3
На следующее утро я проснулся совершенно разбитым. Раскалывалась голова, ломило глаза, першило в горле. Выбираться из-под теплого одеяла не хотелось категорически, но проваляться весь день в кровати нечего было и надеяться. Пришлось вставать, натягивать халат, идти в уборную. Квартира за ночь выстыла, и по коже сразу побежали колючие мурашки.
Умывшись, я оделся, повязал перед зеркалом шейный платок и спустился в ресторацию. Несмотря на неурочное время, рядом тотчас оказался метрдотель.
– Будете завтракать, мастер Себастьян? – поинтересовался он.
– Накройте в кабинете, – решил я и потер колючую щетину на подбородке. – Клаас уже здесь?
– Не появлялся еще.
– Пусть зайдет. И пригласи цирюльника.
– Будет исполнено.
Но спокойно позавтракать не получилось: только избавился от щетины, как сообщили о визите Джека Пратта, который на этот раз пришел не один, а в сопровождении Эдварда Роха.
– Чего вам? – пробурчал я, когда их провели в кабинет.
– Ты просил о помощи, разве нет? – в штыки воспринял мой тон лучник, выставляя к стене непонятно зачем притащенный с собой мольберт.
Впрочем, в своем длинном пальто и шляпе с обвислыми краями он и в самом деле походил на уличного художника. Если не смотреть в глаза, так сразу и не сообразишь, что единственной привычной для него краской является кровь.
– Не обращай внимания, – ухмыльнулся Джек и сцапал с тарелки пирожок. – Наш друг просто не выспался, вот и все. – Он подмигнул мне и спросил: – Ты ведь угостишь нас завтраком, Себастьян?
– Ты вообще никогда не работаешь? – хмуро глянул я в ответ.
– У меня свободный график, – улыбнулся Пратт и без спроса налил себе вина. – Так что насчет завтрака?
Пока персонал поспешно накрывал на еще две персоны, о делах мы не говорили, но, как только остались одни, я сразу поставил вопрос ребром:
– Чего вам надо?
Джек прожевал намазанную маслом булочку, вытер рот салфеткой и укорил меня:
– Ты на редкость недружелюбен сегодня, Себастьян.
– Не испытывай мое терпение, – потребовал я. – Выкладывай!
– Мы нашли его, Себастьян! – рассмеялся безмерно довольный собой Джек. – Эдвард его нашел!
– Да ну? – поморщился я, не особо впечатленный этим известием.
– Покажи ему, Эд, – потребовал Пратт.
Лучник установил мольберт, откинул крышку и отступил, позволяя мне разглядеть фрагмент перерисованной на холст татуировки.
– Это было набито на плече вашего покойника. Красным отмечены вставки, дополняющие основной узор, – пояснил он и достал спрятанную за пазуху книжицу. – А это монография магистра хирургии, профессора королевской медицинской академии Сержа Тегрейна «Основные сложности, возникающие при сведении и ретушировании шрамов, татуировок и врожденных дефектов кожного покрова, с оригинальными иллюстрациями автора». Вот, сам погляди!
Я внимательно изучил заложенный лист, потом сверился с холстом и пришел к выводу, что мастер, дополнивший татуировку «серого сюртука», позаимствовал технику соединения узоров из этой самой монографии.
– Это как искать иголку в стоге сена! – произнес я после недолгих раздумий. – Представляешь, сколько людей имеет доступ к работам профессора? Да одних только студиозусов и за год не проверить!
– Это еще не все. – Эдвард забрал у меня монографию, пролистнул несколько пожелтевших страниц и указал на рисунок, где этап за этапом показывалось преображение похабной наколки в изречение Святого Мартина «Да не убоятся праведники волн морских». – Сравни начертание букв.
– Букв? – озадачился я.
Пригляделся, и действительно – фраза с запястья мертвеца «Да не коснется меня Тьма» была набита ровно такими же заковыристыми буквицами.
– Ну? Видишь теперь? – спросил Джек, обгрызая ножку жареного цыпленка. – Как тебе такое?
Я только головой покачал:
– А вам не приходило в голову, что татуировщик просто скопировал шрифт из монографии этого самого Тегрейна?
– Приходило, – подтвердил Пратт и махнул обглоданной косточкой лучнику: – Обоснуй!
– Начертание слова «Тьма» не приводится ни в этой монографии, ни в других работах профессора, – заявил Эдвард. – Там также не приводится начертание заглавной буквы «Т».
– И что с того? – поторопил я его, чрезвычайно раздраженный неуместной медлительностью.
Рох достал роскошно оформленный анатомический атлас и раскрыл его.
– Сегодня, одевшись подобающим образом, – с усмешкой поведал он, – я посетил академию и упросил расписаться сие светило медицины на моей книге.
Я подошел и внимательно изучил оставленный размашистым почерком автограф.
– На верхнюю черту буквы «Т» внимание обрати, – подсказал Джек.
– Обратил.
Крыть было нечем, буквы оказались идентичны.
Татуировку «серому сюртуку» делал либо сам профессор, либо же ее делали по заказанному у него эскизу. В любом случае, к магистру хирургии Сержу Тегрейну стоило приглядеться повнимательней.
Вот только оно мне надо?
– Джек, можно поговорить с тобой наедине? – попросил я.
– Эдвард, дуй в академию, – тут же распорядился Пратт, – и глаз с профессора не спускай.
Лучник собрал мольберт и, не преминув прихватить со стола пару булочек, покинул кабинет. Я прикрыл за ним дверь и уставился на приятеля.
– Ты что задумал? – спросил у него.
– А разве непонятно? – ухмыльнулся в ответ рыжий пройдоха. – Поговорю с профессором с глазу на глаз. Неофициально, разумеется. Абсолютно неофициально, да, – кивнул он в подтверждение своих слов.
– Зачем? – нахмурился я. – Тебе сейчас надо свою задницу прикрыть, а не в сыщика играть.
– Прикрыл уже. Твой порошок сработал что надо.
– Умер?
– Слизняк из Пурпурной палаты? Утром Святым душу отдал.
Я кивнул, принимая услышанное к сведению, и наполнил миниатюрную фарфоровую чашечку черным кофе.
– Тогда тем более не понимаю, зачем тебе суетиться. Официальный ход делу ты дать не сможешь. Вернуть наконечники – тоже. Его преосвященство в них не заинтересован, на его покровительство рассчитывать не приходится. Так зачем все это, Джек? К чему никому не нужный риск?
– Ничего в этом мире не происходит без причины, Себастьян, – пространно ответил Пратт. – Ты вот знаешь, зачем кому-либо могли понадобиться наконечники?
– Нет.
– И я не знаю. Но они не в частную коллекцию уйдут, ты уж поверь моему чутью. Их используют, и мне даже страшно подумать как.
– А вот мне – так все равно, – хмыкнул я, вместе с тем понимая и озабоченность приятеля.
Для него это настоящая головная боль, над ним словно топор палача завис: если сыщикам надзорной коллегии удастся распутать это преступление, то кто-нибудь из лиходеев неминуемо проговорится о соучастии «серого сюртука». А там и до обвинения в пособничестве недалеко.
– Тебе не может быть все равно, ты – мой друг, – ухмыльнулся Пратт.
– Забудь, – посоветовал я.
– Не могу, – помрачнел Джек. – Я хочу быть уверенным, что никто не начнет болтать, когда дело запахнет жареным. И я должен знать, кто еще из моих людей замешан в этом деле.
– Проведи ревизию татуировок!
– Мозги так легко не проверить, – возразил Пратт. – Сейчас они наконечники умыкнули, а завтра? Не хочется, знаешь ли, от своих ножом в спину получить. Нет, я за эту ниточку буду тянуть, сколько получится…
– Ну удачи тебе, – пожал я плечами.
– Ты мне нужен.
– Бери Эдварда в подмогу.
– Возьму, – согласился Джек. – Но нужен третий. Нужен ты.
Я даже фыркнул от возмущения:
– Ты старичка-профессора втроем пеленать собрался?
– При нем всегда находятся двое охранников и кучер, а в усадьбе еще и сторож, – пояснил Пратт.
– В усадьбе?
– В усадьбе, – подтвердил рыжий пройдоха. – Столичный смрад ему не по нутру, понимаешь, живет в небольшом поселке в получасе езды от города. Но дорога там достаточно оживленная, по пути перехватить не получится.
– Ты понимаешь, что если местные всполошатся, вам не уйти?
– Нам не уйти, Себастьян. Нам, – поправил меня Джек. – Эдвард будет ждать в карете на соседнем пустыре.
– Без меня.
– Ты обещал помочь. У нас сделка, не забыл?
Я подошел к приятелю, встал напротив и предупредил:
– Не расплатишься.
– Мои проблемы.
– Ну-ну.
– Заедем за тобой в шесть вечера, не заставляй нас ждать.
– Проваливай!
Оставшись в одиночестве, я налил себе красного вина, отпил, но будто воды хлебнул – ни вкуса, ни аромата.
Нервы. Это все нервы.
Хоть бы Святые этого упрямца вразумили!
Не вразумили. Как и договаривались, Джек прикатил за мной ровно в шесть.
На улице валил мокрый снег, не видно было ни зги, и выходить из дома не хотелось просто до скрежета зубовного, а уж ввязываться в эту авантюру – так и подавно.
Но для чего тогда еще нужны друзья?
Да и наконечники, опять же…
– Поеду, погрею косточки, – сообщил я помощнику, выходя на улицу.
Клаас Дега последовал за мной на крыльцо и спросил:
– Прислать к термам Ори?
– Нет, меня привезут.
Больше у помощника вопросов не возникло.
У него не возникло, а вот меня от вопросов просто распирало, поэтому, забравшись в карету, я начал выворачивать Джека наизнанку, выпытывая все детали предстоящего мероприятия.
Мероприятия? Да нет, скорее уж налета…
– Шуметь не будем, – попытался успокоить меня Пратт. – Прислуга на вечер уходит во флигель, профессор остается в доме один…
– Он холостяк?
– Вместо женщины у него библиотека, – ответил Джек. – Ночной сторож сидит в будке у ворот, в такую погоду он оттуда и носа не высунет. Отравим собак, приманку я подготовил, заберемся в дом…
– Как?
– Что как?
– Каким образом мы попадем в дом?
– Через подвал. – Пратт зашуршал бумагами и придержал болтавшийся над нашими головами фонарь. – Люк, через который загружают уголь, с другой стороны дома, от будки у ворот его не видно. – И он продолжил излагать свой план.
Я слушал его краем уха и попутно просил Святого Гарольда, покровителя воров и всяческого жулья, не оставить нас сегодня своим вниманием. Не хватало еще только на взломе и попытке похищения уважаемого профессора попасться…
Деревню с ее страдающим бессонницей старичьем и беспокойными шавками объехали стороной. Остановились на краю засыпанного снежком поля, выбрались на обочину разбитой тележными колесами дороги, и Джек указал на терявшуюся в темноте дубовую рощицу.
– Усадьба с той стороны, – сообщил он, стягивая плащ.
Я последовал его примеру, перебросил через плечо ремень сумки с воровским инструментом и попытался в очередной раз переубедить приятеля:
– Представляешь, что будет, если нас прихватят на горячем?
– А представляешь, Ольтер выйдет на профессора и выбьет из него показания?
– Бесы! – раздраженно протянул я, прикрыл низ лица отрезом черной материи и завязал его на затылке.
Пратт натянул на нос шейный платок, взял мешок с отравленной приманкой и несколько раз на пробу взмахнул в воздухе обитой железом дубинкой.
– Готов? – спросил он.
– Погоди. – Я стянул с крыши кареты прочную жердь с перекладинами, взвалил ее на плечо и обернулся к приятелю: – Пошли.
– Давай за мной.
Джек сошел с обочины и начал пробираться через дубраву; путь он выбирал из рук вон плохо, поэтому перекладины то и дело цеплялись за сучья. Всякий раз приходилось останавливаться и высвобождать их, но, к счастью, мучения долго не продлились: кусты вскоре остались позади, а кроны облетевших на зиму дубов зашелестели где-то высоко-высоко над нашими головами. Снега в роще почти не было, под ногами шуршала заиндевелая листва, и в сгустившемся мраке приходилось изо всех сил напрягать глаза, чтобы не запнуться о какое-нибудь поваленное ветром деревце или не сверзиться в промытый весенними ручьями овраг.
Мне было проще, я с темнотой дружил, а вот Джек то и дело чертыхался, оступаясь и треща валежником.
– Держись за мной, – велел я, некоторое время спустя переложил тяжеленную жердь на другое плечо и поволок ее дальше.
Впрочем, жаловаться на предусмотрительность приятеля было грех – каменный забор усадьбы оказался в полтора человеческих роста высотой, да еще и с пиками поверху.
Пока я пристраивал жердь, Пратт развернул прихваченную с собой овчину и поставил ногу на нижнюю перекладину.
– Держи! – прошептал он, неловко влез наверх и укрыл заточенные штыри овечьей шкурой. Потом раскидал куски мяса и сбросил вниз уже пустой мешок.
– Похоже, собак сегодня не выпускали, – сообщил он и перевалился через ограду.
Послышался звук тяжелого падения и приглушенное проклятие; я обреченно вздохнул и вскарабкался на жердь. Устроился на овчине, перетащил шест с перекладинами на другую сторону и только после этого присоединился к приятелю.
– Не шибко будет похоже на обычное ограбление, – предупредил его.
– Плевать, – отозвался Джек и, припадая на левую ногу, заковылял по петлявшей меж яблонь и вишневых кустов садовой дорожке. – Шевелись! Не ровен час, собак спустят…
Вопреки моим опасениям подобраться к усадьбе не составило никого труда. Помогли темень, снегопад и разросшиеся деревья. Куда трудней оказалось попасть в подвал. И не в силу особо сложных запоров – просто замок последний раз отпирали еще осенью, и его механизм от непогоды успел крепко заржаветь. Пришлось даже залить внутрь масло из прихваченного с собой фонаря.
Несколько минут я возился с отмычками, пока наконец не справился с заевшими «собачками» и не снял замок. Потом подышал на озябшие пальцы, на всякий случай смазал ржавые петли люка и, вновь натянув перчатки, взялся за одну из ручек.
– Ну? – обернулся к Джеку.
– Только тихо, – предупредил тот.
Мы напряглись и одновременно, насколько смогли плавно, распахнули створки люка. Прислушались – тишина.
– Пошли! – Джек первым спустился по каменным ступеням и запалил потайной фонарь. Узкая полоска света выхватила из темноты кучу угля, пару лопат и грязное ведро.
Я присоединился к Пратту и на всякий случай прикрыл за нами люк.
– Куда дальше?
– Сюда! – Джек уверенно направился в глубь подвала, и вскоре мы очутились в комнате с высоким сводом потолка и стенами, заставленными многочисленными шкафчиками. Здесь было чисто вымыто, везде царил идеальный порядок, но поразило не это, до глубины души потряс лежавший на длинном столе труп женщины со вскрытой утробой.
Профессор берет работу на дом?
Оригинально…
– Бесов праздник! – тихонько выдохнул Пратт и почесал один из вытатуированных на запястье символов. – Наконечники где-то рядом!
Да я и сам уже ощутил жгучее дуновение Тьмы. Темнота подвала сгустилась до угольной черноты непроглядного мрака, трепетала и дрожала лепестками призрачного пламени.
– Себастьян! – прошипел Джек. – Уснул?
– Нет, – ответил я, стряхивая оцепенение, навеянное близостью проклятого металла.
– Идем!
Оставляя за собой на чисто вымытом полу угольные следы, мы пересекли помещение, отыскали ведущую в дом лестницу, но только начали подниматься по скрипучим ступеням, как Джек резко замер на месте.
– Засов, – прошептал он.
– Что? – не понял я.
Пратт сдернул с лица шейный платок и повернул ко мне белевшее в подвальном сумраке размытым овалом лицо.
– Засов задвинут с этой стороны, – пояснил он.
Я приложил к губам указательный палец и указал на фонарь. Джек немедленно задвинул заслонку и вслед за мной очень медленно и осторожно спустился обратно в подвал. Какое-то время мы стояли, прислушиваясь к тишине, а потом привыкшие к темноте глаза различили неподалеку какое-то неровное сияние.
– Повезло, что ли? – беззвучно выдохнул Пратт и подошел к неплотно затворенной двери. Там он отставил фонарь на пол и посторонился, освобождая мне место.
Я осторожно придвинулся и вздрогнул, когда из комнаты донеслось приглушенное проклятие, будто человек изо всех сил сдерживался, чтобы не заорать в голос.
– Успокойтесь, мой дорогой. Успокойтесь! – прошелестел затем хорошо поставленный баритон. – Это всего лишь неглубокий разрез, а боль, которую вы испытываете, существует лишь в вашем воображении. Тьма коварна, она пытается обмануть, но не беспокойтесь – скоро она признает в вас хозяина, а вы полюбите ее ласки. Пока же – терпение и еще раз терпение. Поверьте, от вас не требуется ничего сверхъестественного! А возможность стать первым истинным посвященным – это признание ваших заслуг перед ложей. Не наказание, но награда. А сейчас замрите!
Послышался новый всхлип-вздох, и Джек воспользовался этим моментом, чтобы приоткрыть едва слышно скрипнувшую дверь. Я первым переступил через порог и бесшумно скользнул за спину упитанному дядечке, который склонился над заголенным по пояс человеком, лежавшим на кушетке.
Сработал безупречно. Хозяин усадьбы даже пикнуть не успел, когда я перехватил его руку с проклятым наконечником, привычным движением зажал уже распахнутый для крика рот и оттащил к выходу.
Я все сделал четко, а вот Джек сплоховал. Поспешив, он налетел на столик с хирургическим инструментом, опрокинул его, и скальпели со звоном разлетелись по всей комнате. Пациент Сержа Тегрейна немедленно уселся на кушетке и во все глаза уставился на нас.
– Пратт?! – на миг просто опешил Карл Готье и вдруг без какого-либо перехода во всю глотку гаркнул: – На помощь! Помо…
Джек не колебался ни мгновения. Стремительно подавшись вперед, он шибанул бывшего коллегу дубинкой по шее, и пронзительный вопль сменился гортанным клекотом. Карл судорожно дернулся и свалился с кушетки.
– Валим отсюда! – надсадно просипел я, выволакивая хозяина усадьбы в коридор.
– Погоди! – остановил меня Пратт и опустился к скорчившемуся на полу Готье с ножом в руке, но тут наверху лязгнула задвинутым засовом дверь.
Кто-то несколько раз дернул за ручку и крикнул:
– Мастер Готье! С вами все в порядке?!
Джек сноровисто пырнул Карла ножом, выпрямился и погрозил профессору окровавленным клинком.
– Где наконечники? – потребовал он ответа.
– Не здесь! – отрезал я и поволок хозяина усадьбы в комнату с распотрошенным трупом.
Наверху раздалась короткая команда: «Ломай!», что-то тяжелое врезалось в дверь, толстые доски затрещали, но выдержали. Пока выдержали.
Джек подхватил фонарь, догнал нас и отвесил профессору новую затрещину:
– Где они, сволочь?!
Вместо ответа Тегрейн вдруг резко подался назад, да так лихо, что едва не исхитрился ткнуть меня зажатым в руке наконечником. Близость Тьмы опалила призрачным пламенем, я крутанулся, и проклятый клинок засел в бедре выложенной на стол покойницы.
– Себастьян! – взвыл Пратт. – Держи его!
До хруста вывернув руку, я обезоружил пленника и толчком в спину отправил к Джеку. Тот церемониться с профессором не стал и ударом в лицо сшиб его с ног. Наклонился, ухватил за ворот и, отложив дубинку, приставил к горлу нож.
– Не скажешь – зарежу! – пообещал он.
– Ящик в шкафу! – сознался Тегрейн.
– Себастьян, проверь! – распорядился Джек и прижал пленника коленом к полу: – Кто еще из Охранки с вами заодно?! – продолжил он допрос.
Из коридора донесся новый удар; не теряя времени, я подскочил к указанному шкафу, распахнул его дверцу и вытащил кованый ящик, украшенный серебряными символами веры. Только откинул массивную крышку, и запертая внутри Извечная Тьма жгучим пламенем опалила мою душу.
Поспешно отпрянув, я вырвал торчавший из мертвенно-бледной плоти покойницы наконечник, кинул его в ящик и поспешно захлопнул крышку. Захлопнул – и в голос взвыл от разрывавшей правое запястье боли.
– Бесы! – орал я. – Бесы! Бесы! Бесы!
– Что такое? – оторвался Джек от пленника.
– Уходим!
Треск досок сменился резкими ударами – в ход явно пошел топор, – и поэтому медлить Джек не стал, он со всего маху засадил клинок в грудь пленника, потом еще раз и еще. Затем швырнул потайной фонарь в дальний угол и под звон разбитого стекла бросился на выход.
Я потянулся к кованому ящику, но неожиданно плечо мертвой хваткой стиснула чья-то пятерня.
Мертвой?! Воистину так!
В меня вцепилась приподнявшаяся со стола мертвая тетка с разрезом от горла и до лобка! Распотрошенная покойница, в остекленелых глазах которой плясали отблески разгоравшегося в подвале пожара!
Что за бесовщина?!
Резким ударом попавшейся под руку дубинки я скинул ее на пол, ухватил увесистый ящик с наконечниками и устремился вслед за Джеком. Взлетев по засыпанной угольной пылью лестнице, мы выскочили из подвала и помчались к оставленной у забора жерди. Дыхание моментально сбилось, тяжеленный ящик оттягивал руки, как тысяча бесов, ветви деревьев так и норовили угодить по лицу, и лишь ожидание неминуемой погони заставляло нестись вперед, не чуя под собой ног.
Джек первым взобрался на забор, принял у меня ящик с наконечниками и только скрылся за оградой, как в кустах послышался хрип рвавшихся по нашим следам волкодавов.
Развернувшись, я перехватил дубинку и, будто в уличной детской игре, со всей силы метнул ее на звук.
Лови!
Раздался короткий взвизг, и выгаданного мгновения как раз хватило, чтобы, стремительно перебирая руками и ногами, взлететь на жердь, перевалиться через накинутую на штыри овчину и рухнуть на другую сторону. Падение отдалось резкой болью в ребрах, но я без промедления вскочил на ноги и бросился вдогонку за несшимся через дубовую рощицу Джеком.
А позади – крики, трели свистков, надсадный лай бесновавшихся за забором псов, зарево охватившего усадьбу пожара!
– Гони! Гони! – заорал Пратт, когда мы закинули трофейный ящик в карету и сами вскочили следом. – Ходу!
Эдвард взмахнул плетью, кони встрепенулись и побежали по дороге, взламывая копытами и колесами схваченную ночным морозцем грязь.
Выбрались? Похоже на то.
– Наконечники все на месте? – спросил Джек, когда кое-как успокоил сбившееся дыхание.
– Одного не хватает, – сообщил я.
– Зараза! – с чувством выругался Пратт.
– Не страшно.
– Вот уж не скажи, – возразил рыжий пройдоха. – Задницей чую, эта железяка еще всплывет.
– Главное, чтобы в усадьбе не осталась.
– Я бы почувствовал.
– Уверен? А то найдут на пепелище, и завертится карусель.
– Да не было там наконечника, точно тебе говорю!
– Дай-то Святые, – вздохнул я и поинтересовался: – Узнал, что за ложа такая у них? Кто в нее вхож?
– Не узнал, – нервно мотнул головой Пратт и расстегнул ворот сорочки. – Не успел. Не до того было…
– Не до того? – уставился я на него.
– Выяснял, кто еще из моих замешан, – пояснил Джек.
– И?
– Клялся, что один только такой урод был…
Я откинулся на спинку сиденья, потом зажал ладонями виски и простонал:
– Ты хоть понимаешь, что мы с тобой только что натворили? Ты, между прочим, собственноручно отправил в Бездну нового главу королевской тайной службы!
– В гробу я его видал! – выругался рыжий. – Зато все концы в воду. А расследование его хозяева наверняка на тормозах спустят. Им огласка ни к чему.
– Его хозяева? А кто они – его хозяева?
Пратт покачал головой и смежил веки.
– Не знаю и знать не хочу, – пробормотал он.
– И не говори, – в кои-то веки согласился я с ним, памятуя о том, что покровителем Карла Готье полагали герцога Арно, сына кронпринца Иоанна, второго человека в очереди на стильгский престол.
Святые упаси это осиное гнездо разворошить!
У меня и без того проблем хватает, новых и даром не надо.
А что надо, так это влить в себя стакан абрикосового бренди и завалиться в постель. И больше – ничего.
Но верно говорят: не стоит смешить Святых своими планами. Той ночью поспать так и не получилось. И причина для этого оказалась серьезней некуда: отец Доминик прислал посыльного с известием об исчезновении Леопольда.
Ну что за жизнь…
