* * *
В первом подвернувшемся ночном шопе Шаленый купил неброскую сумку и сложил в нее добычу — далеко не рекордную, но вполне соответствовавшую его дальнейшим планам. У Северного терминала он поставил «горби» на автопилот и отправил в гараж Гарпа. Из камеры хранения забрал упрятанный в одноразовый пакет свой повседневный костюм, на его место положил новую сумку с товаром, в душевой отмылся, переоделся, запихал рабочую одежку в освободившийся пакет и, отправив этот последний в утилизатор, выпил в автомате чашечку кофе и стал ждать монорельс до Центра, посмеиваясь в бороду происшествиям минувшего вечера.
Конечно, давешний козел мог его и запомнить, но алиби у Шаленого было железное, а козел был, можно сказать, на смертном одре. Не в себе, во всяком случае. К тому же полиции до Шишела надо еще добраться, а это будет нелегко — даже оставь он в том выпотрошенном сейфе свою визитную карточку. Жаль также олухами упертого инструмента. Но за этой публикой, похоже, свои грешки числятся, так что в околоток они это добро не потянут. Да и чистый инструмент на след все равно не наведет. Тем и хорош был. Стоил целого состояния. Ну так, может, еще и вернется. Вещь хозяина помнит, а за Шишелом дело не станет… Эту проблему Шаленый решил обмозговать позже.
В остальном он нигде не наследил и не отметился: общаться ему пришлось только с сервисной автоматикой. Обоняния она была лишена напрочь, а кредитная карточка Шаленого была в полном порядке. Ночью Северный был пуст. За это и выбран был местом перелицовки. Так что ароматом, благоприобретенным в мусоропроводе «Расмус билдинга», он ничьего внимания не привлек — разве что пара негритянок-монахинь в кипенно-белых чепцах, с которыми он разминулся на входе, смерила его недоуменным взором — так ведь в полицию они не побежали, а если и так, то опять-таки любой законопослушный налогоплательщик имеет полное право разок вступить, ну, скажем, в кошачье дерьмо… В общем, считай, что провернул он сегодня не самое скверное в своей жизни дело. Про Камень он совсем забыл.
* * *
— Возьми свой аппарат. Он уже полчаса надрывается. В конце концов, это же твой номер, не мой — так почему я все время должна…
— Оставь меня в покое, золотце! — Самуэль нервически бросил карандаш на лист бумаги.
С утра на этом листе не появилось ни строчки. И только сейчас начала робко складываться удивительно изящная — Сэм Бирман ощущал это какими-то невероятно тонкими фибрами своей души — цепочка знаков сигма-логики, не больше семи членов — он уже предчувствовал это, хотя и не мог доказать кому-либо другому. Еще немного — и он уже ощутил бы себя полнейшим господином Вселенной — почти как в тот миг, когда решением Университетского совета его группа была расширена с двенадцати до четырнадцати человек. И вот в этот самый момент какой-то недоумок начинает наяривать ему по телефону, номер которого известен от силы полудюжине человек. А Сара не находит ничего лучшего, как закатывать истерики вместо того, чтобы снять трубку и послать проклятого осла подальше…
Видимо, весь этот сложный комплекс чувств и мыслей достаточно ясно отразился во взгляде, брошенном Самуэлем на верную супругу. Она, тяжело вздохнув, развернула экран терминала связи к себе и бросила в трубку:
— Сара Бирман к вашим услугам.
На том конце канала связи не потрудились включить подсветку. На фоне чего-то слабо мерцающего обрисовывался только угольно-черный силуэт неведомого собеседника в странноватом, чем-то напоминающем монашеский клобук убранстве.
— Мне, однако, нужен сам господин Бирман, — хрипловато и не без досады сказал он. — Лично и немедленно.
Удивляла не наглость неожиданного собеседника. Удивляло то, что он знал ЭТОТ НОМЕР. Сара постаралась разглядеть скрытые мерцающей тьмой черты этого типа — там, по ту сторону экрана, но бесполезно. Она откашлялась:
— Сожалею, но он не может подойти к аппарату. Будьте любезны сообщить, что…
— С ним… с ним что-то произошло?
— Произошло?
Сара надела очки и проверила.
— Нет, слава богу на небе, с ним все в порядке. Откуда вы это взяли?
— Вашему мужу угрожает огромная опасность… — Глухой, с неприятным акцентом голос собеседника выбивал госпожу Бирман из колеи.
Воистину — Голос Тьмы. Что-то было в этом от антуража фильма ужасов. Но только в слишком хорошей режиссуре… Похоже, что тень знала, что имела в виду. А вот Сара — нет. Она озадаченно поправила очки.
— Он должен немедленно поговорить со мной… — настырно, с нажимом в голосе гнул свою линию призрак с экрана.
— Я повторяю: он не может подойти к аппарату. Господин Бирман чрезвычайно занят. В конце концов, он не назначал вам…
Тот — на другом конце канала — застонал от досады. Тень даже вскинула в отчаянии руки, и Саре показалось, что что-то остро поблескивает в багровом мерцании на концах пальцев этих рук… Нет, только показалось — тень не пугала, она БЫЛА страшна.
— У меня нет времени… — глухо сказал ТОТ — с экрана. — За мной придут сейчас… Передайте господину Бирману, что он должен немедленно остановить… свою работу. Иначе все сложится наихудшим для него образом. И постарайтесь немедленно покинуть планету. Как можно скорее. Кольцо нашло свой перст.
— Какое кольцо? Послушайте, это смешно — то, что вы говорите… Вы что, собираетесь нам оплатить внеочередной отпуск? Или вы угрожаете нам? Я немедленно обращусь в полицию…
При упоминании о полиции Самуэль, погруженный доселе в свои размышления, поднял на супругу недоуменный взгляд.
— Ваши расходы мы скомпенсируем с лихвой… — Хриплый голос тени стал торопливым. — Мы найдем вас и, разумеется… Господи, просто передайте господину Бирману то что я сказал вам о Кольце… Это то Кольцо, что несет Камень… Скрижаль… Он все должен понять, если прочел Старые Книги… Он…
Терминал жалостливо пискнул и погасил экран. Воцарилась недоуменная тишина.
— В чем там все-таки дело, золотце? — спросил Самуэль, явно намереваясь возвратиться к своим выкладкам.
— Какие-то антисемитские штучки. Что-то про какие-то камни и… Одним словом, чтобы мы убирались вон…
— Дорогая, ты же знаешь, что в Малой Колонии нет никаких антисемитов.
— Твои слова, да Богу бы в уши, Сэм. Он… Этот тип сказал, что ты сам все знаешь… Мол, все поймешь из Ветхого Завета… Типичный намек…
— Ветхого Завета?
— Или, как он там сказал — из старой книги… Или что-то в этом роде…
Глаза Самуэля стали как-то особенно прозрачны.
— Из старой книги? Старой книги… — Самуэль задумчиво постучал карандашом по все еще девственному листу бумаги. — Книги… Может… может, этот чудак сказал: «Из Старых Книг»?
— Да, что-то в этом духе…
— Господи!
Карандаш полетел на стол, брошенный с необыкновенной для профессора теоретической физики энергией.
— Золотце, я всегда просил тебя называть вещи своими именами!..
— Но, Сэм… Ты же ведь не собираешься принимать этих хулиганов всерьез?
— Нет, — сухо ответил Сэм, проверяя, не обломился ли заботливо заостренный кончик карандаша. — Разумеется, я не принимаю это всерьез…
* * *
— Что ты с ним сделал, подонок? — зашипел, брызжа слюной в лицо растерянно воздевшему руки Уолту и дергая подбитым глазом, сержант Харрис. Сейчас он больше смахивал на взбешенного скорпиона.
Что бы такое ему ответить, Уолт так и не успел сообразить: сержанта просто смел в сторону настроенный решительнее, чем когда-либо, док Лири.
— Бэтси, фиксатор! — заорал он, расстегивая ворот рубашки злосчастного ювелира. — Убирайтесь к чертовой бабушке, недоумок!
Последнее относилось к Уолту. Повторного приглашения он ждать не стал и, перешагнув через силящегося встать с четверенек Харриса, удачно разминувшись с вошедшей в профессиональный раж Бэтси и обогнув все еще сложенного пополам у входа Пола, вышел под иссиня-черные грозовые небеса ночной Столицы. И тут же с небес этих обрушился ливень. Тонны и тонны ледяной воды.
Делая вид, что совершенно не замечает этого обстоятельства, Уолт подошел ко все-таки и впрямь дожидавшемуся его «роллсу» и секунд пять ждал, что сидящий за баранкой кореец или калмык заметит его и отворит дверь. Но не тут-то было. Держатель экзотического средства извоза твердо знал, что водитель «роллс-ройса» — величина в этом бренном мире намного большая, чем какой-нибудь лакей или официант, и выскакивать из-за руля, чтобы придержать дверцу перед клиентом, тем более выскакивать под жуткий ливень, ему непозволительно с точки зрения чисто профессиональной этики. Так что по части своей погрузки в салон проклятой колымаги Уолту пришлось проявить самостоятельность. Его немного утешило только то обстоятельство, что вместе с ним туда проникло чуть ли не ведро небесной влаги. Злорадно проигнорировав тяжкий вздох водителя, он распорядился в селектор:
— К редакции «Дейли эдвенчер». Чарли-стрит, восемнадцать.
Только сейчас он обратил внимание на то, что все еще сжимает в руке вынутый из жилетного «пистона» Мелканяна пузырек необычной формы, темного стекла, угловатый и плоский. Без каких-либо этикеток. Он сунул его во внутренний карман куртки.
— Однако будет стоить… — задумчиво молвил шофер. — Антикварное такси…
— Счет пришлете в редакцию. Они заплатят, — как можно более уверенно преувеличил возможности своих работодателей Уолт, откидываясь на кожаные подушки.
— Чукча не дурак, — веско заметил шофер. — Покажи удостоверение.
— Вот, смотрите. — Уолт поднес пластиковый прямоугольничек к пуленепробиваемому стеклу, отделявшему пассажирский салон от кабины водителя (пискнул сигнал фотоидентификатора). — И бога ради, трогайте поскорее!
«Недоразумение… — повторил он про себя. — СБОЙ…»
* * *
За время непродолжительного путешествия монорельсом Шишел заметил, что стекляшка на его кольце привлекла внимание шпаны, галдевшей на соседнем сиденье. Он сунул правую руку в карман и в дальнейшем часа полтора — пока мог попасться людям на глаза — обходился только левой.
Из вагона монорельса Шаленый вышел у Лукиных бань. Там он некоторое время — секунд пятнадцать, не более — подержал (левой, разумеется) старину Туркеша за жидкую бороденку и минут двадцать разъяснял почтенному держателю заведения подробности показаний, которые тому следует давать, если, не приведи господь, люди из казенного дома пристанут с вопросами. После этого алиби его стало не просто железным — оно обрело прочность легированной стали. До выхода его проводил швейцар. Он же вызвал такси-автомат и почтительно придерживал над головой Шишела зонтик, пока тот дожидался кара.
Такси довезло его до Бирнамского парка. Там он решил провериться на предмет слежки — лишний раз не помешает. Пробираться по заливаемым дождем неосвещенным аллеям между вековыми соснами для кого-нибудь другого было бы делом жутковатым, но Шишелу-Мышелу такая прогулка пришлась даже по душе. Где-то в самой чащобе, срезая угол по дороге к тускло светящимся сквозь путаницу ветвей и потоки дождя громадам жилого массива, он почувствовал даже какой-то непривычный прилив сил — словно невидимый друг тронул его за плечо. Точнее, за безымянный палец правой руки. Он с некоторым недоумением посмотрел на плотно сидящий там перстень — громадная черная стекляшка назойливо лезла в глаза. Странно, что даже когда он под душем отмывался от ароматов мусоропровода «Расмус билдинга», у него не возникла мысль избавиться от идиотского украшения. Он как-то нехотя попробовал свинтить кольцо с покрытого неопределенного окраса жесткой щетиной пальца, но, пожалуй, только усугубил свое единение с клятой побрякушкой. Отложив это дело до утра, он просто развернул камень внутрь своей громадной ладони — чтоб не мозолил глаза посторонним, и, выбравшись на Чартерлейн, сел в муниципальный автобус.
В своей до странности чистой, скромной и даже бедноватой квартире он первым делом поставил размашистый крест в разграфленном листке, прицепленном к стене кухни. На нем оставалось теперь только четыре пустые клетки. Еще четыре намеченных дела — и прощай идиотская Малая Колония с обоими своими Бельмесами — Большим и Малым. Потом он еще раз принял душ и еще раз попытался содрать с пальца чертов перстень. Первое удалось ему вполне, второе успеха не принесло, что его как-то не очень расстроило, хотя таскать на пальце готовую улику и было гусарством чистейшей воды. Гусарства Шишел обычно не одобрял.
Открыв холодильник, он посмотрел на кристально прозрачную бутыль «Смирновской», таившуюся в его глубине, потом — на часы. Вздохнул и захлопнул дверцу — до выхода на смену оставалось четыре часа, а лишиться занимаемого места из-за дурацкой, но обязательной проверки на алкоголь было не след. В миру Шишел-Мышел (не под этим, разумеется, именем и уж никак не под именем Дмитрия Шаленого) был старшим звена охраны «Межбанковских перевозок Роланда», для которых уик-энда, к сожалению, не существовало. Зато у Шишела была твердая гарантия того, что последняя клетка на листе, висящем над кухонным столом, не останется пустой. Шаленый вздохнул еще раз. Поставил будильник на полпятого, лег в по-солдатски заправленную кровать и провалился в глубокий и в общем-то спокойный сон.
Проснулся он в четыре двадцать, в холодном поту, давясь собственным криком. Ему привиделось, что на его койке в изножье по-турецки сидит — еле различимый в темноте — немыслимый урод, и вместо глаз у него — Желтый Огонь.
Глава 2
БОГ ВСТРЕЧ
Судя по тому, как началось утро, день обещал быть для Ли Бандуры нелегким.
Кошмарным, прямо скажем, обещал выдаться денек: в двери в начале пятого стал долбить Гарик Аванесян.
Некоторое время Гарик ошарашенно созерцал черную, в завитках поросль на открывающейся в проеме не первой свежести майки груди хозяина хазы, затем поднял глаза на его скуластую физиономию. Потом облизнул пересохшие губы и выпалил:
— Есть товар!…
— А кто же тебе сказал, — Бандура тяжело сплюнул не то чтобы под ноги Гарику, но и не в сторону, — что Бандура берет товар посреди ночи? Я вот что тебе скажу: ты вообще плохо ведешь себя, Трюкач…
— Срочный товар, Банджи! Можно за дешево взять — но налом…
— Ах, налом, — безразлично прогудел Бандура, разворачивая Гарика лицом к двери. — Ну так я тебе скажу, что нал на хазе в наши дни держат только исключительно идиоты. И…
— Если нала нет, то можно ведь карту зачистить… — уперся у порога Гарик. — Ты ведь можешь, Банджи, а? Меня Толстяк послал…
Последнее несколько меняло дело. Бандура вытянул из горы сваленных на кресле одежек блок связи, набрал номер и, дождавшись, пока на том конце снимут трубку, основательно прочистил горло и спросил:
— Это ты, Финни? — Потом после ряда невнятных междометий добавил: — Да… Ты тут послал ко мне одного чудака… Да… Гм…
Наконец Корявый Банджи бросил трубку. Потом основательно уселся на постель и апатично процедил:
— Ну, вываливай барахло.
Гарик с готовностью стащил с плеча и поставил перед ним тяжеловатую объемистую, добротно сделанную сумку из кожи пещерного вепря. Сумка глухо звякнула.
* * *
Утро, как ему и подобало в Южном полушарии Малой Колонии, было серовато-серебряным, мокрым и отрочески оптимистичным. Уходящие с небосклона волнистые гряды подсвеченных восходящим светилом облаков просились на полотно художника. На очистившейся кромке горизонта пейзаж украшали обе местные луны. Город был еще только ночной тенью самого себя — молчаливой и полной тайны. Приглядевшись, можно было увидеть в причудливых контурах составлявших его зданий — смеси всех стилей периода звездной экспансии человечества — даже некое подобие архитектурного замысла.
Размышления Уолта над сложившейся ситуацией лишены были того элегического изящества, которое являл раскрывавшийся перед ним из окна кабинета редактора «Дейли эдвенчер» пейзаж. Он с отвращением посмотрел на плещущийся на дне чашки кофе и утопил в нем окурок. Не то чтобы сготовленный Энни кофе был плох или табак в Малой Колонии подкачал — просто за истекшие четыре часа Уолт сильно злоупотребил и тем и другим. Физиономия его была сера и помята. Не лучше смотрелись и лица двоих его собеседников — весьма консервативно одетых джентльменов среднего возраста малозапоминающейся наружности. На полу у кресла каждого из троих собеседников громоздились забитые окурками разовые чашечки. За плотно закрытой дверью мерил шагами пространство комнаты дежурный редактор, и то сидела, то вскакивала и норовила заглянуть в кабинет Энни.
В оборот Уолта, как он и ожидал, взяли быстро — не успел он перешагнуть порог редакции. Взяли бы и быстрее, если бы он загодя — еще только покинув башню Департамента науки, не ткнул несколько раз карманным ножиком один из микрочипов в своем блоке связи — надежный способ вывести из строя свое «электронное эхо» — прекрасный инструмент поиска потерявшихся абонентов. Судя по тому, что поджидавшие его господа что ни на есть всерьез проявили интерес к его регистратору, Уолту приходилось благодарить Господа за то, что он успел сбросить сегодняшние записи через эфир на свой анонимный «почтовый ящик». Битый час ему удавалось разыгрывать из себя чистейшую бестолочь, не понимающую, чего, собственно, от него хотят. Однако расчет на то, что пребывающие, судя по всему, в довольно высоких рангах гости редакции пожалеют своего времени и отвяжутся от явного дебила, не оправдался.
Незваные гости, видно, не зря заработали свои простым смертным незримые погоны, да и дела у следствия, видно, шли из рук вон плохо, так что прицепились они к Уолту почище любых пиявок. Еще полтора часа ушло на тошнотворную демагогию о правах прессы и о непозволительном вмешательстве правоохранительных органов в дела оной. Еще какое-то время удалось продержаться, городя ерунду о полном отказе давать показания в отсутствие своего адвоката. Теперь наступил полный кризис.
Подмоги оставалось ожидать только извне — и тут, кажется, на что-то можно было надеяться: Энни, прежде чем ее выперли из кабинета, всем своим видом дала ему понять, что какой-то план на этот счет у нее был.
* * *
— К вам посетитель, мистер Каттаруза. Он говорит, что это очень срочно.
Мистер Каттаруза приподнял левую бровь, выражая недоуменное недовольство. Шестеро строго одетых господ, занимавших места напротив него — вдоль огромного, под красное дерево сработанного стола совещаний, укоризненно воззрились на дюжего телохранителя, посмевшего прервать срочное и сугубо конфиденциальное совещание столпов Семьи с ее главой. Впрочем, чего было ждать от новичка…
— Это Трюкач — Аванесян Гарик, — поспешил ответить на немой вопрос шефа смущенный боевик.
Недовольство Джанфранко Каттарузы — самого великого Папы Юго-Западного побережья перешло все границы: высочайший конфиданс пыталась нарушить не просто мелкая сошка, но к тому же еще и сошка из людей Григоряна. Это крупно пахло провокацией. Телохранитель все понял без слов и бесшумно ретировался, по всей видимости, разъяснять Гарику бестактность его поступка.
— Итак, — продолжил прерванный монолог шеф, — мне не надо, думаю, долго втолковывать вам, что этой ночью нас с вами поставили в чрезвычайные условия работы. Собственно, ни о какой нормальной работе и речи не будет, пока господа из банков и, извините за выражение, правительства не решат своей проблемы с Дьяволовым Камнем. Та сволочь, что увела Вещь, должна быть кончена, а Камень должен быть найден. Иначе копы вместе с федералами и военной разведкой не уберутся с транспорта и с узловых терминалов. Вся сеть наших перевозок практически блокирована с этой полуночи. Все сколько-нибудь солидные банковские операции взяты под контроль. Шестерых наших региональных руководителей взяла на глубокое потрошение армейская контрразведка. А мы с ней сроду дела не имели со времен последней воины… Короче, вы поняли, чего я хочу от вас?
— Залетную сволочь найти и кончить, — эхом отозвался Генри-Борода. — Вещь просто найти.
— Ты всегда правильно понимал меня, старина. — Каттаруза поднялся с места и стал неторопливо раскуривать сигару на свече из сала мышевидного гризли. — Но я жду конструктивных мыслей…
— Я хотел бы уяснить главное, шеф, — аккуратно, не отрывая взгляда от какого-то несовершенства в маникюрной отделке ногтей своей левой верхней конечности, осведомился Фай Адриатика. — Если Вещь будет найдена… Достаточно просто помочь копам с этим делом? Или Вещь нужна нам?
— Всегда ценил хорошие вопросы… — пыхнул ароматным дымом Капо ди Тутти Капи. — Предлагаю всем вам задуматься над тем, как старина Фай завернул проблему… А призадумавшись, сообразить, что никогда не было в Семье и не будет стукачей! Может, копы и получат Вещь… Но только вот с этого, — чугунный кулак Папы обрушился на имитацию драгоценной древесины, — стола! И заплатят ровно столько, сколько, — покрытый жесткой черной щетиной палец Каттарузы ткнул в его же седеющий висок, — сколько решит эта вот голова!
Последовала пауза, долженствовавшая способствовать усвоению руководителями основных ветвей Семьи генеральной линии руководства.
— Теперь — детали, — молвил шеф, украсив пространство над столом облаком табачного дыма. — Есть основания полагать, что поработала с Камушком какая-то темная лошадка, — это по твоей части, Карло. Пройдись с частой гребенкой по всем залетным, каких знаешь, а каких не знаешь — узнай. Теперь Лорд — у кого, как не у тебя, полная информация по транспорту. Дело, понятно, нелегкое: придется крутиться под носом у всех копов, какие только есть. Но эта публика может прошляпить массу щелей и щелочек… Тебе лучше знать…
Адриатика, сдерживая зевоту, дождался, пока все направления работы Семьи будут озадачены соответственно их возможностям в поисках идиотской драгоценности — от банковского дела (Димитриадис-Шахматист) до домов терпимости (Чичо — Большая Мама). Он выслушал и свою номинальную нагрузку — «…поставить на уши наших ребят, внедренных… Ты помнишь, Фай, у кого работают люди, готовые помочь нам?..» — и, поднявшись вместе со всеми, откланялся, как и все, и, как и все, двинулся к выходу.
— Действуйте, господа, — сухо и энергично напутствовал их Папа. — И если Вещь окажется в руках у кого-нибудь из вас — упаси его бог начинать свою игру… Хотя такой позыв обязательно будет… О Камне это рассказывают. И уж, во всяком случае, надеюсь, ни одному идиоту не придет в голову взгромоздить себе эту штуку на палец… А ты задержись на минуту, Адриатика…
Оставшись с глазу на глаз, они минуты три созерцали струйку ароматного дыма, вытекавшую из положенной на край малахитовой пепельницы сигары, порядком потраченной зубами Папы. Затем Каттаруза откашлялся:
— Это не для всяких ушей, Фай. Короче говоря, я хотел бы, чтобы никаких недоразумений не осталось между нами относительно тех ребят, что ты сосватал весной старому Бонифацию. Это я к тому, что больно уж совпало — история с Камушком и инфаркт у нашего общего друга… Внешне, конечно, никакой взаимосвязи, но мы-то с тобой знаем, какому богу молился старый жулик.
— Вам лучше знать, шеф. Я, скажу вам честно, не верю ни в Бога, ни в черта, а уж тем более не сую нос в дела Черной Церкви. Тогда вы не захотели путать никого из наших людей в Большую Затею — Бонифаций так это называл — Большая Затея. Ну и я — с вашей подачи — сосватал ему залетного. Конкретно про Камень никто никого не спрашивал… Просто я знаю, где лежат чьи интересы.
— А я, как видишь, знаю, что знаешь… А ты знаешь, что я знаю… — Каттаруза вновь взял сигару и пахнул дымом не то чтобы в лукаво-безразличную физиономию Адриатики, а так просто — в пространство между ними.
— Однако мне сдается, что вы все-таки еще чего-то от меня хотите, шеф, — наклонил Фай голову набок.
— Я хочу, разумеется, чтобы ты вышел на твоего залетного.
— Естественное желание, шеф. Но очень трудно исполнимое. Как вы понимаете, отметившись этак… Если это, конечно, их рук дело… Одним словом, вся эта компания легла на дно и не позаботилась оставить нам адресок.
— Однако другой адресок я тебе могу дать, Фай. — Каттаруза тоже наклонил голову набок, то ли заглядывая Адриатике в глаза, то ли поддразнивая. — Госпиталь Марии Магдалены, четырнадцатый этаж, палата сто восемь…
Фай кашлянул:
— Вы хотите, чтобы я навестил старину Мелканяна с букетом цветов?
— Да нет, Адриатика, с цветами в неврологическое отделение тебя, пожалуй, не пропустят. А вот «пушку» с собой прихвати — чтоб разговор вышел, что называется, по душам. И лучше, если разговор этот у вас выйдет без свидетелей.
Секунд пятнадцать Каттаруза помолчал, посасывая сигару, а потом добавил:
— Меня, знаешь ли, интуиция подводила редко… Так вот, она мне и говорит теперь — моя интуиция — что, может, Бонифаций сам пойдет в руки. Сдается мне, что у этих ребят вышла какая-то накладка.
— Хреновые бывают накладки с Камушком… — мрачно заметил Адриатика и, откланявшись, вышел в тяжелую, украшенную резьбой дверь.
Убедившись, что это антикварное изделие вновь прочно изолировало его от чересчур догадливого вассала, Каттаруза подошел к небольшому, еще более затейливой резьбы шкафчику, отпер потайной замок и некоторое время молча изучал его содержимое — черного дерева перевернутый крест, укрепленный на противоположной стенке, тяжелое серебряное блюдечко — чаша, которой надлежало бы быть заполненной свежей кровью, и еще пара малоаппетитных реликвий — свидетельства принадлежности их владельца к Серому Кругу Галактической Черной Церкви.
Ни сумасшедшим, ни тем более фанатиком Джанфранко Каттаруза не был и быть не собирался. Просто из чисто деловых соображений водил дружбу с адептами Ложного Учения, среди которых оказались и весьма полезные люди, поддержавшие его восемь лет назад, когда решался вопрос о престолонаследии в Семье. Тогда он искренне считал, что «Париж стоит мессы». Теперь он частенько признавался себе, что черные мессы, оказывается, обходятся дороговато. Впрочем, полноценным грешником он себя не считал и, вопреки католическому воспитанию, к Богу относился скорее на протестантский манер — считал, что свои дела с Ним он всегда уладит без вмешательства посторонних и к обоюдному удовольствию. Он размышлял на подобные темы, когда во внутреннюю дверь вновь постучал, вошел и замер на почтенном удалении за его спиной Паоло. Папа без лишней спешки прикрыл дверцы и вновь запер Черный Алтарь.
— Этот Аванесян все не унимается, — доложил телохранитель. — Очень хочет говорить с вами.
«Перебежчик или провокатор, — зло подумал Каттаруза. — Началось… Впрочем, не помешает прощупать. Вдруг через армянскую диаспору удастся сойтись с людишками, осведомленными о затее Мелканяна?»
— Обыщи и проводи сюда, — распорядился он.
* * *
Зуммер дешевенького блока связи наконец-то запел, и Клайд поспешил вытащить плоский коробок из кармана.
— Считай, что повезло тебе, — прогудел в динамике густой бас Толстяка Финни. — Тут мой человечек сторговал твое добро одному чистоделу. Суй свою карту в ближайший терминал и загружай сумму. Как и договорились — счет в федеральных кредитках.
— Подо что зачистили баксы? — больше для порядка поинтересовался Клайд.
Торчать на законопослушной земле Малой Колонии ему оставалось часа четыре с небольшим, а там — за геостационаром — налоговая инспекция слабо разбиралась в источниках доходов граждан Федерации где-то у черта на куличках — в планетарных колониях.
— Проходишь по статье «Гонорар». Ладно, счастливого тебе пути, Дейл, и фартовый тебе билетик…
Это была не кличка и не псевдоним. Просто фамилия Клайда — Ван-Дейл — трансформировалась в этих краях во что-то вроде прозвища. Был он здесь залетным и к излишней известности не стремился. Клайдом он в Малой Колонии был только для участников Большой Затеи.
Послав Толстяка к чертям собачьим, он подрулил к ближайшему бело-синему огоньку коммуникационного стационара и, обождав, пока освободится терминал, сунул в щель кредитную карточку.
Убедившись, что двадцать тысяч в твердой валюте теперь никуда не убегут от него и на краю Обитаемого Космоса, он облегченно вздохнул. Одной морокой стало меньше. После того как ему сравнительно легко удалось оторваться от бестолково организованной погони, демон любопытства заставил его сунуть нос в давешнюю сумку, второпях прихваченную в «Джевелри трэйдс». Лучше бы уж он оставил ее во флайере, который благополучно утопил в одном из озер близ Кэмп-Парадиза.
Как профессионал Клайд сразу прекрасно понял, что тянут лежавшие в сумке игрушки тысяч на пятьдесят — не меньше. Инструмент был отличный, похоже, римейского изготовления, явно на заказ сработанный, — в другое время Клайд не преминул бы оставить находку при себе. Но, как назло, точно так же отлично он понимал, что явиться для таможенного досмотра в столичный Космотерминал с таким вот джентльменским набором на руках — затея дохлая. Лучше уж сразу снести добро в околоток. Как и полагалось залетному, ни надежных тайников, ни явок, где находку можно было бы пристроить до возвращения, Клайд в Малой Колонии не имел, а проклятые железки буквально жгли руки — дело слишком пахло жареным.
В сочетании с непредвиденным налетом вооруженных дурней на паперти «Джевелри трэйдс» дело начинало смахивать на элементарную подставку: уж не сочинил ли старый пройдоха Бонифаций ситуацию так, что, не подвернись Клайду давешний флайер с брошенным в замке зажигания ключом, то он с гарантией был бы сейчас в руках полиции, имея на руках полный комплект профессиональных орудий взлома. Вот только зачем такой вариант сдался хитромудрому Мелканяну или тем, кто стоит за ним? Ведь не желали же они как можно скорее вернуть проклятый Камушек законным хозяевам, не успев еще толком его заполучить?
Темное это было дело.
Слава богу, что вовремя пришли на ум здешние координаты Француза Дидье — связь, о которой Клайд Мелканяна в известность не ставил. Француз, хотя и опустился порядком и подрастерял прежние контакты, вывел его, однако, на заведение Финни, ну а Толстяк, смекнув, что с горящего товара и навар будет погуще, живо отмусолил Дидье не слишком объемистую пачку купюр с профилем кого-то из местных отцов-основателей и на том закончил его участие в случившемся бизнесе.
Клайду были обещаны к утру пятнадцать тысяч федеральными кредитками — наличными или все двадцать по зачищенной кредитной карточке. Обещание свое Толстяк исполнил, и теперь, кабы не двусмысленные события у «Джевелри», Клайду всего и надо-то было, что перекемарить несколько часов в гостинице, добраться на загодя зарезервированном каре до Космотерминала и вовремя взойти на борт регулярного челнока до Орбитальной Пересадочной. А уж там — малой скоростью, на рейсовом лайнере, меньше чем за сутки добраться до Малого Бельмеса, а там — до следующего четверга, в приятном удалении от компетентных служб Малой Колонии, доделать кое-какие дела, попутно изображая из себя средней руки бизнесмена. В четверг должен был выйти на связь Мелканян.
Теперь карты легли по-новому. Все элементы простого и ясного плана действий становились рискованными. О том, чтобы отправиться в гостиницу досыпать не добранные за ночь часы, не могло быть и речи: вот уж где идеальное место для ловушки. Слава богу, что у Клайда хватило ума не называть Бонифацию время своей отправки и рейс, хотя толку от этой предосторожности явно было мало — скорее всего в Космотерминале его уже ждут. Клайд много дал бы тому, кто пролил бы хоть луч света на то, что, собственно, движет его то ли партнерами, то ли врагами, от лица которых полгода назад на него вышел старый жулик. Чисто интуитивно он чувствовал, что все обстоит намного сложнее любых его предположений.
Темное дело, темное…
В глубине души Клайд еще раз зарекся отныне связываться с типами, за которыми, как у старого Бонифация, числятся темные связи то ли с религиозными сектантами, то ли вообще с фанатиками какого-то мистического вероучения. Ладно, черт с ними, с пожитками, оставшимися в гостинице, — за номер сполна уплачено вперед, и шума в связи с убытием Клайда никто не поднимет. Другое дело — это как без сучка и без задоринки пройти Космотерминал. Это стоило обдумать в спокойной обстановке.
* * *
Вид у Гарика был неважный. Был он бледен и дергался как-то. Внятную же речь исторг из себя вообще с видимым трудом.
— Г-господин К-каттаруза, — затараторил он, норовя в нарушение этикета приложиться к ручке Папочки — такое позволялось лишь членам Семьи. — Господин Каттаруза, мне н-нужна к-ксива… У м-меня есть бабки…
Нелепость такого требования просто парализовала Папу. Он так и остался стоять перед Трюкачом, хотя намеревался расположиться в кресле, не предлагая, разумеется, чертовой шантрапе присесть.
— Зачем же тебе нужна ксива, парень? — только и спросил он.
Ослабший в коленках, Гарик опустился на краешек оставшегося так кстати свободным кожаного сиденья и воздел умоляющий взор на хозяина кабинета.
— Для выезда. Смываться мне надо, г-господин Каттаруза. Я не п-прошу денег — б-бабки у меня есть…
— Так какого же черта ты приходишь ко мне, а не к своему дорогому Сапожнику? — резонно спросил все еще слегка не пришедший в себя Папа.
— Т-тогда мне — конец… — убежденно заявил Трюкач. — Шеф решит, что это я п-проболтался… И я решил, что лучше — к вам… Я х-хочу вас предупредить, г-господин Каттаруза, о большой опасности… Всем нам — конец…
— Это уж точно, парень, всем нам конец, — согласился не чуждый философского подхода к жизни Капо ди Тутти Капи. — Одним — раньше, другим — позже… Но ты уж будь поточнее…
— Без свидетелей, — громко прошептал Гарик. — Если можно, нам надо поговорить без свидетелей.
— Побудь в приемной, Паоло, — распорядился Папа, всем своим видом выражая безмерное недоумение таким нарушением субординации.
— В-вы припоминаете, — затараторил Трюкач, — в-вы припоминаете то дело, что наши — я про людей Сапожника говорю — работали в прошлую осень на пару с вами?
— Будь поточнее, парень, — еще раз недружелюбно посоветовал Папа, откровенно выпуская вонючую табачную струю в слегка зеленое от напряжения лицо собеседника.
— Я про то, как взяли весь товар Шиндлера… Это когда потом Рогатый чуть в петлю не полез… — закашлявшись, пояснил Гарик.
— Ничего я такого не помню, парень. И тебе советую позабыть накрепко.
Совет Папы был не лишен своего резона. Своих в Малой Колонии грабили редко — не принято такое здесь было — а узнай кто, что конвой с приготовленным к нелегальному вывозу отборным товаром, числившимся за одним из крупнейших финансистов всех криминальных группировок Сектора Рупертом Шиндлером, обобрали люди Каттарузы и Сапожника-Карнеги, дело бы не ограничилось несмываемым пятном на репутации обоих авторитетов. Далеко не ограничилось бы… И то, что по этому свету все еще болтается мелкая сошка, осведомленная о деталях этой истории, было для Джанфранко пренеприятнейшим сюрпризом.
— Я… да, конечно, — торопливо сглотнул набежавшую слюну Гарик. — Только дело-то важное. Похоже, что большая опасность навернулась.
— ? — поднял бровь Папа.
— Так вот: если вы помните, господин Каттаруза, на этом деле, кроме всех прочих, сильно погорел Шишел. Шишел-Мышел. Шаленый. У него все тогдашние денежки были вложены в этот товарец…
Желудок Джанфранко непроизвольно сжался. Во рту стало кисло.
— Говори, парень, говори… Не томи душу, — неприязненно молвил он.
— Т-так вот: Ш-шишел до этого дела докопался. Не знаю уж как, но докопался. И теперь такое будет… Т-такое… П-прошлым вечером — как раз перед дождем — он меня вычислил… В «Кентербери».
— Так почему тогда ты еще жив, парень? — резонно удивился Папа.
— Он п-по телефону меня в-вычислил.
— Ах, по телефону… — с некоторой иронией выдавил из себя Каттаруза.
Хотя, похоже, было не до смеха. Мозги Папы перешли на полные обороты. Он задумчиво и брезгливо прихватил двумя пальцами воротник Гариковой куртки и, словно с улицы забредшую кошку, переместил его из кресла, в которое наконец опустился сам, на ковер пред свои ясные очи. Гарик тут же нагнулся над ним и лихорадочно зашептал, дыша прямо в лицо Папы чесноком и пивным перегаром:
— По телефону… И спрашивает: «Ты, мол, Трюкач, часом, не помнишь, в каком году прибыл на Малую Колонию старый Элевтер Мелканян?» Вы п-поняли, господин К-каттаруза?
— Что, собственно, должен я понимать? При чем тут еще ваш армянский Элевтер? — Нить Гарикова повествования снова ускользнула от Папы.
— Да к-как же вы не п-поняли?! Ведь у вас встреча была с Сапожником — где? Н-на нейтральной территории… У Г-григоряна… Он вас обоих якобы пригласил к себе в заведение, п-пропустить стаканчик в День Элевтера. Т-та-кой был предлог. А я тогда между вами крутился колбасой — н-на подхвате — п-помогал в-все организовать…
Теперь Папа вспомнил. И поразился. Оказывается, они с Сапожником проморгали, по крайней мере, одного парня, который явно знал о деле чересчур много.
— Так, значит, ты думаешь, парень… — взвешивая каждое слово, процедил он…
Собственно, судьба Трюкача была решена. Оставалось только раскусить — с чьей подачи работает человечек.
— Тут и думать нечего, господин К-каттаруза. Это он войну объявил… Ч-чтобы все знали… Н-не мне одному — меня Шишел прихлопнул бы и не заметил… Я тут — мелкая сошка… Он явно хотел, чтобы я вас предупредил. Он всегда так — любит припугнуть для начала… Ч-чтобы вам в-воз-можность дать…
— Какую такую возможность, парень? — Взгляд Папы стал буравящим.
— Я-ясно к-какую — откупиться. Т-теперь затребует вдвое.
— И ты, парень, как только обо всем догадался, так сразу и рассказал все Григоряну и Сапожнику. Так ведь? Ну, а они…
— Так ведь Сапожник мне шею свернет. Он как дважды два решит, что это я в-виноват. А Григорян за меня в таком деле не заступится.
Гарик машинально извлек из сигарного дыма четверку «пик» и вконец скис, не зная куда ее деть.
— А ты, конечно, этого не делал, Трюкач? Не сболтнул чего старине Шишелу? Ну, чтоб он тебе потом малость отстегнул с откупа-то?
— Н-нет! — уже почти совершенно придушенно взвизгнул Гарик. — Да я — никогда… Я же говорю — я смыться хочу, мне ксива нужна! За свои… Мне в ночь Толстяк Финни одно дельце сосватал, ну и сбереженьица свои я из заначек вынул — так что монета на кармане есть. А там — вербанусь на рейсовик в обслуживающий персонал и сюда носу не покажу лет пять…
— Вот что, ты поступай как знаешь, парень, — сурово прервал его Каттаруза, — но только, если кто тебя спросит — у меня от Сапожника в этом деле секретов нет, и раз уж Шишел до чего дознался, я этого тоже от Карнеги скрывать не собираюсь. Обмозгуем это дело с ним на пару…
Папа обошел вокруг стола, уселся, приняв деловую позу, и пододвинул к себе солидный, тяжелый блок связи. Врубать его, однако, не стал, а буркнул сквозь сигарный дым:
— Доберись поскорее до Центрального терминала, парень, и дождись там нашего человечка. Он тебе подкинет подходящую карточку. О цене договоритесь на месте. И сразу двигай туда… — Каттаруза указал сигарой в потолок, над которым простирались слабонаселенные небеса Малой Колонии. — Не хочу быть неблагодарным, парень, но, если выяснится, что ты смухлевал…
Гарика как ветром сдуло.
— Паоло, пристрой в хвост этому фраеру человека поумнее, — распорядился Папа в переговорник. — И соедини меня с Фаем, придется ему подвесить еще одну канитель.
* * *
Со все еще не рассосавшимся после ночного морока ледяным комом на душе Шаленый, морщась, словно лекарство, проглотил кофе, засунул в рот сандвич с ветчиной и, дожевывая на ходу сие подобие завтрака, поспешил в подземный гараж, где ждал его строгий и неприметный «ситроен», так же напоминающий потертый «горби», как типичный рядовой клерк — типичного рядового клошара.
Вопреки своей привычке, Шишел поставил машину на автопилот и, пока за стеклами кабины уплывали назад и назад плохо различимые в свете только еще начинающегося утра многоэтажные громады деловых кварталов, перемежающиеся с малоэтажной застройкой старых аристократических районов, вперился в экран притороченного к передней панели переносного телевизора. Ранний выпуск «Новостей» должен был, по его разумению, где-то на первых своих минутах коснуться «дерзкого ограбления на Гранд-Театрал» — как-нибудь в этом духе окрестят вчерашнее дельце скудоумные газетчики. Это, конечно, если какой-нибудь осел не ухлопал за это время министра или архиепископа. Или не отмочил еще чего-нибудь в этом роде. Тогда, натурально, это рядовое в общем-то ограбление крупного ювелирного магазина отойдет-таки на третий или четвертый план. Второй по местной традиции прочно зарезервирован за очередным наворотом всем осточертевшей склоки между парламентом и Президентом.
Не то чтобы Шишел был тщеславен — был он существом скромным, хотя очень крупным и буйным во хмелю — нет, просто надо было держать нос по ветру, а в этом отношении беспривязные газетчики и телерепортеры с их врожденным недержанием информации были, по мнению Шаленого, народом весьма полезным.
Однако то, что он увидел в голографическом окошке ТВ, на сей раз далеко превзошло то, на что он рассчитывал. Экран предъявил ему уже так хорошо им изученный черный, неправильной формы и странной огранки камень, вправленный в простой, но тоже какой-то своеобразной формы перстень. Перстень был напялен на чей-то волосатый палец. Камера дала общий план, и стало ясно, что палец (как и рука в целом) принадлежит невысокому человеку с широким, несколько напряженным лицом, с глубокими залысинами, отороченными курчавым коротким волосом. Судя по одежде, это был католический пастор. Человек (и перстень) были изображены на большом — в полный рост — портрете. Камера панорамировала полотно, диктор же бодро вешал, что столь точно изображенный на картине бриллиант как раз и является тем самым Дьяволовым Камнем, дерзкое похищение которого прошлым вечером вновь привлекло внимание общественности к этой мрачной и таинственной реликвии времен Первых Высадок. Собственно, Камень является одним из немногих доказательств того, что за несколько тысяч лет до прихода на Планету людей ее населяли или посещали иные разумные создания.
К сожалению, с самого момента своего обнаружения Камень стал талисманом целого ряда сменявших друг друга сект сатанистского толка. Время от времени его, как своего рода отличительный знак, воздевали на перст того или иного из крупнейших адептов этих тайных религий, столь, к сожалению, распространенных в Мирах Периферии, и в Малой Колонии в частности. Авантюристы и фанатики самого разного рода вели постоянную кровавую междоусобицу за обладание этим правом. Счастья он, однако, никому не принес. Тьма легенд сохранила только весьма загадочные и довольно противоречивые обстоятельства жизни и неизменной гибели победивших в этой борьбе. Не менее трагична и загадочна, однако, и судьба немногих обладателей Камня, не причастных к Темной Вере, — таких, как адмирал Шайн или изображенный на портрете (работы самого Адриана Фарро) аббат Ди Маури.
Адмирал, кстати, и считался последним из известных миру хранителей Камня. Согласно его завещанию, Камень был передан в президентскую казну Малой Колонии, где и пребывал до первых смут эпохи Планетарной Изоляции. Затем местопребывание реликвии сделалось предметом бесчисленных легенд и догадок, и только лишь вчерашняя пресс-конференция известного предпринимателя Спиро Апостопулоса пролила свет на истинное ее местонахождение.
Впрочем, ненадолго. Полиция и спецслужбы Малой Колонии, во взаимодействии с Федеральным управлением расследований, вот уже более двенадцати часов работая в чрезвычайном режиме, не выявили еще сколько-нибудь ясного следа Дьяволова Камня. Слова диктора сопровождал выразительный видеоряд: пробки на контрольных постах на выездах из Столицы, очереди на спецпостах проверки на терминалах, еще где-то кран, вытягивающий из морской пучины у набережной Старого города затопленную там грабителями десантную платформу, на которой те по водам залива благополучно ушли от запоздалой погони. «Необыкновенное рвение, охватившее правоохранительные органы, — пояснил диктор, — объясняется колоссальной суммой страховки, оформленной господином Апостопулосом на злосчастную реликвию. Сумма эта сравнима ни больше ни меньше как с годовым бюджетом Малой Колонии. Представитель „Гэлэкси иншуранс“, Аксель Строк, заявил, впрочем, что соответствующие средства будут заморожены на счетах впредь до получения недвусмысленных доказательств того, что Камень действительно утерян безвозвратно и действия господина Апостопулоса в этой связи являются юридически безупречными. Адвокат последнего, Сантамария Кастельмажоре, в этой связи внес решительный протест…»
Шаленый уставился на свой перстень как на гадюку. Потом прикрыл глаза и застонал от злобы. За неполные два года своего пребывания на Планете он многим интересовался и узнал многое. Но местный фольклор, касающийся всякой мистической ерунды, был далеко не в центре его внимания. Кто же мог знать, что судьба стукнет его именно с этого боку?
Когда он снова обратил взгляд на экран, сюжет слегка изменился — неполная дюжина непроспавшихся акул пера толклась в тесноватом зале со столиками перед импровизированным президиумом, в котором восседала безупречно элегантная молодая китаянка, что-то озабоченно вещавшая в микрофон.
Диктор пояснил, что известная представительница свободной прессы Энни Чанг на импровизированной пресс-конференции, которая сейчас происходит в известном журналистском кафе «Слэндер», довела до сведения общественности, что вот уже четыре часа из дюжины, потраченной на поиски Камня, представители Федерального управления и Планетарной контрразведки допрашивают в помещении редакции «Дэйли эдвенчер» репортера Уолта Новикова, вся вина которого состоит лишь в том, что он предпринял самостоятельное расследование по свежим следам преступления века, каковым, без сомнения, является похищение Дьяволова Камня.
Видеоряд предъявил почтенной публике вполне трагический вид на темнеющий в ночи корпус «Юнайтэд медиа» — резиденцию полусотни агентств и редакций, где на одиннадцатом этаже воспаленным светом горели окна «ДЭ».
Свободе и жизни известного журналиста угрожает вполне реальная опасность. В этой связи профсоюз работников средств массовой информации и Клуб журналистов направили…
Шаленый гвозданул тяжелой ладонью по сенсорной панели ТВ, и машинка заткнулась. Затем он осторожно, словно гранату со сдернутой чекой, осмотрел проклятый перстень. Царапнул бриллиантом по стеклу часов на приборной панели и, убедившись, что и впрямь основательно влип, сосредоточил все усилия на том, чтобы освободить палец от проклятого изделия. Пальцу досталось основательно. Камню — хоть бы хны. Увлекшись борьбой с чертовой реликвией, Шишел не сразу и сообразил, что сравнительно давно уже доехал до заведения Роланда и торчит в своем «ситроене» посреди полупустой автостоянки на виду у всех, кому не лень. Он снова повернул перстень камнем в ладонь.
* * *
Стоя на ступенях Второго Кредитного, Клайд задумчиво прилаживал на плече только что забранную из абонентского ящика сумку-планшет с деньгами и документами. Ледяной бриз раннего утра пронизывал до костей. Следовало срочно найти какое-то пристанище. Прямо перед ним притормозил словно сошедший с древней фотографии из какого-нибудь «Мотор-Ревю» начала двадцать первого века, начищенный как новый ботинок автомобиль.
— Не желаете совершить обзорную экскурсию по Столице, сэр? — наивежливейшим тоном осведомился водитель. — «Тур ностальжик».
Так провокаций не устраивают. Уж что-что, а элементарное правило поведения преследуемого — не садись в первое подъехавшее такси — Клайд знал прекрасно, но интуиция никогда не подводила его. Так провокаций не устраивают. С минуту Клайд изучал пронизанную сознанием собственной сверхчеловеческой хитрости добродушную раскосую физиономию водителя. Потом решительно занял место на заднем сиденье и, вставляя кредитную карточку в щель терминала оплаты, осведомился:
— Обзорная экскурсия — это надолго?
— Сорок минут — малая программа, час тридцать — полная. А если, однако, предпочитаете Большой Круг, то за отдельную плату вы можете…
— Вот что, парень, тебе повезло: я, видишь ли, страшно охоч до достопримечательностей вашей совершенно замечательной Столицы. Катай меня полных четыре часа и в десять тридцать останови у Космотерминала.
— Это, однако, за городом, сэр. И будет стоить…
— Не важно… Еще остановись у бара поприличней и…
— Перед вами, однако, встроенный бар, сэр. Виски, водка, коньяк, джин… А также — сандвичи. Справа — микроволновый подогрев, сэр. Включить в счет легкий завтрак?
— Включи. У тебя здесь, пожалуй, и казино с рулеткой найдется, — задумчиво констатировал Клайд, наливая себе «Бурбон» и наслаждаясь теплом обшитого серебристым грабом и дорогой кожей салона. После промозглой утренней стужи продутой всеми ветрами Столицы.
— У чукчи все есть, — скромно подтвердил его оценку водитель и тронул машину.
— Но около магазина готового платья останови, однако, — попросил Клайд. — И у аптеки…
«Однако» оказалось явно заразительным.
Все четыре часа с небольшими перерывами водитель антикварного средства передвижения изливал в микрофон сведения о том, как чуть было не отдали богу души участники Первой Высадки на Планету, о том, как на полстолетия, однако, оказались отрезанными от земной цивилизации первые полтысячи колонистов, и о том, что из этого вышло, о нашествии на молодую Столицу Колонии полчищ скок-деревьев, о тех невообразимых коллизиях, что, однако, сопутствовали появлению на Планете второй волны колонистов, о первой, второй и третьей гражданских войнах между колонистами второй, третьей и четвертой волн, о героической борьбе за выход из Империи, увенчавшейся великой, однако, победой Независимости, и о последующей славной эпохе Реколонизации и Реинтеграции в Федерацию и о многом еще. Щедрому клиенту были продемонстрированы монументы дюжины местных великих людей, примерно столько же храмов различных вероисповеданий, процветающих в Малой Колонии, неопределенное количество архитектурных ансамблей разных эпох и периодов и лично архиепископ Южного полушария, произносящий субботнюю проповедь перед редковатой утренней толпой туристов с балкона Дворца Нунциев, знаменитый, однако, мост через залив Контрабандистов, парламент, магометанское кладбище, резиденция Президента, еврейское кладбище, монумент Пятидесяти Мученикам — место, где черти, однако, забрали адмирала Шайна, и другие достопримечательности стольного града Малой Колонии. Клайду все это не слишком мешало думать — салон был со звукоизоляцией, а коммутатор он выключил сразу после того, как определил задачу водителю, и включил его только пару раз — чтобы напомнить об остановках у платяного шопа и у аптеки.
Последние сорок минут экскурсии ему было не до досужей болтовни своего моторизованного Вергилия: Клайд тщательно работал со своими покупками — кое-чем из одежды, косметики и аптечного барахла.
* * *
Капитан Остин выслушал то, что пробубнил ему наушник блока связи, коротко и односложно ответил кому-то на том конце линии и выразительно посмотрел на следователя Клецки. Судя по этому его взгляду, господам, которых уполномочили вести следствие, было велено закругляться.
— Подведем итоги. — Капитан присел на краешек стола, возвысившись над сгорбившимся в кресле, порядком вымотанным Уолтом. — Вы утверждаете, что покинули Овальный кабинет департамента, потому что точно то же самое сделали несколько других присутствующих…
— Ей-богу, вы говорите это так, мистер, словно хотите упрекнуть меня в том, что я всего-то последовал дурному примеру.
— А вы хотели бы как-то иначе сформулировать эту мысль? Вы отдаете себе отчет в том, насколько подозрительным выглядит ваше поведение?
— Подозрительным выглядело поведение уважаемого профессора Мак-Аллистера и его людей. Согласитесь, что кому-то не мешало бы присмотреть за этой командой, когда она ломанула из помещения сразу вслед за грабителями.
— И вам удалось это?
— Не до конца. Во всяком случае, я убедился, что преследовать преступников они не собирались.
— Вы утверждали, что эти люди сразу направились в Старый город?
— Почти сразу. Сначала они довольно бестолково поплутали по набережным… Но в Старом городе я потерял их… Там движение слишком сильно зарегулировано. Эти господа на своем флайере просто игнорировали светофор, а меня подвела привычка уважать дорожные правила.
— Где же светофор разлучил вас?
— При выезде с Маолейн. — Уолт сделан все возможное, чтобы голос его не дрогнул предательски…
— И все оставшееся время вы пытались выйти на след этой компании? Не имея никакого представления о том, куда они все-таки направились? Кстати, вы хотя бы запомнили марку флайера, на котором передвигались уважаемый профессор и его люди?
Какая-то закавыка почудилась Уолту в этом вопросе.
— «Г-гепард», кажется… Если вы хотите мне сказать, что это был не самый умный способ действий, то сейчас это для меня уже не секрет. Но в тот момент было слишком обидно вот так отказаться от расследования.
— Простите, — капитан Планетарной контрразведки иронически опустил уголок рта. — Вам не кажется, что расследование случаев ограбления — это сфера компетенции иных органов, нежели уважаемого издания, представляемого вами?
— Журналистика всегда была свободна в выборе тем для…
— Ладно. — На этот раз голос подал представитель Федерального управления. — Ограничимся джентльменской договоренностью: мы постараемся не создавать препятствий в вашей профессиональной деятельности — ну, например, не станем задерживать вас, хотя ваше поведение и дает повод для применения такой меры пресечения. А вы уж постарайтесь не затруднять нашу работу. У нас могут возникнуть к вам многие вопросы — постарайтесь впредь быть достаточно откровенны с органами следствия. Расписку о невыезде мы с вас все-таки берем. Вот, ознакомьтесь и поставьте автограф… И еще… — Контрразведчик встал с уголка стола, на котором он примостился, и нагнулся к лицу Уолта. — Я от всей души надеюсь, что вы не станете проявлять излишнего интереса к особе господина Мак-Аллистера. Это может сильно повредить вам. С ним побеседуют те, кому надо, и тогда, когда это будет надо.
Уолт молча подмахнул бумажку, обязывающую его не покидать территорию Малой Колонии в течение двух недель, и проводил задумчивым взглядом спины столь приятных собеседников, бесшумно исчезнувших в проеме двери.
— Мы боролись за тебя как звери! — сообщила Энни, деловито разминувшаяся с ними в проходе. — В «Новостях» пойдет отрывок из моей пресс-конференции. Включи ТВ… У тебя неважный вид…
— Пришлось дать подписку о невыезде. И кое-что наврать… А обе эти вещи здесь у нас чреваты. Но иначе дальше работать они нам не дали бы…
— Подписка — это не слишком хорошо, — комментировала Энни, поводя вокруг «клопобоем» — индикатором подслушивающих устройств и даже заглядывая под столы и кресла — занятие далеко не бесполезное после визита гостей из казенного дома. — Ты поторопился…
— Побыла бы ты на моем месте, Энни…
— А вот то, что журналисту такого калибра, как ты, Уолт, приходится рисковать попасться на элементарном вранье на допросе, — это серьезный знак. — Энни отложила «клопобой» и, пододвинув кресло, села лицом к лицу с Уолтом. — Ты надыбал что-то серьезное, Новиков. Рассказывай.
* * *
— Тут к вам еще кое-кто просится, шеф, — опасливо сообщил телохранитель-секретарь. — Нэнси Клерибелл — Пташка. И тоже вроде страшно срочно. Как быть?
Каттаруза тяжело вздохнул:
— Ты сегодня решил пристроить ко мне на прием всех шулеров и карманниц с Побережья или только чокнувшихся за последние полгода? А, Паоло? Ведь когда-то ко мне заглядывали фрукты и покрупнее…
— У малышки вроде что-то серьезное…
Пока продолжался этот содержательный обмен мнениями, помянутая Нэнси, вообще-то удачно сочетавшая профессию наводчицы с тонким ремеслом транспортного воришки, деликатно протискивалась в резные двери кабинета под тяжелым неодобрительным взглядом Папы.
— Ты, кажется, немного зазевался, Паоло? — спросил Папа голосом без выражения. И, игнорируя раздавшийся в ответ нечленораздельный звук, отключил селектор.
— Простите меня, шеф, — голоском, воплощающим святую невинность, произнесла Клерибелл. Ее шоколадная физиономия стремилась выразить глубочайшее раскаяние в том, что она отрывает от дел мирового значения самого Папочку. — Тут Чичо только что с цепи сорвался и всем толкует про Дьяволов Камень. Так вот, мне этот Камушек не далее как вчера очень даже попадался на глаза, — застенчиво прощебетала она.
Ни больше ни меньше…
Последовала пауза.
— Ты, разумеется, ему об этом сказала, Нэнси? — вкрадчиво, как обычно говорят с детьми или душевнобольными, спросил Папа. — Ну там — где, у кого, когда… Большая Мама считает, что тебе надо поговорить сразу со мной?
— Я к хозяйству Большой Мамы ни-ка-ко-го отношения не имею, — с глубоким чувством произнесла Клерибелл. — И, простите, шеф, перед ним не отчитываюсь.
— Ты считаешь, что отчитываешься прямо передо мной, Нэнси? — задумчиво разжевывая сигару, осведомился Каттаруза.
Он был слегка озадачен такой постановкой вопроса о субординации. Строго говоря, Пташка с несколькими своими напарницами были скорее «вольными стрелками», но долю с дохода отдавали Чичо, за которым и числилась обязанность присматривать за этой шальной компанией, а заодно и обеспечивать контакты с заказчиками на наводку.
— Во всяком случае, в таком деле, шеф… Дьяволов Камень — это ведь очень серьезно. А Большая Мама все припишет себе, как будто нас и не было.
— Кого это «нас», Нэнси? — ласково осведомился Каттаруза, решив, что и в самом деле если речь идет о чем-то серьезном, относящемся к Камню, то лучше это знать ему самому и сразу.
— Меня и Рут Биллисью — Белоснежки. Дело было в начале десятого, на Северном…
— Продолжай, девочка. Кстати, а Рут где же?
— Она с утра законопатилась у дружка. После того как я ее предупредила… Она в таких делах не разбирается, а у меня бабка была в секте Буду… Она мне про Дурную Весть очень много всякого рассказала.
— Да ты и сама, говорят, балуешься такими делами, — наугад бросил камушек в кусты Папа. Как человек Серого Круга, он что-то смутно припоминал, связанное с девицей Клерибелл.
— Что вы! — Реакция Нэнси была чуть преувеличенной. — Я каждое воскресенье хожу в церковь.
— Это хорошо, девочка… Я — человек с широкими взглядами, но предпочитаю дело иметь с правоверными католиками.
— О, все мы это прекрасно знаем.
Что-то в интонации Нэнси заставило Папу второй раз в этот день задуматься об излишней догадливости своих подопечных.
— Вот и хорошо, что знаете, девочка, вот и хорошо. А теперь — давай про Камень…
— Дело очень простое, шеф… — Нэнси деловито нахмурилась. — Мы с Рут работали на маршрутах Северный — Кэмп-Парадиз… Там в вечер с пятницы на субботу — стабильный улов. В начале десятого, когда дождь начался, мы вышли на Северном, чтобы пересесть до Парковых Линий, и на проходе — в дверях общего зала — налетели на здорового такого бугая. Вы не поверите просто. Вот с тот шкаф размером. Но не в том дело — тут у нас народ разный… Но дух от парня шел… Я еще подумала — словно из могилы выкарабкался. Ну мы, естественно, на него глаза скосили, и я смотрю — ей-богу — у него на правой руке, на среднем пальце, — Дьяволов Камень в полной оправе. Я толкнула Рут, и она тоже увидела… Но она про Камень только понаслышке знает. А «Новости» мы не слушали и про то, что Камень час с лишним назад у Картавого Спиро свистнули, просто не знали… Но я все равно так и ошалела — вы же понимаете… Дьяволов Камень — и на руке, НА ПАЛЬЦЕ…
— Ты уверена, что это тот самый Камушек.
— Да уж точно… У бабки с десяток голограмм его было. Да и…
— Да и у тебя есть, девочка. Просто так — на память, посмотреть. Правда?
— А что тут такого, шеф? И потом, я в камнях разбираюсь вообще. Не было случая, чтобы я фальшивку надыбала.
— Ну что же. У тебя в этом вопросе есть репутация, Пташка. Не буду спорить.
Каттаруза знал, что говорил.
— И вот я всю ночь думала — почему он… Почему они нам явились?.. Такое случайно не бывает…
— Кто «они», Пташка?
— Камень и Дьявол! Я теперь уверена, шеф, — Большая Беда пришла… Пророчество Старых Книг исполнилось — Дьявол пришел в этот мир и воздел Камень на перст. Недаром от него… могильный дух шел…
— По-твоему, от Люцифера должно нести как из сортира, Пташка?
— А как еще? Ландышами, что ли? Нет — могилой… Он на то и зовется — Нечистый… А может, это был Барон Суббота собственной персоной…
Каттаруза досадливо устроил останки вконец сжеванной сигары в пепельнице и прервал взволнованный монолог Нэнси:
— Вот что, девочка: пусть с Чертом, Дьяволом и Бароном Субботой разбирается его высокопреосвященство Архиепископ. А ты сейчас пройдешь на Сим-Сим-стрит, восемь, к Марку Чарутти, частному детективу. Не волнуйся, парень берет кое-какие наши заказы. Раньше работал в полиции и дело свое знает. Пусть он тебя покрутит на стимуляторе и сварганит фоторобот этого вашего встречного. Я ему позвоню, чтобы постарайся. И дай-ка мне адресок этой твоей подруги. Рут — я имею в виду. Мои люди ее доставят туда же, к Марку… И присмотрят, чтобы чего с ней не приключилось. И ты… Будь осторожна. А куда девался этот тип потом, когда вы разминулись?
— Он спустился на подземный уровень, и больше мы его не видели…
— Ну, с богом, Пташка…
Каттаруза начат набирать на блоке связи номер.
* * *
Нэнси вышла из ворот солидного особняка, служившего резиденцией Папы Джанфранко, и, облегченно вздохнув, пошла вдоль кованой ограды. До Сим-Сим-стрит было от силы десять минут пешком.
— Постой, сестра, — женщина в грязноватом бесформенном плаще, мимо которой она прошла, не обратив внимания, окликнула ее.
Нэнси обернулась, присмотревшись к странной фигуре. Лицо женщины, окликнувшей ее, было запрокинуто к небу, как у слепой, и по лицу этому ползали мухи — и по рукам тоже…
* * *
— Подозрительнейшие пентюхи водятся в этих водах… — задумчиво заметил сидевший за рулем кара следователь Федерального управления, энергично стараясь избежать очередной транспортной пробки.
— Это вы про нашу прессу? Этот Новиков не сказал нам и половины из того, что разнюхал. Придется занять его персоной пару оперативников — глаз с него спускать нельзя.
— Это — само собой… Но вообще-то я имел в виду господина профессора.
— Здесь я вам не помощник… — Капитан Остин откинулся на сиденье и неприязненно поморщился. — Программа «Мессенджер». Это здесь, в Малой Колонии, считается… э-э… священной коровой, что ли… Мак-Аллистер и его люди — это монополия на всю информацию о Палеоконтакте. После того как они выдали первые расшифровки технологий этих Первых Колонистов… Чужих… После этого на них сделаны большие ставки. Мне просто не дадут и на пушечный выстрел приблизиться к этой компании. Это мне ясно дали понять. Думаю, и вам — тоже.
— Ну что ж. Сотруднику Федерального управления расследований таких указаний никто дать не может. В пределах Планеты, конечно… Так что, полагаю, что намеки господина министра относились только к одному из нас. — Следователь старательно смотрел мимо глаз своего коллеги. — Я вправе оказаться непонятливым…..
Натянутую паузу прервала трель блока связи.
— Есть дополнение к вашему запросу, капитан, — сообщил деловитый голос из динамика. — Мы сообщили вам, что Уолт Новиков, репортер, под судом и следствием не состоял и лишь четырежды фигурировал в качестве свидетеля по различным делам. Так вот, полчаса назад Центральный полицейский компьютер дал дополнение. На имя Уолта Новикова выписана повестка. Он должен дать показания по делу об ограблении «Джевелри трэйдс». Прошлой ночью. В качестве свидетеля…
— Интересно, — пробормотал капитан Остин, не спеша вырубить переговорник. — «Джевелри трэйдс» — это ведь на Гранд-Театрал? У перекрестка с Маолейн?
Он снова взялся за блок.
— Кто ведет следствие по этому делу? Кто составлял протокол? И еще — в деле фигурируют средства передвижения? Какой-нибудь флайер, например?
— В розыске по делу объявлены «найтфлайт» и «ягуар». Следствие поручено лейтенанту Фоксу из Криминального департамента. Протокол составлен… э-э-э… — Последовало секунд пять, заполненных попискиванием компьютера — там, на том конце линии. — Протокол составлен сержантом Харрисом, околоток Гранд-Театрал-3.
— Благодарю вас! — Остин выключил блок и призадумался.
— Это вы здорово прикинули — относительно места действия… — заметил в пространство Стивен. — И господин Новиков действительно оказался не до конца откровенен. Не знаю, на что он рассчитывал. Но само нападение, судя по всему, осуществили не те, кого он преследовал. Автомобиль Мак-Аллистера действительно «гепард». Я это знал с самого начала. Тут журналист не врал. «Гепард» — не «ягуар»…
— Вы плохо знакомы с местной полицейской флорой и фауной, следователь. Для той бестолочи, которая сидит на Гранд-Театрал-3, «гепард» — это, конечно, «ягуар»…
* * *
Сапожник потому и был Сапожником, что сам он, и дед его, и прадед славны были тем, что крышей для дела содержали обувной склад на Клик-вэй. И еще потому, что Господь не пожалел гуталина, когда определял цвет физиономии раба своего Маноло.
Был Маноло Карнеги на класс пожиже Папы Каттарузы, и был он большим демократом. Поэтому и накачку своим людям давал в антураже, разительно отличавшемся от обстановки кабинета Папы. Народ покруче — из тех, кто начинал еще с Пабло, папашей Маноло, — сподобились быть рассаженными в продавленные кресла. Выдвиженцы из молодых расположились по полкам, сдвинув товар в сторонку.
К тому моменту, когда все соображения по поводу того, кому что следует предпринять в сложившейся ситуации («Ройте землю, ребята, ройте, и что-нибудь да выплывет. Иначе жизни не будет…»), были высказаны, в помещение, стараясь не привлекать ничьего внимания, осторожно вошел де Лилл — Адвокат. Он подошел к Маноло и, наклонившись к нему, тихо сообщил, что Трюкач, бледный как с того света, просит его выслушать.
— Примите во внимание, шеф, — добавил он, — что не далее чем час назад Трюкач был у Папы Джанфранко. В его кабинете.
Сапожник удивленно поднял бровь. Фигурирующие в доносе величины были несопоставимы.
— Информация надежная, шеф. От Григоряна. Он за своими людьми присматривает неплохо. Да-да — наш маленький Трюкач беседовал тет-а-тет с самим Папочкой. Ни больше ни меньше. И привел «хвост». В «Таверне» ошивается Джо Вишневски — поджидает, когда Трюкач выйдет.
— Это что-то новенькое… — под нос себе определил Маноло. — Помаринуйте мальчика с полчаса, обыщите и давайте ко мне — в заднюю комнату.
Тет-а-тет с Трюкачом занял заметно больше времени, чем предполагал Маноло. Гарик вышел из кабинета шефа отнюдь не успокоенный в своих худших подозрениях, но кланяюсь и благодаря, благодаря и кланяясь. Сапожник проводил его тяжелым взглядом.
— Что, собственно, надо было парню? — осторожно поинтересовался Адвокат.
— Собрался в бега, — мрачно пояснил Карнеги. — Но не в этом дело. Кажется, они на пару с Шишелом решили нас немного пощипать. И, сдается мне, с подачи Папочки Каттарузы…
— Он объяснил — о чем они с Папой толковали поутру?
— Он несет такую чушь, что у меня уши свернулись в трубочку! Так или иначе, найди Финнегана. Холеру, я имею в виду. И передай ему мою просьбу. Ты понимаешь какую? Трюкача он найдет на Космотерминале. Больше ему деваться некуда. Паренек, сдается мне, слишком уж задержался на этом свете. А с Шишелом я потолкую напрямую. Организуй это дело. Не позже чем послезавтра.
