Глава 21. О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В СТРАНЕ ДЮН

Курия — это невероятное животное. Без него я бы ни за что не выжил.

Вода закончилась на следующий день.

К моему удивлению, курия, хотя и показывал на страну дюн, вел меня по обычной пустыне. Мне показалось, он решил идти параллельно дюнам, пока мы не выйдем в точку, откуда до намеченной цели будет ближе всего. Тогда мы повернем и ринемся в запретные территории, в глубине которых располагается столь важный для нас объект.

— Воды больше нет, — сказал я курии и перевернул пустой бурдюк, чтобы он убедился, что из него не выливается ни капли жидкости.

Курия проследил за полетом птиц. К концу дня мы вышли на источник. Вода оказалась ужасной, но мы пили ее с жадностью. Потом мы убили четырех птиц и с удовольствием их съели. Курия изловил маленького скального тарлариона, который тоже пошел в пищу. Затем мы продолжили наш путь. Я пил много, ибо курия торопился. Зверь, очевидно, понимал, что я могу идти только ночью, но он был неутомим и гнал меня, не считаясь с усталостью, сном и жаждой. Временами мне казалось, что он забывает, что я не курия. Шерсть надежно защищала его от солнца. Он мог идти как днем, так и ночью. Стоило мне свалиться на песок, чтобы хоть на мгновение забыться сном, он нетерпеливо присаживался рядом. Спустя ан он будил меня и показывал лапой на солнце. Думаю, он не собирался узнать, который час, просто подчеркивал, что я впустую трачу драгоценное время. Он явно торопился, хотя жара, , отсутствие нормальной пищи и воды, сказывались и на его могучем организме. Временами его начинали терзать раны. Дважды я видел, как он слизывает с них гнойную корку. Я уже не сомневался, что он погубит и меня и себя.

— Мне нужна вода, — сказал я ему.

Прошел уже день с тех пор, как мы выпили последнюю каплю. Курия выставил восемь пальцев и показал на солнце. Я ничего не понял.

Мы продолжали идти. Через ан, от возбуждения раздувая ноздри, курия припал к земле. Он посматривал на меня так, словно я понимал, что происходит. Он переводил взгляд с меня на солнце, будто оценивая различные варианты действий. Затем он стремительно изменил направление движения. Спустя несколько анов я сообразил, что мы идем по следу животных. Наконец, распластавшись на животах, мы припали к грязной луже и налакались пахнущей дерьмом воды, после чего я наполнил ею наш бурдюк. У самого источника валялся недоеденный табук. Курия предостерег меня от некоторых частей, которые тщательно обнюхал. Несколько хорошо пропеченных солнцем кусков, находящихся подальше от обгрызенных мест, он протянул мне. Себе он отломал ногу и мгновенно сгрыз острыми зубами сухое провяленное мясо.

Затем курия поднялся и жестом велел мне продолжать путь. Проклиная все на свете, я потащился за чудовищем. Есть и пить больше не хотелось, но усталость превращала каждый шаг в настоящую пытку.

Мы вернулись к тому месту, откуда свернули в сторону, и продолжили наш путь.

На следующее утро он показал на солнце и выставил передо мной семь пальцев. В тот день он дал мне поспать в тени огромной скалы. Ночью мы двинулись дальше. Отдых пошел мне на пользу. Утром он снова показал на солнце и выставил шесть пальцев. Я понял, что встреча с неведомой целью должна произойти через шесть дней.

Вода между тем попадалась все реже.

Курия шел медленнее, а пить стал больше. Я понял, что раны дают о себе знать. Он больше не хотел рисковать и не сворачивал с дороги в поисках воды. Зверь становился опасен. Я видел, что он очень боится опоздать на встречу. Он никак не ожидал, что его может подвести собственная слабость. Кожаные ремни на моих ногах истерлись до основания, на отпечатках его лап я видел кровь. Тем не менее мы упорно шли вперед.

Потом у нас кончилась вода.

В тот день курия показал на солнце и выставил четыре пальца.

Целый день мы шли без воды.

На следующий день мы натолкнулись на скопище мух, роящихся над потрескавшейся землей. Рыча от боли, курия принялся копать окаменевшую глину. На глубине четырех футов началась мягкая грязь. Я выжимал ее через шелковый платок в его сложенные чашей лапы. Почти всю воду курия отдал мне. Сам же лишь облизал мокрые лапы. Ближе к ночи мы набрели на грязное русло пересохшего ручья, которое привело нас к высохшему водоему. Раскопав дно, мы обнаружили спящих улиток. Выискивая их при свете лун, мы разбивали скорлупу и высасывали жидкость. Улитки невыносимо воняли, после первой меня вырвало. Курия, как и в предыдущий раз, отдал мне почти всю добычу. Улиток оказалось немного.

Мы вернулись к тому месту, откуда свернули с курса, и продолжили путь.

На следующее утро курия показал на солнце и выставил три пальца.

В руках у меня болтался пустой бурдюк.

— Давай отдохнем, — сказал я.

Он пошел дальше. Я побрел по его мокрым от крови следам, прикрывая глаза от ослепительного сияния пустыни.

Я механически переставлял ноги. Еще шаг и еще. Курия сильно хромал.

Я настолько ослаб, что уже не мог думать о еде. Мне вдруг стало невыносимо жарко. Я потрогал лоб. Он оказался сухим и горячим. Голова кружилась, меня тошнило. Все это показалось мне странным.

— Мы должны отдохнуть! — крикнул я курии, но он продолжал хромать дальше. Шатаясь, я брел по его следам, волоча за собой пустой бурдюк, уже успевший потрескаться от жары. Я бессознательно присосался к носику, зная, что внутри давно нет ни капли. Я все равно его не брошу. Когда солнце поднялось в зенит, я упал. Курия подождал, пока я поднимусь на ноги, и захромал по песку.

— Мне плохо, слышишь? — крикнул я. — Подожди! — Я остановился, надеясь, что тошнота и головокружение пройдут. Курия постоял, потом двинулся дальше. Голова моя раскалывалась от боли. Я с трудом переставлял ноги, боясь отстать от курии. На меня вдруг напала чесотка. Я яростно царапал руки и ноги. Я спотыкался и падал. Впереди, не оборачиваясь, шагал курия. Неприятно и страшно не чувствовать во рту ни капли слюны. Глаза невыносимо чесались. Казалось, между веками и глазными яблоками набился песок, но не выступило ни единой слезинки. Разболелись и потрескались губы. Язык казался огромным и толстым. Я чувствовал, как на нем начинает шелушиться кожа. Живот сводило судорогами. Постепенно они распространились на все тело. Я огляделся. Вокруг было полно воды. Вдали и совсем рядом плескались голубые озера. Иногда они попадались на нашем пути, но, едва мы до них доходили, вода превращалась в песок, над которым дрожал и переливался горячий воздух пустыни.

— Я больше не могу! — крикнул я курии.

Он обернулся и впервые показал лапой прямо на восток, в направлении дюн. Я понял, что именно здесь он собирается повернуть.

Я посмотрел на колыхающиеся в раскаленном мареве дюны.

Идти туда было совершенным безумием.

Он снова ткнул лапой в направлении дюн.

— Я больше не могу, — прохрипел я.

Курия развернулся, подошел и швырнул меня на землю. Я слышал, как он разорвал бурдюк. Затем он заломил мне руки и связал их у меня за спиной обрывками кожи. Остатками бурдюка он обмотал свои кровоточащие ноги, чтобы сберечь их от раскаленного песка. Затем, используя все, что осталось от кожаного мешка, он свил веревку и накинул конец мне на горло. Второй конец он взял в правую лапу. Рывком поставив меня на ноги, курия побрел в сторону страны дюн. Я тащился следом, спотыкаясь и увязая в песке.

— Ты сумасшедший, слышишь! Сумасшедший! — хотел крикнуть я, но из пересохшего горла вырвался лишь хриплый шепот.

Он шел в страну дюн, а я тащился следом, взятый в плен человек.

Ветер гудел в песке.

Я дошел до Клима, твердил я сам себе. И снова иду в Клим. Я снова иду в Клим, и я дойду до него еще раз. Правда, по дороге в Клим мне давали воду и соль.

Где-то после полудня я потерял сознание. Мне привиделись башни Ара и Турий.

Очнулся я уже ночью. Меня развязали. Курия нес меня на руках по посеребренным лунным светом дюнам. Он шел очень медленно, сильно припадая на правую ногу.

Я снова уснул. Проснулся я незадолго до рассвета. Рядом, наполовину засыпанный песком, спал курия. Я с трудом поднялся на ноги и тут же упал. Стоять я не мог.

Я сидел на песке, прислонившись спиной к склону дюны. Рядом спал курия — замечательное, могучее животное. Сейчас он был смертельно измотан. Изодранная шерсть свисала клочьями с худого тела. Странно, но мне было жаль видеть распад некогда могучего организма. Интересно, думал я, какая же сила ведет его к неизвестной цели. Он рискнул бросить вызов самой пустыне. Я обратил внимание на его шерсть. Она потеряла весь свой лоск, грязные, свалявшиеся клочья пачкали кровь и гной. Кожа на рыле с двумя ноздрями потрескалась и приобрела нездоровый серый цвет. Рот и губы высохли и напоминали скомканную бумагу. По всему рылу, вокруг ноздрей и губ протянулись глубокие, забитые песком трещины. Песок был везде, под веками, в ноздрях, складках кожи. Безжизненное тело с отвернутой от ветра головой напоминало выброшенную хозяином вещь. Гордый зверь рискнул бросить вызов пустыне. И проиграл. Какая же цель могла подвигнуть его на столь отчаянный шаг? Какая же цена могла сравниться с ценой его собственной жизни? Я думал о том, суждено ли ему еще раз встать. Я знал, что завтрашний день станет последним для нас обоих. Светало.

Зверь завозился и потряс головой, вытряхивая песок. Затем он с трудом поднялся на ноги.

— Иди один, — сказал я. — Я больше не могу. И ты не сможешь меня нести.

Чудовище показало на солнце и вытянуло два пальца.

— Я все равно никуда не пойду, — сказал я. — Что там такого важного?

Зверь потер пальцем язык и губы. Я сделал то же самое. Во рту ощущался вкус соли, но я сказал:

— Все равно я не могу глотать.

Курия долго смотрел на меня. Роговица его глаз утратила желтый цвет и стала белесой и бледной. Казалось, в его глазах не осталось влаги. Трещинки в уголках его глаз были забиты песком. Мои глаза тоже горели. Я уже не пытался выковыривать из них песок.

Зверь согнулся и опустил голову на сложенные чашей руки. Когда он повернулся, в черных его ладонях плескалась отвратительная жидкость. Я приник лицом к его ладоням и, поддерживая руками трясущиеся лапы, принялся жадно пить. Так он сделал четыре раза. Это была вода из последнего, самого противного источника, который попался нам на пути. Из того, где валялся недоеденный табук. Четыре дня курия хранил эту жидкость у себя в желудке. Он делился со мной влагой собственного организма. Он не хотел, чтобы я умер. В последний раз у него ничего не получилось. Он отдал мне все. Он снова соскреб соль с губ и уголков рта. Потом он соскреб соль с гнойной корки на своих ранах. Он протянул мне руку и я слизал соль с его пальцев. На этот раз я смог ее проглотить. Он отдал мне свою соль и последнюю каплю влаги из своего организма.

— Я могу идти, — сказал я курии. — Тебе не придется нести меня или тащить за собой связанного, как пленника. Ты отдал мне воду и соль твоего тела. Я не знаю, чего ты ищешь и куда спешишь, но я пойду за тобой до конца.

Зверь, однако, жестом приказал мне лечь и отдыхать. Потом он встал между мной и солнцем и в тени его огромного покачивающегося тела я забылся тяжелым сном.

Мне снилось кольцо на втором пальце левой руки курии.

Когда луны поднялись высоко, я проснулся, и мы тронулись в путь. Курия шел очень медленно и при этом сильно хромал. Я понял, что обезвоженный организм долго не протянет. Воды не было ни капли, теперь уже и внутри его тела.

Я не знал, о чем думал курия. Но я восхищался его упорством и настойчивостью в достижении неведомой мне цели. Умереть вместе с таким существом было для меня честью.

Я чувствовал благородство и силу воли курий. Это были достойные противники Царствующих Жрецов и людей. Мне даже пришло в голову, что люди и Царствующие Жрецы недостойны их.

Так мы и шли по пустыне, извечные враги, человек и курия. Я даже не знал, куда мы идем. Я не спрашивал, ибо понимал, что не получу ответа. Я просто шел за своим курией.

Много раз за ночь он падал. Я видел, что он слабеет с каждым шагом. Мне все дольше приходилось ждать, пока он поднимется на ноги.

Ближе к утру мы расположились на отдых. Спустя один ан он попытался подняться, но не сумел. Курия посмотрел на солнце, сжал в кулак огромную когтистую лапу, изо всех сил ударил по песку и уронил голову.

Я думал, что он умрет, но он не умер. Несколько раз в течение дня мне казалось, что он умер. Я прижимался щекой к его шкуре и слышал слабые, неровные удары огромного сердца.

К вечеру курия стал совсем плох. Я очень жалел, что поблизости не было камней, чтобы отметить его могилу.

Когда на небо поднялись три огромные луны, он задрал голову и обнажил клыки. К моему ужасу и восторгу, он поднялся на ноги и пошел вперед. Я побрел следом.

Утром он не стал останавливаться на отдых. Он показал на солнце и вытянул в мою сторону сжатый кулак.

И вдруг я понял, что он хотел мне сказать. Показывая на солнце, он имел в виду время, а количество пальцев означало число оставшихся дней. Сегодня, показав на солнце, он выставил сжатый кулак. Я с ужасом сообразил, что наступил последний день. Волосы встали дыбом у меня на голове. Наступил последний день. Последний день мира. «Отдайте Гор», — гласило полученное Сардаром сообщение с кораблей курий. Это был ультиматум. Царствующие Жрецы, конечно, всего лишь удивились. Им, разумным созданиям, и в голову не могло прийти, насколько далеко готовы пойти курии. Я понял, что среди этих гордых, безжалостных, воинственных и решительных созданий тоже существуют различные группировки. После провала в Торвальдсленде логично было ожидать, что многие попадут в немилость. Не хотел бы я оказаться среди курий, попавших в немилость Мне казалось, что после раскола к власти пришла партия настолько безжалостная, что ради завоевания одного мира теперь они без колебаний пожертвуют другим.

Курия поднял стиснутый кулак. Наступил последний день. Едва живой, я тащился за зверем.

Невольничьи рейсы прекратились. Ключевые фигуры, в особенности те, кто владел языками Земли, безусловно, были уже эвакуированы с Гора. Другие, не подозревающие об ужасном исходе межпланетной битвы, остались. Даже Ибн-Саран при всем его уме не понял, что в этом плане ему отведена роль пешки. Исполняя неведомую ему волю, он так разжег межплеменную рознь, что пустыня действительно оказалась закрыта для всех посторонних. Теперь я понял, что среди курий единства еще меньше, чем среди людей, ибо они тоже ревнивы, завистливы и горды.

Я понял, что они решили пожертвовать Гором. Это привело бы к уничтожению целой планеты, но вместе с ним исчезли бы и Царствующие Жрецы, а значит, Земля осталась бы беззащитной перед нашествием стальных миров. Лучше получить одну планету, чем ни одной.

Несмотря на полуденную жару Тахари, зверь не останавливался. Курия охотится, когда голоден, но лучше всего он приспособлен к ночной жизни. В темноте он видит примерно в сто раз лучше человека. Ему вполне достаточно света звезд. Чтобы курия перестал ориентироваться, необходима полная, абсолютная тьма, какая царит в подземных соляных пещерах Клима. Зрачки курии обладают способностью сжиматься до острия иглы и расширяться, превращаясь в огромные черные блюда, способные различать предметы в непроглядной, с точки зрения человека, темноте. Ноздри курии расширяются, уши подрагивают, и он начинает охоту. Я не сомневался, что курии запланируют уничтожение мира на самое удобное для них время — на ночь. Ибо с наступлением тьмы они начинают ориентироваться в окружающем мире лучше всех остальных.

Ближе к вечеру курия остановился и издал отчаянный вопль. Он стоял на гребне дюны, по колени увязнув в песке. Переменившийся ветер набирал силу и шевелил клочья свалявшейся шерсти.

Спустя несколько мгновений поднялась буря. Курия двинулся вперед. Небо потемнело. Я вцепился в шерсть на его руке, стараясь не потерять равновесия. Неожиданно курия остановился. Я приоткрыл глаза и успел разглядеть в просвете песчаной бури в сотне ярдов перед нами покосившийся, наполовину утонувший в песке стальной цилиндр около двенадцати футов в диаметре. Из песка торчало футов сорок, вверху я разглядел гроздь выхлопных сопел; это был потерпевший аварию корабль.

Курия сжал мою руку.

О том, что произошло дальше, говорить очень трудно.

Курия высвободил руку и повернул кольцо, которое носил на втором пальце левой руки, серебряной пластинкой внутрь. На месте пластинки оказался кнопочный переключатель, на который он тут же нажал. Несколько секунд от него исходило шипение, а потом он пропал. Вокруг меня были только тучи песка, поднимаемые горячим ветром пустыни. Я остался один.

Я понял, что он пошел к башне. Опустившись на четвереньки, я прополз еще несколько метров. В просвете бури я еще раз увидел стальной корпус. Конструкция показалась мне примитивной. Выхлопные дюзы указывали на то, что корабль работает на жидком топливе. Корпус не имел формы диска. Похоже, это был настоящий старинный корабль, который они превратили в носитель для бомбы.

При мысли о том, какая сила может находиться внутри стального цилиндра, меня передернуло.

Мне захотелось бежать и скрыться в пустыне подальше от страшного предмета. Но я знал, что на Горе от него уже не скроешься. «Страшись башни из стали», — гласила надпись на камне. Это было приставленное к виску мира оружие, и с наступлением темноты курок намеревались спустить.

Мне показалось, что сквозь рев ветра донеслись дикие крики людей. Затем раздались четыре выстрела и протяжный вой курии. Затем все, кроме ветра, стихло.

Я прождал более четверти ана. Потом я почувствовал, что он рядом. Воздух задрожал, и я увидел покачивающееся тело курии. Лапы его были красными. В левом бедре зияла дыра, три раны кровоточили в груди. Я почувствовал запах горелого мяса. Из ран струился белый дымок, который ветер тут же относил в сторону. Курия опустился на песок. Я стоял рядом с ним на коленях. Он приоткрыл глаза и попытался сфокусировать взгляд.

— Все кончено? — спросил я. — Ты сделал то, что хотел?

Израненной лапой зверь стянул с пальца золотое кольцо и протянул его мне. Оно оказалось липким от крови. Очевидно, это была кровь убитых им людей. Кольцо изначально не было рассчитано на человеческий палец. Его диаметр превышал дюйм с четвертью. Я прижал кольцо к себе, потом продел в него полоску кожи, на которой держались обмотки на ногах, и повесил на грудь.

Зверь медленно исходил кровью на песке. Думаю, крови у него и до боя оставалось не много. Я с удивлением разглядывал необычные раны, нанесенные с такой силой, что края даже не разошлись. Казалось, его проткнули раскаленным прутом. Песок под ним постепенно становился красным. Я снял обмотки с ног и попытался заткнуть ими кровоточащие дыры. Зверь оттолкнул меня в сторону. Он поднял руку, указывая туда, где, если бы не буря, я мог бы увидеть солнце.

Пошатываясь, я поднялся на ноги и побрел в сторону корабля.

Рядом со стальным цилиндром я натолкнулся на остатки жилища, сложенного из камней и покрытого брезентом. Вокруг валялись тела людей. Не думаю, чтобы кто-то из них остался жив.

В следующее мгновение я застыл от ужаса. Я увидел еще одного курию. Он был вооружен. В правой лапе зверь держал какое-то приспособление. Сгорбившись, прячась от ветра и песка, курия вглядывался в даль.

Вот уж кого я здесь никак не ожидал увидеть. Думаю, что и пришедший со мной курия поразился не меньше меня. Курии, как и люди, крайне редко подвергают себя самоуничтожению. Тем не менее здесь находился курия. И он сторожил корабль. Я знал, что это решительное, самоотверженное животное. Он готов умереть ради осуществления замысла вышестоящих существ. Полагаю, курии даже соревновались между собой за подобную честь. Курии не верят в бессмертие. Зато они верят в славу. Этот курия превзошел всех остальных в безжалостном отборе. Это был самый опасный курия. Он повернулся в мою сторону.

Зверь поднял лапу, и я тут же метнулся в сторону. Огромный камень за моей спиной раскололся на две половины, почти одновременно раздался грохот выстрела.

Мне показалось, что курия растерялся. Он никак не ожидал увидеть еще одного человека. Возможно, этим объяснялся его промах. В следующую секунду между нами плотной завесой встала песчаная буря. В просветах между порывами ветра я увидел его еще два раза. Курия растерянно оглядывался по сторонам.

Затем я увидел, как он, сгорбившись, идет в мою сторону. Я попятился. Курия держал оружие в вытянутой руке. Он не стрелял. Он шел с трудом, стараясь не упасть. Оружие было не лучевым, заряды более походили на обычные патроны, и их оставалось мало. Неожиданно я почувствовал, что уперся спиной в стальную обшивку корабля. Из тучи поднятого ветром песка появился зверь. Он вытянул в мою сторону оружие, стараясь удержать его двумя руками. Я щелкнул переключателем на кольце. В то же мгновение курия приобрел красноватый оттенок. Песок и небо тоже стали темно-красного, почти черного цвета. К моему изумлению, зверь испугался. Я прыгнул в сторону. Заряд ударил в стальной корпус корабля, пробив в нем черную дырку. По обшивке потекли капельки расплавленного металла.

Мне вдруг стало ясно, что курия меня не видит.

В кольце находился преломитель света, который создавал вокруг его владельца определенное поле. Мы видим благодаря отражению световых волн от поверхности различных предметов. Насколько я понял, поле вокруг меня не позволяло световым волнам отражаться от поверхности моего тела. Напротив, к зрительным органам смотрящего на меня возвращались волны, отраженные от предметов позади меня. Таким образом создавалась впечатление, что внутри поля ничего нет. Я же видел окружающее в смещенном цветовом спектре. Полагаю, это были неразличимые для человеческого глаза инфракрасные лучи. Поле преломляло их таким образом, что они становились видимыми для находящегося внутри него существа. Подобное изобретение мало что дало бы при общении с Царствующими Жрецами, поскольку те никогда не полагались на органы зрения. Я не знал, насколько эффективно действовало это изобретение против курий. Курии, как и люди, ориентируются главным образом по зрению, вместе с тем у них чрезвычайно остро развиты обоняние и слух.

Я не знал, сколько зарядов оставалось в оружии курии. Прижимаясь к песку, я отползал подальше от пробитого корабля. Шквальный воющий ветер не давал курии ни расслышать шороха моих движений, ни учуять мой запах, так что сориентироваться он не мог, хотя, безусловно, чувствовал мою близость.

В моего курию попали из этого оружия четыре раза. Судя по ранам, в него стреляли в упор.

Выходило, что мой курия получил ранения в тот момент, когда пытался войти в какой-то проем, а второй курия открыл огонь наудачу, почувствовав присутствие врага. Затем вооруженный курия вышел наружу, чтобы добить противника.

Он не рассчитывал, что у нападавшего может оказаться союзник, причем человек.

Очевидно, подобные же мысли проносились в мозгу курии. Разница заключалась в том, что я не знал, куда ведет загадочный вход и где он находится.

Я видел, как зверь развернулся и побрел в сторону корабля, решив, очевидно, вернуться к своим обязанностям.

Он и привел меня ко входу. Я наблюдал, как он, скрежеща когтями, вскарабкался по стальной лестнице. Отверстие в корпусе напоминало входной люк, оно имело прямоугольную форму, внешняя заслонка отсутствовала, металл по краям был покорежен, словно люк пытались открыть ломиком. Зверюга забрался внутрь, некоторое время понаблюдал за происходящим и наконец скрылся из виду.

Сердце мое похолодело. Теперь время на его стороне. Все, что ему оставалось, это дождаться ночи.

Я вернулся к разбросанным камням, на которых был натянут брезент. Там я попытался найти более-менее целый труп. У большинства покойников отсутствовали либо голова, либо руки.

Найдя подходящее тело, я оттащил его поближе к кораблю. Сбоку на корпусе виднелись небольшие разломы. Курия в них пролезть не мог, но люди, очевидно, ими пользовались. Вдоль корпуса тянулась исковерканная стальная лестница. От земли до нее было не менее двадцати футов, другими словами, для меня она оказалась бесполезна. Придется лезть в разломы корпуса. Я не старался двигаться тихо. Напротив, я постучал по корпусу, чтобы курия понял, что кто-то пытается подняться на борт судна.

Я знал, что этот курия должен отличаться хитростью и изворотливостью. Иначе ему не поручили бы охрану взрывного устройства.

Но я знал также, что он находится в стрессовом состоянии. И он не мог ничего видеть из-за разыгравшейся песчаной бури. Я понял, что единственный мой шанс в кольце. Я терялся в догадках, как выманить курию из его укрытия, если на него не подействовала даже кровь погибших людей. Черная воля стальных миров пересилила кровожадные инстинкты. Это было по-настоящему дисциплинированное животное.

Надо спровоцировать его на стрельбу и, используя какое-нибудь прикрытие, попытаться проскочить на корабль. Единственным подходящим для этого предметом могло послужить тело одного из убитых людей. Я не пытался действовать тихо. Пусть знает, что я нахожусь снаружи, что я пытаюсь подняться на борт и тащу за собой что-то тяжелое, скорее всего тело убитого человека.

Ничего другого мне в голову не приходило.

Классическая тактика приманки.

Самая простая техника. И я ее не применил. Потому, что внутри меня ждал курия. Я знал, что играю в каиссу с достойным противником.

Но тактику приманки я все-таки использую. Только приманкой стану я сам. Вот уж чего курия ни за что не сможет предположить: что я добровольно откажусь от невидимости и подставлю себя под огонь его оружия.

Я подобрался к люку и выставил перед собой труп.

Я медленно досчитал до пяти тысяч ин. Я рассчитывал, что нервная система курии уже истощена кровавой схваткой, что он на пределе и что ему не терпится разрешить напряжение огнем своего оружия. Вместе с тем я учитывал, что имею дело с волевым и мужественным зверем. Я рассчитывал на его ум и выдержку, которые не позволят ему палить по выставленному напоказ телу.

Вокруг корабля завывал ветер. Я нажал на кнопку на внутренней стороне кольца. Мир снова принял обычный вид, а над головой я увидел три луны. Я похолодел от ужаса. Значит, наступила ночь. Неуклюже, словно меня подталкивали сзади, я перевалился через бортик люка и рухнул на пол корабля. Не успел я коснуться железных плит, как надо мной загремели выстрелы, пять подряд. Откуда-то изнутри, очевидно из своего наблюдательного поста, выскочил курия. Скрежеща когтями, он приник к люку, вглядываясь в темноту. При этом он наступил мне на плечо. Он пытался рассмотреть лежащее внизу тело, которое, едва я перестал его поддерживать, свалилось в песок. Он еще два раза выстрелил в него, после чего перевалился через бортик, спустился по лестнице и спрыгнул на песок.

Я тут же бросился к покореженной внутренней задвижке, чтобы захлопнуть вход и не пустить курию обратно. Я слышал, как он заревел от ярости и заскрежетал когтями по стальным ступенькам. Люк, однако, не запирался. Очевидно, петли погнулись в ходе боя внутри корабля. Возможно, это сделал курия, с которым я пересек пустыню. Я схватился за кольцо на шее, но нащупал лишь обрывок кожаного шнурка. Лязгнуло оружие. В кромешной тьме корабля я кинулся спасаться, но тут же поскользнулся и полетел по наклонной плоскости, пока футов через пятьдесят не ударился о переборку.

Неожиданно зажегся свет. Вверху цилиндра, положив лапу на диск, стоял курия. Он плотоядно оскалился и отшвырнул оружие. Я лихорадочно огляделся по сторонам. Изнутри корабль казался еще более перекошенным. Кроме того, я не ожидал, что в нем так много всяческих полок, отсеков и переборок. Я видел, как курия, перебирая лапами по трубам, спускается ко мне. Когда он дошел до моего уровня, я кинулся по трубам наверх. Он ухватил меня за ногу и швырнул на стену корабля. После удара я пролетел еще футов пять, пока не зацепился за груду проводов и мусора. Я поднялся на четвереньки. Я слышал, как скрипят трубы под весом приближающегося курии. И тут, совершенно неожиданно, за переплетением проводов и труб я увидел свое кольцо. Я распластался на животе, вытянулся, как червяк, но все равно не смог до него дотянуться. Курия тоже увидел кольцо. Я кинулся в сторону и попытался зарыться в груду проводов. Взглянув вверх, туда, где должен был находиться потолок стального цилиндра, на высоте шестидесяти или семидесяти футов я увидел шесть циферблатов. Курия вытянул лапу, стараясь достать кольцо. Тесное переплетение труб не давало просунуть длинную конечность. Я полез вверх. Я цеплялся за трубы, обрывки проводов, обломки переборок, за все, за что было можно зацепиться. Курия вырвал несколько труб, что почти позволило ему добраться до кольца. Потом он вдруг поднял голову и увидел меня. Зверь дико заревел и, напрочь позабыв о кольце, ринулся следом.

Я полз по стальной перекладине, протянутой параллельно шести циферблатам. Первые четыре уже застыли в неподвижности, последние два еще шли. Каждый циферблат имел одну стрелку и двенадцать делений. Стрелки на первых четырех циферблатах стояли вертикально. Я не мог разобрать цифр, но догадывался, что вертикальное положение соответствует двенадцати, или нулю. Как бы то ни было, в этом положении приборы останавливались. Стрелки, однако, двигались в противоположную сторону.

Курия приближался.

Я понял, что первый циферблат указывает месяцы, второй — недели, третий — дни, четвертый — часы. Я не знал времени обращения родной планеты курий вокруг своей оси. Между тем я не сомневался, что отсчет идет по системе, принятой в одном из уже уничтоженных войной миров. Теперь они решили уничтожить другой.

В зубах я сжимал моток прихваченной из груды мусора проволоки, с которой успел зубами же сорвать изоляционный слой.

На конце проволоки я сплел петлю. Курия лез, не поднимая головы. Дождавшись, когда он оказался совсем рядом, я набросил петлю на его косматую голову и изо всех сил дернул за свой конец. Зверь попытался разорвать проволоку, но толстые пальцы не могли протиснуться под туго затянутую петлю. Курия хватался за проволоку руками, пытаясь забраться по ней наверх, но мощные лапы с толстыми пальцами бессильно соскальзывали с узкой полоски стали. Перекинув свободный конец проволоки через перекладину, я покрепче ухватился за него и' прыгнул вниз. Рывок сорвал курию с трубы, какое-то время он болтался посреди корабля, потом полетел вниз, перетягивая меня своим весом. Плечи его покраснели от крови, черным фонтаном ударившей из перерезанного горла. В одном месте мы с ним почти столкнулись, и я изо всех сил отпихнул его ногами. Я больно ударился о перекладину плечом. Теперь самым главным было через нее не перевалиться. Я изо всех сил уперся руками и ногами в стальной брус, и в этот момент проволока порвалась. Ударившись четыре раза о стены и переборки, курия пролетел добрых семьдесят футов и с грохотом рухнул в нижний отсек корабля. Я посмотрел на часы. Стрелка пятого механизма почти приняла вертикальное положение.

Снаружи давно была ночь. Буря не затихала. Циферблаты защищал слой толстого стекла. Я дополз до самого края стальной перекладины, но все равно не мог дотянуться до циферблатов.

Я лихорадочно огляделся по сторонам. Я не мог их остановить. Взглянув вниз, я с ужасом увидел, как курия возится в луже крови, пытаясь подняться на ноги. Из горла зверя все еще текла кровь. Я не сомневался, что у него серьезные повреждения кровеносных сосудов.

Это был неутомимый, свирепый, фантастически сильный зверь.

Он полез вверх. Теперь он лез очень медленно, не сводя с меня наполненных кровью бешеных глаз, прижав к косматой голове острые уши. С трудом перебирая передними лапами, он поднимался выше и выше.

Я ухватился за узкую трубу над головой и попытался оторвать ее от корпуса корабля. Ничего, однако, не вышло.

Зверь подполз уже совсем близко. Я видел его глаза. Он перехватил лапу и поднялся еще на шесть дюймов.

Я дернул за трубу с такой силой, что она вылетела из крепления в корпусе.

Стрелка пятого циферблата неожиданно остановилась. Стрелка шестого стремительно двигалась в обратную по отношению к привычному направлению сторону. По моим расчетам, до вертикального положения оставалось несколько секунд. Я изо всех сил ударил трубой по шестому циферблату. Курии осталось подняться еще на один фут. Он протянул ко мне дрожащие лапы. Кровь уже не текла из его горла. Он умер. Отвалившись от трубы, он полетел вниз и рухнул в кучу мусора на самом последнем уровне.

Я схватил тонкую трубу и, как копье, всадил ее в трещину на циферблате. Стрелка уперлась в металлическую преграду и остановилась, самую малость не дотянув до вертикального положения.

Я прижался к перекладине и заплакал. Я боялся сорваться вниз.

Постепенно я обрел способность двигаться. Я спустился вниз и выбрался из корабля. Буря стихла. Я нашел курию, вместе с которым проделал этот трудный путь.

— Задание выполнено, — доложил ему я. — Все в порядке.

Но он был уже мертв.

Губы его растянулись и обнажили клыки. У курий, как я теперь понял, это означало улыбку. Я знаю, что он умер счастливым.

Я вернулся в стальной цилиндр, где оказалось много воды и пищи. Следующие несколько дней я посвятил осторожной разборке и уничтожению частей корабля. Позже Царствующие Жрецы займутся этим более основательно. Я похоронил погибших возле корабля людей. Я вытащил из корабля убитого курию, но хоронить не стал ни одного, ни другого. Я оставил их на растерзание хищникам, потому что это были всего лишь звери.