Глава двадцать восьмая

Лодка была хорошая. Нормальная такая металлическая плоскодонка, без мотора и вёсел, с цепью на носу, наброшенной на колышек у пристани. Очень своевременно, кстати, на мгновение даже показалось, что она тут специально привязана, но вслух общих подозрений никто не выразил. К тому же командовавший отплытием казак торжественно объявил: «Что Бог ни делает — всё к лучшему!»

Оставалось в очередной раз надеяться на действительно Божье участие в этой авантюре и плыть по течению… Благо погодка была замечательной, солнце красиво вплывало в закат, комары не донимали, а берега реки поражали незамысловатой красотой пейзажей художников русской глубинки.

— Вернисаж, — одухотворённо подтвердил голодный подъесаул, искренне стараясь отвлечь внимание всё той же Рахили от бурчания в её собственном пузе. Увы, она не была склонна поддерживать разговор…

— Знаешь, а всё-таки в этом что-то есть… Вот так, беззаботно, налегке плыть в дурманящую неизвестность, полностью отдавшись на волю волн и Провидения. А лодка нежно укачивает нас, словно рука Господа заблудившихся детей…

Юная еврейка отвернулась, хотя вроде бы её душа отнюдь не была чужда поэзии. Седовласый эльф вообще нагло дрых на корме, и казак, чуть пожав погонами, вновь начал раздумчивый разговор сам с собою…

— Я иногда задумываюсь над неким приоритетом этой извечной борьбы духа и тела. Почему одно немыслимо без другого? Почему, терпя душевные муки, мы терзаем своё тело, пытаясь физической болью заглушить духовную? А тренируем дух, мучая именно тело? Какой смысл в самосовершенствовании, если судьба всё равно подкинет нам то испытание, к которому мы не готовы? Ибо то испытание, которое мы уверенно готовы преодолеть, по сути, таковым не является! Ты меня не слушаешь?

Бывшая израильская военнослужащая нехотя повернула голову, встретившись с подъесаулом взглядом. Её глаза были непроницаемо глубоки…

— Рахиль?! Тебе не интересно?

— Ну, почему же… Таки, пожалуй, да! Только не оно…

— Не понял…

— Ой, конечно, как можно меня понять, — самокритично поцокав языком, она вновь пристально посмотрела в лицо Ивану. — Я же не ору «горько» и не лезу обниматься при всех с руками, вымазанными жареной курой! Я не бегаю, громко дыша через раз, за голыми нимфеями! Я не прижимаю меня же за плечи, чтобы через полчаса жгуче целовать казацким поцелуем крашеную стерву до состояния «берите на мне всё, оно таки сплошь ваше!».

— Да брось ты, — невольно смутился молодой человек, опуская взгляд и зачем-то поправляя портупею. — Это глупо… между нами, в смысле между ней и мной, ничего такого… не было ничего! Это… тактический манёвр, сработало ведь…

— Манёвр?! — с ужасом ахнула Рахиль, театрально хватаясь за сердце. — Ваня, вы видели её глаза? Она же поверила вам на этот поцелуй! Она таки не забудет его и после тысячи реинкарнаций, а вы… а для вас оно манёвр?! Ой, как глубоко вы сделали мне больно…

Кочуева спасло только то, что течение плавно вынесло лодку на отмель. Металлическое дно заскрипело по песку, казак резко спрыгнул в воду и, подтащив лодку к берегу, подал девушке руку. Она её не приняла, промочила брюки, но выбралась сама. Добудить эльфа удалось не сразу, кое-как продрав сонные вежды, он снова начал с пустых философствований…

— Эти места знакомы мне, ибо изгнанник не выбирает дороги, а несётся над миром, словно сухой лист, сорванный с родного дерева, подточенного паразитами и ожидающего лишь последней милости в виде холодной стали дровосека, жестоко обрывающего его жизненный путь под неумолимо-свинцовыми небесами…

— Хр-р-р… ам… ням… ау! Что вы толкаетесь? Я не сплю, не сплю!

— Тебя никто не осуждает, — с пониманием откликнулся Иван, только что пихнувший подругу локтем. — Нудная велеречивость слога нашего остроухого наркота способна усыпить кого угодно!

— А я не с вами разговариваю! — вовремя опомнилась Рахиль, под лунным сиянием выбирая себе сухонькое место на берегу.

Бравый подъесаул скрипнул зубами и, отвернувшись, поинтересовался у эльфа насчёт спичек. Естественно, у правоверного толкиениста таких вещей не было, но кресало, кремень и трут оказались в наличии. Пользоваться подобными раритетами господин Кочуев, конечно, не умел, поэтому взял на себя труд сбора хвороста и камыша. Вскоре на пологом берегу весело трещал невысокий костёр…

Рахиль Файнзильберминц в обнимку с автоматом по-прежнему изображала жутко неприступную особу, предоставляя возможность сильному полу наслаждаться «мужским разговором» наедине. Ну, или почти что наедине… Глаза любопытной израильтянки были закрыты, но ушки старательно отслеживали нечёткую нить разговора. Тем более что речь шла о женщинах. Впрочем, как и всегда….

— Я хоть когда-нибудь говорил, что она мне не нравится?! Нет! Более того, из-за этих национальных закидонов с ней даже веселее! Манера речи своеобразная, и слушать её забавно, такое порой завернёт… Просто я не всегда её понимаю. Ну чего она хочет и хочет ли? С другой стороны, я, например, может, лесбиянок тоже не понимаю… или геев. Хотя лесбиянки, бывает, иногда, если по телевизору, ничего так, нравятся… Но это же не значит, что я сразу антисемит!

— То есть когда «да» — это «нет», только потому, что если «нет» — это ещё не «да», а могло бы быть и иначе? Если же предположить обратное, в смысле «нет», как «да», но «да» не будет довлеющим приоритетом, то почему бы «нет» не стать «да», исходя из взаимных уступок? Хоть они и антагонисты, однако глубинная связь меж «да» и «нет» всё же позволяет женщине легко подменять одно другим! В этом действующий принцип их логики…

— Слушай, ну а Принцессу у вас как-то лечить не пробовали? Всё-таки аллергия такая противная штука… Ты к ней с супружеским долгом, а у неё на тебя, как на эльфа, — насморк, головокружение, тошнота, потливость, жар, озноб, слюноотделение, неприятный запах… Вся постель в злобных микробах, на каждом горшке по толстой бактерии, в каждом углу по хищному вирусу, и только носовые платки по всей квартире пачками сушатся!

— Но признайтесь же, что ваша подруга… странная! И это ещё наиболее мягкая формулировка. Я вижу в ней кровь орков, желчь назгулов, упрямство гоблинов и шерсть хоббитов… ой! Насчёт шерсти я погорячился… в смысле хоббиты здесь абсолютно ни при чём!

…Рахиль, всё так же притворяясь спящей, как можно незаметнее подтянула к себе пальчиками какую-то валяющуюся ветку, примерилась к набекрененной фуражке подъесаула, но…

— Но у меня никогда не было такого друга. И ведь если дойдёт до дела, я за неё любому голову оторву! Это такая девчонка, такая… Их, может, на миллион — две, а может, и вообще одна — единичный экземпляр! А… ещё она красивая!

Бровушки еврейской военнослужащей встали удивлённым шалашиком. Из-под сомкнутых ресниц едва не выкатилась предательская слезинка, горло перехватило от сладостной неги и боли. Она уже почти была готова вскочить и чмокнуть этого «усатого недоумка» прямо в бесстыжие глаза, как…

— Ну, может, не такая красивая, как ваши юные эльфийки, или вон хоть эти голые нимфеи, но… Видел, какая у неё грудь? А я видел! И могу с удовлетворением отметить, это было запоминающееся зрелище…

Бац! Крепкая, сухая ветка взлетела вверх, целя прямо в кокарду, но в последний момент казак, откинувшись назад, принял удар на подставленную шашку. От удивления у Рахили разом пропала вся ярость…

— Я знал, что ты не спишь, — виновато улыбнулся Иван, причём припас для этого одну из своих самых чарующих улыбок.

— Таки знал? И поэтому трепался здесь и ему о моём святом и интимном?!

— Дети мои, с вашего разрешения, я удалюсь на время. — Ушлый эльф вновь уловил в голосе девушки признаки возвращающейся грозы и, прихватив священный меч, удрал первым. Себе он объяснил это как «поход на разведку», с удовольствием прислушиваясь к воплям за спиной и шуму драки, оборачиваться на которую не имело смысла. Если, конечно, не хочешь сам словить лишних неприятностей…

Миллавеллор вообще редко утруждал себя длительной умственной деятельностью. Как и большинство толкиенистов, он был убеждён лишь в двух вещах: 1) «Сага о кольце» — священна, и каждое слово в ней истинно! 2) Люди всё равно хоть в чём-то, как-то, где-то, почему-то и зачем-то, но хуже эльфов! Поэтому его отношение к ребятам являлось, скорее, снисходительным и несколько потребительским…

Иван, по его мнению, чересчур серьёзно относился к капризам своей спутницы, не слушал советов старших, не понимал таинства травокурения, а значит, был попросту глуповат. Рахиль — это отдельная тема, даже не для разговора, а для целого учебника по самозащите от женской агрессии, стервозности, бесстыдства, безрассудства и… Он, наверное, мог бы перечислять долго, так и не признавшись даже самому себе, что эти двое на самом-то деле ужасно ему нравятся.

Осторожным эльфийским шагом обойдя ближайшие кусты и не найдя ничего подозрительного ни там, ни в безмятежном плеске волн, блуждающий философ вернулся к гаснущему огню. Сучья почти прогорели, а в оранжевом отсвете тлеющих углей мирно спали казак и еврейка. Не в обнимку, но крепко прижавшись спиной друг к другу, так теплее…

— Дети вы и есть, — с меланхоличной нежностью прошептал седой эльф и неспешно подкинул веток в костёр. — Да хранит нас всех меч Святого Джона…

Ночное небо сияло бриллиантовыми россыпями звёзд, неполная луна казалась грубовато обкусанной серебряной монеткой раннефракийского периода. Воздух пах чистой и чуть дурманной смесью ароматов соснового леса, прибрежных трав, тёплого ила и волчьей шерсти. Последнее обстоятельство уже задрёмывающий Миллавеллор уловил самым кончиком длинного носа. Его остроконечные уши мгновенно встали торчком, ладонь легла на рукоять охотничьего ножа, а едва ли не из-под земли над спящими героями возникла массивная фигура с пылающими глазами…

— Приветствую тебя, эльф! — вежливым тихим рыком начал оборотень. — Мы с тобой братья по древней крови и не причиним друг другу вреда. Оставь свой нож, мне нужны только люди…

Седой философ раздумчиво пожал плечами, взвесил все за и против, кивнул и убрал правую руку с ножа.

— Ты мудр, мой эльфийский брат, — удовлетворённо оскалился оборотень, демонстрируя белоснежные клыки. — Люди умрут быстро, они и не подозревают, какие древние родственные узы связывают всех обитателей Холмов. Твоя доля будет уплачена, и…

…Меч Святого Джона, брошенный не целясь, сидя, с левой руки, дважды перевернулся в воздухе, холодной молнией пронзил пасть зверя, выйдя из могучего загривка! Оборотень рухнул без звука…

— Нашёл родственника, собака страшная, — брезгливо сплюнул Миллавеллор, поднимаясь на ноги. — Вот из-за таких заигравшихся идиотов благородное движение ролевиков подвергается небеспочвенной критике во всём цивилизованном обществе!

…В красных глазах трупа отражалась дрожащая луна. Рахиль и Иван даже не проснулись, их сон был сладок и безмятежен…