, но жребий брошен, как говаривал один любитель путешествовать с шумом и помпой.
— Я думаю, мы находимся в преддверии грандиозного скандала, генерал.
— Вопросы такого уровня все равно решаются на самом верху, — совершенно без выражения сказал Ковригин.
— Но крайними сделают нас. Впрочем, как и наших европейских, китайских, американских коллег, специалистов соответствующего профиля… Однако главную ответственность все равно возложат на Россию.
В конце концов, это российский профессор Марк Крейцер, по сути, стал отцом проекта «Дальний берег» и разработал революционные технологии, благодаря которым…
— Российский?
— Вы придираетесь к его происхождению, генерал? Крейцер?… Ну немец или еврей. Хотя его отчество — Иванович. В конце концов…
— Я не о том. Хотя в самом деле имел в виду его происхождение. Он сам рассказал мне об источнике его революционных, как вы выразились, технологий. Он принес их ОТТУДА- С орбиты Луны. Он выглядит на пятьдесят с лишним, но на Земле провел только пять лет.
— Вы хотите сказать, что…
— Хочу сказать, что, — мрачно повторил генерал Ковригин. — Его настоящее имя Элькан, и он не имеет к нашему миру никакого отношения. То есть не имел до последнего времени.
Повисла недоуменная пауза. Собеседник генерала осторожно кашлянул и проговорил:
— Вот про время я и хотел бы уточнить… Я всецело доверяю каждому вашему слову, а работа в области космонавтики отняла у меня способность удивляться чему бы то ни было. Но тем не менее вы упомянули, что этот условный Элькан находится на Земле пять лет. Между тем как звездолет пришельцев попал в поле видения приборов относительно недавно, несколько месяцев назад. Так как же?
— Он сам объяснил КАК. Но не об этом речь. Сейчас у меня плановый сеанс с президентом. Вам, думаю, тоже будет чем заняться там, на Байконуре.
— О, вы не ошибаетесь, генерал, — с горечью ответил его собеседник, затерянный в степях Казахстана.
Дальше: Часть I. ВХОД