Глава 33
ВАННА

После того как Ранд отослал Перрина, дни казались ему бесконечными, а ночи еще длиннее. Он уединился в своих комнатах и велел Девам никого не впускать. Только Нандере позволялось открыть дверь с эмблемой золотого солнца, чтобы принести еду. Она ставила накрытый поднос, клала рядом список тех, кто просил разрешения увидеться с ним, и бросала на Ранда полный упрека взгляд, когда он повторял, что никого не хочет видеть. Из-за двери до него доносились неодобрительные замечания Дев, пока Нандера не закрывала ее за собой; они и предназначались для того, чтобы он их услышал, иначе Девы воспользовались бы языком жестов. Но если они воображают, что могут выманить его отсюда болтовней о том, что у него плохое настроение... Девы не понимали и, возможно, не поняли бы, даже если бы он объяснил им. Но он ничего не хотел объяснять.

Он без всякого аппетита ковырялся в еде, потом пытался читать, но даже самые любимые книги удерживали его внимание лишь на протяжении нескольких страниц. По крайней мере раз в день – хотя и обещал самому себе не делать этого, – он поднимал в спальне массивный платяной шкаф из полированного черного дерева, отделанного резной костью, с помощью потоков Воздуха отодвигал его в сторону и осторожно распутывал ловушки, которые расставил, и Маску Зеркал, придававшую стене за шкафом нетронутый вид. И то и другое было сплетено таким образом, что мог увидеть только он. Здесь, в нише, выдолбленной с помощью Силы, стояли две маленькие статуэтки из белого камня примерно в фут высотой. Мужчина и женщина в развевающихся одеяниях, каждый держит в руке над головой сверкающую хрустальную сферу. Отослав армию в Иллиан, Ранд той же ночью один отправился в Руидин, чтобы забрать оттуда эти тер’ангриалы: они могли понадобиться в любой момент, и лучше, чтобы они находились под рукой. Так он объяснял этот поступок самому себе. Его рука потянулась к фигурке бородача, тому тер’ангриалу из пары, который мог использовать мужчина, – потянулась и замерла, вздрагивая. Одно прикосновение пальца – и в его распоряжении окажется больше Единой Силы, чем он даже может вообразить. Пока у него есть эта вещь, никто не нанесет ему поражения, никто не устоит против него. Как сказала однажды Ланфир, пока у него есть эта вещь, он может бросить вызов самому Создателю.

– Это мое по праву, – бормотал Ранд всякий раз, поднося дрожащую руку почти к самой фигурке. – Мое! Я – Дракон Возрожденный!

И всякий раз он заставлял себя отступать, снова сплетал Маску Зеркал и невидимые ловушки, которые испепелят любого, кто попытается проникнуть сквозь них, не зная ключа. Громадный шкаф перышком скользил обратно по воздуху и вставал на место. Он – Дракон Возрожденный. Но достаточно ли этого? Должно быть достаточно.

– Я – Дракон Возрожденный, – временами шептал, а временами выкрикивал он, обращаясь к стенам. – Я – Дракон Возрожденный! – Он сметет со своего пути тех, кто выступает против него, всех этих слепых глупцов, которые ничего не могли понять или отказывались понимать из-за своих амбиций, жадности или страха. Он – Дракон Возрожденный, единственная надежда мира против Темного. И сам Свет помогает в этом миру.

Но вся его ярость, все раздумья о том, как он сможет использовать тер’ангриал, были лишь попыткой избавиться от других мыслей, и Ранд понимал это. Оставшись один, он ковырялся в еде, хотя ел с каждым днем все меньше, пытался читать, правда, редко, и заставлял себя спать и днем, и ночью. Спал он урывками, и то, что не давало ему покоя наяву, проникало и в сны, заставляя просыпаться прежде, чем он успевал отдохнуть. Он мог сплести вокруг себя любой защитный экран, но как защититься от того, что внутри? Его ожидала схватка с Отрекшимися, а рано или поздно – и с самим Темным. Он окружен глупцами, которые боролись с ним или убегали от него, в то время как их единственной надеждой было поддерживать его. Почему ему часто снится сон о собственной гибели? Один сон заставлял его вскакивать, просыпаясь, чуть только тот начинался, и лежать, испытывая острую неприязнь к самому себе, со спутанными от недосыпания мыслями, но остальные... Он не сомневался, что заслужил их все.

Во сне ему являлась Колавир, с почерневшим лицом и впившимся в раздувшуюся шею шарфом, на котором она повесилась. Колавир, безмолвно обвиняющая его; а позади нее рядами стояли, тоже молча и пристально глядя на него, все Девы, которые погибли ради него, все женщины, в чьей смерти он повинен. Каждое из этих лиц Ранд знал так же хорошо, как свое собственное, и все их имена – кроме одного. Пробуждаясь от этих снов, он плакал.

Сотни раз он отшвыривал Перрина, и тот летел через Большой Зал Солнца, сотни раз им овладевали кипящая ярость и страх. Сотни раз в своих снах он убивал Перрина и просыпался от собственного крика. Почему тот так упорно спорил с ним именно из-за пленных Айз Седай? Ранд старался не думать о них; лучше бы он с самого начала не замечал их существования. Слишком опасно долго удерживать их в плену, и он не представлял, что делать с ними дальше. Они пугали его. Иногда ему снилось, что он снова сидит, связанный, в сундуке или что Галина, Эриан или Кэтрин вытаскивают его оттуда, чтобы избить. От этих снов он просыпался, жалобно скуля даже после того, как убеждался, что глаза его открыты и он не в сундуке. Ранд боялся Айз Седай, хотя правильнее было бы сказать, что он боялся самого себя, боялся, что даст выход страху, гневу, и тогда... Он пытался не думать о том, что может произойти тогда, но иногда ему снилось и это, и он просыпался в холодном поту. Он так не поступит. Он способен на многое, но этого не сделает.

В снах он собирал всех своих Аша’манов, чтобы напасть на Белую Башню и отомстить Элайде. Он выскакивал из прохода, исполненный праведного гнева и саидин, и понимал, что письмо Алвиарин было ложью. Он видел: она стояла бок о бок с Элайдой, видел рядом с ними Эгвейн, и Найнив, и даже Илэйн – все с безвозрастными лицами Айз Седай. Они все заодно, потому что он слишком опасен, чтобы предоставить ему свободу. Он смотрел, как эти женщины – за плечами у них годы изучения Единой Силы, а не несколько месяцев под грубым и не слишком умелым руководством – уничтожали его Аша’манов. К сожалению, эти сны обрывались только тогда, когда погибали все мужчины в черном и он оказывался один на один со всей мощью Айз Седай. Один.

Снова и снова Кадсуане произносила свои слова о безумцах, которым чудятся голоса, и он содрогался, слыша их, как от удара кнутом, содрогался, как только вообще видел ее. И во сне, и наяву он взывал к Льюсу Тэрину, орал на него, иногда просто вопил, но лишь молчание было ему ответом. Один. И крошечный сгусток эмоций в глубине сознания, который создавал почти явственное ощущение прикосновения Аланны, постепенно превратился в утешение. По многим причинам это пугало Ранда больше всего.

На четвертое утро он очнулся, точно пьяный, после очередного сна о Белой Башне и вскинул вверх руки, защищая воспаленные глаза; ему показалось, что прямо на лицо упал отблеск огня, зажженного с помощью саидар. Пылинки искрами вспыхивали в солнечном свете, льющемся через окно на постель с массивными столбиками из черного дерева с инкрустацией из резной кости в виде клиньев. Вся мебель в комнате была выполнена из полированного черного дерева и драгоценной кости, вся – с прямыми углами, монолитная и тяжелая – под стать настроению. Некоторое время он лежал, стараясь не уснуть снова, потому что это лишь ввергло бы его в новый сон.

Ты здесь, Льюс Тэрин? – подумал Ранд без всякой надежды на ответ. Устало поднялся и натянул мятую куртку. Он не менял одежду с тех пор, как заперся здесь.

Когда Ранд, пошатываясь, вошел в приемную, ему показалось, что он продолжает спать и видит сон, после которого всегда просыпался с чувством стыда, вины и отвращения. Но нет, Мин и вправду сидела в одном из позолоченных кресел, держа на коленях книгу в кожаном переплете. Она посмотрела на Ранда, но он не проснулся. Темные локоны обрамляли ее лицо, большие темные глаза смотрели с обычным настойчивым выражением, отчего их взгляд ощущался почти как прикосновение. Штаны из зеленой парчи обтягивали ее, точно вторая кожа, а куртка, выдержанная в том же стиле, была распахнута, и рубашка кремового цвета вздымалась и опадала вместе с дыханием. Ранд молился, чтобы это оказался сон и чтобы он проснулся. Не страх, не гнев, не вина перед Колавир и не исчезновение Льюса Тэрина заставили его скрыться от всех.

– Сегодня начинается очередной праздник, который продлится четыре дня, – весело сказала Мин. – День Покаяния, так они его называют. Неизвестно почему, но этой ночью все будут танцевать. Степенные, медленные танцы, так я слышала, но лучше такие, чем никаких. – Осторожно заложив страницу узкой полоской кожи, девушка положила книгу рядом с собой на пол. – Если швея проработает весь день не разгибаясь, она успеет сшить мне платье. Конечно, все это стоит затевать, только если ты отправишься на танцы вместе со мной.

Его взгляд скользнул в сторону и остановился на прикрытом салфеткой подносе, находившемся на полу рядом с высокими дверями. Одна мысль о еде вызывала тошноту. Нандере было велено никого не впускать, чтоб она сгорела! А уж тем более Мин! Он не упоминал ее имени, но ясно сказал: никого!

– Мин, я... не знаю, что тебе ответить. Я...

– Овечий пастух, ты выглядишь так, точно на тебя недавно накинулась свора собак. Теперь я понимаю, почему Аланна так нервничала, хотя не представляю, как она узнала. После того как пыталась прорваться к тебе и Девы раз пятьдесят отказались пропустить ее, она просто умоляла меня поговорить с тобой. Нандера ни за что не позволила бы и мне войти, если бы ее просто не трясло из-за того, что ты ничего не ешь, но все равно ее пришлось долго уламывать. Ты передо мной в долгу, деревенщина.

Ранд вздрогнул. Образы вспыхнули в его сознании: вот он срывает с Мин одежду и накидывается на нее, точно дикий зверь. Он и впрямь перед ней в долгу, в таком, что вряд ли когда-нибудь расплатится. Запустив пальцы в волосы, он заставил себя повернуться к девушке лицом. Теперь Мин сидела в кресле, скрестив ноги и упираясь кулаками в колени. Как она может так спокойно смотреть на него?

– Мин, мне нет оправдания. Будь на свете справедливость, меня следовало бы отправить на виселицу. Имей я такую возможность, я сам накинул бы себе на шею веревку. Клянусь, я сделал бы это. – Слова Ранда отдавали горечью. Он – Возрожденный Дракон, и ей придется дожидаться справедливости до тех пор, пока не закончится Последняя Битва. А он еще мечтает остаться в живых после Тармон Гай’дон! Какая глупость! Он не заслужил этого.

– О чем это ты толкуешь, овечий пастух? – задумчиво спросила Мин.

– О том, как я поступил с тобой, – простонал он. Как он мог обойтись так с кем бы то ни было, а тем более с ней? – Мин, я понимаю, что тебе невыносимо трудно находиться со мной здесь, в этой комнате. – Удивительно, но даже воспоминания о том, как он грубо срывал с нее одежду, не мешали ему помнить ощущение ее близости и то, как шелковиста ее кожа. – Мне даже в голову не приходило, что я просто зверь, чудовище. – Но он именно таков. Ранд ненавидел себя за то, что сделал. А еще больше за то, что ему хотелось повторить это. – Единственное мое оправдание в том, что я и вправду сумасшедший. Кадсуане права. Я слышал голоса. Голос Льюса Тэрина. Ты можешь... Нет-нет, я не вправе просить, чтобы ты простила меня. Но ты должна знать, что я очень сожалею, Мин. – Он и впрямь сожалел. А руки у него просто ныли от желания ласкать ее обнаженную спину, бедра... Нет, он несомненно чудовище. – Горько сожалею. Я хочу, чтобы ты, по крайней мере, знала об этом.

Мин сидела, не двигаясь и глядя на Ранда с таким видом, точно не понимала, о чем он говорит. Ну уж теперь-то она могла бы не притворяться. Теперь она может высказать все, что думает о нем, и какой бы скотиной она его ни считала, это все равно не отражает того, каков он в действительности.

– Вот почему ты не пускаешь меня, – наконец сказала Мин. – Теперь послушай меня, ты, деревянная башка! Я чуть всю душу не выплакала, потому что слишком долго видела только смерть, и ты, ты тоже был близок к этому и по той же причине. То, что мы делали, мой невинный ягненочек, утешило нас обоих. Близкие друзья иногда утешают друг друга таким образом. Закрой рот, двуреченский простак!

Ранд послушался, но лишь для того, чтобы проглотить ком в горле. Ему казалось, что глаза у него вот-вот вывалятся прямо на пол. Он заговорил бессвязно, почти не соображая, что говорит:

– Утешение? Мин, если бы Круг Женщин в Эмондовом Лугу услышал, что мы называем утешением, они бы выстроились в очередь, чтобы спустить с нас шкуру, сколько бы нам ни было лет!

– Хорошо хоть, что сейчас ты говоришь «мы» вместо «я», – мрачно произнесла Мин. Неторопливо поднявшись, девушка стала надвигаться на Ранда, гневно тыча в него пальцем: – Ты думаешь, я кукла, фермерский сынок? Думаешь, я простушка, неспособная сказать «нет», если мне не хочется, чтобы ты прикасался ко мне? Думаешь, я не в состоянии избавить тебя от всяких сомнений по этому поводу? – Выхватив из-под куртки нож, она подбросила его в воздух, поймала и засунула обратно, ни на мгновение не остановившись. – Я прекрасно помню, что разрезала твою рубашку, потому что мне не терпелось стянуть ее с тебя. Вот до какой степени мне не хотелось, чтобы ты меня обнимал! Я позволила тебе то, чего никогда прежде не позволяла ни одному мужчине – только не воображай, что мне этого не предлагали! – а ты говоришь, что все дело только в тебе! Будто меня там вовсе не было!

Только наткнувшись на кресло, Ранд понял, что отступал. Сердито глядя на него, Мин проворчала:

– И нечего смотреть на меня свысока даже сейчас. – Внезапно Мин сильно пнула его ногой в голень и толкнула обеими руками в грудь. Он с размаху рухнул в кресло, чуть не перелетев через него. Тряхнув головой, так что закачались локоны, Мин принялась поправлять свою парчовую куртку.

– Возможно, тебе так кажется, Мин, но...

– Не возможно, а так и есть, овечий пастух, – решительно отрезала она, – и если ты хоть раз снова заговоришь в том же духе, для тебя же будет лучше, если ты позовешь своих Дев и примешься направлять изо всех сил. Потому что я буду пинками гонять тебя по комнате, пока ты не завопишь, моля о прощении. Тебе нужно побриться. И принять ванну.

Ранд перевел дыхание. Везет же некоторым, Перрину, например. Тихая семейная жизнь с улыбчивой, нежной женой. И почему его, Ранда, вечно тянет к женщинам, которые вертят им, точно волчком? Или вот Мэт... Знай он, Ранд, хоть десятую часть того, что известно о женщинах Мэту, уж он бы нашелся, что ответить. Однако сам он продвигался в этих делах вслепую, на ощупь.

– Как бы то ни было, – сказал Ранд, осторожно подбирая слова, – я могу сделать только одно.

– И что же это? – Мин сложила руки на груди и принялась со зловещим видом постукивать ногой по полу, но это его не остановило – он знал, как ему поступить.

– Отослать тебя. – Точно так же, как он поступил с Илэйн и Авиендой. – Если бы я получше владел собой, я бы не... – Нога Мин задвигалась чаще. Может, и в самом деле хватит? Утешение? О Свет! – Мин, находящиеся рядом со мной подвергают себя опасности. Отрекшиеся не упустят случая нанести удар близкому мне человеку, просто потому, что это способ нанести удар мне. Кроме того, я и сам... Иногда я уже не в силах сдерживаться. Мин, я чуть не убил Перрина! Кадсуане права. Я схожу с ума – или уже сошел. Ты должна оставить меня, ради собственной безопасности.

– Кто такая Кадсуане? – спросила Мин очень спокойно, однако продолжая постукивать ногой по полу. – Аланна произносила это имя таким тоном, точно речь шла о сестре самого Создателя. Нет, не говори, меня это не волнует. – Будто у него была возможность вставить хоть словечко! – И Перрин меня тоже не волнует. Ты способен причинить мне ровно столько же вреда, сколько и ему. Если хочешь знать, я считаю, что ваша прилюдная потасовка была ненастоящей; мне кажется, вы что-то задумали. И твой нрав, с которым тебе якобы не совладать, меня тоже не волнует, как и то, сумасшедший ты или нет. Ты и не сумасшедший вовсе, иначе тебя бы это так не беспокоило. Что меня волнует...

Она наклонилась так низко, что ее очень большие, очень темные глаза оказались на одном уровне с его, почти совсем рядом, и неожиданно в них вспыхнул такой свет, что он непроизвольно призвал саидин, готовый защищаться.

– Отослать меня ради моей же безопасности? – рявкнула Мин. – Как ты собираешься сделать это? Почему ты вообразил, что имеешь право отсылать меня куда бы то ни было? Я нужна тебе, Ранд ал’Тор! Если бы я рассказала тебе хоть часть своих видений, связанных с тобой, половина волос у тебя уж точно вывалилась бы, а оставшиеся дыбом встали! Только посмей! Ты позволяешь Девам рисковать собой сколько влезет, а меня хочешь отослать, точно ребенка?

– Чувства, которые я питаю к Девам, нельзя назвать любовью. – Погрузившись в лишенную всяких эмоций Пустоту, Ранд точно со стороны услышал, как эти слова сорвались у него с языка. Потрясение, которое он при этом испытал, вдребезги разрушило кокон пустоты и заставило его отпустить саидин.

– Ладно. – Мин выпрямилась. Легкая улыбка слегка искривила ее губы. – Оставим это. – И она плюхнулась к нему на колени.

Мин сказала, что он никогда не причинит вреда ни ей, ни Перрину, но ему придется прямо сейчас доказать ей, что это не так. Это необходимо для ее же блага.

– Я люблю и Илэйн. – Ранд старался говорить как можно грубее. – И Авиенду. Видишь, какой я?

Как ни странно, его слова, похоже, не произвели на Мин никакого впечатления.

– Руарк любит не одну женщину, – сказала она. Ее улыбка была безмятежной... почти как у Айз Седай. – И Бэил тоже, но ни у того ни у другого я что-то не замечала троллочьих рогов. Ранд, ты любишь меня, и никуда тебе от этого не деться. Мне следовало бы вздернуть тебя на крюк за все, что ты заставил меня пережить, но... Просто знай, что я тоже тебя люблю. – Улыбка на ее лице сменилась выражением внутренней борьбы; в конце концов Мин вздохнула: – Моя жизнь была бы куда легче, если бы тетушки не старались воспитать меня такой честной, – пробормотала она. – И если уж быть честной, Ранд, я должна признаться, что Илэйн тоже любит тебя. И Авиенда. Если обе жены Манделайна любят его, и ничего, три женщины уж как-нибудь ухитрятся любить тебя. Но, в отличие от Илэйн и Авиенды, я здесь, и если ты попытаешься отослать меня, я просто повисну у тебя на ногах. – Мин сморщила нос. – Однако прежде всего тебе нужно вымыться. Но я не уйду – ни в коем случае.

Голова у Ранда закружилась, точно и впрямь была волчком.

– Ты... любишь меня? – недоверчиво спросил он. – Откуда тебе знать, что испытывает ко мне Илэйн? А уж о чувствах Авиенды ты и вовсе не можешь судить. О Свет! Манделайн может делать все что хочет, Мин, но я-то не айилец. – Ранд нахмурился: – Что ты там говорила о своих видениях, связанных со мной? Я-то полагал, ты рассказываешь мне все. И я все равно отправлю тебя в безопасное место. И не морщи нос! От меня не воняет! – Он выдернул руку из-под куртки, куда непроизвольно сунул ее, чтобы почесаться.

Нахмуренные брови Мин были красноречивее всяких слов, но, конечно, язык тоже не мог упустить возможности ужалить.

– Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? Точно не веришь мне? – Голос Мин с каждым словом звучал все громче, и она угрожающе вдавила палец ему в грудь, будто собираясь проткнуть ее. – Ты думаешь, я способна лечь в постель с мужчиной, которого не люблю? Так по-твоему? А может, ты считаешь себя недостойным любви? А? – Теперь она почти визжала, точно кошка, которой отдавили лапу. – Выходит, я круглая дура, раз позволила себе влюбиться в такую неотесанную деревенщину, как ты, да? Ты сидишь здесь, хватая ртом воздух, словно больной бык, и еще смеешь говорить гадости о моем уме, вкусе, о моем...

– Если ты не уймешься и не начнешь рассуждать здраво, – проворчал Ранд, – клянусь, я надаю тебе по заднице! – Эти слова вырвались у него сами собой; наверно, сказались бессонные ночи и путаница в мыслях. Но прежде чем он нашел подходящие слова, чтобы извиниться, Мин заулыбалась. Подумать только – она улыбалась!

– По крайней мере, теперь ты явно не унываешь, – сказала она. – Не скули и не жалуйся на судьбу, Ранд, от этого нет никакого толка. Нет и не будет. Ты хочешь, чтобы я рассуждала здраво? Хорошо. Я люблю тебя, и я не уйду. Если попытаешься добиться своего, я скажу Девам, что ты обесчестил меня и хочешь от меня отделаться. И буду повторять это всем, кто захочет слушать. Я...

Ранд поднял правую руку, внимательно осмотрел ладонь с выжженной на ней цаплей и перевел взгляд на Мин. Искоса взглянув на его руку, она поудобнее устроилась у него на коленях и снова перевела настойчивый взгляд на его лицо.

– Я не уйду, Ранд, – тихо сказала она. – Я нужна тебе.

– Как тебе это удается, Мин? – вздохнул он, откинувшись на спинку кресла. – Что бы ты ни вытворяла, ты заставляешь мои тревоги отступить.

Мин фыркнула:

– Похоже, для тебя будет лучше, если я почаще стану что-нибудь вытворять. Скажи-ка мне, эта Авиенда... Она ведь не такая костлявая и покрытая шрамами, как Нандера?

Ранд не удержался от смеха. О Свет, как давно он смеялся, получая от этого удовольствие?

– Мин, я бы сказал, что она такая же хорошенькая, как ты, если бы можно было сравнить две утренние зари.

Некоторое время она смотрела на него с легкой улыбкой, точно не могла решить, что ей делать – удивляться или радоваться от души.

– Ты – очень опасный человек, Ранд ал’Тор, – пробормотала Мин, медленно наклоняясь к нему.

Ранд подумал, что сейчас утонет в ее глазах и потеряется в них. Прежде она не раз сиживала у него на коленях и даже целовала его, а он думал, что она просто дразнит крестьянского парня, у него и тогда мурашки бегали по коже от желания целовать ее снова и снова. Сейчас, если она поцелует его сейчас... Крепко обхватив Мин руками, он поднялся и поставил ее на ноги. Он любил ее, и она любила его, но не следует забывать, что, думая об Илэйн, Ранд всегда желал целовать и ее; и Авиенду тоже. Что бы там Мин ни говорила о Руарке или любом другом айильце, она заключила плохую сделку с судьбой в тот день, когда позволила любви к нему завладеть собой.

– Ты рассказывала мне не все, Мин, – спокойно произнес он. – О каких своих видениях, связанных со мной, ты не говорила?

Она глядела на Ранда снизу вверх с выражением, которое больше всего походило на разочарование, хотя, возможно, он опять ошибался.

– Ты любишь Возрожденного Дракона, Мин Фаршав, – пробормотала она, – и лучше тебе не забывать об этом. И тебе лучше помнить об этом, Ранд, – добавила Мин, вырвавшись из его объятий. Он позволил – то ли неохотно, то ли страстно желая, чтобы она так и поступила; он не знал, какие чувства испытывает. – Ты вернулся в Кайриэн уже несколько дней назад, но до сих пор ничего не ответил Морскому Народу. Берелейн так и предполагала, что ты снова будешь медлить. Она оставила мне письмо с просьбой напоминать тебе об этом, но ты не позволял мне... ну, неважно. Берелейн считает, что они так или иначе очень важны для тебя. Она говорит, осуществление некоторых их пророчеств связано с тобой.

– Мне все это известно, Мин. Я... – У Ранда иногда мелькала мысль не впутывать в свои дела Морской Народ; в Пророчествах о Драконе, во всяком случае в тех, которые он сумел найти, не упоминалось о Морском Народе. Он что, позволит Мин остаться с ним, позволит ей разделить выпавшие на его долю риск и опасности? Она выиграла, понял Ранд. В свое время он лишь молча наблюдал, с болью в сердце, как уходила Илэйн, и не сделал ничего, чтобы помешать уйти Авиенде, хотя все переворачивалось у него внутри. Он не мог поступить так снова. Мин стояла перед ним в ожидании. – Я отправлюсь на их корабль. Сегодня же. Морской Народ должен преклонить колени перед Драконом Возрожденным. Иного пути нет. Они либо со мной, либо против меня. Так бывает всегда. Теперь ты расскажешь мне о своих видениях?

– Ранд, ты должен как следует узнать, что им нравится, а что нет, прежде чем...

– Выкладывай, что ты видела.

Мин сложила руки и хмуро взглянула на Ранда сквозь ресницы. Пожевала губами и обернулась на дверь. Покачала головой и что-то пробормотала себе под нос. Но наконец сказала:

– Собственно, я не рассказывала только об одном. Я преувеличила. Я видела тебя с одним человеком. Лиц я не разглядела, но точно знаю, что один из них – ты. Вы соприкоснулись и, казалось, слились друг с другом... – На лице Мин отразилось беспокойство, она еле слышно продолжила: – Я не понимаю, что это означает, Ранд. Знаю только, что один из вас мертв, а другой жив. Я... Почему ты ухмыляешься? Это не смешно, Ранд. Я не знаю, кто из вас был мертв.

– Я ухмыляюсь, потому что то, о чем ты говоришь, прекрасная новость для меня, – ответил он, дотронувшись до ее щеки. Второй, верно, Льюс Тэрин. Я не безумец, слышащий голоса, с торжеством подумал Ранд. Один живой и один мертвый. Пока, во всяком случае. Он уже давно осознал, что ему предстоит умереть. По крайней мере, он не безумен. Или не настолько безумен, как опасался. Характер у него, конечно, не сахар, и ему пока не всегда удается сладить с собой, но... – Видишь ли, я...

Неожиданно до Ранда дошло, что он уже не просто гладит щеку Мин, а обеими руками обхватил ее лицо. Он отдернул руки, точно обжегшись. Мин скривила губы и бросила на него укоризненный взгляд, но не следовало злоупотреблять ее добротой. Это нечестно по отношению к ней. По счастью, в животе у него громко заурчало.

– Мне нужно поесть, если я хочу отправиться к Морскому Народу. Я видел поднос...

Мин насмешливо фыркнула, когда он повернулся, но в следующий момент уже подскочила к высоким дверям:

– Тебе нужна ванна, если мы собираемся отправиться к Морскому Народу.

Нандера несказанно обрадовалась, с энтузиазмом закивала и тут же разослала Дев с поручениями. Наклонившись к Мин, она сказала:

– Мне нужно было впустить тебя к нему в первый же день. Иногда мне хотелось хорошенько всыпать ему, но как можно всыпать Кар’а’карну? – Однако, судя по тону Нандеры, именно это и следовало сделать. Она говорила тихо, и все же не настолько, чтобы Ранд не услышал. Конечно, Нандера поступала так умышленно; слишком проницателен был ее устремленный на Ранда взгляд, чтобы он подумал иначе.

Девы сами притащили большую медную лохань и, поставив ее, замелькали руками в языке жестов. Они смеялись, радостно взволнованные, явно не желая уступать слугам Солнечного Дворца право хотя бы принести ведра с горячей водой. Ранду пришлось долго спорить с ними, чтобы ему позволили раздеться самому. Этим дело не ограничилось. Бороться пришлось и за то, чтобы мыться самому, но с тем, что Нандера намылит ему голову, он ничего поделать не смог. Светловолосая Сомара и огненно-рыжая Энайла настояли на том, что побреют его, пока он сидит в лохани, погрузившись в воду по самую грудь. Он так глубоко задумался... Они опасались, что порежут его, а он и не заметит. Он перенес эту процедуру спокойно, поскольку уже привык к ней – Девы и прежде не позволяли ему брать в руки ни помазок, ни бритву. Он привык и к тому, что во время купания Девы стоят вокруг, предлагая потереть то спину, то ноги и мелькая руками в своем беззвучном щебетании, потрясенные зрелищем человека, сидящего в воде. От нескольких ему, правда, удалось избавиться, разослав их с разными поручениями.

К чему Ранд не привык, так это к присутствию при этой процедуре Мин. Она сидела со скрещенными ногами на его постели, упираясь подбородком на руки, совершенно очарованная происходящим. Окруженный толпой Дев, Ранд заметил ее не сразу, а лишь тогда, когда уже совсем разделся, и ему ничего не оставалось, как побыстрее нырнуть в воду, расплескав ее по сторонам. Она чувствовала себя прекрасно, почти так же, как Девы, и совершенно открыто обсуждала его с ними – без малейшего стеснения! Похоже, только он один испытывал неловкость.

– Да, он очень скромен, – заявила Мин, вторя Малиндаре, довольно полной женщине, по сравнению с большинством Дев, и с такими темными волосами, которых Ранду никогда прежде не доводилось видеть у айилки. – Скромность украшает мужчину.

Малиндаре с рассудительным видом закивала в ответ, но у Мин рот растянулся чуть не до ушей.

– Ох, нет, Домейлле! – засмеялась Мин. – Обидно портить такое красивое лицо шрамом.

Домейлле, еще более седая и тощая, чем Нандера, с сильно выдающимся вперед подбородком, настаивала, что, будь у него шрам, это лишь подчеркнуло бы его красоту. Так прямо и сказала! Остальные высказывания были и того чище. Девам, похоже, доставляло удовольствие вгонять Ранда в краску. Мин, судя по всему, тоже это нравилось.

– Ты же не собираешься вечно сидеть в воде, Ранд? – сказала она, держа на вытянутых руках большое белое полотенце. Она стояла не меньше чем в трех шагах от лохани, а Девы образовали вокруг них обоих круг и не сводили с него глаз. Улыбка Мин была так простодушна, что любой судья посчитал бы ее виновной. – Вылезай и оботрись, Ранд.

Наконец одевшись, Ранд испытал облегчение, которого никогда прежде не испытывал.

К этому времени все его приказы были разосланы и все подготовлено. Может, Ранду ал’Тору и утерли нос, пока он сидел в лохани, но Дракон Возрожденный намеревался явиться к Морскому Народу в полном блеске, чтобы от одного его вида все благоговейно пали ниц.