Глава 29
ПРАЗДНИК ПТИЦ

Проснувшись и обнаружив, что проклятые кости по-прежнему тут как тут, Мэт попытался уснуть снова – вдруг они перестанут вертеться? – но добился лишь того, что настроение испортилось окончательно. Как будто у него и так забот мало. Он прогнал Нерима, оделся сам, доел оставшиеся с вечера хлеб и сыр и отправился взглянуть на Олвера. Мальчишка то метался по комнате, торопливо натягивая одежду, чтобы поскорее вырваться из дома, то замирал как истукан, с сапогом или рубашкой в руке, обрушивая на Мэта вопрос за вопросом, на которые тот отвечал почти машинально, думая о своем. Да, он знает, что к северу от города в Небесном Круге сегодня будут скачки, но они туда не пойдут. Да, возможно, они заглянут в зверинец. Да, Мэт купит ему маску с перьями. Если он, Олвер, когда-нибудь все-таки оденется. Тут мальчишка наконец зашевелился.

Проклятые кости не выходили у Мэта из головы. Почему они снова ожили? Он ведь так и не сумел сообразить, почему они появились тогда!

Одевшись, Олвер зашагал вслед за Мэтом в гостиную, продолжая бубнить свои вопросы, – Мэт слушал вполуха. Переступив порог гостиной, Мэт остановился как вкопанный, и мальчишка налетел на него сзади – Тайлин положила на стол книгу, которую Олвер читал прошлым вечером.

– Ваше величество! – Взор Мэта метнулся к двери, которую он запер на ночь. Она была широко распахнута. – Вот это сюрприз... – Мэт вытащил Олвера из-за спины и поставил перед собой, точнее, между собой и насмешливо улыбавшейся женщиной. Ну, может, и не насмешливо, но ему так казалось. Во всяком случае Тайлин выглядела вполне довольной собой. – Мы с Олвером собираемся на прогулку. Посмотреть праздник. И бродячий зверинец. Он хочет, чтобы я купил ему маску с перьями. – Закрыв рот и перестав бормотать первое, что приходило на ум, Мэт начал продвигаться к двери, с мальчиком в качестве прикрытия.

– Да, – промолвила Тайлин, поглядывая на Мэта сквозь полуопущенные ресницы. Она не сделала ни одного движения, чтобы помешать ему, но ее улыбка стала еще шире, будто она ждала, когда он сам угодит в ловушку. – Ему нужен спутник, незачем ему бегать с уличными мальчишками, к чему, как я слышала, он очень склонен. О парнишке много чего болтают. Риселле?

В дверях тут же появилась женщина; при виде ее Мэт вздрогнул. Причудливая маска в обрамлении голубых и золотых перьев прикрывала лицо Риселле, но перья, из которых состоял остальной ее наряд, почти ничего не прикрывали. Мэт еще никогда не видел такой сногсшибательной груди.

– Олвер, – сказала Риселле, опускаясь перед мальчиком на колени, – хочешь пойти на праздник со мной? – Она показала ему маску, напоминающую красно-зеленого ястреба, точно такого размера, какой требовался мальчику.

Прежде чем Мэт успел открыть рот, Олвер вырвался и бросился к Риселле:

– Да, конечно! Очень хочу! Спасибо!

Олвер, эта неблагодарная маленькая дрянь, рассмеялся, а Риселле надела на него ястребиную маску и прижала мальчишку к груди. И они удалились рука об руку, оставив Мэта с открытым от изумления ртом.

Однако он сразу пришел в себя, когда Тайлин сказала:

– Тебе повезло, что я не ревнива, мой сладкий. – Она достала из-за серебряного с золотом пояса два длинных железных ключа, совершенно одинаковых, и помахала обоими: – Люди обычно держат ключи в особых ларчиках около двери. – Именно там Мэт и оставлял его. – Никому и в голову не придет, что может существовать второй такой же. – Один ключ отправился обратно за пояс; второй Тайлин вставила в замок, повернула с громким щелчком и присоединила к первому. – А теперь, ягненочек... – улыбнулась она.

Это было уж чересчур. Она гонялась за ним, пыталась уморить голодом, а теперь заперлась с ним наедине, точно... точно неизвестно кто! Ягненочек! Проклятые кости продолжали прыгать у Мэта в голове. Кроме того, его ожидало важное дело, не терпящее отлагательства. Кости до сих пор как будто не указывали, что он найдет то, что ищет, но... Сделав два больших шага, Мэт оказался около Тайлин, схватил ее за руку и потянулся за пояс, к ключам.

– Проклятье, у меня нет времени для... – У Мэта перехватило дыхание, когда кинжал уткнулся прямо ему под подбородок, заставив его вытянуться на цыпочках.

– Убери руку, – холодно проговорила Тайлин.

Мэт не мог наклонить голову, но все-таки ухитрился взглянуть вниз, на ее лицо. Теперь она не улыбалась. Он осторожно отпустил ее руку. Давление кинжала, однако, не ослабело. Тайлин покачала головой:

– Тсс, тсс... Я делала скидку на то, что ты чужестранец, гусенок, но коли не хочешь играть по правилам... Руки! Пошевеливайся! – Острием ножа она указала Мэту направление. Он попятился на цыпочках, боясь, что Тайлин ненароком полоснет его по шее.

– Что вы задумали? – выдавил из себя Мэт сквозь стиснутые зубы. Вытянутая шея придавала голосу напряженное звучание. И не только шея. – А? – Можно схватить ее за запястье; руки у Мэта свободны, и если действовать быстро... – Чего вы хотите? – Как он может действовать быстро, если нож приставлен к самому его горлу? Да, это вопрос. Интересно, что она задумала? Если хочет убить его, то он только облегчит ей задачу, толкнув ее под руку, нож ударит прямо ему в голову. – Отвечайте! – В голосе Мэта не чувствовалось паники. Он не паниковал. – Ваше величество? Тайлин?

Ну, может, он все же слегка поддался панике, раз назвал ее по имени. В Эбу Дар можно любую женщину назвать утеночком, пышечкой или как угодно в этом роде, и она лишь засмеется в ответ, но обратиться к ней по имени до того, как она позволит, означало вызвать такой гнев, будто ее ущипнули на улице. Разрешение называть по имени не всегда давалось и после нескольких поцелуев.

Тайлин не отвечала, и Мэт продолжал пятиться, пока не наткнулся спиной на что-то и не остановился. Кинжал не сдвинулся ни на волос, не позволяя повернуть голову, но взгляд Мэта, до этого прикованный к лицу Тайлин, метнулся в сторону. Они находились в спальне, и резной красный столбик кровати упирался Мэту между лопаток. Зачем она привела его сюда?.. Лицо Мэта побагровело, сделавшись такого же цвета, как этот столбик. Нет. Не собирается же она... Это неприлично! Это невозможно!

– Это невозможно, – пробормотал Мэт, и его голос зазвучал почти придушенно; у него несомненно имелись для этого все основания.

– Смотри и учись, мой котеночек, – сказала Тайлин, отводя брачный кинжал от его горла.

Позже – значительно позже – Мэт раздраженно натянул простыню до груди. Шелковую простыню – Налесин оказался прав. Королева Алтары счастливо мурлыкала, сидя на краю постели, и, заведя руки за спину, застегивала пуговицы на платье. На Мэте были лишь медальон с лисьей головой на шнурке – хорошо хоть он остался – и черная косынка, повязанная вокруг шеи. Подумать только, эта проклятая женщина назвала Мэта подарком себе, а шарф – ленточкой к нему! Мэт перекатился на край кровати, взял с маленького столика отделанную серебром трубку и мешочек с табаком и прикурил с помощью золоченых щипцов и уголька, который достал из золоченой чаши с песком. После чего, сложив руки, принялся, нахмурясь, яростно выдыхать клубы дыма.

– Тише-тише, утеночек, и не смотри так сердито. – Тайлин выдернула кинжал из столбика кровати, куда он был воткнут рядом с ее брачным ножом, проверила острие и только после этого вложила оружие в ножны. – В чем дело? Не станешь же ты отрицать, что и сам получил не меньше удовольствия, чем я? А что до меня... – Она очень довольно рассмеялась и спрятала в ножны брачный кинжал. – Если это одна из особенностей та’верена, ты, наверное, очень популярен.

– Чушь какая-то. – Мэт вспыхнул и выдернул изо рта чубук, который до этого стискивал зубами. – Я позволил, чтобы на меня охотились!

Изумление в ее глазах, несомненно, было отражением его собственного. Будь Тайлин служанкой из таверны, которая улыбалась всем направо и налево, Мэт, может, и приударил бы за ней – ну, если бы у этой служанки не было сына, который обожает протыкать дырки в людях, – но в таком случае охотился бы он! Прежде ему даже в голову не приходило, что все может быть наоборот.

Тайлин засмеялась, покачивая головой.

– Ох, голубок... У меня совсем из головы вылетело. Ты сейчас в Эбу Дар. Я оставила в гостиной маленький подарочек для тебя. – Она похлопала его по прикрытой простыней ноге. – Поешь сегодня как следует. Тебе еще понадобятся силы.

Мэт закрыл глаза рукой и изо всех сил попытался сдержать слезы. Когда он открыл глаза, Тайлин уже исчезла.

Выбравшись из постели, Мэт завернулся в простыню; он почему-то испытывал неловкость, расхаживая нагишом. Кто знает? Эта проклятая женщина способна даже из шкафа выскочить. Его одежда валялась на полу. К чему возиться со шнурками, угрюмо подумал Мэт, если можно просто взять и срезать с человека одежду! Хорошо хоть, она не искромсала этак его красную куртку. Похоже, Тайлин испытывала особое удовольствие, очищая его ножом от одежды, точно луковицу от шелухи.

Затаив дыхание, Мэт открыл высокий красный с позолотой шкаф. Куртки там не было. Выбор одежды у Мэта был небогат. Большинство его курток Нерим забрал почистить или заштопать. Быстро одеваясь, Мэт выбрал простую куртку из плотного шелка цвета темной бронзы и запихнул искромсанную в клочья одежду как можно дальше под кровать, чтобы Нерим не увидел. Или еще кто-нибудь. Слишком многие уже в курсе происходящего между ним и Тайлин; однако об этом пока не знал никто.

В гостиной Мэт поднял крышку стоявшей за дверью лакированной шкатулки и со вздохом выронил ее из рук; конечно, он и не надеялся, что Тайлин положила туда ключ. Мэт прислонился к двери. К незапертой двери. О Свет, что же делать? Вернуться в гостиницу? Но почему тогда кости остановились, чтоб им сгореть? Мэт вполне допускал, что Тайлин способна подкупить госпожу Анан, Энид или хозяйку любой гостиницы, куда бы он ни сбежал. И он вполне допускал, что Найнив и Илэйн воспримут его уход как нарушение договора и заявят, что в таком случае им тоже ни к чему держать свои обещания. Ох уж эти женщины, сгори они все!

На одном из столов лежало что-то аккуратно завернутое в зеленую бумагу. В свертке оказались черно-золотая орлиная маска и куртка, украшенная перьями тех же тонов. Еще Мэт обнаружил там красный кожаный кошелек с двадцатью золотыми кронами и пахнущей цветами запиской.

Я хотела расплатиться с тобой серьгами, поросеночек, но заметила, что уши у тебя не проколоты. Купи себе сам что-нибудь приятное.

Мэт снова еле сдержал слезы. Он всегда дарил женщинам подарки! Мир перевернулся вверх тормашками! Поросеночек? О Свет! Однако он все-таки взял маску. Тайлин должна ему гораздо больше, учитывая, что из всей его одежды уцелела лишь куртка.

Когда Мэт наконец спустился в маленький затененный дворик, где они встречались каждое утро около крошечного круглого бассейна, в котором плавали листья лилий и мелькали серебристые рыбки, то обнаружил там Налесина и Бергитте, тоже принарядившихся к Празднику Птиц. Тайренец удовлетворился простой зеленой маской, а маску Бергитте, всю в желтых и красных перьях, венчал хохолок, золотистые волосы с прикрепленными к ним перьями свободно спадали на плечи, полупрозрачное платье с широким желтым поясом было густо усыпано желтыми и красными перьями. Бергитте не выглядела полностью обнаженной, как Риселле, и все-таки сквозь платье нет-нет да и проглядывало тело, особенно при движении. Мэту никогда даже в голову не приходило, что Бергитте, как всякая другая женщина, может носить платье.

– Иногда даже забавно, если на тебя обращают внимание, – сказала она, ткнув Мэта кулаком под ребра, когда он выразил свое восхищение. Усмешка, предназначенная Налесину, намекала на его любимую забаву – щипать молоденьких служанок за мягкие места. – Танцовщицы с перьями, конечно, прикрыты поменьше, но вряд ли это платье стеснит мои движения. Да и с чего бы нам особо дергаться на этом берегу. – Кости оглушительно грохотали у Мэта в голове. – Что тебя задержало? – продолжала Бергитте. – Прежде ты не заставлял нас ждать. Наверно, веселился с хорошенькой девушкой? А?

Мэт от всей души надеялся, что не покраснел.

– Я... – Он никак не мог сообразить, что сказать в свое оправдание, но как раз в этот момент во двор ввалилось с полдюжины мужчин в украшенных перьями куртках, все с узкими мечами на бедрах, все, кроме одного, в вычурных масках с яркими хохолками и клювами, изображающих невиданных птиц. Исключение представлял Беслан, он вертел свою маску в руках, держа ее за тесемки. – Кровь и кровавый пепел, он-то что здесь делает?

– Беслан? – Налесин сложил руки на эфесе меча и недоверчиво покачал головой. – Ну, сгори моя душа, он заявил, что собирается весь праздник провести с тобой. Якобы ты ему это пообещал, так он говорит. Я сказал ему, что он может смертельно заскучать, но он мне не поверил.

– Вот уж ни за что не поверю, что с Мэтом соскучишься, – сказал сын Тайлин. Его поклон предназначался всем, но темные глаза задержались на Бергитте. – Мне никогда не было так весело, как в Ночь Свован. Мы тогда славно попьянствовали с Мэтом и Стражем леди Илэйн, хотя, по правде говоря, я мало что помню.

Казалось, он не узнал в Бергитте Стража, о котором говорил. Странно, ведь она обычно заглядывалась на совсем других мужчин. Беслан хорош собой, может, даже чересчур, не того типа, который привлекал ее внимание. И Бергитте лишь слабо улыбнулась в ответ и даже поежилась под его испытующим взглядом.

В эту минуту, однако, Мэта не волновало, как она себя ведет. Очевидно, Беслан не подозревал, что произошло между ним и Тайлин, иначе его меч уже наверняка покинул бы ножны, но все-таки Мэту меньше всего на свете хотелось провести целый день в его обществе. Это было бы мучительно. В отличие от матери Беслан все же имел определенные понятия о приличиях.

Только вот Беслан... Он вытянул из Мэта это проклятое обещание провести вместе все праздники и отнесся к нему на диво серьезно. Чем больше и горячее Мэт, вполне согласный с Налесином, убеждал Беслана, что ничего интересного их сегодня не ожидает, тем настойчивее держался сын Тайлин. Постепенно лицо его начало мрачнеть, и у Мэта мелькнула мысль, что, если продолжать в том же духе, Беслан вполне может пустить в ход меч. Ладно, обещание есть обещание. Кончилось тем, что, когда он вместе с Налесином и Бергитте покидал дворец, полдюжины этих идиотов в перьях с важным видом шествовали следом. Мэту почему-то казалось, что этого не произошло бы, оденься Бергитте как обычно. Все они, глупо улыбаясь, так и пожирали ее взглядами.

– С чего это ты так завертелась, когда он принялся на тебя пялиться? – пробормотал Мэт, плотнее затягивая тесемки своей орлиной маски, когда они уже пересекали площадь Мол Хара.

– Я не вертелась, я просто... слегка подвинулась. – Ответ Бергитте настолько вопиюще не соответствовал действительности, что в любом другом случае Мэт просто расхохотался бы. Внезапно она снова усмехнулась и понизила голос, чтобы ее мог слышать только Мэт: – И впрямь забавно, когда на тебя обращают внимание. На мой вкус, все эти молодые люди слишком... хороши, но это вовсе не означает, что мне не доставляет удовольствия, когда они смотрят на меня. Ой, смотри, какая хорошенькая! – добавила Бергитте, кивнув на пробегавшую мимо стройную женщину в голубой маске совы, наряд которой состоял из куда меньшего количества перьев, чем у Риселле.

Это была еще одна из особенностей Бергитте – она могла ткнуть Мэта локтем под ребро, чтобы обратить его внимание на симпатичную девушку, на которую, по ее мнению, ему будет приятно взглянуть, с такой же готовностью, как любой мужчина. При этом она рассчитывала, что он, в свою очередь, при случае обратит ее внимание на то, на что ей больше всего нравилось смотреть, – на самого безобразного мужчину, который оказывался поблизости. Не имело значения, что сегодня ей вздумалось вырядиться так, чтобы выглядеть полуголой... Нет, голой всего на четверть, точнее говоря... Все равно она... ну... друг. Занятная штука мир, как выясняется. Женщина, которую он воспринимал просто как хорошего собутыльника. И другая, преследовавшая его с тем же упорством, с каким он сам обычно волочился за приглянувшейся ему красоткой. Даже с большим, если уж на то пошло, – он никогда не преследовал ту, которая давала понять, что не хочет этого. Очень странный мир.

Солнце прошло только половину пути к зениту, а улицы, площади и мосты уже были запружены празднующими. На всех перекрестках давали представления акробаты, жонглеры и музыканты в расшитой перьями одежде, смех и крики подчас заглушали музыку. Люди победнее довольствовались тем, что привязывали к волосам голубиные перья, которые подбирали с мостовой шнырявшие в толпе нищие и уличные мальчишки, но чем тяжелее кошельки, тем наряднее оказывались маски и костюмы. Наряднее и зачастую непристойнее. И мужчины, и женщины сплошь и рядом были прикрыты только перьями и казались более обнаженными, чем Риселле или та женщина, что повстречалась на площади Мол Хара. Сегодня на улицах и вдоль каналов было мало торговцев, хотя множество лавок распахнули двери, особенно рядом с гостиницами и тавернами. Но тут и там в толпе встречались повозки, по каналам медленно скользили баржи, передвигаемые с помощью шестов. И на тех, и на других высились платформы, где расположились парни и девушки в ярких птичьих масках, целиком скрывающих лица, с раскидистыми, иногда очень высокими хохолками. Они прыгали, вертелись и махали руками с привязанными к ним разноцветными крыльями; стремительные движения мешали разглядеть детали костюмов. Хотя это, в общем, не имело значения, учитывая, что представляли собой костюмы.

По словам Беслана, эти спектакли, как их называли, происходили в залах гильдий или частных дворцах и особняках, а не на улицах. Обычно почти весь праздник отмечали по домам. И дело было не в снеге, он не выпадал в Эбу Дар, даже когда погода не была такой ненормально жаркой, – Беслан обронил как-то, что ему хотелось бы разок в жизни увидеть снег. По-видимому, даже бесснежная зима бывала достаточно холодной, чтобы отбить у практически голых людей охоту шататься по улицам. Сейчас, когда зимой даже не пахло, никому не хотелось сидеть дома. Подожди, пока наступит ночь, сказал Беслан; вот тогда и в самом деле увидишь кое-что интересное. До захода солнца это было запрещено.

Поглядывая на пробиравшуюся сквозь толпу высокую стройную женщину в маске, плаще из перьев и всего с шестью или семью перьями на теле, Мэт задавался вопросом, какие еще запреты осталось нарушить гулякам. Он чуть не прикрикнул на нее, чтобы она прикрылась плащом. Очень мила, но нельзя же, о Свет, появляться в таком виде на улице!

За повозками, на которых происходили спектакли, увязывались люди, они кричали и смеялись, бросая выступающим деньги, а иногда сложенные записки; все это создавало давку на улицах. Завидев очередную платформу, Мэт старался опередить ее, в надежде, что она свернет на поперечную улицу, или дожидался, пока спектакль минует перекресток или мост. Пока они ждали, Бергитте и Налесин швыряли монеты чумазым мальчишкам и еще более грязным нищим. Точнее, швырял Налесин; Бергитте сосредоточила свое внимание на детях и всовывала монеты в их грязные ладошки, точно подарок.

Во время одной из таких остановок Беслан неожиданно положил ладонь на руку Налесина и возвысил голос, стараясь перекричать шум толпы и какофонию музыки, несшейся по крайней мере из шести разных мест:

– Прости меня, тайренец, но не ему.

Оборванный нищий, настороженно озираясь, попятился в толпу; со впалыми щеками, костлявый, он растерял даже те жалкие перья, которые сумел найти и воткнуть себе в волосы.

– Почему? – с недоумением спросил Налесин.

– У него на мизинце нет медного кольца, – ответил Беслан. – Он не состоит в гильдии.

– О Свет, – воскликнул Мэт, – в этом городе человеку нельзя даже милостыню просить без разрешения гильдии?

Может, дело было в его возмущенном тоне? В грязном кулаке нищего мгновенно возник нож, и он бросился на Мэта, целясь ему в горло.

Мэт, не раздумывая, схватил нищего за руку и, резко развернувшись, отшвырнул его в толпу. Кто-то выругался в адрес Мэта, кто-то в адрес растянувшегося на мостовой нищего. Кто-то швырнул ему монету.

Краешком глаза Мэт заметил второго тощего оборванца, который, отталкивая Бергитте, тоже подбирался к нему с длинным ножом. Но он глупейшим образом недооценил эту женщину, – очевидно, его ввел в заблуждение ее наряд. Она вытащила откуда-то из-под перьев непонятно где спрятанный нож и вонзила его под мышку оборванцу.

– Берегись! – крикнул ей Мэт, выхватил из рукава нож и метнул его. Нож просвистел мимо лица Бергитте и застрял в глотке еще одного нищего, который едва не всадил ей клинок между ребер.

Внезапно их со всех сторон окружили нищие с ножами и утыканными шипами дубинками; раздались крики и вопли – люди в масках пытались вырваться из круга дерущихся. Налесин полоснул кого-то по лицу так, что тот завертелся на месте. Беслан заехал другому в живот, а его разряженные друзья яростно сражались с остальными.

Больше Мэт ничего толком не успел разглядеть; он обнаружил, что стоит спина к спине с Бергитте, лицом к противникам. Он чувствовал ее движения, слышал ее проклятья, но почти не осознавал всего этого. Мэт знал, что Бергитте сумеет позаботиться о себе, тогда как сам, глядя на двоих оказавшихся перед ним мужчин, сомневался, что это удастся ему. У одного из нападавших, громадного детины с беззубой ухмылкой, была только одна рука и морщинистая впадина на месте левого глаза, но в кулаке он сжимал дубинку длиной не меньше двух футов, окованную железными скобами и утыканную похожими на стальные колючки шипами. Его маленький приятель с хитрой физиономией сохранил оба глаза и несколько зубов. Несмотря на впалые щеки и руки, состоящие, казалось, из одних костей и жил, он двигался точно змея, непрерывно облизывая губы и перекидывая из руки в руку ржавый кинжал. Нож Мэта был покороче, но все же достаточно длинен, чтобы нанести смертельный удар. Мэт взмахивал им в сторону то одного, то другого, и так они, пританцовывая, кружились, выжидая, кто ударит первым.

– Старому Другу это не понравится, Спар, – проворчал тот, что покрупнее, и второй, с хитрой физиономией, рванулся вперед, по-прежнему перебрасывая из руки в руку ржавое лезвие.

Нападавший никак не ожидал, что в левой руке Мэта неожиданно появится еще один нож и полоснет его по запястью. Кинжал зазвенел по каменной мостовой, но хитролицый все равно бросился на Мэта. Когда другой нож вошел ему в грудь, он пронзительно взвизгнул, широко распахнув глаза и судорожно обхватив Мэта руками. Ухмылка громилы сделалась еще шире, он шагнул вперед, занеся дубину.

Ухмылка исчезла, когда двое нищих с рычанием навалились на него и принялись дубасить.

Удивленно взирая на происходящее, Мэт отпихнул от себя труп хитролицего. На протяжении пятидесяти шагов улица опустела, если не считать участников схватки. Повсюду на мостовой сражались друг с другом нищие, причем, как правило, двое, трое, а иногда и четверо били одного, действуя дубинками и камнями.

Беслан, с окровавленным лицом, ухмыляясь, схватил Мэта за руку:

– Пора удирать, пусть Братство Нищих само заканчивает выяснение отношений. Нет никакой чести в драке с нищими, кроме того, гильдия обычно не оставляет в живых тех, кто к ней примазывается. Держись за мной.

Налесин хмуро посмотрел на Беслана – тайренец тоже явно не считал для себя честью драться с нищими, – а потом перевел взгляд на его друзей. Костюмы у некоторых пострадали, а один потерял маску, и на его лбу был небольшой порез. Однако даже он ухмылялся. Бергитте, насколько мог судить Мэт, не получила ни царапинки, а платье на ней выглядело почти так же, как во дворце. Ее нож исчез; казалось невероятным, что его можно спрятать под перьями, и все же именно так и произошло.

Мэт ничего не имел против того, чтобы убраться подальше, но все же проворчал:

– Нищие всегда так бросаются на людей в этом... городе?

Беслану могло не понравиться, если бы Мэт назвал его город проклятым, как вертелось на языке.

Тот в ответ засмеялся:

– Ты – та’верен, Мэт. Вокруг та’верена всегда что-то происходит.

Мэт заскрежетал зубами, постаравшись изобразить на лице улыбку. Будь проклят этот дурак, будь проклят этот город, будь проклято его дурацкое та’веренство! Может, лучше бы нищий добрался до его глотки. Тогда не пришлось бы возвращаться во дворец, где Тайлин снимет с него шкурку, точно со спелой груши. Ха! Неплохая идея. Глядишь, скоро она и вправду начнет называть его своей маленькой грушей. Будь все оно проклято!

На улице между красильней и «Розой Элбара» тоже шлялись гуляки, хотя на них было чуть побольше одежды, чем на тех, которые встречались в центре города. По-видимому, нужно иметь кучу денег, чтобы позволить себе расхаживать почти нагишом. Хотя акробаты, выступавшие на углу около купеческого особняка, были близки к этому – босые мужчины, голые по пояс, в тесных ярких разноцветных штанах, женщины в еще более плотно облегающих штанах и почти прозрачных блузах. У всех в волосах торчали перья, как и у весело подпрыгивающих музыкантов, игравших перед маленьким особняком. Там были женщина с флейтой, еще одна с изогнутой черной трубой, такой длинной, что конец ее опускался чуть не до колен музыкантши, и барабанщик, изо всех сил колотивший своими палочками. Дом, за которым Мэт и остальные собирались наблюдать, выглядел так, будто там все вымерли.

Сегодня чай в «Розе» оказался, как обычно, хуже некуда. И все-таки он был гораздо лучше вина. Налесин налег на кислое местное пиво. Бергитте поблагодарила Мэта неизвестно за что, в ответ он лишь молча пожал плечами; оба усмехнулись, глядя друг на друга поверх чашек. Солнце поднималось все выше. Беслан сидел, качая пятку одного сапога носком другого, а потом наоборот, но его друзья начали проявлять нетерпение, которое не погасили даже постоянные напоминания о том, что Мэт – та’верен. Драку с нищими трудно отнести на счет обычных завихрений вокруг та’верена. Улица была слишком узка, чтобы по ней могла проехать платформа со спектаклем, среди снующих мимо женщин попадалось не так уж много красавиц, и даже лицезрение Бергитте, казалось, наскучило приятелям Беслана, когда стало ясно, что она не склонна проявить интерес к кому-нибудь из них. Наконец они, громко выражая сожаления по поводу того, что Беслан не желает присоединиться к ним, поспешно распрощались и ушли на поиски чего-нибудь повеселее.

Налесин в очередной раз пошел прогуляться по переулку мимо красильни, а Бергитте исчезла в сумрачных глубинах «Розы», чтобы поискать выпить, как она выразилась, чего-нибудь поприличнее.

– Никогда не думал, что Стражи могут одеваться так, как она, – сказал Беслан, снова поменяв ноги.

Мэт удивленно посмотрел на Беслана. Острый у него глаз. Она ведь ни разу не сняла маску. Но главное, что ему неизвестно о...

– Надеюсь, ты не разочаруешь мою мать, Мэт.

Мэт от неожиданности захлебнулся, обрызгав случайных прохожих. Кое-кто из них сердито посмотрел на него, а стройная женщина с очень милой, хотя и небольшой грудью одарила его улыбкой из-под изображающей крапивника голубой маски. Заметив, что он оставил ее улыбку без внимания, она топнула ногой и гордо удалилась. К счастью, никто из прохожих не рассердился настолько, чтобы перейти от взглядов к действиям. А может, к несчастью. Сейчас Мэт не обратил бы внимания, даже если бы шесть или восемь человек угрожающе подступили к нему.

– Что ты имеешь в виду? – хрипло спросил Мэт.

Беслан повернул голову и посмотрел на него широко раскрытыми от удивления глазами.

– Как что? То, что ты ей нравишься, конечно. С чего это ты так покраснел? Сердишься? Почему?.. – Он вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и расхохотался: – Ты думаешь, я стану сердиться! Прости, Мэт, я забыл, что ты чужестранец. Мэт, она – моя мать, а не жена. Отец умер десять лет назад, к тому же она всегда говорила, что из-за своих бесконечных дел он уделял ей не слишком много внимания. Если хочешь знать, я даже рад, что она выбрала именно тебя. Ты мне нравишься... Куда ты?

Мэт не осознавал, что поднялся, пока Беслан не задал этого вопроса.

– Я просто... Пойду немного проветрюсь, а то в голове туман.

– Но ты ведь пьешь чай, Мэт.

Увернувшись от зеленого паланкина, Мэт краешком глаза заметил, что дверь того дома распахнулась и оттуда выскользнула женщина в плаще с голубыми перьями, накинутом поверх платья. Не раздумывая – в голове у него все слишком перепуталось, чтобы хорошо соображать, – Мэт кинулся за ней. Беслан все знал! Он одобрял! Его собственная мать – и он, Мэт...

– Мэт? – крикнул вслед ему вынырнувший из переулка Налесин. – Куда ты?

– Если я не вернусь к утру, – отрывисто бросил Мэт через плечо, – скажи им, пусть ищут это сами!

Он торопился за женщиной, ошеломленный, не слыша криков Налесина и Беслана. Этот парень все знал! Они все ненормальные здесь, в Эбу Дар! Сейчас он даже не обращал внимания на то, что кости продолжают вертеться у него в голове.

Из окна комнаты, в которой проходили собрания, Реанне провожала взглядом Солайн, устремившуюся по переулку к реке. Какой-то парень в куртке бронзового цвета кинулся за ней, но это Реанне не волновало. Попробует пристать к ней – и очень быстро убедится, что Солайн не интересуется мужчинами и не слишком терпелива с ними.

Реанне не смогла бы объяснить, почему сомнение охватило ее настолько сильно именно сегодня. Вот уже несколько дней оно возникало по утрам и исчезало с заходом солнца, и все это время она боролась с ним – придерживаясь строгих правил, которые они не осмеливались называть законами, этот приказ был отдан еще шесть ночей назад, когда луна достигла половины, – но сегодня... Она больше не могла оттягивать решение, дожидаясь подходящего момента, и слова приказа, казалось, слетели с ее уст сами собой. Никаких признаков двух этих молодых дурочек, назвавшихся Илэйн и Найнив, в городе не замечено; с какой стати ей опасаться, что они все еще здесь?

Вздохнув, Реанне повернулась к остальным, которые стояли, дожидаясь, пока она опустится в кресло. Так и следует – все должно быть как всегда. И секреты свои нужно хранить, как они всегда это делали. Но... У нее не бывало Предсказаний или чего-то в этом роде, и все же не исключено, что столь отчетливо возникшее побуждение возникло не случайно. Двенадцать женщин выжидающе смотрели на нее.

– Я считаю, что всех, кто не носит пояс, в самое ближайшее время нужно отправить на ферму. Ваше мнение?

Дискуссия не затянулась. Конечно, все они были Старшими, а она главенствовала среди них. По крайней мере в этом им не возбранялось вести себя как Айз Седай.