29
Отряд двинулся на запад через час после полудня. В машине стояла напряженная тишина, хотя подавленным выглядел только Рашпик. Еще за обедом, выслушав, что рассказал Коркин о схватке посреди рыночной площади, он почесал затылок и, подергав цевье дробовика, недовольно заявил, что, если завтра кто-то скажет, что он не обыкновенный лесовик Рашпик, а какой-нибудь Рашпик-Ка, и бросится на него с мечом, оправдаться будет очень затруднительно.
— Однако Сишек и в самом деле был себе на уме, — процедил Кобба, который, как обычно, пристроился в тенечке и прикрыл глаза. — Я, конечно, раньше его не знал, но всю неделю он казался пьяным, а вот перегаром от него не пахло. Во фляжке старик хранил воду. Филя с ног сбился — все искал, где старик заправляется. Да и рожей Сишек на лесовика не был похож. Если бы не морщины… Глазастым был Сишек, как светлый. И старость его была не то что напускной, но какой-то странной. Вспомни, как он прыгнул к пульту, чтобы открыть стекло? Как мальчик подскочил. Нет, с Сишеком и в самом деле было нечисто. Да и кто ему мешал признаться во всем у того списка? Или вернулся бы в вездеход, заперся и сидел бы, как мышь в бочке с клубнями.
— Чего ж он тогда не растаял, если он был светлым? — скривился Рашпик. — Или мне тогда почудилось на крыше, что светлые могут таять?
— Не растаял — значит, не смог, — пожал плечами Кобба. — Пустой вон тоже глазищами на светлого похож, однако не растаял до сих пор. Да и эта новая… проводница… точно на вид из светлых. Ну разобралась она с Сишеком. Однако все сделала, как я понял, по местным законам.
— Хотел бы я сражаться так, как Сишек, когда мне будет лет шестьдесят, — вздохнул Коркин и посмотрел на машину, в которой уединились Пустой, Филя и новая проводница. — Впрочем, я и теперь, как оказалось, в этом деле и мизинца Сишекова не стою.
— Ты проживи еще до шестидесяти, — проворчал Рашпик, а Ярка, которая в новых нарядах смотрелась богатой невестой на выданье, тут же вцепилась в рукав скорняка и зашипела на Рашпика, как водяная крыса.
— Свадьбу вам надо сыграть, — заметил Рашпик и на всякий случай отсел подальше от шипящей недотроги.
Разговор прервался сам собой, каждый задумался о своем, да и было о чем подумать. Тот же Пустой сразу, едва привел проводницу, сказал, что дальше будет трудно и более удобного случая оставить отряд не случится. Если кто слаб, лучше отстать сейчас.
— Подумайте, — повторил он. — Здесь можно жить. Кто останется, дам две сотни монет, на первое время хватит, а вот что будет дальше на нашем пути, не знаю.
— На меня смотрел! — разволновался Рашпик, когда Пустой скрылся с собеседниками в машине. — Точно на меня. Я бы остался, да вот только как теперь останешься? Да тут последний малец уже нас в лицо запомнил. А теперь представь себе, что орда покусала-таки окраинные кварталы. Кто будет виноват? Орда? Нет, те, из-за кого она сюда пришла. А пришла она сюда из-за механика и его дружков. Значит, Рашпик, конец прогулки. А собачники? Вон они крутятся. Девку эту ищут? Как же. Распознали, что мы их дружков у дома Вотека положили. Кто виноват? Механик и его дружки. Опять же конец прогулки. Смотрим дальше. Бабу без лица видели? Видели. Думаете, она другого переродка себе не найдет? Такого, может, и не найдет, да мне и другого хватит, вроде Хереста. И вот скажет она своему новому дружку: обидел меня тут один механик, но сам куда-то сдернул, а оставил после себя толстяка Рашпика. Давай-ка, дорогой, сделаем из него похлебку.
— И конец прогулки, — заключил Кобба, почесывая шею Руку.
— И как я останусь? — скорчил гримасу Рашпик.
«А я?» — подумал Коркин. Скорняку как раз показалось, что Пустой смотрел на него. На него и на Ярку. Еще бы, разве не обуза нерасторопный скорняк, да еще с девкой? Но остаться он не мог. Не потому что не хотелось найти уголок, где ничего и никого не будет, кроме Ярки. Нет. Просто не мог. Не мог — и все. Так же, как не мог бы перестать дышать, как бы Пустой ни настаивал. Об этом он и думал, косясь на заполненную народом площадь, а потом уже в машине, которая вскоре плавно тронулась с места, поглядывая на Ленту. Красавица-проводница заняла место за спиной Пустого с таким видом, словно сидела там уже неделю. Да еще и с прищуром окинула весь его отряд. На Рашпика посмотрела, как на запас мяса на случай голода, на Коббу — как на пугало потешное, на Ярку — как на девчонку сопливую, на Коркина и на Филю вовсе внимания не обратила. На Рука цыкнула, да так, что сначала ящер от неожиданности уши растопырил и на хвост сел, а потом зубы показал да засвистел возмущенно, зацокал. Да и было чего цокать — мало того что девка на скандал каждым взглядом напрашивалась: она сразу себя как хозяйка повела. Осмотрела внимательно пульт, поспрашивала у Пустого — где и что, высунула голову из верхнего люка, потрогала пулемет, проверила привод от спускового механизма на станок, поинтересовалась, как ставить на одиночные выстрелы, как очереди выставлять. Мало того, она же и в нижний люк залезла-вылезла, сунула под сиденье свой мешок, который больше напоминал объемный жилет, открыла-закрыла заднюю дверь, о чем-то поговорила с Филей и в конце всего, к возмущению Ярки, попросила ружье скорняка. Коркин посмотрел на Пустого, дождался кивка, отдал непоседе свою драгоценность. Лента заглянула в дуло, передернула затвор, сняла магазин, приложила к плечу устройство целиком и удовлетворенно хмыкнула:
— Давно не видела бронебойного аппаратика в таком хорошем состоянии! Отлично, ремонт недавно, правда, имелся, но в целом — отлично. Дашь пострелять?
Коркин от неожиданности промычал что-то неопределенное, Ярка у него за плечом опять зашипела, но Лента тут же подмигнула скорняку, сунула руку в поясную сумку, выдернула оттуда круглую жестяную банку, открыла, вытащила тонкими пальцами прозрачный желтоватый шарик и мгновенно отправила его в рот готовой разразиться проклятиями Ярки.
— Попробуй, вкусно. И не шипи. Хороший у тебя мужичок, таких поискать — не найдешь, держи его крепче, не выпускай.
Надо ли говорить, что после этого Ярка опять до синяка плечо Коркину намяла, так крепко держала, хорошо еще, не шипела больше, а причмокивала только — видно, и вправду вкусным тот шарик оказался.
— Куда едем-то? — не выдержал Рашпик, когда машина покинула площадь и поползла по узкой улочке между выгоревшими, с провалившимися крышами, домами.
— Прямо, потом направо, потом еще раз направо, потом налево, опять налево, а там опять прямо, пока не упремся, а упремся — развернемся, — тут же отчеканила Лента. — У каждого своя задача, парень. У тебя какая?
Рашпик постарался что-то ответить, но не нашелся что сказать и только надул щеки.
— Тогда жди приказов и копи силы, — улыбнулась Лента, походя подмигнула Коркину, тут же показав язык оторопевшей Ярке, и вновь уставилась в лобовое стекло.
— До моста отсюда примерно миль двадцать, — прикинул Пустой. — Из них десяток вдоль увалов…
— На мост не пойдем, — покачала головой Лента. — Песьи головы и раньше не были добры, а теперь и вовсе прохода не дадут. Я так поняла, что вы им тоже насолили?
— Было дело, — кивнул Пустой, — пришлось спасать старика Вотека.
— Значит, проблема с собачниками у нас одна и та же, — процедила сквозь зубы проводница. — А мост они крепко держат, хотя там пленка самая тонкая. Ладно, мы через речку пойдем. Заодно и от орды избавимся: она по шуге за нами не двинется.
— По какой еще шуге? — вытаращил глаза Филя.
— Лед сейчас такой на реке, — объяснила Лента. — Пленка ледяная, начиная с моста, на десяток миль реку по струе режет. Переправу через мост держат песьи головы, или собачники — называй как хочешь. Но пятью милями южнее есть другая переправа. Брод. Противоположный берег обрывистый, но в одном месте можно переправиться — ложбина имеется с той стороны, речка мелкая, хотя и разбегается широко. Зимой и летом ее собачники тоже держат, а по весне и по осени бросают. Небольшой дозор оставляют. Шуга идет по реке, рыхлый лед. Ни лошадь не пройдет, ни лодка. А ваша машинка должна.
— А что за ледяная пленка? — насторожился Рашпик.
— Увидишь, — усмехнулась Лента, — но не бойся, в ней редко замерзают. Если только от страха. Или от дури.
— Последнее настораживает больше всего, — скорчил гримасу толстяк.
— Подожди, — заволновался Филя. — Но если перед мостом река поперек пленкой режется, как же она течет-то? Промерзать же должна!
— Поверху и промерзает, — кивнула Лента. — А ниже течет. Кто знает, может быть, ни одна пленка сильно глубоко в плоть Разгона не уходит? Ты хоть под одну пленку закапывался? Не думай, отчего дождь идет, малец, укрывайся. А теперь немного хитрости.
Лента на ходу открыла нижний люк, присела рядом, наклонилась и выдернула из-под днища пластиковую бутыль.
— Это еще что? — возмутился Филя.
— Маслице, — подмигнула мальчишке Лента. — Капающее на дорожку. Обычное машинное маслице.
— Да с нашего вездехода ни капли! — возмутился Филя.
— Ну, во-первых, и вездеход не ваш… — Лента забила в емкость пробку, бросила ее под сиденье. — А во-вторых, а ну-ка, механик, возьми здесь направо.
Пустой повернул руль, и вездеход, дробя в пыль известковую крошку, свернул за полуразрушенное здание.
— Еще раз направо, — скомандовала Лента и, проведя машину по узкому, засыпанному мусором переулку, загнала ее в пыльный двор.
— Вот тут нам придется немного обождать, — прошептала проводница, глядя в полуобрушенный оконный проем.
— Почему так безлюдно в этой части города? — спросил Пустой. — Сколько мы проехали от площади? Пару миль? И уже никого! Я слышал, что тут должны жить переродки.
— Живут, — кивнула Лента, открывая верхний люк и тщательно наводя пулемет на оконный проем. — Только ближе к дороге, а мы взяли к увалам. Тут пустынно: ночами с увалов всякая мерзость лезет, даже до площади добирается, ночами и в хозяйстве Чина безлюдно. А здесь даже теперь дряни хватает.
— Охотиться будем? — понял Пустой.
— Убивать, — жестко ответила Лента, окинула взглядом отряд и, мило улыбнувшись, добавила: — Или мы их, или они нас.
Преследователи появились через минут пять. Сначала Коркин расслышал стук копыт нескольких лошаденок, а потом разглядел трех всадников. В двоих из них скорняк тут же узнал собачников, что следили за Пустым на площади, третьим оказался переродок. Он был выше своих спутников на голову, хотя размерами собственной головы похвастаться не мог — вряд ли она была больше головы младенца.
— Спелись, — зло прошипела Лента и, когда всадники остановились, чтобы рассмотреть обрыв следа, повернула рукоять спускового механизма.
Коркин с гримасой зажал уши и не сразу разглядел, что произошло на дороге. Оказалось, что очередь не только снесла сразу трех всадников, но и раздробила, обрушив, часть стены. В клубах пыли билась, хрипя, одна из лошадей.
— Ну-ка, — выхватила из рук Коркина ружье Лента. Выскочила на крышу вездехода и одним выстрелом оборвала страдания животного.
— Своей стрелялки, значит, нет? — прищурился Кобба, когда вездеход начал выбираться обратно в переулок.
— Есть кое-что, — улыбнулась Лента, — но зарядов мало. Да и клинками обхожусь, — проводница подняла рубаху и показала на тонкой талии сразу три клинка, два из которых недавно испробовали плоти Сишека, — мне бояться пули не приходится.
— А что так? — поднял брови отшельник.
— Живой приказано брать, — показала ослепительно-белые зубы проводница. — Но на тебя это дело не распространяется. Не надейся.
— Послушай, — бросил через плечо Пустой, когда вездеход вновь покатил по улицам пустынного города. — Давай договоримся: ты — проводник, я — старший. Ты — ведешь нас, я — отвечаю за передвижение. Неприятели у нас, судя по всему, общие, но, прежде чем проводить какие-то схватки, будь добра, посоветуйся со мной.
— Обязательно, — прошелестела Лента, наклонившись к самому уху Пустого, едва не коснувшись его губами. — Если будет время на совещания.
— Ты это, — буркнул Рашпик, нервно смахивая пот с толстой шеи. — Я, конечно, вижу, что ты девка справная, где-то даже красавица, под стать тем же светлым. Так и тот собачник, которого ты прибила, судя по всему, тоже был в порядке. Смотри, сколько под его папенькой народу ходит. Все на лошадях, с ружьями, да и мост, если я правильно понял, под ними. Чего ты с сынком-то его не поделила? У нас в Поселке, если бабу мужик в прилесок потащил, она скорее для вида орет, а сама прикидывает — что у него за дом, да тяжел ли кошель. Так что орет, а сама-то радуется. Чаше всего радуется.
— И много ли в твоем Поселке счастливых баб? — изогнулась, как дикая кошка, Лента. — Сейчас угадаю. Ни одной не осталось. Хотя нет, вот Ярка, насколько я поняла, пока в порядке, и то без надрыва-то не обошлось. Так и ее Коркин в прилесок не таскал. Вот что я тебе скажу, Рашпик. Если бы ту же Ярку потащил в лес тот самый собачник, она бы померла на полпути. Да и ты бы помер, не дай Морось тебе столкнуться с его папашей с глазу на глаз. А я вот жива пока. Сберегаюсь.
— Это для кого же? — хмыкнул Кобба.
— Там видно будет, — стиснула зубы Лента. — Да хоть для механика! Что, не пара?
Филя закашлялся, а Пустой удивленно оглянулся и только повел головой.
— Болтаешь много, — заметил негромко.
— Это пройдет, механик, — прошептала проводница. — А зарублю твою красавицу — вовсе замолчу. Очень ты меня ее картинкой обрадовал, очень.