ГЛАВА 19

Думал мужик недолго — даже на карту смотреть не стал: видно, и вправду неплохо знал все местные пути-дороги.

— Перед Саратой поворот будет, на Татарбунары, там влево свернем. А дальше, за поселком, дорога вдоль озера аж до самого Вилковского шоссе пойдет, километров семьдесят. Главное — райцентр объехать, там на развилке всегда менты стоят, могут и тормознуть — документы проверить или груз обшмонать.

— Ясненько… А как у вас тут жизнь-то? Вообще, в смысле в целом?

Водила слегка напряженно пожал плечами — видать, воспринял мой вопрос как явно провокационный.

— А че? Нормальная жизнь… Не хуже, чем у других. Работаю вот, жену имею, дочек… Хозяйство свое опять же…

Мне неожиданно вспомнилась моя бабушка, столь же безыскусно-наивно уходившая от любых «запретных» разговоров, если вдруг они случайно выходили за рамки дозволенных «партией и правительством» в лице деда тем.

— Да я не о том. Ты эти свои пассажи оставь для товарища парторга. Или для гражданина следователя, если вдруг в гэбэ загремишь. Мы, хоть никакие и не шпионы, но вашей жизни здесь совсем не знаем, так уж получилось, потому и интересуемся. Понял? — с ударением на последнем слоге переспросил я.

Он кивнул, соглашаясь, хотя весь его вид и говорил об обратном: ничего он не понял и мне, естественно, ни капли не поверил. Пришлось немного прийти ему на помощь.

— Ну вот скажи, у тебя зарплата какая? Только не говори, что «нормальная» и «не хуже, чем у людей», ладно?

В ответ мужик лишь похлопал глазами, и стало понятно, что сказать он собирался именно это. Н-да, тяжелый случай развитого социализма…

— Ну, это… обычная, — выкрутился он, быстро подобрав подходящий синоним к слову «нормальная», — сто семьдесят рублей. Плюс за стаж надбавка, за сезонные работы, сверхурочные опять же… Бывает, и под три сотни выходит!

— А что на нее купить можно? Холодильник, например, можно? — уточнил я, припомнив те славные времена, когда зарплаты оценивались исключительно методом сравнения и простейшей калькуляции «чего и сколько можно купить».

— Не, самый простой холодильник четыреста пятьдесят стоит, только надо еще, чтоб на него очередь подошла. Но это все равно неплохая зарплата, у других и такой нет, а хороший шофер всегда проживет и семью прокормит! — с достойной уважения гордостью ответил мужик.

— А кооперативы какие-нибудь? Частная собственность?

— Вы че, какая частная собственность, какие кооперативы? Мы ж не буржуи, у нас такого отродясь не было! Нет, в принципе, можно вино свое продавать, только все одно через госторговлю, а это невыгодно…

— А самому что — нельзя? — искренне заинтересовался я.

Водитель криво усмехнулся — похоже, я затронул одну из больных тем местного народонаселения: виноградники-то наверняка в каждом дворе есть.

— А «червонец» получить? С конфискацией? По новому кодексу — та ж статья, что и самогоноварение… Не, я лучше буду ночами щебенку на стройку возить, чем под Воркутой на шару вкалывать.

Мы вновь переглянулись с капитаном: серьезно тут за них взялись. Десять лет лагерей за продажу собственного вина — однако! Прямо те самые знаменитые три сталинских огурчика с колхозного поля, за кражу которых мать нескольких малолетних детей отправили на двадцать лет в лагерь…

— А в магазинах вообще-то все есть? Ну, продукты там, алкоголь, одежда какая-нибудь… бытовая техника, например? Без проблем?

Мой нечаянный респондент воззрился на меня, как на настоящего марсианина — сумасшедшего марсианина.

— Какие там продукты?! Своим живем, хозяйства почти у всех есть. А одёжа… Ну, подвозят иногда. А «бытовая техника» это чего? Телевизоры, что ли?

— Ну да, телики там, магнитофоны.

— Не, за этим надо заранее на очереди стоять. Или по спецталонам в области брать, иначе не получится.

— А власти как? Менты, гэбэ… Серьезное дело?

Помолчав несколько секунд, Виталий неожиданно глянул на меня с неподдельным интересом — с по-настоящему неподдельным интересом:

— Ну и вопросики у вас… Да кто ж вы такие, ребята?!

— Как тебе сказать, — вполне искренне пожал я плечами. — Если совру — не поверишь, а скажу правду — не поверишь тем более. Да и не поймешь, боюсь…

Водила обиженно насупился, позабыв на время даже про свой былой страх.

— Не дурнее других! Думаешь, если шофер, если баранку день-деньской кручу, — так сразу и не пойму, что ли?

— Да при чем тут это? — Я бросил быстрый взгляд на Серегу, с интересом прислушивающегося к нашему разговору. — Просто… Просто, понимаешь, мы не отсюда. Вообще не отсюда, не из этого мира, в смысле!

— Ага, вы с Луны свалились, — как и ожидалось, не поверил он. — Ладно, хрен с вами! А власти… Да нормально все, в первые годы хуже было, а счас ничего. Главное — не нарываться: сиди себе тихонько, сопи в две дырочки, работай…

— А в первые годы — это когда? — Почувствовав, что разговор снова свернул в нужном нам направлении, переспросил молчавший до того капитан.

— Ну… лет пятнадцать назад, когда эта, как ее — «перестройка» — закончилась.

Ага, вот это уже поинтересней!

— А как она закончилась-то?

Вопрос поставил Виталия в тупик — примерно как и тех ментов на дороге.

— Ну-у-у… — не на шутку задумался он, мучительно припоминая известные ему подробности. — Так и закончилась! Вроде указ какой-то вышел и генсек тогдашний, Горбано… Горбачев с поста по здоровью ушел — вот так вроде и закончилась.

— А народ? — вспомнив нашу с капитаном ночную беседу в поезде, спросил я, — Сильно бузил? Волнения какие были?

— Да какие волнения! Хотя, хрен его знает… У нас-то тихо было, а в столице, люди говорили, вроде бы и военное положение вводили. Газеты-то ничего об этом не писали, да и не было тогда газет. А по телику одни старые фильмы крутили и музыку дурацкую! Симфоническую, в смысле…

— А потом?

Виталий неожиданно мрачно усмехнулся:

— А потом жрать нечего стало, в городах особенно. Этот… «экономический кризис» получился, в результате ошибочных решений некоторых радикально настроенных политиков! — Последняя фраза, явно запомнившаяся ему из лекции на каком-нибудь местном партсобрании, была произнесена с особым удовольствием.

— И что?

— Ну и все! — Водила с завистью взглянул на прикуриваемую мной сигарету.

Я протянул ему пачку и щелкнул зажигалкой:

— А… странного тогда ничего не было? Ну, необычного, что ли, необъяснимого?

Вопроса он, похоже, совсем не понял, но на всякий случай старательно наморщил лоб:

— Да вроде нет… А что значит «странного»? Это в каком смысле? — Виталий поочередно посмотрел на нас с капитаном, видимо, не зная, кому адресовать вопрос. Ответить решил я, совершенно честно сообщив:

— В том-то и дело, что мы понятия не имеем, что это значит, но в нашем мире все получилось совсем иначе…

— А, понятно, на Луне! — «понимающе» хмыкнул водила, но сдержаться все-таки не смог, переспросил: — Ну а как иначе-то?

Уже понимая, что говорить этого в общем-то не следовало (потому что, если я сейчас не отвечу, он снова надуется и придется информацию опять по каплям выдавливать), я вздохнул и вкратце обрисовал ему историю нашего «постперестроечного» мира. Вряд ли он мне поверил, но слушал, едва не раскрыв рот. И в конце даже с искренним сожалением в голосе изрек:

— Врете, конечно, но здорово, если б так… И что, вправду по телику западные программы крутят? Круглые сутки? Сто штук — и все разные?!

Вот так, глас народа, блин: кому что, а нашего невольного попутчика из всех демократических изменений нынешней России больше всего взволновало отсутствие цензуры на телевидении и количество телеканалов — он чуть сигарету мне на колени не выронил, когда услышал, что их бывает больше, нежели привычные три…

На этом наш разговор и закончился — мы подъехали к тому самому «повороту перед Саратой» и Виталий Иванович принялся с энтузиазмом показывать, как правильно ехать, поскольку за поворотом шоссе разветвлялось, а никаких дорожных указателей не было и в помине. Грузовик свернул, прогрохотал бидонами в кузове на неохраняемом железнодорожном переезде и, снова набрав скорость, попылил дальше.

До Татарбунар доехали молча — водила с трудом переваривал невероятную информацию о нашем «многоканальном» мире, мы ему тоже больше вопросов не задавали — ничего сверх того, о чем он уже рассказал, сельский шофер явно не знал, а переливать одно и то же из пустого в порожнее, надеясь случайно отыскать крупицу еще неизвестной нам информации, не хотелось.

Перед самым райцентром, следуя указаниям нашего проводника, надеюсь, все-таки не собирающегося примерить на себя лавры Ванюши Сусанина, мы съехали с шоссе и рванули в обход по едва заметной колее прямо через лесопосадку. Причем грохот от перекатывающихся в кузове бидонов на неровной дороге стоял такой, словно по ней ехал не самый обыкновенный ЗИЛ, а как минимум парочка английских танков времен Первой мировой.

Пришлось притормозить, и Вовчик, под сокрушенные стенания хозяина, повыкидывал пустую тару под ближайшее дерево. Наконец наш штурман дал добро, и мы благополучно выехали обратно на нормальную асфальтовую дорогу уже за поселком. Едва при этом в очередной раз не спалившись: первый же встречный грузовик вдруг начал неистово сигналить и разом побледневший Виталий сообщил, что это его тарутинский кореш Вадюха Кулев и если он сейчас не остановится, это будет очень странно выглядеть. Пришлось наскоро принять меры — пихнув водилу локтем в бок, я прошипел: «Закрой глаза и откинься назад, типа спишь», а капитан, слегка притормозив, высунулся в окно и проорал:

— Здорово, Вадим! Глянь, как кореш-то твой на вин-заводе надегустировался — пришлось самому за баранку садиться. Как там на дороге? Спокойно?

Заочно знакомый нам «Вадюха» тоже сбросил газ и, удивившись столь необычному поведению друга, который «вообще-то за рулем ни-ни, никогда», сообщил, что дорога в двадцати километрах отсюда перекрыта и солдаты с милицией останавливают для проверки все машины подряд и кого-то ищут. Развивать тему капитан не стал — за сведения спасибо, однако излишне нарываться не стоит — и, махнув на прощание рукой, рванул вперед.

Дождавшись, пока автомобиль отъедет подальше, я «разбудил» Виталия, пребывающего в самых мрачных чувствах по поводу случившегося: дружба дружбой, но теперь об этой встрече будет знать весь поселок — излишней скрытностью его товарищ не отличался, и нам оставалось только надеяться, что он не помчится немедленно сообщать «куда следует» о нашей встрече. Впрочем, разуверять Виталия в безосновательности этих переживаний я не стал: иначе пришлось бы разъяснить ему специфику действий диверсионного спецназа в отношении случайных свидетелей. Хотя, если вспомнить того винницкого пацана-патрульного… Вместо этого я указал на карту и спросил:

— Другая дорога есть?

— Не-а… — апатично буркнул наш пленный. — Эта единственная. Я ж говорил, тут до шоссе на Вилково иначе никак не проедешь. Мы, когда здесь едем, всегда так угол срезаем, — кивнул он на извилистую красную линию на карте, обозначавшую шоссе. — Видишь, всего два села на семьдесят километров и ни одной объездной. И вообще, если они даже эту дорогу перекрыли, значит, и на всех более крупных тоже стоят — по вашу, как я понимаю, душу.

— Точно никак? — переспросил я, хотя и видел, что он прав: слева за придорожными деревьями уже поблескивало крупное озеро, справа расстилались поля и редкие виноградники, спрятаться в которых, особенно на автомобиле, было абсолютно нереально.

Виталий отрицательно мотнул головой и уставился в окно. А я в свою очередь уставился на капитана:

— Ну и что делаем, коллега? Можем пешком рвануть, полями. Или попытаться прорваться на машине (при этих словах водила вздрогнул, бросив на меня испуганный взгляд). Как считаешь?

Капитан молча разложил на руле перед собой карту и несколько секунд всматривался в топографию незнакомой местности, затем, выругавшись, забросил ее на «торпеду».

— Пешком очень далеко, а время уже здорово поджимает. Нас слишком плотно ищут. Надо прорываться, может, там снова какой бэтээр схватим и в отрыв уйдем, как тогда в Раздельной.

— И что? — окончательно исключив из разговора Виталия, саркастически усмехнулся я. — В лучшем случае до Вилково доберемся, точнее, если штурман наш ничего не перепутал, до границы этой самой запретной зоны. А дальше? — и, словно оспаривая свое же собственное мнение, тут же добавил: — Хотя, там они нас так и так ждут, поэтому таиться особого смысла все равно нет. Хрен его знает, может, ты и прав — сократим расстояние по максимуму, а там уж по обстоятельствам…

— Так что, на прорыв? — Сергей был на удивление спокоен, в отличие от несчастного Виталия Ивановича, все глубже втягивающего голову в плечи.

Да уж, мужик, тебе просто фатально не повезло — меж таких двух огней оказаться…

— Ага, — почти весело подтвердил я. — Тормози, в кузов перелезу и Вовчика проинструктирую. За полкилометра остановимся, капот поднимем и оглядимся: может, все не так страшно. А если наоборот — тогда как-нибудь по другому сработаем.

Капитан кивнул и, не сворачивая на обочину, остановил «сто тридцатый». Я спрыгнул на асфальт и с удовольствием потянулся, кивнув нашему пленному в сторону кузова, откуда уже протягивал руку уставший трястись в одиночку и оттого довольно ухмыляюшийся Вовчик.

— Лезь, Виталий Иванович, теперь твое место тут…

Как ни прискорбно это признавать, но мы ошиблись. Ошиблись, когда, притормозив в трехстах метрах от обещанного поста, решили, что прорвемся. Ошиблись, считая, что нас здесь еще не ждут и что, несмотря на всю серьезность поисков и излишнюю осведомленность о конечной цели нашего путешествия, предугадать захваченный катер и грузовик нашим преследователям не под силу. Ошиблись, с ходу тараня ЗИЛом перегородившую дорогу гаишную «Волгу» и в два наших с Вовчиком ствола расшвыривая по сторонам так ничего и не успевших понять автоинспекторов вместе с приданными им в качестве усиления солдатами.

Каждый человек, чем бы он ни занимался в своей жизни, имеет это право — право на ошибку…

Оставшийся за спиной расстрелянный пост оказался всего лишь приманкой, обманным маневром неведомого противника, с легкостью принесшего в жертву этих, скорее всего даже не посвященных ни в какие подробности, парней.

Настоящая засада, замаскированная по всем правилам военной науки, находилась не здесь, а в сотне метров впереди, за скрытым высокой насыпью поворотом дороги. Там, в придорожных кустах по обе стороны от шоссе, надежно укрытые от посторонних глаз масксетями, замерли в ожидании добычи две БМП, готовые перекрыть огнем тридцатимиллиметровых автоматических пушек каждая свой сектор, а в высокой, запыленной проносящимися автомобилями траве залегли вдоль обочины несколько десятков солдат с самым разным — от штатных АК-74 до раскоряченных на невысоких треногах короткоствольных АГС — оружием.

Сидящий в кабине Сергей всего этого безобразия еще не видел, изо всех сил пытаясь усмирить почти потерявший управление грузовик, рыскающий на простреленных колесах из стороны в сторону, а нам из кузова уже открылась вся картина в целом. Неприглядная картина; я бы даже сказал — с некоторым оттенком безысходности.

Похоже, шутки кончились — это в Раздельной они еще могли позволить себе поиграть с нами, попытавшись захватить живыми (эх, знать бы зачем?), а здесь… Мы все-таки переиграли их, подобрались слишком близко — и теперь, боюсь, у них оставался только один выход — любой ценой уничтожить нашу группу. Уничтожить — или рискнуть тем, чем, как я понимаю, рисковать они очень не хотели.

Они выбрали первое — ударили, даже не дожидаясь, пока автомашина поравняется с ближайшей БМП. Откуда-то из зарослей знакомо ширкнул РПГ и стартовавшая граната, отмерив последние секунды нашего бренного существования, ударила в капот многострадального ЗИЛа.

Окружающий мир ослепительно вспыхнул, расширяясь за несколько неисчислимо малых наносекунд до бесконечности и скрываясь в огненном мареве близкого взрыва, и исчез в спасительной бархатной пустоте покинувшего уязвимое тело сознания…