ГЛАВА 3
Мы возвращаемся из странствий,
Но возвращаемся не мы.
Карен Джангиров
Империя Вальден. Рогер. Замок Рогер. Месяц рефрас
Хильда фон Сегель была Эльрику симпатична. Он не назвал бы ее красавицей, но Хильда была умна, любознательна и наделена редким талантом: она умела быть женой императора и матерью наследного принца. Редчайший дар — это Эльрик знал по своему опыту. С императорами и принцами обычно невозможно ужиться, тем более сложно держать их в руках, не злоупотребляя при этом своим влиянием.
Будучи расположен к госпоже фон Сегель, Эльрик обычно не отказывал ей в просьбах высказать мнение очевидца о той или иной исторической ситуации. Другое дело, что времени на это у него обычно не было. Но уж если время находилось — вот как сегодня, — они с Хильдой могли надолго уединиться в ее кабинете, листая исторические книги, вспоминая, споря. Хильда защищала книги, которые читала. Эльрик относился к ним со сдержанным пренебрежением. Официальная история — все версии официальной истории — отличалась от реальности так же, как отличались от реальности волшебные сказки, сложенные по мотивам исторических событий.
Этим вечером на улице было прохладно — конец лета, ночи все холоднее, дни все пасмурней. Хильда приказала разжечь камин, но Эльрик решил вдруг, что камин — это лишнее. В конце концов, с ним всегда был Пожар — огненный дух, которому не составило бы труда прогреть весь замок целиком, не то что один-единственный кабинет.
Пожару не составило бы труда за несколько минут превратить замок в груду оплавленного камня, и, признаться, это было его излюбленным занятием, но Эльрик редко обращался к нему с подобными просьбами.
— Не понимаю, как это работает, — призналась Хильда. — Не могу поверить, что оно — живое.
— Он, — поправил Эльрик. — Пожар считает себя мужчиной. Хотя в действительности он — пацан лет шести. Причем это человеческие шесть лет, равные всего-то шести навигациям. И я не изменю своего мнения, — добавил он чуть громче, — до тех пор, пока Пожар не перестанет требовать у меня сказок на ночь.
Хильда улыбнулась:
— Я помню, что такое шестилетний ребенок. Пожалуй, из моих мальчишек… то есть из моего мальчика, и из Гуго… из них в том возрасте получились бы огненные духи невероятной разрушительной мощи.
Она относилась к Гуго как к сыну. Это Эльрику тоже нравилось.
Между тучами каким-то чудом умудрилась проглянуть звезда. И в это мгновение в замкнутое тепло кабинета, в камень, шелк, бархат и пергамент ворвалось ледяное и ясное пространство Дороги.
Эльрик одним движением отодвинул Хильду к стене, закрыл собой. Клинки блеснули в руках, чтоб тут же стать невидимыми.
С Дороги… могло прийти что угодно.
Как доброе, так и бесконечно злое.
Оно, это бесконечно злое — залитое кровью, страшное, — огляделось по-волчьи, сверкнув желтыми глазами из-под отросшей челки. Хмыкнуло, оскалившись:
— Князь… об этом в твоей книжке не написано.
В правой руке — нож, по лезвию которого еще расплывается красное, резко пахнущее. И эта рука поднимается — бурые пленочки крови отслаиваются с хирургических перчаток.
В жесте нет угрозы. Только неслышная даже для самого Волка просьба о помощи.
— Дай сюда. — Эльрик шагнул вперед. Забрал нож.
Хильда метнулась из-за его спины. Не обращая внимания на кровь, на запах, вгоняющий в дрожь, молча, отчаянно обняла явившееся перед ними чудовище. Волка. Вальденского демона. Черного…
— Я тебя лучше сама убью, — она зарылась пальцами в серые волосы, целовала, не разбирая, лоб, щеки, изумленные глаза, безответные губы, — в следующий раз… лучше сама! Попробуй только исчезнуть…
Эльрик подбросил нож на ладони, пожал плечами и вышел из кабинета. Третий там был явно лишним. Любой третий, кроме Эрика фон Геллета.
Право, есть что-то ненормальное в отношениях этой троицы. Женщина вносит сумятицу даже тогда, когда, казалось бы, все решено, разграничено и поделено. Но о чем он говорил? О чем не написано в книжке? И в какой именно?
Зверь не ожидал такой встречи. Но он и прямиком в личный кабинет Хильды попасть никак не рассчитывал. Большая удача, что там оказался Князь — кто бы мог подумать, что неожиданную встречу с Князем придется считать удачей? — большая удача, что он не стал задавать вопросов, забрал нож и ушел.
Вместе с ножом.
Что избавляет от необходимости объяснять, каким образом блудному демону, недо-Кощею, удалось покинуть Землю.
Удалось вернуться в Саэти.
Нет, насчет последнего Зверь и сам ничего понять не мог. Он собирался выйти на Дорогу — тем единственным способом, действенность которого ему гарантировали на Земле, — и вроде бы он как раз на Дорогу и вышел. Только не задержался там ни на миг. Его как будто подхватило воздушным течением, завертело, и — пожалуйста — вышвырнуло пред очами Хильды, как есть — с головы до ног в детской крови.
Хильде на кровь оказалось наплевать. В этом она вся: ей главное, чтобы кровь чужая. Не Эрика… и не Зверя. Сейчас она злится, сейчас она счастлива и не торопится разомкнуть объятия.
Зверь и сам не спешил ее отпустить.
Хильда…
Все надежно и все правильно. Он дома. В его руках женщина — чужая, но родная, настолько, насколько это возможно для человека. Неужели это она вызвала его с Дороги, притянула к себе — вернула в Саэти? Неужели это из-за нее он вернулся, сразу, как только сумел преодолеть притяжение Земли?
Все может быть.
Эрик появился очень скоро. Похмыкал. Принюхался и ухмыльнулся уголком рта:
— Верен себе. Ни дня без крови. Отправляйся в свои покои и приведи себя в порядок. Мы ждем тебя в эльфийской гостиной. Хильда, распорядись насчет чая для этого… трезвенника.
— А для тебя насчет чего распорядиться? — Хильда с легким недоумением взглянула на испачканный в крови рукав и нахмурилась.
— И для меня — насчет чая, — вздохнул Эрик. — Надо быть ближе к подданным.
…Семь месяцев его не было. На Земле прошло семь дней. Получается день за месяц. Впрочем, соотношение временных потоков может изменяться. Не в том дело.
У каждого из старогвардейцев было жилье в замке Рогер — на случай войны, на случай любой чрезвычайной ситуации. Его покои за семь месяцев так и не были законсервированы.
Его ждали. Все это время. Верили, что он вернется.
Домой…
Он вернулся.
Он вернулся?
Он вернулся?
Вопросы были.
Вопросы задавал Эрик. Вопросы задавала Хильда.
Ответы были не всегда. А те, что были, Зверь предпочитал оставлять при себе.
Пока он смывал с себя кровь и переодевался, в Рогер примчался Гуго. И этот вечер, и немалую часть ночи они провели вчетвером. В извращенном подобии семейного круга.
Что за грязь в мыслях?
Почему?
Это один из вопросов, на который не хочется искать ответ. Хотя, конечно, придется.
— Как там было? — Это спросила Хильда. Внимательная, чуткая Хильда, всегда тонко чувствующая любую напряженность.
Любую.
Зверь ухмыльнулся. И услышал свой голос:
— Весело, Хильда. Очень весело.
Он сказал правду. Терпеть не мог врать. Может быть, лучше было промолчать, но молчать придется о многом, о столь многом, что от маленькой и незначительной по сравнению с молчанием правды никому не станет хуже.
На Земле было весело. На Земле так быстро терялось все человеческое.
Он убивал людей, априори считал врагами всех, а потому кормился без зазрения совести. И ему это понравилось: понравилось убивать в таких масштабах. Его искали твари, каждая из которых по отдельности, явись она сюда, заставила бы поволноваться даже всемогущих Мечников. А он водил их за нос в одиночку и вынуждал действовать так, как ему нужно.
Гордился собой?
Нет. Вообще никак себя не оценивал.
Веселился. Развлекался.
Боялся, да. И если бы не страх, ни за что не ушел бы из того мира.
Князь прав — он стал сильнее. Гораздо сильнее того Зверя, которого когда-то застрелили при попытке к бегству.
Империя Вальден. Поместье Рауб. Месяц даркаш
Напади Казимир сейчас на такого Зверя, и лежать бы ему в ущелье Зентукор со сломанной шеей. Зверь разучился разговаривать. Он вспомнил о том, что нужно стрелять.
В сущности, не так уж это было и плохо. Задевать перестали сразу. А летал он еще лучше, чем раньше.
Процесс очеловечивания пошел по кругу и завершился там же, откуда начался. Смешно было вспоминать, как менялся когда-то, и боялся этих перемен, и спорить с ними не хотел. Не хотел, потому что… потому что тот, новый, совсем иной взгляд на жизнь и людей нравился. Стыдно было признаться, но ведь нравился. Когда думаешь не только о себе. Когда дорог кто-то, кроме себя. Когда — не один.
Сейчас было смешно.
В нем потихоньку накапливалось глухое раздражение. Но Блудница заставляла забыть о плохом и Гуго… Риддин…
Это счастье, что он есть — Гуго фон Рауб, Риддин, сын Волка. Его сын. Родившийся, чтобы жить, а не для того, чтоб принести себя в жертву.
Не заготовка под великие отцовские планы.
Настоящий.
В отличие от своего отца.
Не нужно думать об этом. Не стоит оно того. Безумная тварь по имени Змей осталась на Земле, эта тварь — никто и ничто для Зверя, мнение этой твари не имеет значения, пожелания этой твари смешны и бессмысленны.
Вот если бы настоящие родители пожелали принести его в жертву, тогда да, имело бы смысл переживать и расстраиваться, и думать о собственной неполноценности. Но настоящие, разумеется, никогда бы не сделали ничего подобного. На то они и родители.
А Князь прав. С каждой новой смертью — новые возможности, переход на новую, более высокую ступень.
Судьба манит окончательной смертью.
Судьба манит. А Зверь умирает по чуть-чуть, затягивает процесс, мучает сам себя. Нужно бросить все и умереть окончательно, ведь это единственный способ стать собой настоящим. Стать тем, для чего был создан.
По-настоящему нужной вещью.
Будь оно все проклято!
Мир потихоньку возвращался сам в себя. Зверь потихоньку возвращался в мир вокруг. Такой же черный, как когда-то. Такой же равнодушный, как когда-то. Такой же лживый.
Мир?
Нет, Зверь.
Чернота перестала быть взбаламученной взвесью и осадком ложилась на дно души.
Он не понимал, что с ним происходит, не понимал, что же ему не нравится, чего он хочет? Он даже не пытался понять. Сам себе изменил, предал собственную уверенность в том, что все должно иметь объяснения.
В том, что на все вопросы должны быть ответы.
Слишком много здесь было условностей. Слишком много бессмысленных обязанностей, странных приказов, неясных отношений. Слишком нерационально его использовали.
Когда ему стало все равно? И что изменилось теперь?
На этот вопрос ответ был. Страшный, но честный. Если ему наплевать на то, как его используют, значит, его настоящее предназначение действительно только в том и заключается, чтобы умереть. В смерти — цель и смысл, а все остальное не имеет никакого значения.
Но это неправда. Никто не живет только для того, чтобы умереть! Значит, нужно понять, чего же ему хочется. Понять — и сделать это. Найти цель, проложить курс и взлетать.
Не получалось.
Зверь не знал, чего он хочет, но начал понимать, чего не хочет.
Он не хочет больше оставаться в Вальденской армии.
Его убьют, как только он уволится. Увольняться неразумно. Но разумность бывает разная. Его убьют, как только он уволится, но если он останется здесь, он перестанет быть. Остановится. Или взорвется.
Когда решение было принято, даже дышать стало легче.
Рапорт об отставке Зверь подал Эрику следующим же утром. И выяснилось, что в кои-то веки Эрик стал рассуждать гораздо рациональнее своего легата.
— Не сходи с ума, — сказал он. — Во-первых, я не хочу тебя потерять, во-вторых, я не хочу, чтобы тебя убили. В-третьих, я хочу, чтоб ты разобрался в том, что с тобой происходит, и прекратил это. Приказ ясен?
— Так точно, — ответил Зверь. — Но я не собираюсь его выполнять.
На следующее утро он подал Эрику еще один рапорт.
Через неделю ежедневный рапорт об отставке легата Старой Гвардии стал считаться традицией, и множеству газетчиков, сплетников и женщин дал тему для множества вопросов, гипотез и анекдотов.
— Не знаю, что и думать, Князь. Не понимаю, столкнулись ли мы с результатами вашего предвидения или — с результатами ваших же, незаметных для всех действий, приведших к неизбежным последствиям.
— Сложно с провидцами?
— Вольно вам смеяться. Что с ним происходит, Князь?
— Понятия не имею.
— Не верю. Вы знаете его иначе, чем я или кто угодно из старогвардейцев, иначе, чем Гуго. И его жизнь и безопасность по-прежнему небезразличны вам. Так сделайте хоть что-то для его спасения.
— Сделаю, когда придет время. Ваше величество, вы пытаетесь удержать ветер. Он попробовал свободы, вышел на Дорогу, встретил свою кровь. Все это больше не позволит ему служить. Мальчик рожден, чтобы править или быть свободным, но никак не для того, чтобы быть солдатом и выполнять приказы.
— И все же до последнего времени он предпочитал именно выполнять приказы.
— Эрик, его считали вашим псом, но его имя — Волк. Настоящее имя. А волки, они такие: если захотят уйти — уйдут. Он не знает, что такое верность. Вам удалось выдрессировать волка — это правда, но приручить его вы не смогли. И я не знаю, для кого он станет псом. Может быть — ни для кого и никогда.
— Какие… примитивные метафоры. Не ожидал. Обычно вы более изысканны. Кстати, Князь, вы-то как, умеете приручать волков?
— Я предпочитаю собак, ваше величество. Волки — наемники, а мне нужны только друзья.
Не иначе измененное состояние сознания сказалось на его способности мыслить. Ничем другим нельзя было объяснить то, что он так долго не понимал очевидного: обновки для Блудницы, двигатели, и корпус, и оружие, и аккумуляторы — все это было заготовлено Князем как раз для нынешней тягостной неразрешимой ситуации.
Заготовлено заранее.
Конструктор в мини-цехе уже не был набором деталей. Детали были собраны в блоки, блоки подготовлены к следующей стадии сборки. На то чтоб отдать княжеские подарки Блуднице в полное и безраздельное владение, теперь требовался от силы час.
Зверь надеялся, что этот час никогда не придет. Но надежда — глупое чувство, если она не имеет под собой оснований.
Оснований не было.
— Тебе самому не надоело?
Старогвардейцы отпущены по домам. На поле тихо. И на командном пункте тихо. За окном падает, блестит под фонарями первый в этом году снег. А перед окном — император раскуривает трубку. И задает непонятные вопросы.
— Надоело, конечно.
— Ну так перестань заниматься ерундой.
— Отпустите меня, ваше величество.
— Ты уже не боишься умереть?
— Боюсь. Но это мои проблемы.
— Хильда хотела тебя увидеть.
— Благодарю, но я вынужден отказаться.
— Как всегда, — кивнул Эрик. — Ты обратил внимание: уже довольно давно тебя недостаточно просто пригласить в гости. Нужно прилагать усилия. И, заметь, Хильда неизменно их прилагает.
— А я, скотина неблагодарная, так же неизменно стараюсь увильнуть от приглашения. Вам бы радоваться, ваше величество.
Эрик взглянул на него с любопытством и улыбнулся сквозь клубы табачного дыма:
— Хм. Пытаешься быть скотиной? Неплохо, но стоит потренироваться.
— Хильда сильная, — сказал Зверь.
Его подхватило, как тогда, на Дороге. Воздушное течение, вихрь снега под фонарем, силуэт Блудницы, подобравшейся вплотную к окну…
— Берегите ее, Эрик. Постарайтесь защитить. Избавьтесь от меня, пока еще есть время.
— Перестань. — Эрик слегка поморщился. — Я предлагаю компромисс, надеюсь, ты не против компромиссов? Бессрочный отпуск…
Зверь больше не слушал. Он взял со стола первый попавшийся листок бумаги, написал рапорт — опять, в который уже раз, — протянул Эрику.
И поймал взгляд.
— Подпишите!
Сопротивление было такое, как будто небо надавило на плечи.
Опустить голову! Отвести взгляд!
Немедленно!
Зверь продолжал смотреть в глаза императора, своего хозяина.
Нет. Не может быть хозяином тот, чей взгляд пойман. Даже если он в небе. Даже если это небо сейчас раздавит, не оставив даже пыли.
Перо в руках Эрика медленно скользило по бумаге. И так же медленно, не веря себе, целовала бумагу императорская печать.
— А ведь это предательство. — Эрик выпустил листок из рук. У него болела голова, ему хотелось сжать руками виски, но он держался. Он тоже сильный, Эрик фон Геллет, император Вальдена. — Ты нарушил обещание, Зверь.
— Я не обещал быть рабом, ваше величество.
— Убирайся.
— Слушаюсь.
Это был последний приказ. Больше — никаких приказов, но этот Зверь выполнил беспрекословно.
Убираться. Да. И чем скорее, тем лучше.
Ему срочно нужно бежать. Он наконец-то свободен.
