Кабинет весь дышал старомодным уютом, несмотря на царящий тут беспорядок, а возможно, благодаря ему. Таких комнат Олег Мальцев не видел давно, если вообще когда-нибудь видел воочию, а не в фильмах из жизни дореволюционных русских интеллигентов. Удивляло не количество книг (у любого образованного человека их немало), а непринужденная гармония их размещения. Книги словно были готовы к естественному диалогу с хозяином кабинета, как разумные существа, обладающие собственной свободной волей. Кроме книг, здесь были пухлые папки, набитые газетными вырезками и пачками рукописных листов, торчащих из-под потрепанных обложек, географические карты и атласы, какие-то вычерченные от руки планы и схемы, наброски и заметки для памяти, раскрытые ежедневники, записные книжки. Все это идеально сочеталось с удобной ветхой мебелью, созданной не для украшения интерьера, а для полноценной творческой работы.

Сам хозяин кабинета, Алексей Григорьевич Илларионов, сидел перед гостем в плетеном кресле-качалке со стаканом чая в руке (такой же стакан стоял на столе у локтя Олега). В разговоре возникла пауза, и пока она длилась, Мальцев разочарованно думал о том, что его долгие и сложные поиски снова привели в тупик.

— Видите ли, Олег, — сказал Алексей Григорьевич, отставляя стакан, — непосредственно вашей темой мне заниматься не довелось. О, совсем не потому, что она лишена интереса, вовсе нет. Но знаете, кто-то однажды сравнил человеческую жизнь с воронкой. Сначала она вбирает в себя все, затем только самое главное и под конец — единственное. А у меня осталось так мало времени, чтобы закончить книгу о людях, которые были мне близки и дороги и которых уничтожили очень далеко от вашего таежного объекта…

— Значит, вы ничем не в состоянии мне помочь, — вздохнул Мальцев.

— Не торопитесь, молодой человек, — улыбнулся Илларионов очень светло, не по-старчески. — О начале того строительства в сороковых годах вы действительно вряд ли что-либо узнаете. НКВД тщательно прятал эту тайну. Документов, скорее всего, не осталось, а найти очевидцев не так-то легко. Но я дам вам один адрес… Это маленький музей, существующий благодаря энтузиазму моего друга, Александра Денисовича Бортянского. Это настоящий подвижник… Так вот, в его музей была передана часть недавно рассекреченных документов НКВД-МВД. Их чуть не сожгли, потому что они мало кого из историков интересовали. Ведь относятся они к эпохе конца сороковых — середины пятидесятых, прекрасно изученной по другим источникам… Конечно, если бы в них обнаружилась сенсация… Но ее не обнаружилось, и Бортянский выпросил бумаги для себя.

— Конец сороковых? — повторил Мальцев с недоумением. — Но если не ошибаюсь, объект начали строить в сорок первом, а забросили, как только немцев долбанули под Москвой… И кажется, окончательно о нем забыли после Сталинграда?

— Вы снова торопитесь, — упрекнул его Илларионов. — Ваши сведения весьма точны, но неполны.

— Где же мне было взять полные… Об этом либо никто ничего не знает, либо не хотят говорить.

— Слушайте дальше, — продолжал Алексей Григорьевич. — В разговоре со мной Бортянский как-то упомянул о том, что некие события вокруг этого объекта развернулись и в пятьдесят третьем, вскоре после смерти Сталина. Увы, подробностей я не знаю, эта тема всплыла случайно, мы говорили о другом… Но если вы обратитесь к Александру Денисовичу, он с удовольствием побеседует с вами, покажет документы… Сошлитесь, разумеется, на меня. Если поедете прямо сейчас, обязательно застанете его в музее…

— Алексей Григорьевич, — с чувством произнес Мальцев — вы не представляете, как я вам благодарен…

Илларионов записал адрес на календарном листке и протянул Олегу.

— Спасибо. — Мальцев сложил листок вдвое, спрятал в карман.

— А вот с благодарностями лучше повременить, — предостерег Алексей Григорьевич. — Возможно, и у Бортянского вам не повезет. Однако желаю удачи…

Пожав Илларионову руку, Мальцев попрощался и вышел на улицу. Он направлялся к станции метро, чтобы немедленно ехать в музей Бортянского, и даже пасмурный ветреный день не портил его настроения. Неужели после стольких безуспешных попыток он все же набрел на правильный путь? Ведь куда он только не совался в поисках сведений о загадочном объекте, даже по чудом добытой рекомендации в закрытый отдел Центрального архива ФСБ! Нигде ничего или почти ничего сверх того, о чем поведал Сретенский незадолго до своего исчезновения в дальневосточной тайге. Злотникова, руководившего экспедицией к объекту, разыскать не удалось, организовывать же свою собственную экспедицию Мальцев считал преждевременным, да и средств на нее не имел. Что касается Малыгина и Петрова, непосредственных свидетелей того, как пропали Сретенский и Кудрявцева, они и слышать об этом больше не хотели. Их психика оказалась подорванной — безвозвратно или, во всяком случае, надолго.

И вот теперь, похоже, появился шанс.

Мальцев недолго проплутал в поисках музея, располагавшегося всего в двух перегонах метро от дома Илларионова. Уже у дверей он убедился, что слово «музей» звучит тут, пожалуй, слишком громко, а когда вошел, удостоверился в этом окончательно — просто две комнаты в большой старой московской квартире. Александр Денисович Бортянский принял гостя тепло и выслушал его без особого удивления — ведь об аномальных явлениях Олег не упоминал, речь шла только об истории объекта в тайге.

— Да, — сказал хранитель домашнего музея. — У меня есть документы, но внимательно я с ними пока не работал. Я, знаете ли, иду по хронологии, сейчас занимаюсь 1950 годом… Объект, который вас интересует, носил кодовое наименование «Сторожка». Он действительно был законсервирован во время войны, но, когда умер Сталин, работы там возобновились — построили аэродром, подвели дополнительные железнодорожные ветки, туда направлялись какие-то эшелоны с оборудованием… Не знаю, почему «Сторожка» вновь ожила — может быть, опасались грядущего ядерного конфликта? Но 10 июля 1953 года пресса сообщила об аресте Берия, и уже другие заботы завладели умами властей предержащих… Думаю, именно тогда «Сторожку» забросили, чтобы больше к ней не возвращаться. Впрочем, подробности вы найдете в бумагах. Сейчас…

Бортянский открыл громадный пыльный шкаф и принялся рыться на верхней полке. Олег наблюдал за ним, сдерживая нетерпение.

— Но для чего все-таки предназначалась «Сторожка»? — спросил он, не дожидаясь окончания поисков. — Убежище для правительства? Командный пункт на случай новой войны?

— Сию минуту, юноша, — отозвался Бортянский, перекладывая папки. — Сейчас мы с вами вместе почитаем… Хотя могу вам сказать заранее, прямых сведений о назначении объекта в документах нет… Там о строительстве, о снабжении… Где же это… Красная такая папка с надписью «1953»… Здесь лежала…

Хранитель музея растерянно оглянулся на Мальцева:

— Ее здесь нет

— Как нет?! — подпрыгнул Олег. — Александр Денисович, а вы уверены, что она именно там лежала? Не могли вы ее куда-то в другое место…

— Не мог, юноша! — сердито перебил Бортянский. — Я немолод, но с памятью у меня все в порядке.

— Простите, — пробормотал Олег. — Значит… Ее похитили?

— Не представляю, кому понадобилось похищать рассекреченные документы, которые вдобавок собирались уничтожить, — пожал плечами Александр Денисович.

— Но ведь рассекречивали одни, а похитить могли совсем другие, — заметил Мальцев.

— Помилуйте… Забраться сюда, подбирать ключ… Или… Кто-то из посетителей? Но зачем, зачем? Прежде чем попасть ко мне, эти папки ходили в кругах историков… Если кого-то так уж интересовала «Сторожка», он мог заполучить эти документы менее драматичным способом… Правда, бумаги в той папке касались не только «Сторожки». Было кое-что о событиях, предшествующих аресту Берия, о политической ситуации в стране, о кремлевских интригах… Но уверяю вас, абсолютно ничего такого, о чем бы уже не писали десятки раз, по свидетельствам очевидцев, по другим архивам! Не понимаю…

Дальнейшая беседа состояла в основном из сетований Бортянского, разбавленных сочувственными репликами Олега. Тщетно попытавшись вытянуть из Александра Денисовича более объемную информацию о содержимом пропавшей папки, Мальцев откланялся.

По пути домой он сопоставил две вещи. То, что уцелевшие сведения о «Сторожке» существовали себе тихонько, не привлекая ничьего внимания… Пока ими не заинтересовался он, Мальцев. И то, что теперь они испаряются, и возможно, не только из домашнего музея Бортянского. Не он ли, Олег Мальцев, поднял эту волну? Или он придает своей персоне преувеличенное значение?

Едва Олег успел разуться в прихожей, зазвонил телефон. Мальцев снял трубку:

— Алло.

— Добрый вечер, Олег, — приветствовал его незнакомый голос. — Рад наконец вас слышать. Я звонил, но вы отсутствовали. Вероятно, навещали ваших друзей, Илларионова и Бортянского?

— Кто это? — грубо бросил Олег, маскируя замешательство.

— Тоже друг, желающий вам добра.

Мальцев ощутил легкий укол ледяной иголочки страха. Было что-то пугающее, парализующее волю в этом вежливом вкрадчивом голосе.

— Что вам нужно?

— Нужно, чтобы вы прекратили возню вокруг «Сторожки»… Поверьте, я забочусь о вашей безопасности.

— Вы же украли документы у Бортянского. — Мальцев прятал испуг за показной резкостью. — Дело сделано, разве нет?

— Да, конечно, — охотно согласился невидимый собеседник. — В том, что касается Бортянского. Но история, видите ли, довольно масштабна. Мы не можем тратить время на вычисление всех сохранившихся бумаг и свидетелей. И вам, и нам будет спокойнее, если вы попросту перестанете мутить воду.

— А если я откажусь?

— Поступите глупо.

Эти слова прозвучали с такой интонацией, с какой обычно заканчивают разговор. Прежде чем неизвестный абонент успел отключиться, Олег торопливо выпалил:

— Вам известна судьба Кудрявцевой и Сретенского?

Ответ последовал не сразу:

— Допустим, что да.

— То, что с ними случилось… Это связано со «Сторожкой»?

— Нет… Не впрямую. И вы не приблизитесь к разгадке, если будете рыться в архивах НКВД. Вашу проблему это не решит, а нам может помешать. Так что подумайте… До свидания.

В трубке раздались короткие гудки.