Глава 12
Если в особняки Плитнякового холма или поймы Ржавчины проберется убийца, станет ли милиция тратить на него свое время и силы? Нет, конечно! Охота на Джека-Полмолитвы это подтверждает! Более того, когда в Дымной излучине объявляется этот маньяк, ничего не происходит! На прошлой неделе из Вара была выловлена еще одна жертва с выколотыми глазами, в результате чего число убитых достигло пяти, – а от громил в синей форме, что сидят в Штыре, мы не услышали ни единого слова. Мы говорим: для богатых – один закон, для бедных – другой!
По всему Нью-Кробюзону появились афиши, требующие «Ваш голос» – если, по счастью, у вас таковой имеется! Рудгуттеровское Жирное Солнце рвет и мечет, «Наконец мы прозрели» разражается туманными речами, Инакая Тенденция выливает потоки лжи на угнетенных ксениев, а отбросы человечества Три Пера брызжут ядом. Имея перед собой столь жалкий «выбор» в лице этого сброда, «Буйный бродяга» призывает всех, кто желает «победить» в голосовании, испортить свои избирательные бюллетени! Создадим партию низов и обличим циничный заговор Избирательной Лотереи. Мы говорим: выборы для всех, выберем перемены!
После жестокого урезания заработной платы портовой администрацией в Паутинном дереве портовые грузчики-водяные обсуждают возможную забастовочную акцию, однако гильдия людей-докеров осудила их действия. «ББ» говорит: мы за создание всерасового союза против заправил бизнеса!
Увидев вошедшую в вагон пару, Дерхан оторвалась от чтения. Незаметно и как бы небрежно она сложила «Буйного Бродягу» и спрятала газету в сумочку.
Она сидела в переднем конце вагона, лицом против движения, так что могла видеть своих немногочисленных попутчиков; при этом они не замечали, что за ними наблюдают. Двое только что вошедших молодых людей покачнулись, едва поезд отправился с узловой станции Седим, и поспешили сесть. Одеты они были просто, но со вкусом, что отличало их от большинства едущих в Собачье болото. Дерхан определила их как верулинских миссионеров, студентов университета, находящегося вверх по этой же ветке, в Ладмиде, – которые благочестиво и лицемерно спускались в Собачье болото, дабы наставить на путь истинный души бедняков. Она мысленно усмехнулась, вынимая зеркальце.
Еще раз оглядевшись по сторонам, удостовериться, что за ней никто не наблюдает, Дерхан критически посмотрела на свое лицо. Она тщательно поправила белую шевелюру и ощупала резиновый рубец, дабы убедиться, что он прочно приклеен. Одета в старье, никаких денег, чтобы не привлекать внимания в Болоте; однако платье ее было не настолько неряшливым, чтобы вызвать бурное неодобрение со стороны попутчиков в Вороне, откуда она начала свой путь.
На коленях ее лежал блокнот. Во время поездки она успела набросать вчерне материал о конкурсе на приз Шинтакоста, для «Маяка». Она собиралась написать забавную, но вместе с тем серьезную статью с упором на политику и список членов жюри.
Она внимательно перечла бесцветное начало статьи и вздохнула. «Сейчас, – решила она, – еще не время».
Дерхан повернулась налево и стала смотреть в окно на город. На этом участке Правой линии между Ладмидом и промышленной зоной на юго-востоке Нью-Кробюзона поезда проходили почти по самому фронту борьбы между городом и небом. Милицейские башни в Барсучьей топи, на Страке и дальше в Мушиной стороне и Шеке, как иглы, протыкали ковер из крыш. Поезда Южной линии шли на юг, на противоположный берег Большого Вара.
Отбеленные временем Ребра вырастали из земли по обе стороны от рельс, нависая над вагонами. Дым и сажа клубились в воздухе, так что казалось, поезд плывет по волнам смога. Заводской шум становился все слышнее. Проезжая через Сантер, поезд летел сквозь скопления далеко отстоящих друг от друга громадных труб, похожих на сожженные молнией деревья. Эхова трясина представляла собой пустынную промзону к востоку от центра города. «Где-то там внизу, чуть к югу, – думала Дерхан, – сейчас, наверное, собирается пикет водяных. Удачи вам, братья».
Поезд повернул, и сила тяжести потянула ее в сторону запада. Поезд внезапно сошел с линии Паутинное дерево и взял курс на восток, ускоряя ход, чтобы перескочить через реку.
Едва поезд повернул, в Паутинном дереве завиднелись мачты парусных кораблей. Они мягко покачивались на воде. Дерхан на мгновение увидела зарифленные паруса, массивные лопасти, жерла дымовых труб, а также возбужденных, крепко взнузданных морских вирмов на торговых судах из Миршока, Шенкелла и Гнурр-Кета. Вода бурлила от погруженных барж, выдолбленных из громадных морских раковин. Поезд описал дугу, и Дерхан снова отвернулась.
За крышами домов на юге стал виден простор Большого Вара, усыпанного корабликами. Согласно сохранившимся с незапамятных времен указам, большегрузные отечественные и любые иностранные суда останавливали в полумиле вниз по течению от места слияния Ржавчины и Вара. Корабли скапливались по ту сторону Страка, в доках. Вдоль северного берега Большого Вара на полторы мили, а может и больше, протянулись скопления портовых кранов, беспрестанно нагружающих и разгружающих баржи, крутящихся подобно гигантским птицам, кормящим своих птенцов. Толпы барж и буксиров перетаскивали транзитные грузы вверх по реке к Дымной излучине, Большой петле и трущобным фабрикам Ручейной стороны; они волочили ящики вдоль нью-кробюзонских каналов, доставляя их мелким франчайзерам и обанкротившимся мастерским, пробираясь через водные лабиринты, словно лабораторные крысы.
В глиняных берегах Паутинного дерева и Эховой трясины были выдолблены огромные квадратные дыры доков и резервуаров, гигантские водные карманы, вдававшиеся внутрь города, связанные с рекой глубокими каналами, в которых толпились корабли.
Однажды уже была попытка создать доки, подобные Паутинному дереву, в Худой стороне. Дерхан видела, что от них осталось. Три громадные зловонные котловины, наполненные малярийной слизью, берега которых были завалены полусгнившими обломками стен и исковерканными балками.
Грохот рельсов под железными колесами внезапно изменился, когда паровая машина, тяжело переваливаясь, покатилась по огромным развалинам Ячменного моста. Поезд слегка вилял из стороны в сторону, замедляя ход на вздыбленных рельсах, словно с брезгливостью приподнимаясь над Собачьим болотом.
Несколько серых зданий с крошащимися прогнившими бетонными стенами вздымались над улицами, как сорные травы над канавой. Многие из них остались недостроенными, железная арматура торчала в разные стороны над призрачными крышами, ржавея, сочась влажной испариной дождя, пятная стены домов. Вирмы кружили, словно вороны над падалью, над этими монолитами, незаконно поселяясь на верхних этажах и загаживая соседние крыши пометом. Под городом были вырыты тоннели, сетью протянувшиеся меж развалин, сточных труб и катакомб в недрах Нью-Кробюзона. Однажды прислоненные к стенам лестницы на следующий день оказывались уже приколоченными намертво, затем их укрепляли, а через неделю они уже превращались в лестничные клетки, ведущие на новый этаж, рискованно перекинувшийся между двумя полуобвалившимися крышами. Куда ни глянь, видны лежащие, бегущие или дерущиеся на крышах жители.
Зловоние Болота просачивалось в замедляющий ход вагон.
Как обычно, на выходе со станции никто не проверил у нее билет. Если бы не страх перед далеко идущими последствиями разоблачения, сколь ни мала такая возможность, Дерхан не заплатила бы за проезд. Она бросила билет на скамью и вышла из вагона.
Двери станции Собачье болото были всегда открыты. Они заржавели в этом положении, а обвивший их плющ плотно привязал створки к стенам. Дерхан вышла в кричащую зловонную толпу на улице Серебряная спина. Вдоль стен были разбросаны тачки, склизкие от плесени и вязкой гнили. Дерхан повернула и углубилась в трущобные кварталы. Ее окружал непрерывный визгливый гомон, напоминавший вакханалию. В большинстве случаев предлагались съестные товары – некоторые, как ни удивительно, весьма приличного качества.
– Лу-у-ук! Покупайте отличный лу-у-ук!
– Пампушки! Не проходите мимо, пампушки! Горячий бульон!
На каждом углу запросто предлагались и другие товары и услуги.
Жалкие осипшие шлюхи собирались кучками. Грязные нижние юбки, вульгарные оборочки из ворованного шелка, размалеванные белилами и румянами лица с замазанными синяками и кровоподтеками. Они хохотали, открывая беззубые рты, и втягивали носом тонкие дорожки шазбы, разбавленной сажей и крысиным ядом. Некоторые из них были еще совсем детьми, играющими в бумажные куколки и деревянные колечки, пока их никто не видит, а как только мимо проходил мужчина, похотливо надувавшими губки и высовывающими язычок.
Публика на улицах Собачьего болота состояла из самого что ни на есть презренного отребья. В поисках навязчивого декадентского, фетишистского разврата и плотских извращений знатоки шли в другие места, в район красных фонарей между Вороном и Каминным вертелом. В Собачьем болоте предлагались самые быстрые, самые простые и самые дешевые способы расслабиться. Здешние клиенты были людьми такими же бедными, грязными и больными, как и сами проститутки.
У входов в клубы, которые уже изрыгали из себя напившихся до коматозного состояния алкашей, вышибалами служили заводские переделанные. Они грозно переминались на своих копытах, подошвах или толстых ногах, выставив перед собой когтистые металлические лапы. Грубые лица их были суровыми. Глаза прищуривались, когда уши слышали насмешку со стороны любого прохожего. Но переделанные покорно сносили плевки в лицо, боясь потерять работу. Их страх можно было понять: по левую сторону от Дерхан ниже железной дороги зияла огромная сводчатая пещера. Из мрака доносился зловонный дух дерьма и горелого масла, слышались механический лязг и человеческие вопли: это переделанные подыхали в изнуренной, пьяной, вонючей толчее.
По улицам кое-где шатались старые едва ковыляющие создания, неуклюже пытаясь увернуться от камней и комков грязи, которыми швыряли в них уличные мальчишки. Все стены были исписаны. Грубые стишки и непристойные рисунки перемежались лозунгами из «Буйного бродяги» и тревожными стихами:
«Полмолитвы уже здесь»
«Долой Лотерею»
«Вар и Ржавчину, как ноги раскинув,
Столица ждет своего любовника,
Потому что сейчас ее насилует вслепую
Тот хер, что зовется Правительством!»
Даже церковь не пощадили. Сердитые монахи-верулинцы стояли вокруг своей святыни, соскребая со стен порнографическую мазню.
В толпе иногда попадались и ксении. Некоторые из них были встревожены, в особенности немногочисленные хепри. Другие смеялись, шутили и перекидывались бранными словечками со своими соседями. На углу один кактус яростно спорил с водяным, а вокруг толпился народ, в основном люди, подначивая препиравшихся.
Дети свистели и кричали вслед Дерхан, клянчили монеты, когда она проходила мимо. Она не обращала на них внимания, не прижимала к себе сумку, чтобы не выглядеть как потенциальная жертва. Она напористо шла вперед, в самое сердце Собачьего болота.
Окружающие стены внезапно смыкались над ее головой, когда она входила под шаткие своды мостов и перекинутых над улицей самопальных этажей, словно слепленных из сгустков грязи. Под их сенью воздух был пронизан зловещим капаньем и скрипом. За ее спиной раздалось какое-то гиканье, и Дерхан почувствовала на шее холодок: это какой-то вирм акробатически нырнул в короткий тоннель и с безумным хохотом снова взмыл в небеса. Когда он задел ее, она споткнулась и прижалась к стене, присоединив свой вопль к бранному хору, несшемуся вслед вирму.
Дома, мимо которых она шла, были словно выстроены по абсолютно иным правилам, нежели остальные городские строения. В них не было никакой функциональности. Казалось, Собачье болото возникло в результате некой борьбы, в которой интересы здешних жителей совершенно не учитывались. Сделанные из кирпича, дерева и крошащегося бетона узлы и клетушки разрастались, как сорняки, заполоняя все вокруг, словно злокачественная опухоль.
Дерхан свернула в глухой переулок из замшелого кирпича и огляделась. В дальнем конце улочки стояла переделанная лошадь, ее задние ноги представляли собой огромные поршневые насосы. Позади нее притулилась к стене крытая телега. Любой из околачивавшихся поблизости мертвоглазых типов мог оказаться милицейским доносчиком. Но ей придется пойти на риск.
Она обогнула телегу и подошла к ней сзади. Возле стены был сооружен небольшой загончик, куда из телеги выгрузили шесть свиней. Двое мужчин комично носились кругами по этому тесному пространству, пытаясь их поймать. Свиньи с визгом бегали от них, как дети. Выходом из загона служило полукруглое отверстие примерно в четыре фута высотой, проделанное в стене на уровне земли. Заглянув в этот проем, Дерхан увидела зловонную нору, уходившую на десять футов вглубь, едва освещенную мерцающим неверным светом газовых рожков. Из этой полутьмы доносился какой-то гул; виднелись красные отблески. Внизу сновали какие-то фигуры, сгибавшиеся пополам под тяжестью промокших грузов, словно души грешников в мрачном аду.
Дерхан повернула налево, в бездверный проем, за которым крутая лестница вела к подземной скотобойне.
Адская энергия здешних мест превращала весеннее тепло в невыносимый жар. Обливаясь потом, Дерхан пробиралась мимо раскачивающихся туш, мимо потеков свернувшейся крови. В глубине комнаты под потолком на подвесном рельсе безжалостным конвейером медленно проезжали тяжелые мясные крюки, исчезавшие затем в темных недрах мортуария.
Казалось, даже отблески света, игравшие на лезвиях ножей, были окрашены в мрачно-багровые тона. Дерхан держала у носа и рта горячий поссет, стараясь не сблевать от тяжелого запаха протухшей крови и теплого мяса.
В дальнем конце комнаты она увидела трех мужчин, собравшихся под открытым сводом, который она видела с улицы. В этом темном зловонном месте дневной свет и воздух Собачьего болота сочились сверху белесой известью.
Вдруг, словно по сигналу, трое мясников отошли в сторону. Свинари в загоне наконец поймали одно из животных и теперь под нарастающие брань, хрюканье и испуганный визг пытались зашвырнуть огромную тушу в отверстие. Свинья визжала, не желая идти в темноту. Она окоченела от ужаса, несясь навстречу ожидавшему ее лезвию топора.
Когда полупарализованные ножки свиноматки ударились о каменные плиты, скользкие от крови и дерьма, послышался тошнотворный треск ломающихся костей. Свинья рухнула на окровавленные переломанные ноги с торчащими из них осколками, отчаянно дергаясь и сипло визжа, не в силах ни убежать, ни бороться. Трое людей привычно подошли к животному. Один навалился сверху – на случай, если она станет изворачиваться, другой, взявшись за обвислые уши, оттянул назад ее голову. Третий молниеносным движением вскрыл ей горло.
Потоки густой крови быстро заглушили крики свиньи. Мужчины бросили огромное, трепещущее тело на пустой стол, к которому была прислонена ржавая пила. Один из мужчин заметил Дерхан и толкнул локтем другого.
– Эгей, Бен, а ты темная лошадка, приятель! Это же твоя подружка! – добродушно воскликнул он достаточно громко, чтобы Дерхан услышала.
Человек, к которому он обращался, обернулся и помахал ей рукой.
– Пять минут, – крикнул он.
Дерхан кивнула. Она сглотнула наполнившие горло черную желчь и блевотину – поссет уже не помогал.
А обезумевшие от ужаса толстые свиньи все падали и падали из стенного проема в бьющееся живое месиво, их ноги неестественно подгибались к животам, им вспарывали глотки, и кровь лилась на старые деревянные столы. Отовсюду свисали языки и лоскуты порванной кожи, с которых капала кровь. Проделанные в полу бойни канавки были полны, и грязно-багровая жижа переливалась через край, обтекая ведра, наполненные потрохами.
Наконец была забита последняя свинья. Измученные палачи качались от усталости, все в испарине крови. Они перекинулись несколькими словами, хрипло посмеялись, а затем тот, которого звали Бен, отвернулся от своих товарищей и подошел к Дерхан. Двое других за его спиной разрубили первую тушу и вывалили внутренности в огромную лохань.
– Ди, – спокойно сказал Флекс, – я тебе рад, но целовать не стану.
Он указал на свою промокшую одежду и окровавленное лицо.
– Благодарю, – ответила она. – Мы можем выйти отсюда?
Нагнув головы, они прошли под неровно двигающимися мясными крюками и направились к темному выходу. Затем поднялись по лестнице в цокольный этаж. По мере того как синевато-серые тона неба все больше просвечивали сквозь грязные потолочные окна узкого коридора, свет в помещении становился не таким мертвенным.
Бенджамин и Дерхан свернули в комнату без окон, заполненную бочками, насосами и разбросанными ведрами. За дверью висело несколько грубых халатов. Дерхан молча смотрела, как Бен снимает свою изгаженную одежду и бросает ее в ведро с водой и моющим порошком. Он почесался и с наслаждением потянулся, затем мощно накачал в бочку воды. Его обнаженное тело было все в потеках вязкой крови, как у новорожденного. Он насыпал немного порошка под брызжущую струю из насоса и помешал холодную воду, чтобы взбить пену.
– Твои приятели с большим пониманием относятся к тому, что ты вот так просто уходишь перепихнуться, да? – тихо заметила Дерхан. – Что ты им сказал? Что я похитила твое сердце, а ты мое, или что у нас с тобой чисто деловые отношения?
Бенджамин подавил смешок. Он заговорил с сильным «болотным» акцентом, разительно отличавшимся от аристократического выговора Дерхан.
– Ну я же сверхурочно работал. И предупреждал их о твоем приходе. Они знают только, что ты девчонка, которая влюблена в меня, а я влюблен в тебя. Да, пока не забыл: этот парик – просто чудо. – Он криво усмехнулся. – Очень тебе идет, Ди. Ты в нем неотразима.
Он забрался в бочку, враз покрывшись мурашками. На поверхности воды осталась густая кровавая пена. Запекшаяся кровь и въевшаяся грязь медленно сползали с его кожи. Он на минуту закрыл глаза.
– Я быстро, Ди, честное слово, – прошептал он.
– Не торопись, – ответила она.
Голова его исчезла в мыльных пузырьках, на поверхности же остались завитки жидких волос, которые вскоре тоже утонули. На мгновение он задержал дыхание, а затем начал яростно тереть под водой свое тело, то привставая, чтобы набрать воздуха, то снова погружаясь целиком.
Дерхан наполнила водой ведро и встала позади бочки. Когда Бен окончательно вынырнул, она медленно окатила его голову, смывая последние следы мыла и крови.
– О-о-о, как хорошо! – пробормотал он. – Пожалуйста, еще.
Дерхан снова облила его водой.
Наконец он вышел из своей ванны, которая выглядела теперь как после кровавой резни. Слил отвратительные остатки в приколоченный к полу желоб. Было слышно, как грязная вода зажурчала где-то стенкой.
Бенджамин облачился в грубый халат.
– Ну что, приступим к делу, любовь моя? – подмигнул он ей.
– Жду ваших указаний, сударь, – ответила она.
Они вышли из мойки. В конце коридора, освещаемая лучами, проникающими через потолочное окно, находилась комнатка, в которой Бенджамин спал. Войдя, он закрыл дверь на ключ. Комната была похожа на колодец: в высоту гораздо больше, чем в ширину. В квадрате потолка находилось грязное окошко. Дерхан и Бенджамин перешагнули через тонкий матрас и подошли к старому платяному шкафу – антикварной реликвии, чья обветшалая пышность разительно не сочеталась с трущобным окружением.
Бенджамин запустил руку в шкаф и вывалил несколько засаленных рубах. Он просунул руку в отверстия, специально просверленные в деревянной спинке шкафа и, слегка покряхтев, снял ее, осторожно наклонил, положил на пол.
Дерхан заглянула в небольшой кирпичный проем, открытый Бенджамином, в то время как он нашарил на полке шкафа спичечный коробок и свечку. Чиркнув спичкой, он зажег свечу, прикрыв ее от холодного ветра, который струился из потайной комнаты. Затем вошел в проем и осветил редакцию «Буйного бродяги».
Дерхан и Бенджамин зажгли газовые лампы. Комната казалась огромной, особенно по сравнению с примыкавшей к ней спальней. Воздух внутри был тяжелым, застоявшимся. Никакого естественного освещения. Высоко наверху виднелись очертания светового люка, но стекло было закрашено черным.
По комнате были расставлены полуразвалившиеся стулья и пара письменных столов, ломящихся под тяжестью бумаг, ножниц и печатных машинок. На одном из стульев сидела отключенная конструкция с потухшими глазами. Одна нога была сломана и оторвана, из нее высыпались медные проволочки и осколки стекла. Стены были заклеены афишами. По периметру комната была завалена пачками гниющих номеров «Буйного бродяги». У отсыревшей стены стоял печатный пресс – железная махина вся в копоти и краске.
Бенджамин сел за самый большой стол и подтащил к себе ближний стул. Он закурил тонкую длинную сигарку. Тлела она медленно, но чадила нещадно. Дерхан тоже закурила. Она ткнула пальцем в конструкцию.
– Как поживает наш старикашка? – спросила она.
– Чертовски шумит, его нельзя включать днем. Мне приходится ждать, пока все не уйдут. Но и пресс гремит дай боже, так что все равно. Раз в две недели он всю ночь без устали крутит, и крутит, и крутит это проклятое колесо. Я только подбрасываю ему уголька в топку, показываю, что надо делать, а сам иду давить подушку.
– А как дела с новым номером?
Бенджамин и указал на перевязанную стопку газет под своим стулом.
– Неплохо. Надо бы еще немного допечатать. Мы тиснули заметочку о твоем переделанном из цирка уродов.
Дерхан махнула рукой:
– Это все ерунда.
– Нет, но это... знаешь... это хлестко... Выборы не за горами. «Лотерею на мыло!», выражаясь менее резко. – Он усмехнулся. – Знаю, это почти то же самое, что и в предыдущем номере, но сейчас время такое.
– В этом году ты не стал счастливым победителем? – спросила Дерхан.
– Ага. Мне только один раз в жизни повезло, много лет назад. Я помчался на выборы, гордо сжимая в руке свой призовой бюллетень, и проголосовал за «Наконец мы прозрели». Юношеский порыв. – Бен хохотнул. – Ты ведь тоже не можешь стать избирателем автоматически, верно?
– Еще чего, Бенджамин, откуда у меня столько денег! Да если б и были, я лучше бы истратила на «Бэ-Бэ». Нет, в этом году я тоже не выиграла.
Бенджамин разрезал бечевку на пачке газет и сунул Дерхан несколько экземпляров. Она взяла верхний и взглянула на первую полосу. Каждый номер представлял собой одинарный лист, сложенный вчетверо. Шрифт первой полосы мало чем отличался от того, которым пользовались «Маяк», «Раздор» или любое другое легальное печатное издание Нью-Кробюзона. Однако внутри «Буйный бродяга» был буквально испещрен заметками, лозунгами и призывами, набранными мелким шрифтом. Выглядело не очень красиво, зато действовало эффективно.
Дерхан достала три шекеля и сунула их Бенджамину. Тот взял, пробормотав «спасибо», и положил деньги в жестяную банку, стоявшую на столе.
– Как с остальными? – спросила Дерхан.
– Примерно через час я встречаюсь с двумя в пивной, другие подойдут сегодня вечером, попозже, и завтра.
В неустойчивой, жестокой, безыскусной и репрессивной политической обстановке Нью-Кробюзона элементарная осторожность требовала, чтобы пишущие для «Буйного бродяги» без самой крайней необходимости не встречались друг с другом. Таким образом сводилась к минимуму вероятность, что в организацию проникнет милицейский агент. Бенджамин был единственным в постоянно меняющейся редакции, которого знали все и который знал всех.
На полу возле своего стула Дерхан заметила стопку грубо отпечатанных листовок. Они были выпущены дружественным «Буйному бродяге» сообществом бунтарей – то ли товарищами, то ли соперниками.
– Что-нибудь стоящее? – указала она на стопку. Бенджамин пожал плечами:
– На этой неделе они выпустили кое-что. Увесистую пульку отлили в «Кузнице» про рудгуттеровские делишки с судоходными компаниями. Я даже, пожалуй, пошлю кого-нибудь все разнюхать. Впрочем, на этом много не заработаешь.
– А мне ты что хочешь поручить?
– Ну... – Бенджамин полистал бумаги, заглянул в свои записи. – Можешь просто послушать, что говорят о забастовке докеров... Узнай общественное мнение, постарайся получить несколько положительных ответов, запиши какие-нибудь цитаты, сама знаешь, что надо делать. А как насчет пятисот слов по поводу истории с Избирательной лотереей?
Дерхан кивнула.
– Что еще у нас на очереди? – спросила она.
Бенджамин пожевал губами.
– Ходят слухи, что у Рудгуттера какая-то болезнь, средства лечения весьма подозрительные. Вот что я хотел бы выведать, но ты можешь возразить, что эти слухи прошли через черт знает сколько рук. И все-таки держи ухо востро. Есть и еще кое-что в этом плане... пока приблизительное, но интересное. Я сейчас веду переговоры с неким лицом, у которого будто бы есть контакт с кем-то, кто хочет настучать про связи между парламентом и организованной преступностью.
Дерхан медленно и уважительно покивала:
– Звучит весьма заманчиво. А о чем речь? Наркотики? Проституция?
– Да блин, ясно как день, что Рудгуттер по уши замешан в каждой политической взятке, которую ты только можешь себе представить. Да и все они. Прокручивай себе товары, огребай выручку, держи на коротком поводке милицию, чтобы потом отмывать своих заказчиков и плодить новых переделанных или рабов-рудокопов для копей Стрелолиста, набивай тюрьмы до отказа... Здорово, правда? Не знаю, что именно у этих юнцов на уме, они ужасно рассержены и, по всей видимости, готовы наделать глупостей. Но ты же меня знаешь, Ди. Все должно идти потихоньку, постепенно. – Он подмигнул ей. – Глупостей я не допущу.
– Внеси меня в свой список, пожалуйста, – попросила Дерхан.
Бенджамин согласно кивнул.
Дерхан уложила газеты в сумку, спрятав их под разными ненужными бумажками. Встала.
– Ладно, задание понятно. Кстати, те три шекеля выручены от продажи четырнадцати экземпляров «Бэ-Бэ».
– Неплохие бабки. – Бенджамин среди прочих бумаг на своем столе отыскал специальную тетрадь, в которой вел бухгалтерию.
Он встал и вывел Дерхан через дверь и шкаф. В крохотной спальне она подождала, пока он выключит свет в типографии.
– А Грим-как-бишь-его по-прежнему покупает? – спросил он. – Тот ученый старикашка?
– Да. Он весьма мил.
– На днях слышал о нем смешную историю, – сказал Бенджамин, появляясь в проеме шкафа и вытирая замасленные руки тряпкой, – что он скупает всяких пташек.
– Да, он проводит какой-то там эксперимент. Ты что, Бенджамин, слушал россказни бандюг? – Дерхан усмехнулась. – Он собирает крылья. Думаю, для него дело принципа никогда ничего не покупать официально, если можно сделать это по тайным каналам.
Бенджамин понимающе кивнул:
– Этот парень горазд на такие штуки. – Он возился в шкафу, ставя деревянную загородку на место. Прочно закрепив ее, повернулся к Дерхан. – Ладно, – сказал он. – Нам пора входить в роль.
Дерхан коротко кивнула и немного растрепала свой белый парик. Развязала замысловатые шнурки на туфлях. Бенджамин выпростал из штанов рубашку. Затем задержал дыхание и помахал руками. Лицо его побагровело; он с шумом выдохнул и покосился на Дерхан.
– Давай, – умоляюще сказал он, – прикинься утомленной. А то как же моя репутация? Тебе надо выглядеть хоть чуточку усталой...
Она улыбнулась ему и, вздохнув, потерла лицо и глаза.
– О-о-о, господин Би, – издевательски пропищала она, – вы самый лучший из всех, кого я знала!
– Так-то лучше... – пробормотал он, подмигнув. Они отперли дверь и вышли в коридор. Их приготовления оказались напрасны. В коридоре никого не было.
Откуда-то из глубины доносился шум больших мясорубок.
