Глава 32
ПЕРВОЕ СУДНО

Громадная чаша Южной Гавани, огромного порта, сооруженного огирскими зодчими, была окружена высоченными стенами из того же белого камня с серебристыми прожилками, что и остальные сооружения Тар Валона. Длинный причал, большую часть которого оберегал от непогоды козырек, обегал всю гавань, а доступ к реке открывали широкие водные ворота, сейчас распахнутые. Искусственную бухту заполняли суда всех размеров, большая часть их была пришвартована кормой к причалу, и, несмотря на поздний час, докеры в грубых безрукавках занимались разгрузкой-погрузкой всяких тюков и ящиков, плетеных корзин и бочек. Скрипели веревки и тали, блоки и стрелы подъемников, покрикивали и кряхтели грузчики, волокущие на своем горбу мешки и сундуки. Свисающие с балок козырька фонари освещали причал и полосой желтоватого света окаймляли черную водную гладь бухты. Небольшие открытые лодки стремительно пролетали сквозь темноту, а квадратные фонари на оконечностях ахтерштевней напоминали проносящихся над водой через гавань большущих светляков. Маленькими шлюпки выглядели только рядом с судами: по бортам некоторых размеренно опускались и поднимались шесть пар длинных весел.

Мэт провел продолжавшего ворчать Тома под аркой из полированного красного камня и по широким ступеням вниз, на пристань, и там сразу увидел — не далее чем в двадцати шагах на одном трехмачтовике команда уже отвязывала канаты. Таких больших судов Мэт, пожалуй, и не видел: пятнадцать-двадцать спанов от острого носа до квадратной кормы, плоская огороженная палуба почти вровень с пристанью. Но важнее всего было то, что корабль отчаливал. Первое же отплывающее судно.

На пристани появился седоволосый мужчина. Нашитая в три ряда на рукава темной куртки пеньковая веревка свидетельствовала о его должности — начальник гавани. Широкие плечи наводили на мысль, что с пеньковыми канатами он познакомился, скорей всего, еще простым докером, когда тянул за веревку, а не носил ее на рукаве. Он рассеянно глянул в сторону Мэта и остановился. На его дубленом лице читалось удивление.

— По твоим узлам сразу ясно, что ты задумал, парень, но лучше забудь об этом. Сестра показала мне твой портрет. В Южной Гавани, парень, ты ни на одно судно не сядешь. Возвращайся-ка лучше сам по тем ступеням, не то мне придется кого-нибудь выделить тебе в провожатые.

— Что, во имя Света? — пробурчал Том.

— Все изменилось, — уверенно заявил Мэт. От причального кнехта уже начинали отвязывать последний швартов. Свернутые треугольные паруса все еще лежали толстыми бледными скатками на длинных наклонных гиках, но матросы уже готовили весла. Мэт вытащил из поясной сумки бумагу Амерлин и сунул ее под нос начальнику гавани. — Вот, убедитесь, я по делу Башни, по приказу Престол Амерлин. И мне нужно отплыть на этом самом судне.

Седоволосый начальник прочитал бумагу, затем перечел снова.

— В жизни подобного не видывал! С чего это Башня объявляет, что тебе нельзя отплывать, а затем тебе дают...

— Спросите у Амерлин, если хочется, — усталым голосом сказал Мэт, по тону его было ясно, что вряд ли найдется такой болван, что осмелится на подобные вопросы. — Но если я не отплыву на этом судне, она шкуру с меня спустит, да и с вас тоже.

— На этом судне? Сомневаюсь, — сказал начальник гавани, но сам уже поднес ко рту сложенные рупором ладони: — Эй, на «Серой чайке»! Стоп! Испепели вас Свет, стойте!

Стоящий на румпеле парень без рубахи оглянулся, затем заговорил с высоким спутником в темном кафтане с очень широкими рукавами. Высокий мужчина неотрывно наблюдал за командой, только что спустившей на воду длинные весла.

— Весла на воду! — приказал он, и у лопастей длинных весел забурлила пена.

— А вот не сомневайтесь, — прорычал Мэт. Первое же отплывающее судно, сказал я, значит, на первое же! — Давай, Том! За мной!

И, не оглянувшись на менестреля, Мэт помчался по пристани, уворачиваясь от людей и тележек с грузами. Щель меж кормой «Серой чайки» и пристанью расширялась по мере того, как весла погружались все глубже. Перехватив посох, Мэт метнул его, будто копье, в сторону судна, сделал еще один шаг и прыгнул, вложив в толчок всю силу.

Темная вода, промелькнувшая под ногами, выглядела ледяной, но один удар сердца — и Мэт перемахнул через релинг и покатился по палубе. Не успел он вскочить на ноги, как услышал за спиной рычание и ругань.

Еще ругательство, и, подтянувшись на руках, через борт перелез Том Меррилин. Утвердившись на палубе, он пробурчал:

— Я потерял свою палку. Мне нужна другая. — Потирая правую ногу, менестрель посмотрел на все расширяющуюся за кормой полосу черной воды и передернулся. — Ванну я сегодня уже принимал.

Щеголявший без рубашки рулевой переводил выпученные глаза с Тома на Мэта и обратно, крепко сжимая румпель и будто раздумывая, не оборонить ли себя от этих сумасшедших хорошей дубиной.

Высокий мужчина был, видимо, потрясен не меньше. Он вытаращил бледно-голубые глаза и, не соображая, что сказать, двигал челюстью. Казалось, подрезанная клинышком темная борода трясется от ярости, как в лихорадке, узкое лицо побагровело.

— Клянусь Твердыней! — взревел он наконец. — Что все это значит?! На этом судне даже для кота места нет! Да и будь у меня свободные места, не взял бы я каких-то бродяг, которые прыгают на палубу. Санор! Васа! За борт эту рвань!

Двое огромных матросов, полуголых и босых, оторвались от бухты каната, выпрямились и зашлепали на корму. Гребцы за длинными веслами продолжали работать: наклонялись, поднимая лопасти из воды, делали по палубе три больших шага, затем выпрямлялись и пятились; а судно с каждым гребком набирало ход.

Сообразив, что бородач, скорей всего, и есть капитан, Мэт повернулся к нему и замахал грамотой Амерлин, а другой рукой выудил из кошеля золотую крону. Но как бы торопливо ни действовал, он постарался, чтобы бородач заметил: в кошеле еще немало золота. Кинув капитану тяжелую монету, он быстро заговорил, продолжая размахивать бумагой:

— Это за тот необычный способ, капитан, каким мы оказались на борту. За проезд мы заплатим отдельно. По распоряжению Белой Башни. Персональный приказ Престол Амерлин. Нам нужно отплыть незамедлительно по неотложному делу. В Арингилл, что в Андоре. Дело крайне важное и срочное. Благословение Белой Башни всем, кто нам поможет, и проклятие Башни на любого, кто будет препятствовать.

Решив, что капитан уже успел разглядеть печать с Пламенем Тар Валона — и, как надеялся Мэт, ничего сверх того, — юноша вновь сложил бумагу и убрал ее с глаз долой. С неспокойным сердцем косясь на верзил, что встали по бокам капитана, Мэт пожалел, что под рукой нет его доброго боевого шеста. Чтоб я сгорел, у них обоих ручищи как у Перрина! Мэт видел, что его посох лежит неподалеку на палубе — там, куда и упал. Новоявленный посланец постарался напустить на себя уверенности и значительности, чтобы выглядеть человеком, с которым лучше не связываться, человеком, за которым стоит Белая Башня. И лучше, чтоб стояла от меня как можно дальше. Очень на то надеюсь.

Капитан посмотрел на Мэта с сомнением, с еще большим сомнением — на Тома, в плаще менестреля и не совсем твердо держащегося на ногах, но знаком велел Санору и Васе оставаться на месте.

— Башню я бы не гневил. Пока из-за речной торговли, сгори моя душа, мне приходится плавать из Тира в логово этих... М-да, слишком часто я сержу... м-м... всех. — На его лице появилась натянутая улыбка. — Но я сказал правду! Правду, Твердыней клянусь! Для пассажиров у меня шесть кают, и все заняты. Можете спать и столоваться с командой, и за это — еще одна золотая крона. С каждого.

— Что за вздор! — вскинулся Том. — Мне нет дела, что наделала война ниже по реке, но это просто нелепо!

Два здоровенных матроса переступили с ноги на ногу.

— Такова цена, — твердо сказал капитан. — Никого не хочу сердить, но я бы охотно избавился от дела, из-за которого вы очутились на борту моего судна. Впутаться в такое дело!.. Да это все равно что самому заплатить, чтоб тебя обмазали горячим дегтем! Или платите, или отправляйтесь за борт, и пусть вас сушит сама Престол Амерлин. А это я оставлю себе — за доставленное вами беспокойство! Спасибо. — И бородач засунул золотую крону, которую ему кинул Мэт, в карман своего кафтана с пышными рукавами.

— Сколько стоит каюта? — спросил Мэт. — Только для нас? А того, кто в ней, можете куда-нибудь переселить. — Ой как не хотелось Мэту спать без крыши над головой холодной ночью. Если не одолеть такого вот ловкача, он снимет с тебя последние штаны, да еще и скажет, что делает тебе одолжение. В животе у Мэта громко заурчало. — И столоваться мы будем с вами, а не с командой. И чтоб всего было вдоволь!

— Мэт, — сказал Том, — напиваться тут вроде как я один должен был. — Он повернулся к капитану, взмахнул лоскутным плащом, насколько позволяли висящие на плече скатанное одеяло и футляры с инструментами. — Как вы уже заметили, капитан, я — менестрель. — Даже на открытом воздухе голос его внезапно будто раскатился эхом, как в просторном зале. — В качестве платы за проезд я буду более чем рад развлечь ваших пассажиров и команду...

— Команда на борту должна работать, менестрель, а не развлекаться! — Капитан погладил свою остроконечную бородку; его блеклые глаза оценивающе обшарили простую куртку Мэта, и бородач явно решил, что такую обнову и за медяк торговать дорого. — Значит, вам отдельную каюту подавай? — Он лающе рассмеялся. — И обед с моего стола? Ну, пожалуйста — забирайте мою каюту и мою еду. За пять золотых крон с каждого! Андорским весом! — Тяжелее андорских крон не чеканили нигде. Капитана одолел такой приступ хохота, что он прохрипел слова с величайшим трудом. Высившиеся по бокам от него Санор и Васа ухмылялись шире некуда. — За десять крон моя каюта и мой стол — ваши! А я приткнусь к пассажирам и буду харчеваться с командой. Сгори моя душа, так и будет! Клянусь Твердыней! За десять-то золотых крон... — Он захлебнулся хохотом, и прочих слов не услышал никто.

Когда Мэт вытащил один из двух своих кошелей, капитан еще хохотал, ловя ртом воздух и утирая слезы с глаз, но хохот вмиг оборвался, когда Мэт отсчитал себе на ладонь пять крон. Не веря представшему перед ним зрелищу, капитан усиленно пялил глаза. Обоих дюжих молодцев будто молотом по головам огрели.

— Андорским весом, говорите? — осведомился Мэт. Без весов точно не определить, но Мэт прибавил к кучке еще семь блеснувших кругляшей. Две монеты андорские, остальные пять — для полновесия. Ладно, хватит этому хапуге. Чуть подумав, Мэт добавил еще две золотые тайренские кроны. — Это тем, кого выставите из каюты, за которую они заплатили. — Вряд ли кто из пассажиров увидит хотя бы медный грош, но иногда платят за то, чтобы выглядеть великодушным. — Вы ведь не собирались с ними поделиться? Конечно, нет. Но нужно же чем-то возместить людям неудобства, раз им придется плыть в тесноте. Да и вам, капитан, незачем есть с командой. Приглашаю вас на нашу с Томом трапезу, в вашей каюте.

Так же неотрывно, как и все окружающие, на Мэта глядел Том.

— Вы?.. — Голос бородача сорвался на хриплый шепот. — Вы... случаем... не переодетый молодой лорд?

— Никакой я не лорд, — засмеялся Мэт.

Было над чем посмеяться и чему порадоваться. «Серая чайка» была уже в сумраке гавани, пристань превратилась в полоску света, недалеко впереди виднелся черный провал, где в створе ворот открывался выход в реку. Расстояние между судном и воротами быстро сокращалось — гребцы не переставая ворочали длинными веслами. Готовясь ставить паруса, матросы уже разворачивали длинные наклонные гики. И капитан, сжавший золото в горстях, уже не собирался никого выбрасывать за борт.

— Вы не против, капитан, показать нам нашу каюту? То есть, я хотел сказать, вашу каюту. Уже поздно, и мне хотелось бы соснуть пару часиков. — В беседу громко вмешался желудок Мэта. — И поужинать бы неплохо!

Едва судно окунуло нос в черноту ночи, бородач самолично провел нежданных пассажиров вниз по трапу, по короткому, узкому коридору, в который выходили расположенные близко друг к другу двери. Капитанская каюта занимала всю ширину кормы, кровать и вся мебель в ней, за исключением двух стульев и нескольких сундуков, были прикреплены к переборкам. Пока бородач забирал свои вещи и устраивал в каюте свалившуюся ему на голову странную парочку, Мэт многое узнал из его речей. Ну, для начала он уразумел тот факт, что никого из пассажиров выселять из занимаемых ими кают капитан не станет. Поступить так ему не позволит слишком большое уважение если не к самим пассажирам, то к деньгам, которые те заплатили. Скорей всего, капитан займет каюту первого помощника, тот отберет кровать у второго, и так далее, согласно рангу офицеров, и, в конце концов, палубному старшине придется отправиться на нос в кубрик и спать вместе с командой.

Хоть Мэт и не думал, что эти сведения пригодятся, он слушал все, что говорил бородач. Всегда лучше знать не только, куда ты отправился, но и с кем имеешь дело, не то запросто разденут, разуют, и пошлепаешь в ливень домой бос и гол.

Капитана звали Хуан Маллия — на тайренский лад, и, раз уж дельце с Мэтом и Томом решилось к его удовольствию, он не отказал себе в маленькой радости поговорить, причем с изрядной словоохотливостью. Благородством происхождения сам он похвастать не может, сказал бородач, но думать о себе как о дураке не позволит никому. Молодой человек, у которого при себе столько золота! В такие лета подобное богатство праведными трудами не наживешь. Можно подумать, что он вор, но ведь каждому известно — из Тар Валона ни одному вору не удавалось уйти с добычей. Молодой человек, который одет как фермерский мальчишка, но сразу внушает к себе уважение и держится как лорд, хотя и отрицает, что он лорд, — «клянусь Твердыней, я не буду говорить, что вы лорд, раз вы сказали, что вы не лорд». При этом Маллия подмигивал и причмокивал, подергивая за острый кончик своей бороды. Молодой человек, который везет бумагу с печатью Престол Амерлин, — и направляется он в Андор. Не секрет, что Королева Моргейз посещала Тар Валон, но причина ее визита остается в тайне. Нетрудно догадаться, вещал Маллия, что-то затевается промеж Кэймлином и Тар Валоном. А Мэт и Том — гонцы, как он думает, к Моргейз, что понятно по выговору Мэта. Он, Маллия, с удовольствием сделает все, чтобы помочь в таком великом деле, но никоим образом не намерен совать свой нос, куда не просят.

Мэт удивленно переглядывался с Томом, который укладывал футляры с инструментами под стол у стены. В бортах были проделаны два маленьких оконца, и каюту освещала пара висящих на скобах ламп.

— Чепуха, — промолвил Мэт.

— Разумеется, — откликнулся Маллия. Он выпрямился с ворохом вытащенной из рундука в изножье кровати одежды и улыбнулся. — Конечно. — В стенном шкафу, видимо, хранились необходимые капитану карты реки. — Больше ничего не говорю.

Но он все-таки порывался сунуть нос не в свое дело, хоть и старался скрыть стремление побольше вызнать. Пытаясь докопаться до истины, разговорчивый капитан перескакивал с темы на тему. Мэт слушал, а на вопросы отзывался неопределенным ворчанием, пожатием плеч или одним-двумя словами. Том отвечал и того меньше. Менестрель, снимая с плеч вьюки и рассовывая их по каюте, все качал головой.

Маллия, хоть мечтал о море, всю жизнь провел на реке. О странах, граничащих с Тиром, он отзывался не иначе как с презрением; единственным исключением, страной, избежавшей подобного отношения, стал Андор. Но похвала, на которую бородач под конец расщедрился, была скупа и, вопреки его потугам, прозвучала завистливо:

— В Андоре, я слыхал, хорошие лошади. Неплохие. Не такие хорошие, как тайренская порода, но вполне сносные. Сталь у вас добрую куют, и изделия из железа, бронзы и меди недурны — часто мне доводилось за них торговаться, хоть и даешь вам немалую цену... Но у вас-то ведь в Горах Тумана шахты есть. Да еще и золотые копи. А нам в Тире свое золото зарабатывать приходится.

Наибольшее презрение у него заслужил Майен.

— Его и страной-то назвать трудно, Муранди и то больше. А у этих... Один город да несколько лиг земли. Они сбивают цены на масло из наших замечательных тайренских оливок только потому, что их суда знают, где сыскать отмели, на которых гуляют косяки масличных рыб. И вообще, страной быть они права не имеют!

Иллиан Маллия ненавидел до скрежета зубовного.

— Придет день, и мы разграбим Иллиан, обдерем всех до нитки, все города по кирпичикам разнесем, а деревни по бревнышку раскатаем. Их вонючую землю засыплем солью! — Борода Маллии ощетинилась в ярости на мерзкий иллианский край. — У них даже оливки гнилые! Придет еще день, и мы самую распоследнюю иллианскую свинью в цепях уведем! Так говорит Благородный Лорд Самон.

В голову Мэту пришла мысль, которая вроде бы никогда не озаряла собеседника. Что же Тир станет делать со всеми этими людьми, если тайренцы и впрямь осуществят свой план? Иллианцев нужно будет кормить, а в цепях они, несомненно, работать не станут. Весь этот замысел казался ему совершенно бессмысленным, но, когда Маллия расписывал радужное будущее, глаза тайренца сияли.

Лишь дураки допускают, чтобы ими управлял один человек, будь он король или королева.

— За исключением Королевы Моргейз, конечно, — вставил он поспешно. — Она великолепная женщина, как я слышал. И красивая, мне сказывали.

Все те дураки кланяются одному дураку, другому. А вот Благородные Лорды управляют Тиром сообща, решая все совместно, так и должны делаться дела. Благородным Лордам известно, что правильно, и что хорошо, и что истинно. В особенности Благородному Лорду Самону. Никто не собьется с верного пути, если он послушно исполняет указания Благородных Лордов. В особенности Благородного Лорда Самона.

Но ненависть еще большая, чем к королям и королевам, чем даже к Иллиану, снедала капитана «Серой чайки». Маллия старался скрыть ее, но он так много говорил, пытаясь вызнать, что же известно его пассажирам, а собственный голос уносил его в такие дали и выси, что с языка слетало много больше, чем он хотел.

Да-а, наверно, они, служа такой великой королеве, как Моргейз, много путешествовали. Должно быть, много стран повидали. Вот он мечтал о море, потому что тогда мог бы увидеть страны, о которых только слышал, узнал бы про майенские отмели с масличными рыбами, смог бы переторговать Морской Народ и вонючих иллианцев. И в море далеко до Тар Валона. Да, они понимают его, раз сами вынуждены путешествовать в чужие края, проводить в дороге месяцы среди странных людей, и вряд ли они перетерпели бы, вынесли такое, если б не служили Королеве Моргейз.

— Мне всегда не нравилось там причаливать... Никогда не знаешь, кто там может использовать Силу. — Маллия почти сплюнул последнее слово. Вот-вот, с тех самых пор, как он услышал, что говорит Благородный Лорд Самон. — Сгори моя душа, теперь у меня всякий раз такое чувство, будто в брюхе червяки-древоточцы копошатся, стоит только глянуть на эту их Белую Башню... Теперь-то известно, что они замышляют.

Благородный Лорд Самон сказал, что Айз Седай вознамерились править целым миром. Самон говорит, что они хотят до основания сокрушить все государства, всем мужчинам наступить на горло. Самон говорит, что Тир больше не может удерживать Силу за пределами своих собственных земель и считать, что этого, мол, достаточно. Благородный Лорд Самон возвестил, что близится день грядущей славы Тира, но на пути Тира к торжеству его славы стоит Тар Валон.

— Но пусть даже не надеются! Рано или поздно за ними начнется охота и всех убьют, всех Айз Седай, до последней! Благородный Лорд Самон говорит, что кого-то еще можно спасти, ну, молоденьких, послушниц там, Принятых... если их удастся привести в Твердыню, но остальных надо истребить! Так сказал Благородный Лорд Самон. А Белая Башня должна быть разрушена.

На миг Маллия замер посреди каюты — в руках одежда, связки книг и свернутые карты, вскинутая голова чуть не касается палубных бимсов, взгляд бледно-голубых глаз устремлен в никуда; похоже, перед мысленным взором шкипера обращалась в руины Белая Башня. Затем капитан вздрогнул, будто поняв, что он брякнул. Клинышек бороды неуверенно качнулся.

— То есть... это он так говорит. Я... я... по-моему, это уж чересчур. Благородный Лорд Самон... говорить умеет, увлекает человека своими речами за пределы разумения... К такому, чему и сам не поверишь. Ну, если Кэймлин заключает договоры с Башней, что ж, так и Тир поступить может. — Маллия поежился, явно не веря в свои слова. — Вот о чем я...

— Раз вы об этом, — заметил Мэт, чувствуя, как его безудержно распирает озорство. — Думаю, капитан, ваше предложение вернее некуда. Но чего останавливаться на нескольких Принятых! Попросите, чтобы пришли с дюжину Айз Седай, а то и две дюжины. Только подумайте, на что станет похожа Тирская Твердыня, когда там засядут две дюжины Айз Седай!

Маллия содрогнулся.

— За своим денежным сундучком я кого-нибудь пришлю, — напряженно произнес он и вышел деревянной походкой.

Мэт хмуро глянул на закрывшуюся дверь:

— Наверное, не стоило этого говорить.

— Да отчего же? Почему бы и не сказать, — сухо заметил Том. — В следующий раз предложи Лорду Капитан-Командору Белоплащников жениться на Амерлин. — Брови менестреля, будто белые гусеницы, поползли вниз. — Благородный Лорд Самон... Никогда не слыхал ни о каком Благородном Лорде Самоне.

Настал черед Мэта выказать холодность.

— Ну вот, Том, даже ты не знаешь всего обо всех королях, королевах и прочей знати! Одного-двух из благородного сословия из виду-то и упустил!

— Я знаю имена королей и королев, парень, и имена всех Благородных Лордов Тира. Вероятно, они возвысили какого-то Лорда Страны, но я не мог не слышать о смерти прежнего Благородного Лорда. Если б ты уладил дело так, чтобы выставить каких-то бедолаг из их каюты, а не позарился на капитанскую каюту, то у каждого из нас была бы кровать, пусть узкая и жесткая. А теперь одна на двоих — кровать Маллия. Надеюсь, парень, ты не храпишь. Терпеть не могу храпа.

Мэт скрипнул зубами. Насколько он помнил, привычку храпеть имел Том, и храп его напоминал рашпиль, скребущий по наросту на дубовом суке. Как только он об этом забыл!

За окованным железом капитанским денежным сундучком явился один из рослой парочки — Санор или Васа, он не назвался. Дюжий удалец, не произнеся ни единого слова, лишь выделывая нечто вроде поклонов, выволок сундучок из-под кровати. Потом, думая, что Том с Мэтом не замечают, мрачно покосился на них и ушел.

Мэт принялся размышлять, не покинула ли его в конце концов удача, сопутствовавшая ему весь вечер. Да, придется смириться с храпом Тома, и, сказать по правде, может не самая большая удача прыгнуть именно на это судно, размахивая бумагой, подписанной Престолом Амерлин и скрепленной печатью с Пламенем Тар Валона. Движимый каким-то неясным чувством, Мэт вытащил кожаный цилиндрик, стаканчик с игральными костями, отщелкнул плотно пригнанную крышку и выбросил кости на стол.

Кости замерли — и пятерка, пять черных пятнышек смотрели на юношу. Глаза Темного, так эта комбинация называется в некоторых играх. Причем в одних этот бросок был проигрышным, в других приносил выигрыш. А в какую игру играю я? Мэт сгреб кости в горсть, метнул их снова. Пять черных глазков. Еще бросок — и вновь ему подмигнули Глаза Темного.

— Если все свое золото ты выиграл с помощью этих костей, — тихо произнес Том, — нечего удивляться, что тебе захотелось убраться первым же кораблем. — Он уже разделся до рубашки и, говоря с Мэтом, стягивал ее через голову. Свету открылись узловатые колени и ноги, состоявшие, казалось, из одних жил и жгутов-мускулов. Правая нога была слегка усохшей. — Девчушка двенадцати годков вырезала бы сердце из твоей груди, парень, узнай она, что ты вздумал с ней играть такими костями!

— Это не кости, — пробормотал Мэт. — Так, просто везет. — Везение Айз Седай? Или везение Темного? Мэт упрятал кости обратно в стаканчик и закрыл крышечку.

— Полагаю, — сказал Том, залезая в постель, — ты не собираешься поведать мне, откуда взялось все это золото.

— Я его выиграл. Сегодня. Их костями.

— Угу. И полагаю, ты не собираешься объяснять, что это за приказ, которым ты так размахивал... Парень, я не слепой и печать видел! И что это за разглагольствования, мол, «по делу Белой Башни»? И почему у начальника гавани оказалось описание твоей внешности, которое он получил от Айз Седай?

— Том, я везу от Илэйн письмо для Моргейз. — Мэт говорил куда более терпеливо, чем мог. — Бумагу мне дала Найнив. Откуда она ее взяла, я не знаю.

— Ну, если не хочешь говорить, то я на боковую. Будь любезен, задуй лампы. — Том повернулся на бок и сунул голову под подушку.

Даже после того, как Мэт разделся до белья и залез под одеяло — не забыв задуть лампы, — уснуть ему не удавалось, хотя Маллия явно не отказывал себе в удобствах и обзавелся славным перовым матрасом. Насчет Томова храпа Мэт оказался прав, и вряд ли подушка могла заглушить рулады, которые выдавал менестрель. Звук ближе всего напоминал скрежет ржавой пилы по свилеватой доске. И Мэту никак не удавалось стряхнуть назойливые мысли. Как, каким образом Найнив с Эгвейн и Илэйн вообще ухитрились заполучить от Престола Амерлин подобную бумагу? Наверняка дело не обошлось без самой Амерлин, наверняка девушек впутали в какой-то заговор, в какую-то махинацию, на которые горазда Белая Башня. Но чем дольше он обдумывал сложившуюся ситуацию, тем сильнее подозревал, что и эта троица кое-что утаила от Амерлин.

— «Пожалуйста, Мэт, отвези письмо моей матери», — тихонько проговорил он тонким голоском, передразнивая девушку. — Вот дурень! Амерлин бы любое письмо от Дочери-Наследницы к королеве отослала со Стражем, а не с тобой. Слепой дурень, тебе так захотелось убраться из Башни, что ничего такого и не увидел!

Фанфарный всхрап Тома будто согласился с Мэтом.

Но больше всего юноша размышлял о везении и о грабителях.

Первого удара о корму Мэт почти не заметил, просто отметил его про себя. Стуку и шарканью на палубе, как и шагам обутых в сапоги ног, не придал внимания. На корабле всегда хватает всяких своих звуков, и, несомненно, кто-то же должен стоять на вахте, чтобы вести судно вниз по реке. Но едва слышные шаги — кто-то крался по коридору, ведущему к капитанской каюте, — вырвали Мэта из плена дум о грабителях, и он навострил уши.

Мэт ткнул Тома локтем в ребра.

— Просыпайся, — тихо произнес юноша. — В коридоре кто-то есть.

Сам он уже соскользнул с постели и встал, надеясь, что пол каюты — Палуба, пол, проклятье, какая разница, как это называется! — не заскрипит под ногами. Том хрюкнул, почмокал губами и захрапел дальше.

Беспокоиться о Томе не оставалось времени. Шаги зашуршали у самой двери. Подхватив свой бойцовский посох, Мэт занял позицию перед дверью и замер в ожидании.

Дверь медленно отворилась настежь, и тусклый лунный свет, льющийся через люк на верху трапа, неясно обрисовал спустившихся по ступеням двоих мужчин в плащах. Они ступали друг за другом, на обнаженных клинках смутно блеснула луна. Оба непрошеных гостя оторопели — они явно не ожидали, что им уготован такой прием.

Мэт нанес удар, со всей силы ткнув концом посоха первого мужчину в подвздох. Будто наяву он услышал голос своего отца: Это убийственный удар, Мэт. Никогда, слышишь, никогда не используй этот прием, если только речь не идет о твоей жизни. Но нет никаких сомнений, эти ножи алчут крови Мэта, готовы отнять у Мэта жизнь, а размахивать шестом в тесной каюте просто не было места.

Захлебнувшись охом, неудачливый убийца скорчился на палубе, тщетно пытаясь вздохнуть, а Мэт уже шагнул вперед и вбил посох в горло второму. Раздался хруст. И второй пришелец, выронив нож, схватился за горло и завалился на своего сотоварища. Оба скребли сапогами по палубе, предсмертный хрип обоих уже рвал им горло.

Застыв на месте, Мэт уставился на них: Два человека. Нет, чтоб мне сгореть, три! Прежде мне и в голову не приходило, что я нарочно причиню боль другому человеческому существу, а теперь я за одну ночь убил троих! О Свет!

Темный коридор затопила тишина, и Мэт услышал над головой стук сапог по палубе. А команда вся как один ходила босиком...

Стараясь не думать о том, что он делает, Мэт содрал с мертвеца плащ и накинул себе на плечи, пряча бледный лен нательного белья под тяжелой тканью. Он босиком прокрался по коридорчику, неслышно поднялся по ступеням и очень осторожно, едва высунув голову, выглянул из люка.

Туго натянутые паруса отражали лунное сияние, но все равно на верхней палубе хватало теней. Не слышалось никаких звуков, кроме журчания убегающей вдоль бортов воды. Похоже, на палубе был только один человек. Он стоял у румпеля, низко надвинув от ночной прохлады капюшон плаща. Человек переступил с ноги на ногу, и по палубному настилу шаркнула кожаная подметка сапога.

Держа посох пониже и надеясь, что его оружия не заметят, Мэт выбрался наверх.

— Он мертв, — низким шепотом проговорил он, подпустив в голос хрипоты.

— Надеюсь, он визжал, когда ты перерезал ему глотку. — Мэт припомнил, что в Тар Валоне этот, с густым акцентом, голос откликался из-за угла кривоколенной улочки. — Ну и доставил же этот пацаненок нам хлопот. Погодь! А ты кто?

Мэт со всего маху двинул посохом. Толстая дубина врезала громиле по голове, и капюшон его плаща лишь отчасти заглушил раздавшийся звук: с таким хрустом раскалывается об пол арбуз.

Мужчина рухнул на румпель, тяжелая рукоять повернулась, судно накренилось, и Мэт чуть было не упал на палубу. Краем глаза он уловил в тени у планширя какое-то движение и мерцание клинка и понял, что никак не успеет защититься посохом прежде, чем его ударит убийственная сталь. И тут в ночи сверкнуло что-то и слилось с неясной фигурой. Тупой звук, выпад перешел в падение, и почти у самых ног Мэта растянулся человек.

Румпель сдвинулся под весом повисшего на нем мужчины, судно опять рыскнуло; внизу, на нижней палубе, начал нарастать гомон.

Из люка, облаченный в белье и плащ, прихрамывая, вылез Том. Отодвинув заслонку фонаря «бычий глаз», он промолвил:

— Тебе здорово повезло, парень. У одного из тех, внизу, был этот фонарь. Валяйся он там, то и всему кораблю недолго сгореть. — Свет выхватил рукоять ножа, торчащую из груди мужчины с остекленевшими мертвыми глазами. Никогда прежде Мэт его не встречал; лицо, так обильно исполосованное шрамами, вряд ли забудешь. Том пинком выбил кинжал из вытянутой руки мертвеца, затем наклонился и, выдернув собственный нож, вытер клинок о плащ незадачливого убийцы. — Тебе здорово повезло, парень. Тебе в самом деле очень и очень повезло.

К кормовому ограждению была привязана веревка. Том перешагнул через нее, посветил вниз, и Мэт подошел к нему. На другом конце веревки оказалась одна из небольших лодок из Южной Гавани с потушенным квадратным фонарем. Весла были втянуты в лодку, в которой к тому же стояли два человека.

— Забери меня Великий Повелитель, это же он! — сдавленно сказал один из них. Второй кинулся к веревке и принялся лихорадочно развязывать узел.

— Ты и этих двоих хочешь убить? — спросил Том; голос его отдавался звучным эхом, как бывало, когда он выступал перед публикой.

— Нет, Том, — тихо произнес Мэт. — Нет.

В лодке наверняка услышали вопрос менестреля, но не ответ, потому что злоумышленники бросили попытки отвязать лодку и с громкими плеском попрыгали за борт.

Как они барахтались в воде, шлепая по ней руками и ногами, было слышно, наверно, по всей реке.

— Вот дурни, — пробурчал Том. — За Тар Валоном река, конечно, сужается, но здесь-то она еще шириной с полмили, а то и больше. В темноте им ни за что не добраться до берега.

— Клянусь Твердыней! — раздалось со стороны люка. — Что тут происходит? В коридоре мертвые! Чего это Васа на румпеле разлегся? Да мы из-за него на мель сядем или в тине увязнем! — Маллия, в одних полотняных подштанниках, ринулся к румпелю, грубо сдернул с него мертвеца и потянул длинный рычаг, выправляя судно на курс. — Да это не Васа! Сгори моя душа, кто же все эти мертвецы?

За капитаном на палубу уже высыпали и остальные — босые матросы и перепуганные пассажиры, кутающиеся в плащи и одеяла.

Повернувшись к капитану боком и заслонив так свою руку, Том сунул нож под веревку и одним коротким движением перерубил ее. Лодку сразу поглотила темнота.

— Речные разбойники, капитан, — сказал Том. — Мы с молодым Мэтом уберегли ваше судно от речных разбойников. Если б не мы, они бы тут всем горло перерезали. Может, вам стоит пересмотреть оплату за наш проезд.

— Разбойники! — воскликнул Маллия. — Ниже по реке, возле Кайриэна, их полно, но я никогда не слыхал, чтоб они нападали здесь, так далеко к северу!

Сбившиеся тесной кучкой пассажиры заохали-заахали, забормотали о разбойниках и о перерезанных глотках.

Мэт, как деревянный, зашагал к люку. Он слышал, как за спиной бубнит Маллия:

— Вот хладнокровие... Никогда не слыхал, чтоб Андор нанимал убийц, но, сгори моя душа, хладнокровный же он...

Едва не споткнувшись, Мэт спустился по лестнице, перешагнул через два тела в коридоре и захлопнул за собой дверь капитанской каюты. Юноша уже одолел полпути к кровати, когда силы оставили его; его затрясло, как в ознобе. Мэт, дрожа, упал на колени. Свет, в какую игру я ввязался? Нужно выиграть, а правил-то я и не знаю! Свет, что это за игра?

Тихонько наигрывая на флейте «Утреннюю розу», Ранд глядел в костерок, над огнем которого жарился насаженный на палку кролик. От ночного ветра мигало-подрагивало пламя. Запаха кролика Ранд почти не замечал, хотя все-таки явилась беспризорная мысль, что в следующей деревушке или городке нужно запастись солью. «Утренняя роза»... Эту мелодию, и не только ее, Ранд играл на тех свадьбах.

На лице у него выступили бисеринки пота, но он продолжал играть, совсем тихо, только для себя, и пристально смотреть на огонь. Морейн сказала ему, что он та'верен. Все твердили, что он та'верен. Может, он действительно им был. Такие люди... изменяли... все вокруг себя. Та'верен мог бы своим присутствием вызвать все эти свадьбы. Но такая мысль была слишком близка к чему-то, о чем Ранду совсем не хотелось думать.

А Ранд все играл и играл эту одну-единственную мелодию. Она наводила его на мысли об Эгвейн. Когда-то он думал, что женится на Эгвейн. Казалось, это было так давно. А теперь с этим покончено. И тем не менее она явилась в сны Ранду. Это могла быть она. Ее лицо. Это было ее лицо.

Только вот там было столько лиц — знакомых ему лиц. Тэм, и мама, и Мэт, и Перрин. И все пытались его убить. На самом деле, конечно, это были не они. Только их лица — на Отродьях Тени. Он считал, что на самом-то деле это не они. Даже во сне казалось, что это бродят Исчадия Тени. А были ли они всего лишь снами? Ранд знал: некоторые сны — реальность. А другие — только сны, дарящие мучительные кошмары или надежды. Но в чем разница? Как узнать? Однажды ночью в его сны явилась Мин — и попыталась всадить ему в спину нож. Эта попытка причинила Ранду такую боль, что он до сих пор не переставал удивляться. Он оказался беспечен, подпустил ее так близко, ослабил бдительность. Рядом с Мин он так долго не испытывал необходимости держаться настороже, несмотря на все то, что понимала девушка, глядя на него. Когда она была рядом, на его раны будто проливался целительный бальзам, умеряющий и успокаивающий боль.

И она пыталась меня убить! Музыка сорвалась на резкий противный визг, но юноша обуздал свои чувства и опять чуть слышно заиграл. Нет, не она. Выродок. Тени с ее лицом. Мин меньше всех желала бы мне зла. Ранд не мог понять, почему он так думает, но был уверен — это правда.

Так много лиц возникало в снах. Являлась Селин, холодная, загадочная и такая прекрасная, что у Ранда во рту вмиг пересыхало при одной лишь мысли о ней. Когда-то — теперь казалось, давным-давно — Селин искушала его славой, но сейчас она говорила, что Ранд должен принять меч. И с мечом прийти к ней. Калландор. Этот меч всегда был в его снах. Всегда. И зло смеющиеся лица. Руки, толкающие Эгвейн, и Найнив, и Илэйн в клетки, ловящие их в сети, причиняющие им боль и мучения. Почему он должен больше терзаться и плакать из-за Илэйн, чем из-за двух других?

У Ранда кружилась голова. Сильно ныло сердце, не меньше болел бок, и пот катился по лицу, а он тихонько играл «Утреннюю розу». Играл всю ночь, боясь уснуть. Боясь увидеть сны.