Эпилог

Снег уже запорошил землю, оставив кое-где незамерзшие лужи. Пришла зима, еще не явно, накрыв землю своим крылом, однако осень закончилась. Хотелось скорее вернуться в тепло, позабыв о многодневном походе. Тем не менее прямо перед последним броском специально сделали дневку. Привели себя, одежду, оружие и лошадей в приличный вид. Егеря должны смотреться на людях гордыми орлами, а не изображать оборванцев, телепающихся на хромающих конях со сбитыми спинами.

— О! — сказал Патрик, глядя на выехавшую из ворот уже близкого Кнаута всадницу, расплывшись в дурацкой ухмылке. — Ить как по тебе соскучилась.

— Поделился бы ты, как сумел приручить соколицу, чтобы сама летела на руку!

— Мы все хотим!

— В дальних краях опыта набрался. Говорят, там такие женщины!

— Женщины везде одинаковы, — наставительно сказал Энунд, — как и мужчины. Только одни могут, а другие нет.

— Вот пусть и поделится, как становится сладким, будто медом обмазанным. Вона как несется, не терпится. Нет бы подождать в постели — сразу хочет.

— А разве на лошади можно? — спросил с недоумением молодой парнишка. — Это как?

Сзади заржали и прокомментировали совсем уж соленой шуткой. Юмор Блор понимал, и наличие хорошо подвешенного языка всегда среди воинов считалось достоинством, но становиться его мишенью меньше всего хотелось. В некоторых отношениях жизнь была много проще, когда он понимал разговоры в лучшем случае с пятого на десятое или был один из многих. Внимание лестно, но изрядно утомляет. И все-таки возмущаться глупо. Тут звучит скорее зависть, чем обида и ненависть.

— Умение обращаться с женщинами врожденное, — сказал Блор вслух, — оно или есть, или его нет. И все-таки некоторым не помешало бы почаще мыться. Не любят красавицы, когда воняет от мужчины, как от козла.

Сзади опять заржали. Вчера на дневке только и разговоров было, что он опять лезет мыться в ледяную речку. Немногие согласились бы повторить его подвиг. И не сказать чтобы сильно хотелось. Привычка. Мыться в принципе не в тягость, и термы с банями в Империи вещь широко известная, но вот нырять ежедневно в холодную воду его заставил Док.

По его утверждениям, это помогает от всех болезней, да и полезно уметь преодолевать себя. Оно ж неприятно лезть в прорубь до ужаса. Зато потом чистое удовольствие и прилив энергии. А если это еще и каждый день с утра проделывать, то разница температур не особо и заметна. Холода не наступают вдруг, и река не замерзает моментально.

— Да ерунда это! Денег надо много, и все!

— Если у тебя отсутствует щедрость, тебя и родные братья любить не будут, — ответил Блор, — а вот любовь за золото не купишь. Женщину легко, а любовь — нет.

Он послал Самрата в сторону, встречая уже подъезжающую Шарлотту. Мысленно отметив, насколько она себя правильно ведет. Серый степной жеребец под седлом — далеко не лучший из принадлежащих ему коней. Зато спокойный нрав и резвая рысь. Не стал бы он скандал устраивать, возьми хоть лучшего гнедого, но кругом чужие глаза. Людям ртов не зашьешь, и слишком быстро поднявшиеся вечно приковывают недоброжелательные взоры. Хватит и его одного, не имеет смысла выставляться.

Ездить она, конечно, верхом умела, однако точно соразмеряла свои возможности и положение. Многие люди, повышенные над былым окружением, нередко становятся особенно грубы с теми, кто недавно ходил у них в товарищах. Норовят вытереть ноги об оставшуюся ниже ровню. Шарлотта сумела повести себя так, что и старые подружки ее не считали возгордившейся, и новое окружение не смело высказаться неприятно. Правильно поставить себя, не вызвав всеобщего раздражения, достаточно трудно. Ее имелось за что уважать.

— Приветствую тебя, мой господин, — сказала она с полной серьезностью, согласно этикету. То есть Блор смутно подозревал о наличии такового и даже специальных книг, где расписано множество подробностей, кто рядом с кем сидит, за кем вступает в беседу, чтобы не показаться неотесанной деревенщиной, однако его такому не учили. Ни в детстве, ни в Храме, ни в горах. Он и был именно простым парнем из деревни, даже не поместья. Но уж что хозяин не приветствует первым, знал твердо.

— Что случилось, экономка моя? — спросил Блор без особой тревоги.

По большому счету, ничего ужасного он не ждал. Явно не расстроенная. Проторговалась, что ли? Перед отъездом он разрешил заняться своим добром. Глупо было бы кое-что лишнее не продать. Женские платья ему уж точно ни к чему. Так что если перешила и надела на себя (он же не вполне ослеп) вместо продажи, то ерунда. Для порядку выругать — и на этом можно успокоиться.

— Я бы сказала нечто приятное, но мне не хотелось бы, чтобы мой господин смотрелся глупо приданном известии.

— А можно понятнее? И перестань называть меня господином, нас никто не слышит.

— Никак нельзя. Привыкну без правильного титулования — ляпну при свидетелях, косо смотреть станут.

— А то никто не догадывается, чем мы регулярно по ночам занимаемся!

— И в постели тем более, мой господин. Властвуешь надо мной, — она театрально вздохнула, — безраздельно.

— Мне только что сообщили об этом и предположили, зачем тебе торопиться навстречу.

— Мужики, — сказала Шарлотта пренебрежительно, — вечно одним местом думают. На самом деле дело в другом. Пока вас не было, пришло несколько кораблей снизу. Известия о… — она слегка запнулась, — о вступлении в права леди Жаклин отправила сразу всем заинтересованным.

Блор молча кивнул. Об этом он знал. Но ведь что-то случилось именно его касающееся.

— Юрист Кнаутов подал на Храм Шейбе в суд насчет твоих земель.

Самрат недовольно прижал уши и пошел вбок. Ему не понравилось неожиданное беспричинное дерганье повода.

— Шансов, как понимает мой господин, очень мало…

— Ноль, без грамоты на владения.

— Но хозяева Кнаута не вполне фем из какого-то Грая.

— И?

— На самом деле никто не собирался возвращать тебе земли, это только возможность надавить на Храм. Суд, шум, апелляции к имперским властям. Кому это надо?

— А что надо?

— Леди Жаклин в обмен на отказ в дальнейшем от всех претензий получила всех воспитанников школы Храма, попавших туда на сомнительных основаниях после Черной смерти и оставшихся на обучении, — девятнадцать человек. Они прибыли сюда в прошлом месяце, и она отдала их тебе.

Блор невольно крякнул. Как отнестись к подобной новости, он не очень представлял. Действительно правильно сделала, выехав навстречу. Выглядеть идиотом, получив неожиданный подарок, ему не очень хотелось.

— Зачем?

— Мне представляется, она тебя вяжет, — очень тихо сказала Шарлотта. — Красиво и незаметно. Уже не сядешь на коня и не уедешь просто так, если что придется не по душе. У тебя не осталось земли, но появились люди, и их не бросить. У Жаклин мало лично ей обязанных, и, наверное, ты должен ее хорошо понимать. Ты долго был одиночкой в большой компании чужаков, но эти для тебя свои. А они будут знать, кому обязаны. Или я ошибаюсь?

— Никогда об этом не задумывался. Детство, — он хмыкнул, — оно осталось где-то там, далеко за спиной. Я все время боролся с кем-то или с чем-то, за то, что считал правильным. Я считал долг важнее всего, а меня называли тупоголовым упрямцем. Но я не мог иначе. Кроме долга, у меня ничего не было. Дойти, сделать — нет ничего важнее. Через силу и сжав зубы. Мои люди? Наверное, так и есть, и это работает лучше любого якоря.

— Я позволила себе официально разорвать все кабальные договоры, мой господин, — сказала Шарлотта. — Всем выписала вольные от твоего имени.

— Я сам тебе дал такое право перед отъездом, — отрезал Блор, — экономка моя. Ты поступила правильно. Они сами решат — оставаться или уйти.

— Не каждый захочет стать фемом.

— А у тебя уже и список имеется?

— Конечно, — слегка улыбнулась, — господин мой. Я со всеми говорила. Через три года у тебя появятся пятеро, помимо Денеса.

— А остальные?

— Это Кнаут, а не город в метрополии. Мы достаточно лояльно относимся к приезжим ремесленникам и купцам. Придется заплатить леди за разрешение работать на ее землях. Сдать экзамен в цеху мастеров, показав умение, и устроить попойку. «Никто не может стать мастером иначе, как достоверно утверждая, что три года изучал специальность в качестве подмастерья и вел себя достойно и честно. Мастером же он может стать не раньше, чем проработав здесь четверть года у одного из мастеров и сделав шедевр, как предусмотрено уставом», — процитировала наизусть устав. — Если они не умеют работать, все равно не придут с заказами. Сапожники, шорники, кожевники и парочка портных в поместье не лишние.

— Как хорошо, что я богат и хватит каждому на попойку!

Блор не сомневался в квалификации остальных воспитанников. На самом деле он и в своей нисколько не усомнился. Он тоже умел все это. Другого занятия для воспитанников в Храме не имелось. Пришлось изучать практически тайны пошива обуви, одежды и сбруи для животных. Вот желания всю жизнь этим промышлять в себе не обнаружил. Ни тогда, ни потом.

— Кто богат? — изумилась Шарлота. — Ты не представляешь, мой господин, что такое настоящее богатство! Когда барон Бауш приезжал в гости к… — она явно проглотила слово, не желая поминать дядю нынешней леди, — …предыдущему лорду, впереди ехали герольды со знаменами и серебряными горнами, в которые они дули, проходя мимо любого населенного пункта. За ними двигались конники, облаченные в сверкающие доспехи, затем карета с бароном, пешая охрана, оруженосцы, слуги, телеги с имуществом.

— Почему-то я не слышу в голосе восхищения.

— Они так медленно двигались! Но зато смотрелось очень впечатляюще. Люди стояли на обочине и улице с открытыми ртами. Не каждый день увидишь подобное зрелище.

— Цирк, видимо, редко в вашу глухомань приезжает.

Шарлотта хихикнула, прикрыв рот ладонью.

— Почему у меня вечно ощущение, что ты притворяешься, а на самом деле мудрее, господин мой?

— Тяжелая жизнь учила. Глупые и слабые вешались или в послушники шли. В нашей компании присутствовали дети фемов, ремесленников, купцов и крестьян. Приходилось вечно доказывать, что не в возрасте счастье и не в силе. Надо было оказаться лучшим во всем.

— И получалось?

— Не всегда, — честно ответил Блор, — хотя и старался.

— Я ненавидел Храм, — говорил он часом позже, перед внимательными лицами слушающих — хорошо знакомых парней.

Всем им было от тринадцати до семнадцати. Два с лишним года они росли без него, однако никто не изменился настолько, чтобы не узнать. Всех их он помнил. Их лучшие и худшие качества. И все они знали его.

— Его строгую подчиненность, регламентацию и томительное однообразие дней, отсутствие всякой возможности уединиться, необходимость беспрекословно подчиняться. То издевательское и жестокое обращение со слабыми и со всеми, кто имел силы возражать или поступать вопреки правилам. Я ненавидел, как наверняка и все вы. И все же встреть сегодня кого из тамошних жрецов — я бы не стал его убивать, даже имея возможность. Именно Храм сделал меня тем, что я есть, закалив и научив идти до конца. Через силу, с ненавистью, но и упорством. Он воспитал меня, и без него я бы просто умер, не готовый сражаться до последней капли крови в моих жилах.

Он сделал паузу, дожидаясь возражений. Тишина была полной. Даже те, кого он назвал по именам (спасибо Шарлотте, хотя он и сам бы догадался, все-таки знал каждого) и сразу отделил, не шевелились и не переговаривались.

— Мы все прошли через это. Пусть по крови мы не родичи и устремления разные, тем не менее мы братство. Ваши беды и проблемы — мои тоже. Радости и горе ваши для меня не чужды. И не так важен ранг или положение. Не столь важна каста. Но это не значит, что глупость, преступления или нарушение обязательств мы обязаны покрывать и скрывать. Надеюсь, вы меня поняли.

Одобрительный гул.

— Когда рожденному фемом исполняется тринадцать, он может отправиться к своему сюзерену, и если тому требуются люди, начинается обучение. Обычно это происходит позже, но и дома он не теряет времени и тренируется. У вас не было такой возможности. Я это знаю, и вы это знаете. Придется догонять. Если не жаждете сдохнуть в первой же стычке, будете выполнять все. Скажу квакать — станете! Снисхождения не будет! Кто не хочет трудиться до потери сознания, пусть сам уйдет. Справедливости на свете не существует. Проявляющий лень умрет первым. Это не я так говорю, так судят боги. Или идете до конца и подчиняетесь приказам, или фемом вам не стать. Вас опояшут по результатам экзамена и не позже трех лет. Кто доживет. Все. Сегодня мы отдыхаем и празднуем. Завтра начнется настоящая жизнь.