Глава 23
РЕАБИЛИТАЦИЯ
Долги надо платить, причем все, пускай самые неприятные. К этому родители приучили меня с раннего детства. Потому я приступаю и… прошу прощения у всех тех, с кем поступил несправедливо, обвинив в незаслуженных грехах.
Начну с наших историков. Зря я упрекал их в незнании. Нашлось у них упоминание о княжне Марии. Не встретилось оно мне раньше не из-за моей невнимательности — такое бы я ни за что не забыл, а в связи с тем, что Валерка мне сунул издание Костомарова, которое поновей, посчитав, что репринтное, где придется мучиться с фитой и фертом, ятем и ером в окончаниях слов, ни к чему. Издательство же опубликовало его с сокращениями. В числе таковых оказалось и упоминание о моей Маше.
Жаль, что этот репринт попал мне в руки только сейчас. Слишком поздно. Хотя тут двояко. Может, что-то успел бы исправить, а может, наоборот — получилось бы еще хуже. Кто знает, как бы я поступал, если бы все время помнил об этих строках:
«…По известию одного старого сказания, в ноябре 1573 года Иван Васильевич женился на Марье Долгорукой, а на другой день, подозревая, что она до брака любила кого-то иного, приказал ее посадить в колымагу, запречь диких лошадей и пустить на пруд, в котором несчастная и погибла… В память события с Долгорукой царь велел провести черныя полосы на позолоченном куполе церкви в Александровской слободе…»
Знаю только одно — я бы все равно не сдался. Тот, кто поднимает руки вверх, отдаваясь на милость победителя, теряет главное — право и возможность распоряжаться собой. Он расписывается в собственном бессилии, признавая врага сильней. И тогда судьба презрительно говорит: «Слабак» и вытирает об него ноги. Сам виноват. Надо всегда держать удар, как бы больно тебе ни было. Только тогда, восхищенная твоим отчаянным упрямством, она может уступить.
Не всегда.
Не во всем.
Но может.
Хотя бы из уважения.
И пусть меня простит волхв Световид — бескорыстный старец, явивший мне подлинное чудо и ничегошеньки не взявший взамен, за глупые скоропалительные слова, высказанные в его адрес той черной страшной ночью. Сейчас я бы попросту, ничуть не постеснявшись, упал перед ним на колени, благодаря за все то, что он для меня сделал.
Кстати, о судьбе, которую я так отчаянно и старательно проклинал. По прошествии времени я несколько изменил свою точку зрения на ее последний жест с Машиной амнезией. Не исключено, и даже скорее всего, что она пошла только во благо, причем нам обоим. Да-да. Звучит парадоксально, но факт. Это только на первый взгляд выглядело ее последним ударом. А если не торопиться с выводами и подойти с другой стороны? Вдумайтесь, что сталось бы с Машей, явись она с прежней памятью в наш безумный сумасшедший мир. Гигантские терема до неба, огромные колымаги, несущиеся со страшной скоростью, причем без лошадей — не иначе как с помощью бесовской силы.
Про метро вообще молчу — лишь бы выбраться живой из сатанинского подземелья.
В церквях, прямо внутри, чуть ли не по соседству с алтарем, устроено нечестивое торжище. Это в божьем-то храме?!
Ну и в довершение, как блистательный венец на челе Люцифера, — загадочный ящик, в который невесть как забрались люди, и добро бы только они, а то вон — чудища, драконы, колдуны и ведьмы, зомби и ожившие мертвецы, упыри и прочая нечисть…
Господи, куда я попала?! В ад?!
Вот этот шок навряд ли вылечил бы самый выдающийся психиатр. Даже Сергей Николаевич Горшков, при всем моем к нему уважении, и тот, пожалуй, оказался бы бессилен. Во всяком случае, я что-то сомневаюсь, чтобы он смог повлиять на ее психологию, поскольку социальная адаптация — эвон каких слов нахватался, аж самого восторг берет, — вообще штука весьма сложная, особенно для вполне сформировавшейся человеческой личности на третьем десятке лет.
А сомневаюсь еще и потому, что непреодолимой помехой оказалась бы прежняя Машина память, те воспоминания детства и юности, где все было легко и просто, где по небу летали одни птицы, а в отцовском терему тихо пел колыбельную песню маленький сверчок. Словом, память обо всем том, милом и родном, что ушло безвозвратно и навсегда, о том, откуда ее выдернула чья-то неведомая и безжалостная рука, властно погрузив в пучину непрекращающегося кошмара.
И как вы думаете — справилась бы она со своей ностальгией по прошлому? Привыкла бы к новому, чужому и дикому для нее миру? Спорный вопрос. Но даже если дать на него положительный ответ, тут же возникает другой, еще более животрепещущий, по крайней мере лично для меня — как бы она стала относиться к этой безжалостной руке, а заодно и к человеку, которому рука принадлежит?
Поначалу бы да — цеплялась за нее, потому что она — переходный мостик, ниточка между тем временем и этим. Да и не за что ей больше уцепиться, особенно в первые дни, недели и месяцы. А потом?
Не стала бы она задавать один и тот же вопрос: «Ты куда меня завез?!» И никакие мои объяснения не помогли бы, потому что вступили бы в ход эмоции: «А я тебя просила?! Спасал?! Да лучше бы я утонула в том пруду! Зато сразу померла бы и сейчас не мучилась!»
И тяжелый ненавидящий взгляд!
Как стрела в спину.
Вот и думай после этого, что сделала напоследок судьба.
Нанесла удар? А может, она его принесла, а?
И не удар это вовсе. Сдается, что первую буковку надо убрать и обойтись без «у»? Только я этого поначалу не понял, решив, что попал в катастрофу. На самом же деле мне просто посоветовали начать отношения с Машей «с чистого листа».
И даже то, что судьба оставила малюсенькие крошки от прежней памяти Маши, изредка всплывавшие в первый год на поверхность, тоже, скорее всего, было не просто так, но с целью. Знала она, что я окажусь тупым и не оценю преподнесенный ею дар по достоинству. Вот и показывала ненароком, что было бы, если бы…
Нет, может, у нее имелся и еще какой-то тайный умысел — пойди пойми. Остается только гадать, но я этим не занимаюсь — не хочу.
То, что я теперь для Машеньки не только муж, но в каком-то смысле еще и отец, а также старший брат, иногда мешает, в смысле ночью, но в целом… Правда, осталось легкое, еле уловимое сожаление по неким чертам характера той, которая была и которой больше нет. Канули в бездну ее безграничная доверчивость, ее простодушная наивность и что-то еще, вовсе не объяснимое, присущее княжне Марии Долгорукой, но отсутствующее у Маши Россошанской. Однако едва это сожаление приходит мне на ум, как я тут же отгоняю его прочь — плюсов-то неизмеримо больше, так чего теперь? Да и вообще — идеалов на земле не бывает, и нужно только радоваться, что моя супруга максимально к нему приближена…
Проклятиям, написанным мною в самом начале в адрес Серой дыры, пожалуй, также не стоит верить. Это я написал сгоряча. На самом деле я от всей души ей благодарен. Хотя другим соваться туда я бы все равно не рекомендовал — оно и впрямь опасно. А если у кого-то разыгралась в душе бурная жажда приключений и он, будучи по натуре авантюристом, все же рискнет туда нырнуть, то пусть прежде вспомнит, что эта таинственная дверь, скрытая в ней, открывается лишь в одну сторону — возврата не будет.
Хотя пока я за них спокоен. Сейчас у любителей приключений все равно ничего не получится. Как пропала эта дыра после нашего с Машей возвращения, так и с концами. Ход на месте, ручеек бежит, не иссяк, и чаша индейца Джо тоже никуда не делась, а дыра исчезла, как и не было ее вовсе. Только сейчас уже не на время, как раньше, — надолго. Может так случиться, что навсегда. Во всяком случае, за эти три года, что мы тут с Машей, если верить Андрюхе, информирующему меня каждый месяц, она так и не появлялась. Ни разу.
Данные точные, поскольку ему это тоже интересно, хотя сам Андрюха считает, что делает это исключительно из-за моих ежедневных вопросов, которыми я его «достал». Врет, конечно. Ну, бывает, сбросишь письмецо по электронке, спросишь в конце про пещеру, вот и все. И уж точно не каждый день. Так, раза два-три в месяц, не чаще. Ну от силы четыре.
Разве это можно назвать «достал»?
О перстне с лалом я тоже стараюсь не думать. Ни о нем самом, ни о чуде, совершенном им с помощью некой загадочной силы. Разумеется, всему этому можно подыскать вполне реалистичное объяснение с научной точки зрения, но только в виде гипотезы, не больше. И что с того проку? Разве что пригасит яркие краски самого слова «чудо», вот и все.
Попытаться же проверить на практике — увы. Как ни старайся, а поздно. Ушел поезд. И увез он с собой не только Серую дыру, но и то тайное место посреди болота, ту заветную полянку с камнем и неведомой силой, где я встречался со Световидом.
Это тоже абсолютно точные данные, причем не от Андрюхи. Бывал я на Псковщине. Разумеется, изменилось все до неузнаваемости. Кое-какие надежды вселил в меня центр областного города с Кромом и Троицким собором, Довмонтовым городом, Старым и Новым Застеньем и так далее. Целые башни, стены и пробуждающий воспоминания Ивановский монастырь вдохновили меня на дальнейшие розыски, но потом пришлось худо, поскольку я знал только направление, да и то примерное — на юг с легким отклонением в восточную сторону.
Карта области тоже ничего не дала — не имелось на ней Бирючей.
Даже приблизительно похожих названий и то ни одного. Вообще.
Да и Чертовой Бучи тоже на карте не было. Вот озер сколько угодно. Странное дело — когда я проезжал в этих краях тогда, четыре века назад, то практически их не замечал. Может, потому, что ни разу не доводилось бывать летом, а ранней весной и глубокой осенью они уже покрывались льдом. Зато сейчас они попадались через каждый десяток километров.
Помнится, Маша во время моего последнего визита в Бирючи обещала показать мне, как она выразилась, красу неописуемую, но названия озер я забыл все до единого. Вот вкус угря, извлеченного из них и которым меня частенько угощали в поместье, запомнил на всю оставшуюся жизнь. Да и не только одного угря, с рыбой у князя Долгорукого было раздолье — и лещ, и судак, и ряпушка, а уж снеток вообще шел как семечки, и все оттуда, а вот названия озер…
Если б побывал, то конечно же запомнил бы, а так… Вроде бы Черное. А может, Белое? Долгое? Круглое? Кривое? Вроде бы какое-то из них, но какое именно…
Нет, не помню.
Да что там говорить про озера, если у меня в голове не отложилось даже название тихой извилистой речушки, протекавшей в сотне метров от терема Долгорукого.
Словом, единственное, что помогало мне хоть немного ориентироваться на местности, был спидометр машины. С трудом припомнив, что во время моего первого визита в Бирючи князь Долгорукий как-то упомянул про Невель, до которого от Бирючей, как он сказал, полета верст, я на всех парах рванул туда, благо что трасса, ведущая к нему аж из Санкт-Петербурга, позволяла приличную скорость.
Но вот закавыка — в то время использовали две версты, и какую из них имел в виду Андрей Тимофеевич — пойди пойми. Если бы они отличались ненамного — одно, но, насколько я помню, разница между ними была двойная, то есть получается то ли и впрямь пятьдесят километров, то ли вся сотня, да еще с гаком. И как тут быть?
Правда, в начале пути одна привязка у меня имелась — бывшая крепость, а ныне райцентр под чудным названием Остров, который, как я помню, мы проезжали и тогда, следуя во Псков. Зато дальше…
Судя по расстоянию до Невеля, на роль бывших Бирючей годились два населенных пункта — Опочка и Пустошка. От Пустошки до Невеля было примерно полсотни царских верст, от Опочки — тоже полсотни, но мерных. Однако последний город отпадал по той причине, что хоть и существовал в шестнадцатом веке, но именно под этим названием, хотя я не помню, чтобы проезжал его в те времена — очевидно, мы следовали по какой-то другой дороге. Оставалась Пустошка.
Полазив по пыльным, унылым улочкам этого райцентра и сделав вывод, что ничего толком не пойму — бывшие Бирючи передо мной или нет, — я начал опрос местных жителей, который, как и следовало ожидать, увенчался оглушительным фиаско. Кататься по близлежащим деревням в поисках невесть чего желания не было.
Имелся еще один вариант — добраться до Порхова и рвануть от него примерно на юго-запад, причем не на машине, а на коне. Но даже для меня, мало обращающего внимание на то, что подумают окружающие, это показалось чересчур экстравагантным. К тому же шансов, что верно выберу направление, кот наплакал.
И тогда я вернулся в Псков и подался в краеведческий музей, кляня себя за то, что не поступил таким простым образом сразу. Но и там меня поджидала неудача — о Бирючах, равно как и о пребывании в этих краях князей Долгоруких, не сохранилось ничегошеньки. Хотя нет, о последних глухо упоминалось, что вот, дескать, служили их предки в этих краях, даже указывалось несколько должностей, но опять-таки ни слова о поместьях.
С озерами получилось еще веселее. Оказывается, на Псковщине насчитывается более трех десятков Черных озер, около двух десятков Белых и свыше десятка Долгих. Круглых и Кривых тоже было в достатке. Словом, народ в фантазиях не изгалялся и мозги над изысканными названиями понапрасну не напрягал — иных забот хватало, так что искать нужное среди этого изобилия то же самое, что залезть в стог с сеном, разыскивая иголку.
Фотографии ряда озер из числа наиболее красивых у них в музее имелись, но они тоже не могли мне помочь — я ведь его ни разу не видел.
А вот о Чертовой Буче мне удалось кое-что откопать. Помогла одна пожилая сотрудница музея. Разговорившись, она поведала мне, что в свое время ее отец готовил к печати сборник преданий о Псковской земле. Его так и не опубликовали, а потом он и вовсе сгорел во время приключившегося на даче пожара. Однако она читала труд отца в рукописи и некоторые места хорошо помнит до сих пор.
В нем-то и было упоминание о Чертовой Буче. Дескать, собирались там на тайной поляне, расположенной посреди болота, сатанисты-христоотступники. Но потом господь на них разгневался и как-то раз во время их бесовских плясок плюнул с неба, угодив точнехонько в черный камень сатаны, стоящий у них посреди поляны подобно алтарю, отчего и он, и все это место, где они предавались непотребному веселью, погрузились в самую середку болота.
Она даже указала, где его примерно искать. Оказывается, я ехал правильно, только надо было на пять — десять километров дальше и гораздо левее, если смотреть со стороны Пскова. Но места там глухие, населенных пунктов поблизости нет, а потому катить туда снова смысла не имело.
Вот так-то.
Пришлось несолоно хлебавши возвращаться на Урал.
С тех пор я зарекся об этом даже думать, чтоб дурные мысли не могли подтолкнуть на очередные «подвиги». Ни к чему мне все это. Вообще вычеркнул Псковщину из головы, позволяя себе воспоминания, только когда наведывался в гости к Валерке, да и то в основном делал это ради него. Это ж он любитель истории, а я ею накормлен будь здоров.
Что же касается моих перемещений туда и обратно, а также перстня — тут я позволил себе проявить любопытство всего дважды. Первый раз, когда любопытство обуяло меня с особенной силой, я поинтересовался у своего ученого друга Миши Макшанцева: возможно ли случившееся со мной в принципе?
В ответ на мой вопрос он неожиданно заявил, что если разобраться, то, как ни странно это будет звучать, мое путешествие по реке времени отнюдь не противоречит ни одному из известных физических законов. Вот только механизм науке пока неизвестен, но объяснить произошедшее пара пустяков.
Правда, из его дальнейших пояснений я понял только то, что мой лал обладает уникальной способностью заряжаться некой энергией, чей выброс происходил в том месте, что на Псковщине, концентрировать ее в себе, а затем вступать в контакте биоэнергией, излучаемой моим мозгом, и, повинуясь ей, высвобождать накопленное.
Только импульс, под воздействием которого может сработать весь механизм, должен быть очень сильный. Образно говоря, «кнопка» слишком тугая, и, чтобы ее включить, надо весьма и весьма постараться, давя на нее что есть мочи.
— А что за выход и что за энергия? — не отставал я. — Откуда она берется и куда уходит? И вообще.
— Берется прямиком из земли. — Он пожал плечами. — Впрочем, это только полуфантастическая гипотеза, хотя доказательств того, что она неверна, тоже не имеется. Сам я этим не занимался, но один мой приятель несколько лет назад очень серьезно ее разрабатывал. Образно говоря, это дыхание самой планеты, только она всасывает в себя не кислород, а энергию. Ну и соответственно выдыхает ее же, только иную.
— А поговорить с твоим приятелем можно? — заинтересовался я. — Думаю, ему тоже будет любопытно послушать человека, который…
— Он погиб, — резко перебил меня Мишка. — Ты когда-нибудь слышал о Колодце богини Бхайраби? Это место находится на севере Индии. Есть такие и на территории нашей страны, например, Могильный мыс где-то в Томской области, Чертово кладбище в Красноярском крае, представляющее круглую поляну с трупами животных и птиц, и так далее. Так вот часть этих аномальных мест, согласно его версии, является как бы открытым ртом планеты.
— О Чертовом кладбище мне тоже доводилось читать, но специальная поисковая группа вроде бы его не нашла, — решил я блеснуть своей эрудицией. — А при чем тут оно? У меня-то, помнится, никто не умер от пребывания на поляне. Да и сам я, как видишь, жив-здоров и довольно-таки упитан.
— Ты был на месте выдоха Земли, потому жив и здоров, — пояснил Мишка. — Значит, там, как и предполагал мой друг, работают иные принципы и преобладает совершенно иная энергия, можно сказать, живительная или по меньшей мере не вредящая человеку. А то, что я тебе перечислил, это места ее вдохов. К сожалению, мой приятель оказался удачливее, чем та поисковая группа, о которой ты говорил, — он нашел Чертово кладбише. — И со вздохом добавил: — На свою шею. Жаль, умнейший был мужик. Помнится, он рассказывал, что, по его прикидкам, эта энергия может представлять собой…
Но далее Макшанцев, причем очень быстро, забрался в такие дебри, что про постоянные Планка, ленту Мёбиуса, парадромные кольца, узел трилистника, бутылку Клейна, частные выводы из теории относительности и неевклидову геометрию Лобачевского я слушал вполуха, зная, что все равно ничегошеньки не пойму, а следовательно, не запомню. Потому процитировать вам его рассказ не в силах.
Валерка — с ним я тему моих перемещений во времени затронул месяц спустя после разговора с Макшанцевым, во время своего второго приступа любопытства, — на этот счет выразился куда проще.
— Это случилось, — сказал он, — а значит, это возможно.
— Но как именно случилось — вот в чем вопрос, — настаивал я, слегка смущенный и даже несколько раздосадованный чрезмерной простотой объяснения.
— Ты хочешь повторить свое путешествие? — осведомился он.
— В ответ я возмущенно заорал, что еще не выжил из ума.
— Странно, — пробормотал он себе под нос. — А мне показалось…
— Вот именно — показалось! — гневно оборвал я его.
— Показалось, — не сдавался он, — потому что ты так кипятишься, будто… — И, слегка усмехнувшись, после паузы продолжил: — Будто я тебя в чем-то уличил.
— Просто стало интересно, вот и все, — проворчал я, смутившись.
— Лучше перестань оглядываться, а смотри вперед — так проще и… спокойнее, — порекомендовал Валерка. — Проехали. Пролетели. Проплыли. Поезд ушел, причем навсегда.
А мне от этих трезвых слов отчего-то взгрустнулось.
И впрямь — навсегда.
