Игорь Зимин сидел за полуразвалившимся столом в маленьком садовом домике и снова изучал рукопись Иоганна Гетца при помощи треснувшей мутной лупы, обнаружившейся среди старого хлама. Марина уставилась в экран бормочущего подслеповатого телевизора, самым удивительным в котором было то, что он все-таки говорил и показывал.

До дачи они сумели добраться без особых приключений — приятель Зимина не подвел. Выслушав подкорректированную версию событий и сочувственно покачав головой, он даже снабдил Игоря и Марину небольшой суммой денег на продукты. Самого же приятеля дела удерживали в Москве.

Нахмурившись, Игорь подвинул к себе один лист из разложенных тут же заметок профессора Стрельникова, потом второй.

— Марина, — позвал он.

— А? — Девушка охотно отвлеклась от неинтересной передачи.

— Кажется, я нашел…

— Что нашел?

— Иди-ка сюда.

Марина подошла к Игорю, волоча за собой плетеный стул, и уселась рядом с ним.

— Вот смотри. — Игорь показал ей лист с записями профессора. — Здесь он датирует рукопись приблизительно 1570–1580 годами, и я с ним согласен. Доказательства абсолютно очевидны. Теперь смотри сюда… Вот этот фрагмент рукописи, на греческом языке.

— Вижу. И что?

— Эта буква, так называемая двойная гамма… Долгое время считалось, что она вышла из употребления в конце шестнадцатого века. Но в Лондоне я беседовал на эту тему с профессором Джоном Уинтерспуном… То есть, конечно, мы разговаривали не только о двойной гамме, но затронули и это. Так вот, Уинтерспун неопровержимо доказал, что двойная гамма не употреблялась в греческой орфографии позже тысяча пятьсот десятого года.

Девушка изумленно посмотрела на Игоря:

— Но это значит…

— Это значит, что перед нами подделка.

Брови Марины взметнулись вверх.

— Это невозможно, Игорь. Отец не мог проглядеть столь очевидную вещь. А раз он ее не проглядел, значит, как-то объяснял…

— В том-то и дело! — воскликнул Зимин. — Выводы Уинтерспуна нигде не опубликованы. Он готовит большой труд и не хочет ничего публиковать по частям. Таким образом, и авторы подделки, и профессор Стрельников были убеждены, что двойная гамма — самая обычная буква в 1570-х или 1580-х годах.

— А этот Иоганн Гетц не был старомоден? — поинтересовалась Марина.

— Что ты имеешь в виду?

— Возможно, он употреблял двойную гамму просто по укоренившейся привычке.

— Марина, — терпеливо и наставительно сказал Зимин. — Иоганн Гетц родился около тысяча пятьсот тридцатого года, когда в Европе все и думать забыли о двойной гамме.

— Ну, тогда он мог соригинальничать.

— В принципе, да… В России букву «ять» отменили после революции. Вообще-то никто никому не запрещает писать с ятью, но попробуй найди мне такого оригинала, скажем, эдак в 1980 году…

— Но ведь профессор Уинтерспун мог ошибиться, — не сдавалась Марина.

— Не ошибается только господь бог… Впрочем, и он тоже, иначе зачем бы ему понадобился всемирный потоп… Но я знаком с методом работы Уинтерспуна. Он исключительно точно применяет системный анализ. Мог ли он ошибиться? Да, мог, законы материального мира такого не исключают. Как мог соригинальничать по какой-то причине старина Иоганн Гетц. Тоже не против законов природы… Но я на девяносто процентов убежден, что Уинтерспун прав и я тоже.

— Ладно, тогда докажи мне это. Почему, собственно, считалось, что двойная гамма просуществовала до конца шестнадцатого века? Очевидно, есть какие-то рукописи, книги с двойной гаммой, относящиеся к этому периоду?

— Рукописи — да, но не печатные книги. Заблуждение основывалось на ошибочной датировке этих рукописей. В исправлении таких ошибок и состоит часть работы Уинтерспуна. Видишь ли, если бы эти рукописи или их фрагменты содержали ссылки на конкретные исторические события, было бы проще. Но это в основном труды алхимиков и прочая белиберда. А физические методы датировки появились совсем недавно..

Марина встала со стула, прошлась по скрипучему полу, закурила.

— Подожди, Игорь. — Она выпустила сизое облачко дыма и помахала рукой, разгоняя его. — Отец ведь определял возраст рукописи Гетца не на глазок. По его просьбе применялись как раз эти физические методы… Какие-то радиоуглеродные или спектральные, что ли… А ты называешь рукопись фальшивой только на том основании, что в ней встречается устаревшая буква.

— Физика не моя сильная сторона, — признался Игорь. — Профессор упоминает об этом в своих заметках, но тут я мало что понял… Но, честно говоря, я и не думаю, что вся рукопись фальшивая. Большинство листов подлинные и переплет тоже. Едва ли каждый лист разглядывали под электронным микроскопом… И в подлинной рукописи — поддельная вставка, несколько листов в середине. Вставка, надо признать, просто безупречная. Единственный прокол — двойная гамма, да и это не прокол. На уровне своих представлений фальсификаторы сработали чисто. Откуда им было знать об исследованиях Уинтерспуна?!

— Но в начале и конце тоже есть фрагменты, написанные по-гречески. В них не встречается двойная гамма?

— Нет. Эти фрагменты очень коротки, и в них нет слов с гаммой в том или ином написании, к нашему счастью.

— Почему к счастью?

— Потому что, если бы такие слова там были, авторы подделки обратили бы на это внимание и написали гамму так, как ее писал сам Иоганн Гетц, как было принято в его время. И тогда никто на свете не распознал бы фальшивку. Разве что физики, но они-то, как видишь, до поддельных листов не дошли.

С этими словами Игорь потянулся к сигаретам. Марина подтолкнула пачку к нему, но она была настолько взволнована, что толчок получился слишком сильным и сигареты полетели со стола на пол. Игорь наклонился за ними.

— Твой следующий вопрос, — сказал он, крутя колесико зажигалки, — предвидеть нетрудно.

— Так задай его сам.

— Задаю. Какие именно части рукописи подделаны? И отвечаю: те самые.

— Господи! — воскликнула Марина.

— Тебя это так удивило? Ну, можно было и догадаться…

— Я догадалась! Только от этого не легче. Тут уже не ученые нужны, Игорь, а специалисты совсем другого профиля. Ах, если бы я знала, где найти Кремнева!

— Я думал, вопрос о нем решен.

— «Думал»! — передразнила Марина. — Ты сам все решил, воспользовался тем, что я была в шоке, в отключке! Правильно, я ничего не соображала… Теперь вот соображаю, да поздно. Какое идиотство… По твоей милости мы оказались по уши в…

— Не продолжай! — Игорь поднял руку, не то защищаясь, не то капитулируя. — Ну что же, возможно, я был не прав тогда. Только запоздалыми сожалениями делу не поможешь, Марина… И раз мы все равно не знаем, где искать Кремнева…

— А его не нужно искать, — прозвучало со стороны входной двери. — Он ближе, чем вы думаете.

Игорь и Марина вытаращились на дверь. Кремнев стоял на пороге, засунув руки в карманы, чуть улыбаясь.

— Я случайно услышал ваши последние реплики, когда подходил к дому, — пояснил он и вошел, — Кажется, вы ссорились из-за меня?

— Как вы нас разыскали? — с глубоким подозрением в голосе выдавил Игорь.

Кремнев пожал плечами:

— Это было не так уж трудно. — Он уселся на затрещавший под ним стул. — Я говорил вам, что некогда служил в КГБ? Ну вот, остались кое-какие контакты… Мне помогли. Круг ваших знакомств, Игорь, был определен быстро и четко. А потом я сам проделал определенную работу, и вот…

— Если вы нас нашли, — перебила Марина, — то же самое могут сделать и те, другие…

— Гм… Не думаю. Скорее всего, у них нет аналогичных возможностей. Конечно, поручиться трудно, поэтому на всякий случай я захватил с собой пистолет.

— Где вы — там перестрелка, — вздохнул Зимин.

— Необязательно, — заверил его Кремнев.

— Александр Андреевич, — вмешалась Марина, — мы с Игорем считаем, что должны рассказать вам о книге…

— Хорошо, что вы так считаете. Но сперва чаю бы предложили… Устал за рулем. Местные дороги доконают кого угодно.

Войдя в летнюю кухоньку, Марина поставила чайник на электроплитку. Пока она там возилась, Игорь хмуро разглядывал Кремнева. В глубине души он полностью признавал правоту Марины в изменившихся обстоятельствах, но ему нелегко было перестроиться сразу.

Вернулась Марина, села на ветхий диванчик.

— Вижу, вы тут изучали эту рукопись, — сказал Кремнев, глядя на стол.

— Да, — кратко и неохотно ответил Зимин.

— Игорь, — произнесла Марина, распечатывая новую пачку сигарет. — Наверное, Александру Андреевичу будет интересно узнать все с самого начала.

— С начала? — Зимин усмехнулся. — В начале было Слово, и Слово было Бог…

— Перестань паясничать, — прошипела Марина.

— Ладно, ладно. — Игорь стал серьезным. — Назвался груздем — полезай в кузов, правильно?

Он подошел к запыленному окошку, долго смотрел в сад и наконец заговорил почти лекторским тоном:

— Начать, видимо, следует с личности автора данной рукописи. Иоганн Гетц — фигура загадочная, противоречивая. О жизни его известно довольно мало, даже о точной дате рождения идут споры — не то 1529-й, не то 1531-й. Родился он в Германии, потом жил во Франции, потом в Испании, где и умер, дотянув чуть ли не до девяноста. Он занимался алхимией, астрономией, астрологией. Возможно, король Франции Генрих Второй обращался к услугам Иоганна Гетца как врачевателя и ясновидца. Вообще, — продолжал Зимин, увлекаясь, — некоторые историки считают Гетца фигурой, не уступающей самому Нострадамусу. Однако если «Центурии» Нострадамуса, впервые изданные в 1555-м, переиздавались многократно и стали всемирно известными, то с Гетцем картина иная. Сам он не публиковал своих рукописей, коих после его смерти было обнаружено всего четыре. Они впервые увидели свет в Германии в начале семнадцатого века. Но так как Иоганн Гетц писал значительно запутаннее и туманнее, чем Нострадамус, разобраться в его откровениях и понять, что он, собственно, имел в виду, оказалось не так-то легко. По одним толкованиям, многие из его пророчеств сбылись, по другим — нет. Иоганн Гетц не столь эффектен, как Нострадамус. Частью массовой культуры он так и не стал, оставаясь прерогативой специалистов… Вам не скучно, Александр Андреевич?

— Ничуть, — отозвался Кремнев. — Я слушаю вас с величайшим вниманием.

— Рукопись, которую принес мне профессор Стрельников, получается, пятое, доселе неизвестное творение Гетца, и, пожалуй, самое интересное. Я не знаю, откуда ее взял профессор, кто и где ее нашел. Но ее принадлежность Гетцу несомненна, несмотря на некоторые отличия от других его работ.

— Какие отличия? — спросил заинтересованный Кремнев.

— Во-первых, обычно Гетц писал на немецком языке. В этой же рукописи — кстати, она никак не озаглавлена и не имеет датировки, что тоже нехарактерно для Гетца, — встречаются фрагменты, написанные по-французски, по-испански, по-гречески и на латыни. Не знаю, зачем он это делал. Возможно, не хотел, чтобы отдельные места его рукописи были понятны каким-то конкретным людям… А во-вторых, стиль Гетца становится здесь более строгим и ясным… Для специалистов, конечно.

— Да, я понимаю… А содержание рукописи?

— Оно многообразно. Там и алхимические опыты, и астрологические наблюдения, и рецепты врачевания. И пророчества. Вот пророчества-то для нас интереснее всего, потому что именно в эту часть рукописи вставлены поддельные листы.

— Поддельные листы? — Кремнев даже приподнялся со стула.

— Да. Подделка очень хороша, стиль автора имитирован безупречно, не говоря о технике исполнения. Я сумел распознать ее по одной-единственной детали, научному факту, который не мог быть известен фальсификаторам, потому что сведениям о нем еще не опубликованы.

— И о чем говорится в поддельных листах?

— Там сбывшиеся предсказания. Убийство Столыпина в 1911-м, покушение на Ленина, гибель Кеннеди, взрыв «Челленджера».

— Как? — удивился Кремнев. — В рукописи якобы шестнадцатого века так и написано: «Американский космический челнок „Челленджер“ взорвется там-то и тогда-то»?

— Разумеется, нет, — Зимин позволил себе снисходительную улыбку. — Даты, места и характер событий вычисляются с помощью астрологической математики. Никаких имен и названий, конечно, нет, но, накладывая расшифровку на картину реальных исторических событий, отбрасываешь всякие сомнения.

— Вот почему отец был так взволнован, — вставила Марина, — вот почему придавал рукописи Гетца такое значение. Он считал всю ее безусловно подлинной, но хотел многократно проверить и перепроверить правильность расшифровок. Представляете масштаб открытия, если бы это подтвердилось?! Обнаружена рукопись абсолютного пророка, который не ошибается!

Она встала и вышла на кухню за чайником.

— Одно событие особенно меня потрясло, — говорил Зимин, часто затягиваясь сигаретой. — Вы слышали об убийстве мэра Нижельска и катастрофе на нефтяном заводе?

— Да.

— Это случилось, когда рукопись Гетца была уже у меня, но тогда я не знал еще, что часть ее — подделка. Катастрофа была предсказана… Представьте себе мое состояние! Но стало много хуже, когда я разоблачил фальшивку. Выходит, кто-то организовал это чудовищное преступление с одной целью — доказать, что пророчества Гетца продолжают исполняться!

В эту минуту в комнате появилась Марина с обшарпанным пластмассовым подносом, на котором дымились три чашки и стояла вазочка с вареньем. Девушка молча поставила поднос на край стола, но никто не спешил пить чай.

— И что там ЕЩЕ предсказано? — спросил Кремнев подчеркнуто спокойно, но с сильным нажимом на слово «еще».

— Понимаю, о чем вы… К счастью, больше никаких ужасов на ближайшее время… Правда, смутно намекается на некие грядущие перемены в России, но точную дату не смогли вычислить ни профессор Стрельников, ни я. Возможно, ее вообще нельзя вычислить, если таковы были намерения фальсификаторов.

— Марина, — Кремнев повернулся к девушке, — вы знали от отца… И рассказали Шатилову о том, что это за рукопись?

— Да, знала и рассказала.

— Так, Шатилову, а кому еще?

Марина бросила растерянный взгляд на Зимина, точно сомневалась, стоит ли говорить об этом в его присутствии, но тут же решилась:

— Был один человек… Он… Как бы это сказать… Ухаживал за мной, что ли… Мы познакомились в кафе вскоре после того, как у отца появилась рукопись. Я доверяла ему… Потом он исчез.

— И что вы ему рассказали?

— Все то, что слышала от отца. О рукописи пророка, предсказания которого, по всей вероятности, точны… Ведь тогда мне и в голову не могла прийти мысль о подделке! Александр Андреевич, происходит что-то ужасное… Вы сами понимаете что-нибудь?

Кремнев неторопливо взял чашку с подноса, сделал глоток и только тогда ответил:

— Думаю, кое-что понимаю, а о многом другом догадываюсь. По крайней мере, ясно, почему преступники воспользовались научным авторитетом вашего отца. Им необходимо было подтверждение подлинности рукописи и расшифровка части сбывшихся пророчеств, исходящая от крупнейшего ученого. Они создавали пророка на самом высоком уровне…

— Но зачем, бог мой?!

— Пока не знаю, — задумчиво сказал Кремнев, — но надеюсь очень скоро узнать… Игорь, я попрошу вас сделать вот что. Пожалуйста, изложите на бумаге ваши доказательства подделки, а также укажите, какие именно фрагменты рукописи были сфальсифицированы. Отдельно — русский перевод текстов пророчеств и методику расшифровки.

— Последнее не нужно, уже есть…

— Хорошо, ограничимся первым. Но излагайте как можно проще, хотя и не на школьном языке. Мне предстоит предъявить ваши аргументы амбициозному дилетанту.

— Александр Андреевич, — Зимин поднял глаза на Кремнева, — вам известно больше, чем нам, так внесите хоть какую-то ясность!

— Ясность? Гм… Ясности у меня самого не густо пока. В одном могу вас уверить — лично для вас угрозы больше нет. Точнее, ее не будет, как только книга Гетца и ваши комментарии окажутся у меня.

За окнами потемнело — большая тяжелая туча заволокла небо. Зимину пришлось включить настольную лампу, прежде чем сесть к столу и приступить к выполнению просьбы Кремнева.

— А что вы посоветуете делать нам… сейчас? — спросила Марина, едва Игорь начал писать.

— Не уезжайте пока отсюда, — ответил Кремнев. — Недели две, три… А потом возвращайтесь в Москву, к своей обычной жизни.

— Но мы знаем о подделке. Нас могут попытаться…

— Нет. Подделку я разоблачу сам — и таким образом, что ни для кого не будет никакого смысла чинить вам неприятности. Тот поезд уйдет, Марина.

— Ну, а рукопись? Кроме поддельных листов, там есть и настоящие. Они ценны для науки.

Кремнев развел руками.

— Тут ничего обещать не могу. При всем моем уважении к науке есть вещи и поважнее.

Наступило молчание. Марина пила чай отрывистыми глотками, Кремнев просто сидел неподвижно, уставившись в спину Зимина. Снаружи на оконное стекло шлепались редкие капли холодного осеннего дождя.

Когда Зимин закончил работу, Кремнев внимательно прочитал написанное.

— Замечательно, — сказал он. — То, что нужно.

Рукопись Иоганна Гетца и комментарии Зимина Кремнев положил в полиэтиленовый пакет. Игорь и Марина вышли проводить его к автомобилю — старенькому «Москвичу», притулившемуся у обочины проселочной дороги. Кремнев втиснулся за руль, помахал рукой.

Зимин обнял замерзшую девушку, она доверчиво прижалась к нему.

— Похоже, для нас эта история закончена, — тихонько произнес Игорь.

— Хотелось бы верить, — прошептала Марина.

Но если Зимин был прав и для них эта история действительно подошла к концу, то лишь для них двоих…