Айзек проклинал Совет конструкций, осыпал площадной бранью, требовал, чтобы освободили. Кровь лилась из носа и густела в бороде. Неподалеку Ягарек и Дерхан корчились в манипуляторах громоздких автоматов, но вырваться уже не надеялись. Сквозь пелену головной боли Айзек видел, как могучий Совет воздел металлическую руку. В тот же миг кровавый уродливый человек-аватара, словно пародируя его, вскинул конечность.

– Летит! – сказал Совет голосом мертвеца. Айзек взвыл в ярости и замотал, затряс головой в бесплодной попытке сбросить шлем.

Он увидел под облаками грозно приближающийся к свалке силуэт. Распростерший крылья мотылек снижался энергичными хаотическими рывками. Увидели его и Дерхан с Ягареком. Увидели и замерли.

Диковинная тварь приближалась с ужасающей скоростью. Айзек закрыл, но через несколько мгновений снова открыл глаза. Он должен видеть это существо.

Пикирование сменилось отвесным падением. А затем мотылек медленно описал круг низко над рекой. Он вытягивал и поджимал членистые конечности. Все его тело вибрировало – мотылек вожделел пищи, предвкушал удовольствие.

Даже оставшееся немалое расстояние, даже туман страха не помешали Айзеку увидеть, что к нему приближается не самый лучший экземпляр. Далеко не ровня тому идеальному хищнику, что сцапал доктора Барбайл. Изгибы и завитки, полуабсурдные складки и пучки тонких жгутов, из которых состояло это хищное создание, имели какое-то таинственное предназначение, подчинялись законам неземной, непостижимой для человека симметрии. Но у этой твари члены тела были явно недоразвиты, ущербны. Оружие – слишком короткое, испорченное еще в коконе... Словом, уродец.

Это был тот самый мотылек, которого Айзек кормил негодной пищей. Мотылек, отведавший психического сока из головы Айзека, когда тот трясся в отключке, закинувшись сонной дурью. Тогда хищник впервые в жизни попробовал чистого, качественного корма – и наверняка запомнил его вкус. И с тех пор охотился за Айзеком, который уже понял, что именно это противоестественное рождение и привело ко всем неприятностям.

– О всеблагой Джаббер! – с дрожью в голосе прошептал Айзек. – О чертов хвост! Помогите мне, боги!

Подняв клубы пыли, мотылек приземлился. Спина изогнута и напряжена, недоразвитые, но все же сильные, опасные лапы – перед грудью: поза хищника, охотника, убийцы. Он медленно поворачивал голову из стороны в сторону, росший из глазницы усик шарил в воздухе.

Вокруг него конструкции непрестанно перемещались. Мотылек не обращал на них внимания. Раскрылась омерзительная пасть, исторгла похотливый язык.

Дерхан застонала, и мотылек вздрогнул. Айзек хотел прикрикнуть на нее, чтобы молчала, не выдавала себя, но не смог издать ни звука. От мозга Айзека ритмично разбегались волны, встряхивали психосферу свалки. Мотылек чувствовал это, он уже знал, что нашел источник вожделенного психонектара. Остальные слабенькие излучения – ничто по сравнению с этим лакомством, всего лишь крошки рядом с главным блюдом.

Мотылек дрожал от предвкушения. Он повернулся спиной к Ягареку и Дерхан, к Айзеку – мордой. Медленно поднялся на четыре конечности, с шипением, напоминающим писк ребенка, раскрыл пасть и распахнул гипнотические крылья.

Айзек попытался закрыть глаза. Какая-то частица его мозга, накачанная адреналином, лихорадочно искала путь спасения. Но он слишком вымотался, да к тому же ничего не соображал, и вдобавок его мучила боль. Поначалу смутно, нечетко он увидел крылья мотылька.

Краски набегали, точно волны прибоя, узоры колыхались подобно анемонам, чарующие тени разворачивались с пугающей нежностью. Обочь мотылька играли одинаковые, как две капли воды, мозаики из полуночных оттенков, воровски проскакивая в оптический нерв Айзека, и растекались по его разуму.

Айзек видел, что мотылек медленно продвигается к нему по мусорным отложениям, видел абсолютно симметричные закручивающиеся и трепещущие крылья. Они-то и обрушивали на него визуальный наркотик.

А затем будто маховик сорвался в мозгу, рассудок исчез, осталась только вереница снов. Из глубины мозга поднялась пена воспоминаний, впечатлений, сожалений. На действие сонной дури это не было похоже. Не осталось эго, способного наблюдать за происходящим и удерживать связь с сознанием. На сей раз сны не пришли извне. Они были его собственными, но он не мог следить за тем, как они вскипают, – он сам был этой пеной образов, он сам был и воспоминаниями и символами. Айзек был памятью о родительской любви, о глубоких сексуальных фантазиях, о диких невротических измышлениях, о чудовищах, о приключениях, о логических противоречиях. Он был нарастающим самовоспоминанием; он был подсознанием, мутирующим, торжествующим над познанием, над размышлением, над логическим осмыслением; он был каждой новой порцией грез, что всплывала из недр разума и добавлялась к уже и без того кишащим кошмарам.

кошмары

они

прекратились

Внезапно все прекратилось, и Айзек закричал. Встряска была очень сильной и очень жестокой. Это реальность выдернула его из мира недобрых чар, затащила обратно в себя.

Он растерянно озирался. Разум резко расслоился, подсознание провалилось в свои глубины. Айзек тяжело сглотнул. Такое чувство, будто рассудок недавно взорвался, а теперь восстанавливается, собирая обрывки.

Он услышал голос Дерхан, она заканчивала какую-то фразу.

– ...Невероятно! – кричала она. – Айзек, Айзек, ты меня слышишь? Как себя чувствуешь?

Айзек закрыл глаза, медленно открыл. Постепенно ночной пейзаж разрешился на детали. Он неуклюже, на четвереньках двинулся вперед и понял, что конструкция его больше не держит, что это только навеянная мотыльком сонливость мешает ему встать.

Он поднял взгляд, стер кровь с лица.

Чтобы осмыслить увиденное, понадобилось время. Никто не держал и Ягарека, и Дерхан. Они стояли на краю площадки. Ягарек успел снять капюшон с птичьей головы. Оба застыли в позах беглецов на высоком старте, готовые сорваться с места и понестись в любом направлении. Оба смотрели на середину мусорной арены.

Перед Айзеком находилось несколько больших конструкций, что стояли позади него, когда приземлился мотылек. Сейчас они суетились вокруг огромной раздавленной твари.

Над разровненным для Совета конструкций местом нависала стрела высоченного подъемного крана. Прежде она находилась над рекой, но, пока Айзек был под гипнозом, стрела проплыла над высокой оградой свалки, и ее груз замер как раз над серединой арены.

И вот теперь груз лежал на земле. Совсем недавно это был деревянный ящик, огромный, выше человека. Доски превратились в щепу, содержимое ящика в холмик из чугуна, угля и камня – самого тяжелого мусора, собранного на свалках Грисского меандра.

И этот мусор все еще сыпался между разошедшимися, растрескавшимися досками. Под ним, слабо корчась и жалобно стеная, лежал мотылек. Но он уже превратился в безобидную лепешку. Расколотый экзоскелет, изорванная плоть; крылья изломаны и похоронены под тяжелым мусором.

– Айзек, ты видел? – шепнула Дерхан.

Он отрицательно качнул головой. Прийти в себя от крайнего изумления было нелегко. Айзек медленно поднялся на ноги.

– Что тут произошло? – кое-как выговорил он.

Собственный голос показался неприятно чужим.

– Ты почти минуту пробыл в отключке, – поспешила объяснить Дерхан. – Он тебя захватил. Я кричала, но ты никак не реагировал... А потом... а потом вперед двинулись конструкции. – Она говорила таким тоном, будто не могла поверить в увиденное. – Двинулись на тварь, и она их вроде как почуяла и... и забеспокоилась. Отступила чуть назад, еще шире расправила крылья. Чтобы не только тебя, но и конструкции облучать своими красками, а они все идут и идут.

Дерхан, спотыкаясь, пошла к Айзеку, по ее щеке стекала вязкая кровь – открылась нанесенная Ткачом рана. По широкой дуге Дерхан обогнула полураздавленного мотылька, тот при ее приближении заблеял, тихо, с мольбой, ну в точности ягненок. Она испугалась, но тварь уже не могла причинить вреда. Тварь была побеждена. Ее изуродованные крылья были завалены мусором.

Дерхан обняла Айзека трясущимися руками, оглянулась еще раз боязливо на мотылька, а потом посмотрела Айзеку в глаза:

– Им все нипочем, идут и идут, а мотылек... мотылек пятится и крылья топорщит, не отпускает тебя, но видно, что боится, растерялся. А пока он пятился, двигался кран. Мотылек его не чуял, хоть и земля дрожала. Потом конструкции вдруг замерли, а мотылек ждет... И – бац! – ящик сверху!

Дерхан снова оглянулась на груду неорганического мусора, перемешавшегося с органикой. Мотылек жалобно пищал.

За спиной у Дерхан шагала по арене аватара Совета конструкций. Остановилась в трех футах от мотылька, который выбросил язык и попытался обвить им лодыжку мертвеца. Но он был слишком слаб и медлителен, и аватара даже не пыталась уклониться.

– Мой разум он чувствовать не способен, я для него невидим, – сказал нагой человек. – Он слышит меня, реагирует на приближение физической массы, но психика моя для него недосягаема. И зомбировать меня он не способен. Какие бы формы ни принимали крылья, как бы ни менялись их узоры, – я к этому невосприимчив. Дело в том, что я никогда не сплю. Я – вычислительная машина. Путем расчетов я пришел к открытию процесса мышления, а снов у меня не бывает. И неврозов не бывает, и подсознания нет. Сознание мое – всего лишь без конца улучшающаяся способность вычислять, ничего общего с той странной сущностью, что обитает в вашем разуме. Никаких скрытых пластов, никаких потаенных глубин. Никакой пищи для мотылька. Он прилетел в надежде утолить голод, а я его обманул. – Человек оглянулся на стонущего калеку. – И я его убил.

– Мыслящая машина... – прошептала Айзеку потрясенная Дерхан.

Айзек медленно кивнул.

– Ну а меня-то за что... вот так? – спросил он с дрожью в голосе, видя, как сочащаяся из его носа кровь капает на сухую землю.

– Путем вычислений я пришел к выводу, что это необходимо, – бесхитростно объяснил Совет конструкций. – Подсчитал с большой долей вероятности, что так можно убедить вас в моей полезности и одновременно уничтожить мотылька. Хотя бы наименее опасного из стаи.

Айзек с отвращением покачал головой.

– Все-таки чрезмерное увлечение логикой до добра не доведет, – процедил он.

– Айзек, – перебила возбужденная Дерхан, – они нам пригодятся! Совет и его конструкции можно применить как войска. С их помощью мы разделаемся с мотыльками.

Сзади подошел Ягарек и остановился неподалеку, опустился на корточки. Задумавшийся Айзек оглянулся на него.

– Вот черт... – медленно проговорил он. – Разумы, у которых снов не бывает...

– С остальными будет не так легко справиться. – Аватара смотрела вверх, на своего кукловода – Совет конструкций. Громадные глаза-прожекторы на мгновение зажглись и черкнули по небу мощными лучами света, мазнули по увертливым бесформенным теням.

– Их двое, – сказала аватара. – Прилетели на зов своего умирающего брата.

– Мать твою! – вскричал испуганный Айзек. – Что нам делать?

– Они не спустятся, – ответил человек без мозга. – Они сильнее и быстрее своего недоразвитого брата, и они не так доверчивы. Меня, в отличие от вас, они не обнаружат по запаху мысли, но все же уловят физические вибрации всех моих тел. И наш численный перевес их отпугнет. Они не сядут.

Айзек, Дерхан и Ягарек немного успокоились. Они переглянулись, посмотрели на тощую как спичка аватару. Рядом в смертной агонии пищал мотылек, на него не обращали внимания.

– Что дальше? – спросила Дерхан.

Через несколько минут наверху исчезли зловещие силуэты, и казалось, над свалкой, этим крошечным, никому не нужным клочком города, окруженным промышленными призраками, приподнялся сотканный из кошмаров покров. На измотанных до крайности Айзека, Дерхан и Ягарека победа Совета конструкций подействовала бодряще. Айзек подошел к умирающему мотыльку, осмотрел его разбитую голову с бесформенными, не объяснимыми никакой логикой чертами. Дерхан хотела сжечь тварь, полностью ее уничтожить, но не позволила аватара. Она решила оставить голову, на досуге ее изучить, покопаться в мозгу мотылька. Тварь с завидным упорством держалась за жизнь, но в два часа ночи все-таки издохла, издав протяжный стон и пустив струйку слюны с резким запахом лимона. Куча мусора чуть колыхнулась – ей передались судороги мотылька. А затем его конечности скрючились в смертной судороге.

И на свалке наступила гробовая тишина.

Но вскоре общительная аватара присела возле двух людей и гаруды, и завязался разговор. Пытались строить планы. Говорил даже Ягарек, тихо, но взволнованно. Он охотник. Он умеет устраивать ловушки.

– Ничего мы не сможем сделать, пока не выясним, где эти сволочи прячутся, – проворчал Айзек. – Или будем на них охотиться, или будем сидеть как приманки, надеясь, что эти ублюдки из миллионов горожан выберут именно нас.

Дерхан и Ягарек кивнули.

– Я знаю, где они, – сказала аватара. Собеседники изумленно воззрились на нее. – Я знаю, где они прячутся. Где их гнездо.

– Где?

Взволнованный Айзек схватил аватару за руку, но опомнился, убрал кисть. Слишком близко он наклонился к лицу зомби и разглядел то, отчего мурашки побежали по спине. Сероватую, с крапинами запекшейся кожи каемку обрезанного черепа чуть выше отслаивающейся кожи. И складки плоти в глубине черепа, в которых утопал конец кабеля.

Кожа у аватары оказалась суха, жестка и холодна, как на бойне у подвешенной на крюк туши. На лице навсегда застыло выражение сосредоточенности, в глазах таилась мука. И эти глаза смотрели на Айзека.

– Я всего себя мобилизовал на поиски агрессоров. Я копил и анализировал любые сведения, обыскивал все места, сравнивал поступающие данные, систематизировал их. Обработал кадры, сделанные камерами, и информацию, снятую с чужих вычислительных машин, – собрал все, что имело отношение к необъяснимым теням в ночном небе. К теням, не имеющим родства с живущими в городе расами... Получилась очень сложная модель. Я отсек все маловероятное, а оставшиеся варианты обработал с помощью математических программ высшего порядка. Пока все переменные неизвестны, абсолютной точности достичь невозможно. Но если исходить из имеющихся данных, то с вероятностью в семьдесят восемь процентов гнездо окажется там, куда я укажу. Мотыльки живут в Речной шкуре, точнее, в Оранжерее, колонии кактусов.

– Проклятье! – буркнул, поразмыслив, Айзек. – Так они животные? Или все-таки соображают? Больше похоже на второе. Лучшего местечка просто не найти.

– Почему? – спросил Ягарек.

Айзек и Дерхан, не ожидавшие от него такого вопроса, переглянулись.

– Потому, Яг, что нью-кробюзонские какты совсем не то что цимекские, – ответил Айзек. – То есть раньше они были одинаковыми, может, дело как раз в этом. В Шанкелле ты с ними наверняка сталкивался, знаешь их повадки. Наша диаспора кактусов – ветвь тех самых пустынных кактов, что продвинулись на север. Насчет других кактусов – горных, степных – я ничего сказать не могу. Но о привычках южан наслышан, только здесь они малость изменились.

Он умолк и, вздохнув, помассировал виски. Здорово устал, и голова до сих пор болит. Надо сосредоточиться, надо думать, отгоняя навязчивые воспоминания о Лин. Айзек проглотил возникший в горле комок.

– В Шанкелле – жесткий патриархат, культ Твердой руки, но здесь такие вещи не могут не выглядеть странно. Потому-то и была построена Оранжерея, во всяком случае таково мое предположение. Кактусы обзавелись в Нью-Кробюзоне кусочком своего любимого Цимека. Добились, чтобы городские законы на колонию не распространялись. Одним только богам известно, как им удалось это обтяпать. По сути, Оранжерея – независимая территория, государство в государстве. Без разрешения никого не впускают, даже милицию. Там действуют законы кактов, у них там вообще все свое. Забавно, правда? На что угодно можно спорить: Оранжерея не стоит выеденного яйца без Нью-Кробюзона. Каждый день оттуда валят толпы кактов, эти мрачные педрилы топают на работу, а потом несут в Речную шкуру добытые шекели. Оранжерея принадлежит Нью-Кробюзону. Уверен на все сто, что милиция могла бы туда попасть в любую минуту. Но парламент и городские власти пошли на сговор с кактами, и теперь мы имеем то, что имеем. Просто так в Оранжерею войти ты, Яг, не сможешь, а если все-таки войдешь... черта с два я возьмусь предсказать, что тебя там ожидает. Слухи разные ходят – понятное дело, кое-кто там побывал. Милиция сверху, с дирижаблей, смотрит, ей через купол все видно. Но большинство из нас, и в том числе я, понятия не имеет о том, что там творится и как туда можно пробраться.

– Как-нибудь да проберемся, – сказала Дерхан. – Может, Пиджин обратно приползет. На запах твоего золотишка. Если вернется, то я голову дам на отсечение: он нас туда проведет. Только не надо меня убеждать, что в Оранжерее нет криминала. – У Дерхан глаза уже горели азартом. – Совет, – повернулась она к обнаженному человеку, – а у тебя в Оранжерее найдется кто-нибудь... из твоих «я»?

Аватара отрицательно покачала головой:

– Народ кактусов почти не пользуется конструкциями. Под куполом меня нет, поэтому я не могу точно сказать, где именно мотыльки днюют. Но насчет Оранжереи я уверен.

Пока мертвец говорил, Айзека осенило. Размышляя над проблемой, придумывая способы проникнуть в Оранжерею, он вдруг подумал (и эта мысль его ошеломила), что можно просто выйти из игры. Вспомнился совет рассерженного Лемюэля – оставить охоту на мотыльков профессионалам.

Тогда Айзек досадливо отмахнулся, но сейчас понял, что именно так и надо бы поступить. Есть тысяча способов сообщить о гнезде мотыльков в милицию и при этом не попасться. А уж милиция поставит в известность власть предержащих. Айзек знает теперь, где находятся мотыльки, что же мешает ему поделиться этой информацией с правительством, у которого есть все: охотники, ученые, огромные ресурсы? Пускай милиция выловит и посадит чудовищ в клетку. Того мотылька, который гонялся персонально за Айзеком, больше нет, а значит, у Айзека нет причины бояться за свою жизнь.

Эта мысль была подобна холодному душу.

Но она даже на долю секунды не стала соблазном. Айзек помнил допрос Вермишенка. Старик пытался прятать страх, но было ясно: он абсолютно не верит в милицию, в ее способность переловить мотыльков. А теперь, в гостях у Совета конструкций, Айзек впервые увидел силу, способную одолеть этих невероятных хищников. Силу, не принадлежащую государству, а предлагающую себя Айзеку и его товарищам.

С другой стороны, он не знал побудительных мотивов Совета конструкций. Не знал, зачем этому «самосотворенному богу» нужно прятаться. Но ведь сейчас достаточно знать, что это оружие не досталось милиции и потому у города есть шанс. И упускать этот шанс нельзя.

Была и еще причина, куда более важная, хоть и крылась она глубоко – в самых недрах существа. Ненависть...

Айзек посмотрел на Дерхан и вспомнил, как они стали друзьями. Рот изогнулся в недоброй ухмылке. «Я не поверю Рудгуттеру, – мрачно подумал он. Даже если этот подлый убийца поклянется душами своих детей».

Айзек понимал: если власти обнаружат мотыльков, то постараются любой ценой захватить их живыми. Потому что эти адовы твари чертовски ценны. Их стащат с небес на землю, снова запрут в какой-нибудь лаборатории. Но угроза не минует, просто джинна вернут в бутылку. И когда-нибудь непременно выпустят на свет божий. Деляги возьмутся за старое, опять начнутся грязные торги.

И снова мотыльков будут доить. И кормить. Что с того, что у Айзека нет средств для слежения за мотыльками? Нет оружия для борьбы с ними? Он твердо решил: все равно попытается найти их и прикончить. И больше не будет тратить время на поиски иного выхода.

Они разговаривали, пока на восточной кромке неба не начала таять мгла. Сначала делались осторожные, сумбурные предложения – что называется, в порядке бреда. Мало-помалу из них сама собой выстроилась последовательность возможных действий – мол, стоит попытаться, а не получится, так что-нибудь другое придумаем. Айзек и Дерхан поняли вдруг, что у них есть план.

Пока шел разговор, мобильные члены Совета, разосланные им по всей свалке, рылись в кучах отходов и приносили на овальную арену куски проволоки, помятые кастрюли и дуршлаги. Нашли даже один или два сломанных шлема, а больших обломков зеркал собрали целую кучу.

– Вы сможете найти сварщика или металлочародея? – спросила аватара. – Надо сделать защитные шлемы.

Она показала, как должны быть закреплены перед лицом зеркала.

– Да, – ответил Айзек. – Ночью вернемся, будем делать шлемы. А потом... нам понадобится день, чтобы подготовиться.

Ночь еще царила, когда всевозможные конструкции начали разбредаться. Им надо было пораньше вернуться в дома своих хозяев, чтобы не обнаружилось ночное отсутствие.

Но вот разлился дневной свет, и громче зазвучали гортанные голоса редких поездов. Над рекой возле свалки разносилось сквернословие – это перекликались друг с другом семьи баржевиков. Рабочие первой смены брели на фабрики, покорно становились к конвейерам, паровым моторам, грохочущим молотам и прочим идолам и иконам этих языческих церквей.

На площадке остались лишь пятеро: Айзек со товарищи, жуткий труп, говоривший за Совет конструкций, и сам великан, неторопливо шевеливший членистыми конечностями.

Айзек, Дерхан и Ягарек собрались уходить. Они очень устали, у каждого что-нибудь да болело: или колени, или ободранные о слежавшийся мусор ладони, а у Айзека еще и раскалывалась голова. Все перемазались в земле и гнили, черная пыль покрыла их толстым слоем – как будто в огне побывали.

Материалы для изготовления шлемов они припрятали в укромном местечке и постарались его запомнить.

Айзек и Дерхан растерянно оглядывали ландшафт, столь разительно переменившийся с наступлением дня. Из грозного он сделался убогим, зловещие ночные призраки оказались сломанными ручными тележками и рваными матрасами. Ягарек, высоко поднимая спеленатые колени и спотыкаясь, безошибочно направился к тропинке, по которой пришел на площадку. Айзек с Дерхан двинулись следом. Оба шатались от изнеможения. У Дерхан в лице не было ни кровинки, и она чуть не плакала, думая о потерянном ухе. Но прежде чем они скрылись за мусорными валами, их окликнула аватара. Услышав голос зомби, Айзек нахмурился. Но не останавливался, пока не прошел вместе со спутниками извилистой дорожкой за пределы свалки промышленных отходов и не очутился в слабо освещенном жилом квартале Грисского меандра.

Слова Совета конструкций звучали в ушах, Айзек снова и снова обдумывал их.

– Дер Гримнебулин, тебе не сохранить того, что ты вынес из лаборатории. Впредь не оставляй ценное имущество возле дороги. Принеси кризисную машину сюда, – произнесла аватара. – На хранение.