Часть V
Советы

В палате Лемквиста Рудгуттер, Стем-Фулькер и Рескью держали военный совет. Они всю ночь не смыкали глаз. Рудгуттер и Стем-Фулькер устали, малейший пустяк выводил их из себя. Корпя над бумагами, они пили большими чашками крепкий кофе. Рескью был спокоен. Поглаживал широченный шарф.

– Поглядите-ка, – помахал листом перед подчиненными Рудгуттер. – Сегодня утром прибыло. Доставили сами авторы, поэтому у меня была возможность обсудить с ними текст. Это вам не петиция какая-нибудь от общественной организации.

Стем-Фулькер подалась вперед, протянула руку к письму. Рудгуттер словно не заметил. Сам стал читать вслух:

– «От Джошуа Пентона, Бартола Седнера и Машека Грашиетнича...»

Рескью и Стем-Фулькер недоуменно посмотрели на мэра. Он медленно кивнул:

– Главы копей Стрелолиста, коммерческого банка Седнера и концерна «Парадокс» нашли время, чтобы собраться и написать это письмо. Поэтому можете считать, что ниже невидимыми чернилами дописан длинный перечень не столь громких имен. – Он разгладил письмо. – Господа Пентон, Седнер и Грашиетнич «весьма озабочены», утверждается здесь, «дошедшей до их ушей скандальной молвой». – Рудгуттер смотрел, как переглядываются Рескью и Стем-Фулькер. – Речь идет о нашем кризисе. Они не знают, что происходит, но заметили, что с некоторых пор всем им плохо спится. Ко всему прочему они прослышали о дер Гримнебулине. Спрашивают, что противопоставляется «угрозе нашему великому городу-государству». – Он положил бумагу.

Стем-Фулькер пожала плечами и открыла рот, чтобы ответить, но он опередил, устало протирая глаза:

– Вы читали доклад инспектора Тормлина, он же Салли. Согласно показаниям Серачина, который в настоящий момент поправляет у нас здоровье, дер Гримнебулин утверждал, будто обладает примитивной действующей моделью кризисной машины. Мы все понимаем, что это очень серьезно. Ну так вот, наши разлюбезные бизнесмены тоже пронюхали. И, как вы могли догадаться, все они, а особенно господин Пентон, страстно желают положить конец абсурдным слухам, и как можно скорее. Нам рекомендовали уничтожать не разбираясь все эти дурацкие игрушки, все эти псевдомашины, конструируемые господином Гримнебулином для обмана доверчивых граждан. – Рудгуттер тяжело вздохнул. – Они упоминали о щедрых субсидиях, которые правительство и партия Жирного Солнца получили за последние годы, иными словами, леди и джентльмены, нам приказывают. Дельцы не в восторге от мотыльков, они предпочли бы, чтобы мы получше следили за столь опасными животными, и, что совсем неудивительно, новость о вероятном существовании кризисной энергии вызвала у них истерику. Этой ночью мы тщательнейше обыскали склад, но не обнаружили и следа подобной аппаратуры. Приходится допустить, что дер Гримнебулин ошибался или лгал. Но на всякий случай мы должны допустить и другое. Он унес и машину, и все относящиеся к ней бумаги. Когда сбежал, – со вздохом добавил Рудгуттер, – с пауком.

– Мы еще не выяснили, что случилось? – осторожно спросила Стем-Фулькер.

Рудгуттер сердито пожал плечами:

– Мы опросили видевших и слышавших Ткача милиционеров, и все сведения передали Капнеллиору. Я многократно пытался связаться с Ткачом, но получил лишь один ответ, краткий и невразумительный. Он был написан сажей на моем зеркале. Пока ясно только одно: Ткач считает, что он улучшил узор паутины, выкрав у нас из-под носа Гримнебулина со товарищи. Куда и зачем он направился, нам неизвестно. Неизвестно и то, оставил ли он похищенных в живых. Он ведь на все способен. Впрочем, Капнеллиор вполне уверен, что паук по-прежнему охотится на мотыльков.

– А зачем ему понадобились уши? – спросила Стем-Фулькер.

– Откуда я знаю?! – взорвался Рудгуттер. – Паутину свою ими украсил! А у нас в лазарете двадцать полоумных одноухих милиционеров. – Он чуть успокоился. – Я думаю над этим. И кажется, отчасти проблема в том, что мы слишком широко замахнулись. Строим чересчур великие планы. Будем и дальше искать Ткача, но тем временем используем способы охоты попроще. Соберем вместе всех: гвардейцев, милиционеров и ученых, имевших хоть малейшее отношение к тварям. Сформируем спецотряд. И сделаем это с помощью Попурри.

Стем-Фулькер и Рескью кивнули.

– Это необходимо, – продолжал Рудгуттер. – Объединим ресурсы. У него есть подготовленные кадры, у нас тоже. Взаимодействие отработаем уже в процессе. Он будет командовать своими, мы – своими, но – скоординировано. На время этой операции Попурри и его люди получают безусловную амнистию за преступную деятельность любого рода. Рескью, – тихо обратился к помощнику Рудгуттер, – нам понадобятся твои способности. Действовать без шума. Ясно?

Рескью вновь кивнул.

– Сколько можно за день мобилизовать твоих... родственников? Учитывая специфику операции... Это ведь небезопасно.

Монтджон Рескью провел пальцами по шарфу. И хмыкнул.

– С десяток наберется, – сказал он.

– Разумеется, вы пройдете экспресс-подготовку. Надеюсь, тебе доводилось носить зеркальную защиту?

Рескью кивнул.

– Прекрасно. По структуре сознания твой народ очень похож на людей, не так ли? Твой разум так же соблазнителен для мотыльков. Я имею в виду не только носителя, но и хозяина.

– Мы спим, господин мэр, – ровным голосом подтвердил Рескью. – Мы можем стать их добычей.

– Я знаю. Твоя отвага и мужество твоей родни не останутся неоплаченными. Мы примем все меры, чтобы обеспечить вашу безопасность.

Рескью кивнул, внешне оставаясь бесстрастным, и медленно встал.

– Время сейчас очень дорого, я сейчас же оповещу своих. – Он поклонился. – Мой отряд будет в вашем распоряжении завтра к рассвету. – Он повернулся и вышел из комнаты.

Хмурая Стем-Фулькер повернулась к Рудгуттеру:

– Вы не слишком его обрадовали.

Рудгуттер пожал плечами:

– Он всегда понимал, что в любой момент его работа может стать рискованной. Мотыльки – такая же угроза его народу, как и нам.

Стем-Фулькер кивнула:

– И давно он им достался? Я о настоящем Рескью, о человеке.

Рудгуттер прикинул в уме.

– Одиннадцать лет назад. Он метил на мое место. Вы уже занимаетесь нашим отрядом? – Мэр решил перевести разговор в другое русло.

Стем-Фулькер откинулась на спинку кресла и неторопливо потянула из глиняной трубки. В воздухе заплясали жгутики ароматного дыма.

– В плане – двое суток интенсивного обучения. Сегодня и завтра... Стрельба назад с помощью зеркал и тому подобное. Как пить дать, Попурри занимается тем же. Ходят слухи, что в бандах у Попурри есть несколько переделанных, специально для ухода за мотыльками, для укрощения. Вживленные зеркала, руки с обратными суставами... у нас только один такой сотрудник. – В ее голосе сквозила зависть. – Еще у нас есть несколько ученых, они работали по обнаружению мотыльков. Пытаются нам внушить, что это невозможно, но если поднажать – наверняка дадут что-нибудь полезное.

Рудгуттер кивнул:

– Добавим к этому нашего Ткача, он где-то охотится на мотыльков, которые рвут его драгоценную мировую паутину... Что ж, у нас внушительная армия.

– Но у нее плохо с координацией, – сказала Стем-Фулькер. – И меня это очень беспокоит. А в городе падает моральный дух. Мало кто знает правду, но все уже поняли: наступит ночь, и начнут сниться дурные сны. И будет страшно. Мы составляем карту, отмечаем места наибольшей концентрации кошмаров. Если обнаружим какую-нибудь закономерность, попробуем по ней найти мотыльков. На этой неделе зарегистрировали вспышку насилия: уличный разбой, убийства в аффекте, случайные драки. Ничего из ряда вон, ничего организованного. Просто народ становится нервным, – медленно добавила она. – Все напуганы, измотаны.

После недолгой паузы она вновь заговорила:

– Сегодня вы получите результаты кое-каких научных работ. Я попросила нашу высоколобую команду сконструировать шлемы, чтобы не пропускал в череп спящему дерьмо мотылька. В постели будете выглядеть абсурдно, но по крайней мере выспитесь.

Рудгуттер часто заморгал.

– Как у вас с глазами? – спросила Стем-Фулькер.

Рудгуттер грустно покачал головой:

– Терпимо. Сейчас самое главное – разобраться с мотыльками.

На работу брели граждане с затуманенными глазами. Хмурые, необщительные.

В доках Паутинного дерева никто не смел проронить хотя бы слово о сорванной забастовке. На рабочих заживали следы побоев. Как всегда, водяные доставали из грязной реки оброненные грузы, как всегда, проводили корабли на тесные стоянки у берегов. Лишь изредка тайком перешептывались об исчезновении членов забастовочного комитета. Люди, видя усмиренных ксениев, испытывали разные чувства. Пузатые патрульные аэростаты неуклюже, но грозно барражировали над городом.

По любому поводу возникали споры. Участились потасовки. Ночные муки дотягивались до своих жертв и при свете дня.

В Большой петле на нефтеперегонном заводе Блекли изнуренному крановщику явился кошмар, не дававший ему покоя накануне ночью. Рабочий вздрогнул, да так сильно, что спазм передался на пульт управления, и могучая машина на паровой тяге секундой раньше срока наклонила свой груз – чан с расплавленным железом. Белая от жара струя обдала бригаду сталеваров, точно врагов, осаждающих крепость. Они завизжали от боли, но жгучий каскад вскоре избавил их от мучений.

На крышах огромных бетонных обелисков Расплевов городские гаруды зажигали на ночь огромные огни.

Они стучали в гонги и кастрюли, они кричали, распевали неприличные песни и выкрикивали хриплые ругательства. Вожак Чарли им сказал, что только так можно удержать злых духов от посещения башен.

Злые духи – это летучие чудовища, демоны, напавшие на город, чтобы высасывать мозги у живых существ. В кафетериях Салакусских полей утих шум гульбы. У некоторых художников кошмары взбудоражили вдохновение. Уже планировалась выставка под названием «Посылки из больного города», ее устроители собирались экспонировать картины, скульптуру и звуковые композиции, выброшенные из глубин сознания на поверхность дурными снами.

В воздухе витал страх. Некоторые имена лучше было не упоминать. Исчезла Лин, пропал Айзек. Заговорить о них – значит, намекнуть, что дело тут нечисто, они не просто захлопотались, а перестали посещать любимые местечки по некой зловещей причине.

Кошмары разрывали пелену сна. Они вторгались в повседневность, расселялись по царству яви, душили слова в горле – и выкрадывали друзей.

Айзек проснулся от судорог памяти. Он вспомнил, как убегал этой ночью. Впрочем, такое и не забудешь никогда. Веки задрожали, но остались смеженными – открывать глаза было страшно.

Он осторожно вспоминал. Невероятные силуэты, набегающие со всех сторон, шелковые нити неимоверной толщины... Живые существа, коварно подкрадывающиеся по сплетению канатов... За прекрасным палимпсестом цветных тенет – безвременная, бесконечная масса пустоты, отсутствие чего бы то ни было.

Он в ужасе открыл глаза. Паутина исчезла. Айзек медленно огляделся. Он был в кирпичном подвале: холод, сырость. В темноте стучали падающие капли.

– Айзек, ты проснулся? – прозвучал голос Дерхан.

Айзек с трудом приподнялся на локтях, застонал.

Тело превратилось в одну сплошную боль. Вернее, не в одну, болело в разных местах и по-разному, как будто его били, как будто его рвали. Дерхан сидела невдалеке, на кирпичном уступе. Она улыбнулась, совершенно безрадостно.

– Дерхан? – шепотом спросил он, и тут же брови полезли наверх. – Что это ты на себя напялила?

В полусвете чадящей масляной лампы Айзек увидел на Дерхан пышный, с броским цветочным узором пеньюар из ярко-розовой ткани.

– Айзек, я ни черта не понимаю, – печально покачала она головой. – Помню только, как меня вырубил жалометчик, а потом я проснулась здесь, в клоаке, и увидела на себе эту тряпку. И это еще не все... – Голос ее дрогнул, она убрала волосы с виска. Айзек охнул, увидев большое пятно полузапекшейся крови. – У меня... уха больше нет. – Она нетвердой рукой вернула волосы на место. – Лемюэль говорит, нас сюда Ткач принес. Ты еще не знаешь, как сам выглядишь.

Айзек потер затылок и сел. Избавиться от тумана в голове никак не удавалось.

– Что? – спросил он. – Мы где?

– В канализации...

– Где Лемюэль? Ягарек? И...

«Лубламай», – прозвучало в голове, но он тотчас вспомнил слова Вермишенка. И в холодном ужасе понял, что Лубламая не вернуть.

Айзек понял: началась истерика. Глубоко вздохнул, заставил себя успокоиться. Огляделся. Решил понять ситуацию.

Они с Дерхан сидели в двухфутовой ширины нише. Из проема была видна комнатка, квадратная, со стороной футов десять, со слепыми кирпичными стенами. Противоположная стена, едва различимая в слабом свете, высотой не более пяти футов. В каждой из четырех стен комнаты – отверстие, начало цилиндрического туннеля, диаметром примерно четыре фута.

Пол был почти целиком покрыт грязной водой, и не ясно, на какую глубину. Жидкость, похоже, поступала как минимум из двух туннелей и медленно уходила по остальным.

Стены были скользкими от ила и плесени. Густо пахло гнилью и фекалиями.

Айзек поглядел на себя и скривился от стыда. На нем были безупречный костюм и галстук. Этим темным нарядом отменного покроя гордился бы любой парламентарий. Айзек этот костюм видел впервые в жизни.

Рядом, потрепанный и грязный, лежал его саквояж. Он вдруг вспомнил пережитый ночью взрыв боли и крови. Ахнул, поднял в ужасе ослабевшую руку. Шумно выдохнул: так и есть, пропало левое ухо.

Он осторожно пощупал, ожидая встретить влажную рваную плоть или шершавую коросту. Но нашел хорошо заживший шрам – рана его, в отличие от раны Дерхан, полностью затянулась кожей и совсем не болела. Как будто он потерял ухо несколько лет назад. Айзек нахмурился и пощелкал возле виска пальцами. Слышно, хотя способность воспринимать звуки явно ослаблена.

Дерхан, наблюдая за ним, легонько покачала головой.

– Ткач о вас с Лемюэлем позаботился, подлечил. А обо мне... – Голос ее сделался жалким. – Правда, раны от чертова жала не кровоточат, и на том спасибо. – Секунду-другую она молча смотрела на Айзека, затем добавила тихо: – Так что Лемюэль не сошел с ума, и он не врал, не фантазировал... Ты считаешь, Ткач появился не случайно? Чтобы нас спасти?

Айзек медленно кивнул:

– Не знаю, почему... Понятия не имею. Но это так. – Он оглянулся. – Я услышал Рудгуттера, он что-то кричал Ткачу снаружи. Похоже, не слишком-то удивился появлению паука... Кажется, пытался его подкупить. Может, этот идиот додумался нанимать Ткачей? А где остальные?

Айзек огляделся. В проеме никто не смог бы спрятаться, но по ту сторону комнатенки была такая же ниша, целиком заполненная тьмой.

– Мы все здесь проснулись, – ответила Дерхан, – и на всех, кроме Лемюэля, были эти дикие шмотки. На Ягареке... – она растерянно покачала головой и осторожно пощупала кровавую рану, поморщилась, – вообще что-то клоунское... Тут оказалась парочка горящих ламп... Лемюэль с Ягареком рассказали мне, что случилось. Ягарек вдобавок нес какую-то дичь... про паутину... – Она снова покачала головой.

– Понятно, – с трудом проговорил Айзек, чувствуя, как разум в ужасе шарахается от смутных воспоминаний. – Когда Ткач нас всех сгреб, ты была без сознания, не видела того, что видели мы... Он нас по таким местам пронес...

Дерхан потупилась. В глазах у нее стояли слезы.

– Ухо... Айзек, так ухо болит, – пожаловалась она.

Айзек, кривясь, неловко погладил ее по плечу.

– Ты был в отключке, и Лемюэль ушел, а Ягарек с ним.

– Что?! – вскричал Айзек, но Дерхан прижала к его рту ладонь.

– Ты же знаешь Лемюэля, знаешь, чем он промышляет. Канализацию излазил до последнего закутка, и теперь его опыт нам полезен. Лемюэль прошелся по ближайшим туннелям и вскоре вернулся, уже точно зная, где мы.

– Ну и где?

– На Темной стороне. Он снова ушел, а Ягарек напросился в попутчики. Клятвенно обещали вернуться через три часа. Решили добыть еды, одежду для нас с Ягареком, ну и разузнать, что наверху делается. С час назад ушли.

– Вот черт... Ну, так пойдем и мы за ними.

– Не пори ерунды, Айзек, – устало покачала головой Дерхан. – Нам нельзя разделяться. Лемюэль знает клоаку, он сказал, что тут каких только тварей не водится. Гулы, троу... Очень опасно... Велел, чтобы мы оставались на месте. Поэтому я и не отходила от тебя ни на шаг, пока ты валялся без сознания. Придется нам здесь ждать. Да и ко всему прочему ты теперь преступник, тебя по всему Нью-Кробюзону ищут. Лемюэль бывалый урка, он умеет жить в подполье, а ты новичок.

– А что же Яг? – угрюмо произнес Айзек.

– Лемюэль дал ему свою накидку. Капюшон поднят, на ноги тряпки намотаны – Яг похож на обычного человека, на нищего старика. Успокойся, Айзек, они скоро вернутся. И мы должны дождаться. Потому что надо будет думать, планировать.

Айзек посмотрел на Дерхан. Его тронул грустный, усталый тон.

– Зачем Ткач нас сюда притащил? – Она скривилась от боли. – Зачем изувечил и вырядил зачем? Меня почему не вылечил? – Она зло смахнула слезы боли.

– Дерхан, – вздохнул Айзек, – откуда же я могу знать?

– Взгляни-ка. – Шмыгнув, она протянула ему мятую, отвратительно пахнущую газету.

Он помедлил и взял, кривясь от отвращения, мокрую грязную бумагу.

– Что тут? – Айзек расправил газету.

– Пока мы очухивались, она приплыла по одному из этих туннелей. Корабликом была сложена, – искоса взглянула на него Дерхан. – А плыла против течения, между прочим.

Айзек вгляделся. Средние страницы дайджеста, нью-кробюзонского еженедельника. По дате в верхнем углу – 9 тэтиса 1779 года – он понял, что газета вышла этим утром.

Айзек пробежал взглядом скромную подборку статей, непонимающе покачал головой:

– Чего я не заметил?

– А ты взгляни на письма в редакцию, – подсказала Дерхан.

Он перевернул лист. Вот оно, второе письмо. Такой же напыщенный стиль, как и в других, но содержание абсолютно непохожее. Айзек читал, и глаза лезли на лоб.

Айзек медленно перевел взгляд на Дерхан.

– Одни боги знают, что об этом подумают остальные читатели дайджеста, – севшим голосом проговорил он. – Н-да, силен паучище...

Дерхан кивнула, вздохнув.

– Как бы я хотела понять, что происходит... – грустно произнесла она.

– Никогда не поймешь, Ди, – твердо сказал Айзек. – Никогда.

– Айзек, ты ученый, – заговорила она раздраженно, – ты должен хоть что-нибудь кумекать в этой чертовщине. Я тебя прошу, попробуй разобраться, что он хотел нам сказать...

Айзек не стал спорить. Перечитал письмо и порылся в памяти. Досадно, там находились лишь жалкие клочки информации, связанной с Ткачами.

– Он просто пытается усовершенствовать сеть, делает все, что для этого необходимо... – Случайно взгляд Айзека упал на рану Дерхан, и он поспешил отвести глаза. – Понять это невозможно, он же думает совсем не так, как мы. – И тут к Айзеку пришла интересная мысль. – А может... может, именно из этих соображений исходил Рудгуттер? Когда решил с ним договориться? Если у Ткача не такой разум, как у нас, то он, возможно, непробиваем для мотыльков... Отличная охотничья собака...

«Рудгуттер потерял над ним контроль, – вспомнил Айзек вопли мэра. – Ткач больше не выполняет его приказы».

Он снова принялся читать напечатанное в дайджесте письмо.

– Вот это место, насчет плетения, – размышлял вслух Айзек, покусывая губы. – Это про мировую паутину, точно. Стало быть, ему нравится то, чем мы занимаемся, гм... как мы плетем. Потому-то он и вытащил нас, наверное. А дальше... – Пока Айзек читал, лицо перекашивалось от страха.

– О боги! – воскликнул он. – Кажется, это про то, что случилось с Барбайл.

Дерхан, плотно сжавшая губы, неохотно кивнула.

– Что она говорила, помнишь? «О боги всеблагие, он меня нашел!..» Когда он был у меня личинкой, наверняка запомнил мой запах! Наверное, я его все время соблазнял своим разумом... и вот теперь почуял! Он на меня охотится!..

Дерхан посмотрела на него в упор.

– Теперь тебе от него, Айзек, не отвязаться, и нам придется его убить.

Она сказала «нам». Он благодарно кивнул.

– Прежде чем начнем строить планы, – продолжала она, – надо кое-что уладить. Разгадать одну загадку. – Она кивнула на другой проем, по ту сторону темной комнаты. Айзек с интересом вгляделся в грязную мглу. И как будто увидел неподвижный силуэт.

Он сразу вспомнил удивительное происшествие в помещении бывшего склада.

Участилось дыхание.

– Он не желает иметь дела ни с кем, кроме тебя, – сказала Дерхан. – Мы, когда его здесь обнаружили, хотели задать пару вопросов, но он никак не отозвался. Похоже, тебя ждал.

Айзек полез с уступа.

– Тут мелко, – сказала Дерхан.

Он соскользнул в холодную густую грязь канализации. Оказалось – по колено. Ни о чем не думая, он двинулся в жиже, постарался не чувствовать густой вони, растревоженной его ногами. Побрел в хлюпающем супе из дерьма и мочи к противоположному тоннелю.

Когда приблизился, темный обитатель неосвещенного проема заурчал и выпрямил, как мог, свое избитое тело. Он едва умещался в тесной дыре.

Айзек сел рядом с чистильщиком, стряхнул грязь с туфель. Повернулся и велел с напряженным, голодным интересом:

– А ну-ка, дружок, выкладывай, что происходит. Начни с того, почему меня предупредил.