ГЛАВА 7
Первый сюрприз ожидал меня уже на пятой по счету ступени: скоба внезапно просела под ногой, и, прежде чем я успел испугаться, над головой раздался негромкий скрежет закрывающегося люка. Мило!
Вернувшись на ступень выше, я дождался, пока «пятый номер» вернется в исходное положение, и вновь перенес на него собственный вес. Ага, разогнался: скоба послушно опустилась, однако створки и не подумали раскрываться — открывался люк явно иначе, нежели закрывался.
Подсвечивая себе фонариком, я поднялся на самый верх и осмотрел внутреннюю поверхность люка — абсолютно гладкий металл и покрытый легким налетом ржавчины пружинный механизм. Все ясно как день: открываясь, подпружиненные створки взводят захлопывающий механизм, спускаемый нажатием на упомянутую выше скобу! Открывается люк как-то иначе, явно не с помощью пластины-ключа — ни малейшего намека на замочную скважину я не обнаружил.
Ладно, разберемся. В конце концов, это не смертоносная «волчья яма» в каком-нибудь средневековом рыцарском замке: заминировать вход — еще куда ни шло, но не устраивали же здесь фрицы целую сеть хитроумных ловушек?! Хотя, конечно, аналогия «волчья яма» — «волк-оборотень» мне не слишком понравилась… Ну что ж, замнем для ясности! Никуда этот люк от меня не денется: надо будет — откроется как миленький. Так что — вперед!
С подобными мыслями я наконец спустился вниз и осмотрелся. Первое впечатление от гитлеровской ставки, несколько подпорченное неожиданно захлопнувшимся люком, было в целом неплохим: выкрашенные веселенькой белой краской стены, небольшое пятно засохшей грязи прямо под люком, уже знакомая цифирь «три» на стене и короткий — метров в десять— коридор, горизонтально ответвляющийся от шахты.
И ни малейших признаков сырости или затопления— все чисто и красиво. Разве что небольшие трещины на стенах и потолке коридора — как я понимаю: следы взрыва на поверхности тех самых пресловутых «двух вагонов взрывчатки»…
Пожав плечами, я двинул вперед по коридорчику, на всякий случай внимательно освещая пол перед собой: если и есть смысл где-то минировать, то только здесь. Ушел я, впрочем, недалеко: коридор закончился массивной бронированной дверью с винтовым запором и цифровым механическим кодовым замком. Это не страшно, об этом нас фриц предупреждал. Не испытывая ни малейших сомнений, я накрутил на панельке семизначный буквенно-цифровой код (сначала — первые буквы латинского алфавита «А, В, С», затем жутко сложная цифровая комбинация «3-2-1-0») и крутанул влево штурвальчик, расположенный прямо в центре двери.
Внутри что-то сочно клацнуло, и штурвал, сделав два полных оборота, застопорился. Бросив взгляд на надпись на стене: «С этой стороны — на себя», я ухватился покрепче за пачкающий руки ржавчиной металл и потянул, вкладывая в это движение всю свою силу, однако…
Однако десятисантиметровая бронированная дверь, весящая никак не меньше полутора тонн, открылась на удивление легко, мягко и без малейшего скрипа провернувшись на мощных петлях, покрытых толстым слоем солидола.
Я уважительно хмыкнул и, посветив перед собой, шагнул через порог. Закрывать дверь, конечно, не стал — только осмотрел ее изнутри, убедившись, что «Вервольф» немцы все-таки успели законсервировать: все движущиеся узлы на ее внутренней поверхности были покрыты аккуратным слоем смазки. Конечно, со временем ее поверхность затвердела, превратившись в хрупкую темно-коричневую корку, но глубже смазка сохранила все свои скользящие и водоотталкивающие свойства: если так пойдет и дальше, проблем с механической начинкой бункера можно не опасаться.
А также больше можно не опасаться мин: минировать столь тщательно законсервированный бункер не имело никакого смысла: если уж останавливать непрошеных гостей, то возле самого входа, взорвав уже пройденный мной «предбанник» и завалив их тоннами перемолотого взрывом железобетона. Тем более что сия дверца, как я понимаю, с легкостью выдержит удар взрывной волны, надежно защитив внутренности бункера от любых последствий подобного непредвиденного вторжения…
Итак, хочу я того или нет (здесь, под землей, я уже ни в чем не был уверен), но я на месте. Точнее — почти на месте: вход-то все-таки резервный, а значит, от него до основного бункера еще предстоит пройти какое-то расстояние: по моим подсчетам — метров пятьдесят.
Я осмотрелся: ничего особенного — просто длинный коридор, выкрашенный в верхней трети все той же белой краской, ниже — темно-серой. На потолке — небольшие, забранные решеткой лампы, покрытые толстым слоем полувековой пыли. Несколько каких-то ящиков вдоль стены, трогать я их на всякий случай не стал: к чему зря рисковать? Умеренный слой пыли на полу — и, что удивительно, довольно свежий и сухой воздух: то ли строили немцы на совесть, то ли естественная вентиляция до сих пор работает. Ладно, пошли потихоньку…
Метров через двадцать коридор, как и ожидалось, свернул налево — значит, я не ошибся и с ориентацией у меня все в порядке, даже под землей. За поворотом тоже ничего интересного не обнаружилось — просто еще один длиннющий глухой аппендикс, заканчивающийся очередной бронированной дверью, точной копией оставшейся за спиной.
Процедуру ее открывания описывать не стану — скажу лишь, что немцы явно не утруждали себя выдумыванием новых кодов — или просто не успели сменить их на более сложные: открылась она при помощи все той же, уже известной вам, комбинации. Ничего интересного. Зато за дверью…
За дверью начинался, собственно, бункер. Едва переступив порог, я оказался в огромном квадратном зале с высоким — никак не меньше трех метров — потолком. Что это за место, я понял сразу — спасибо многочисленным схемам из дедовской папки: одна из двух главных. Впрочем, стоп, так вы все равно ничего не поймете — сами-то этих схем не видели. Что ж, попробую объяснить.
Дело в том, что, несмотря на всю завесу таинственности и массу связанных с ним загадочных историй и всяческих небылиц, с инженерной точки зрения «Вервольф» отнюдь не являлся уникальным фортификационным сооружением — ну разве что необычно большое для того периода количество подземных этажей и небывалый уровень технической оснащенности. Во всем остальном это был довольно простой бункер, где каждый последующий уровень классически повторял расположенный выше — менялось только количество и метраж помещений, толщина перекрытий, насыщенность системами жизнеобеспечения и безопасности и прочий «интерьер».
Сама же его схема была вовсе не сложной. Представьте себе два огромных зала, «северный» и «южный», размерами двадцать на двадцать метров, соединенных между собой «коридорчиком» длиной ни много ни мало аж в семьдесят метров, по обе стороны от которого находились многочисленные жилые, служебные и научные блоки с различным количеством помещений (говорил же: амбициозный проект!). В этих же залах располагались лифты, по два в каждом — грузовой и пассажирский, выходы на лестничные марши и — это касалось уже только залов первого уровня, в одном из которых я сейчас находился, — по два расходящихся под прямым углом коридора к резервным выходам. Кроме того, где-то посередине основного коридора располагался еще один лифт и ведущая вниз лестница. Вот так — неслабо, да? «Кто ж так строит», одним словом… Да, вот еще что: помещения третьего уровня, где располагалась личная охрана фюрера, штабной блок, связисты и небольшой гараж, соединялись с поверхностью стометровым подземным автомобильным туннелем и — вы не поверите! — веткой узкоколейной железной дороги, правда, так и недостроенной. Оба вышележащих яруса занимал собственный гарнизон службы охраны ставки и многочисленный обслуживающий персонал; на четвертом, как я вам уже рассказывал раньше, с комфортом обосновался гроссфатер фюрер (кабинет, залы для совещаний, кинозал, столовые, спальни, бассейн и прочие удобства). Пятый уровень почти полностью отводился под складские помещения и госпиталь с собственной операционной и даже несколькими палатами и боксами, а вот два последних яруса были наиболее загадочными: шестой занимали лаборатории, а седьмой… Про седьмой — «недокопанный» — уровень я вам уже тоже кое-что рассказывал: а вот что именно там находилось, я, собственно, и собирался выяснить в самое ближайшее время…
Здесь, на первом ярусе, последствия взрыва наземных коммуникаций были более заметны: перекрытие, несмотря на внушительную толщину, не выдержало, расколовшись наискосок на всем протяжении зала. Кое-где с потолка даже обрушились отдельные куски бетона, частично осыпавшись на пол, частично оставшись висеть на покореженных, проржавевших прутьях арматуры. Местами сквозь трещины просыпалась земля; где-то в темноте размеренно капала вода, однако больше никаких пагубных последствий неосторожного обращения с двумя вагонами взрывчатки я не заметил — целы были и решетки на лифтовых шахтах, и ведущая во внутренний коридор бункера бронированная дверь. Ладненько… Нацепив на голову свежеприобретенный спелеологический фонарь и немного привыкнув к его резкому бело-голубому свету, я решительно пошел к двери, точнее к дверям: вход в основную часть ставки напоминал шлюзовую камеру медицинского бокса. Наружная дверь оказалась открыта — спешащий покинуть «Вервольф» диверсант не удосужился ее закрыть (или умышленно этого не сделал), а после него здесь больше никого не было — дед со своими чекистами спустился в бункер через «северный» вход и в это крыло ставки не добрался. Насколько я понял, подобрать код к внутренней двери, несмотря на всю его простоту, они не смогли, а о наличии «южного» входа, судя по всему, так и не узнали.
Внимательно осмотрев шлюзовой тамбур (ровным счетом ничего интересного — бетон, запыленные лампы в решетчатых плафонах, толстые пакеты кабелей по стенам), попытался открыть внутреннюю дверь — такую же массивную и неприступную, что и при входе сюда. Кодовый замок, окончательно смирившись с моей наглостью и уже не споря, принял знакомую комбинацию букв и цифр, однако винтовой запор заартачился — штурвальчик сделал лишь один оборот и с издевательским скрипом заклинился. Пришлось доставать из сумки топорик и применять грубую физическую силу, в результате чего дверь все-таки раскрылась, а рукоятка «сверхпрочного» по заверению продавца топорика самым наглым образом погнулась.
Миновав наконец упрямую дверь, я оказался в главном коридоре — очень длинном, с десятками дверей по обе стороны и, не в пример уже знакомым мне, весьма широком. Правда, внешний вид его был столь же стандартно-аскетичным, что и в подавляющем большинстве других армейских бункеров: выкрашенные в два цвета стены, жгуты кабелей вдоль потолка, трафаретные надписи-указатели; разве что лампы основного и аварийного освещения здесь встречались намного чаще — через каждые два-три метра.
Сначала я пытался открывать все двери подряд — благо, бронированными они не были, однако быстро бросил это занятие: многочисленные караульные помещения, жилые блоки личного состава, оружейные комнаты и прочая гарнизонная инфраструктура меня мало интересовали. Конечно, я зашел в несколько блоков, убедившись, что, несмотря на всю заботливо проведенную консервацию, покидали бункер немцы в спешке. Или довольно скоро собирались вернуться сюда: койки в спальных комнатах были аккуратно заправлены, в караулках стояли «этажерки» с готовым к бою оружием, на стенах висели многочисленные расписания дежурств и прочая уставная муть… Правда, столь любимого многими писателями «ощущения, что люди вот-вот вернутся сюда», у меня не было: всё находящееся в бункере несло на себе печать множества прошедших лет. Постельное белье давным-давно слежалось и пожелтело, оружие покрылось легким налетом ржавчины, на стенах проступили зеленовато-бурые потеки влаги, просачивающейся сквозь невидимые глазу трещинки, кое-где даже осыпалась штукатурка, обнажив голый некрашеный бетон, и, кроме того, абсолютно все укуталось слоем вездесущей пыли, местами невесомой, поднимающейся в воздух от любого движения воздуха, местами — наоборот, какой-то вязкой и тяжелой, пачкающей руки жирным серо-коричневым налетом.
Бродить по первому ярусу мне довольно скоро наскучило, да и аккумуляторы к фонарю следовало беречь: как известно, нет ничего хуже, чем оказаться под землей без света. Можно было вернуться к лестнице на входе, однако я предпочел воспользоваться той, что располагалась посередине коридора. С сожалением поглядев на металлические двери лифтовой шахты, сквозь решетчатые оконца которых ощутимо тянуло сквозняком (увы-увы, эта дорога не по мне — придется идти пешочком по лестнице), я остановился перед массивной бронированной дверью, выходящей на лестничную площадку. Нам сюда…
К моему удивлению, на сей раз не пришлось воспользоваться заветной комбинацией — дверь отчего-то оказалась запертой лишь на винтовой запор — вот и объяснение, как чекисты сумели добраться аж до четвертого уровня. Впрочем, уж кому-кому на это жаловаться, только не мне.
Спуск на следующий уровень ничем примечательным отмечен не был: просто два лестничных марша, достаточно широких для того, чтобы там смогли разминуться два человека, — и очередная бронированная дверь, тоже незапертая.
Второй этаж, оказавшийся практически точной копией первого, все-таки понравился мне больше. Воздух здесь был суше, на стенах ни малейших признаков сырости — одним словом, все вполне прилично и в духе столь любимого немцами «орднунга». Впрочем, задерживаться здесь я тоже не стал — заглянул в несколько отсеков, убедился в «отсутствии наличия» чего-либо экстраординарного и вернулся к лестнице.
Третий (штабной) уровень, разительно отличающийся от первых двух обшитыми деревом стенами, гасящим шаги покрытием на полу и даже неким подобием подвесного потолка, я также миновал почти без задержки — разве что осмотрел гараж, убедившись, что никакого транспорта там нет, а вход взорван и намертво запечатан тоннами железобетона. Конечно, интересно было бы осмотреть и сами штабные блоки, однако я все же решил не тратить на это время — да и, кроме того, здесь ведь уже побывали коллеги моего деда, наверняка вынеся все более-менее ценное.
На следующий ярус я спускался с гораздо большим интересом: все-таки резиденция Самого! В том, что он не будет похож ни на один из остальных шести уровней, я не сомневался, однако не ожидал, что контраст окажется настолько разительным. Изменения начались уже за бронированной дверью — внутренняя поверхность которой была отделана деревом, что делало ее почти незаметной на фоне таких же обшитых лакированными дубовыми панелями стен. Здесь же находился первый пост охраны — небольшая кабинка, отгороженная от коридора толстым и наверняка бронированным стеклом. Пол под ногами приятно пружинил — помимо такого же, как в штабе, покрытия, он был застелен еще и ковровой дорожкой с несколько слежавшимся от времени ворсом. Да уж, Адольф был тот еще аскет и скромняга!
Что интересно — пока я дошел почти до самого конца коридора, я насчитал еще два поста охраны и только пять дверей. За первой оказалась комната телохранителей; за второй — уютный кинозал; еще одна вела в спортивный зал с десятком тренажеров и в тот самый знаменитый бассейн, облицованный мраморными плитами нежно-голубых и зеленоватых тонов. Две последние, точнее, расположенные как раз посередине коридора, вели в собственно апартаменты фюрера, представляющие собой целую анфиладу проходных или тупиковых помещений — кабинетов, спальных комнат, столовых… И везде — явно не соответствующая строгому статусу подземного военного бункера роскошь: натуральное дерево, бронзовые светильники, толстые ковры на полу, старинная мебель, потускневшие зеркала в высоких резных рамах, тяжелые бархатные занавеси с обязательными кистями, закрывающие несушествующие окна…
Если бы не скачущий, тревожный свет фонаря, на короткие мгновения вырывающий из мрака отдельные элементы обстановки, я бы мог подумать, что нахожусь в каком-нибудь музее или в доме «повернутого» на интерьере конца XIX века «нового русского». Очень богатого «нового русского».
Впрочем, хорошего понемногу — взглянув на часы, я с удивлением обнаружил, что нахожусь здесь уже больше получаса. Поднявшись из удобного кожаного кресла (ну не смог я себе отказать в такой маленькой слабости — посидеть за рабочим столом в личном кабинете одного из величайших тиранов в истории, да еще и возложив ноги на его драгоценную полированную поверхность! Даже несмотря на толстый слой пыли, которой здесь — видимо, из-за обилия ковров и дерева — было больше, чем в других помещениях) и бросив прощальный взгляд на пыльную и девственно-чистую — стараниями чекистов, надо полагать, — поверхность стола, я покинул эти мрачные и одновременно шикарные апартаменты.
Попасть на следующий уровень оказалось не так уж и сложно — от лестницы его отгораживала ставшая уже привычной бронированная дверь с кодовым замком, правда, на сей раз все-таки запертая. Пока открывал ее, неожиданно подумал: а вдруг дед все-таки что-то перепутал в своем письме и ученые ребята под чутким руководством друга всей советской науки товарища Берии добрались-таки до лабораторных блоков и загадочного седьмого уровня? Абыдно будет, да? Хотя вряд ли, конечно, уж слишком много в последнее время со мной всего…м-м-м… неординарного произошло. Да и вообще, ни малейшего повода не верить своему деду у меня не было…
Успокоив себя подобным образом, я привычно набрал на панельке знакомую комбинацию и… не услышал знакомого щелчка. Плохо. Совсем плохо. Подобрать новый семизначный код абсолютно нереально — насколько я помню курс математики, количество вероятных комбинаций, возрастающее в геометрической прогрессии, в этом случае будет исчисляться миллионами.
Повторив операцию и окончательно убедившись в ошибочности «своей» комбинации (ай да фриц, сумел-таки обмануть деда!), я с тоской осмотрел поверхность двери — откроешь ее, где там! Взорвать, конечно, можно — в богатом арсенале спецсредств есть такая штучка — «Разрез» называется, позволяет прожигать броню практически любой толщины, но… у меня-то ее нет! Да и обычным пластитом, которого у меня, впрочем, тоже нет, тут не обойдешься: петли-то находятся с другой стороны, а пытаться взорвать саму броневую плиту — наверняка перебьешь перекрытие или вообще обрушишь все выше и нижележащие лестничные марши. Глупо… Столько всего пережить — и для чего? Поцеловать закрытую дверь, развернуться и вылезти наверх, прямо в чистые руки людей с горячими сердцами и холодной головой? Ну уж нет, лучше попытаться спуститься через лифтовые шахты.
Но сначала стоит сделать вот так: ни на что особо не надеясь, я набрал код в обратном порядке — сначала буквы «С-В-А», затем цифры «0-1-2-3». И услышал знакомый и милый сердцу щелчок. Вот так-то! Именно за это я и люблю военный люд. Армейская мысль («мысля», как говаривал один мой товарищ) — она и в Африке армейская мысль: зачем выдумывать новый код, если можно просто переставить задом-наперед старый? Теперь понятно, почему дед с товарищами не сумел подобрать кода — исходной комбинации-то у них не было. Что ж, зайдем, пожалуй, полюбопытствуем.
Фыркнув от избытка чувств, я открыл дверь и осторожно — обидно было бы напоследок напороться на какую-нибудь взрывоопасную гадость — ступил в коридор. Да нет, все нормально вроде. Темно, тихо и взрывобезопасно…
Госпиталь, вход в который был отделен от основного коридора самым настоящим герметичным боксом, я осматривать не стал — не мой профиль. А вот складские помещения осмотрел с интересом — судя по размаху, с которым был отстроен этот «подвальчик», его закрома обещали быть весьма интересными. Так и оказалось — огромное подземное помещение, разделенное на несколько изолированных блоков с отдельными входами, было заставлено множеством добротных армейских ящиков и контейнеров, выкрашенных в стандартный серо-зеленый цвет и кое-где стоявших штабелями. Неслабо! Серьезно немцы затарились…
Прошелся между штабелями, читая трафаретные надписи, выбрал один из ящиков и, пристроив фонарик рукояткой в щель между двумя соседними, откинул крышку. Под слоем промасленной бумаги, каждый в отдельной ячейке, тускло отблескивали вороненой сталью штурмовые винтовки МП-43. Я присвистнул: редкая «машинка», прообраз и ближайший родственник нашего знаменитого «Калашникова», работающий по тому же принципу отвода из ствола пороховых газов. И наверняка первые серийные образцы — похоже, в этом бункере собрано все самое лучшее и новое.
Я вытащил один из автоматов, повертел в руках — если со знаменитыми немецкими МП-38/40 мне приходилось встречаться и даже «работать», например, в бывшей Югославии в середине девяностых, где тогда стреляло и убивало все что угодно — от трофейных немецких автоматов, захваченных югославскими партизанами, до ружей и револьверов конца девятнадцатого века, оставшихся еще с одной из прошлых балканских войн, то такой агрегат я видел только в музее. Интересно… Подсвечивая себе лобным фонарем, осмотрел выдающееся творение инженера Шмайссера, сильно пачкающее руки оружейным маслом, прищелкнул магазин и пару раз взвел и спустил затвор. Старый механизм ответил сочным клацаньем хорошо смазанной стали — пожалуй, было бы лишнее время и большое желание, я бы даже рискнул испытать его по полной программе, тем более что в боеприпасах, судя по соответствующим надписям на ящиках, здесь наверняка недостатка тоже нет.
Ну и ладно — я с сожалением уложил приглянувшуюся мне «машинку» на место и вытер испачканные маслом руки прямо о джинсы — есть дела и поважнее. Хотя, конечно, этот «лабаз» уже сам по себе представляет ба-а-альшой интерес для определенных кругов нашего общества… и стоит немало твердых североамериканских денег…
Уже только ради спортивного интереса вскрыл следующий ящик, обнаружив в нем новехонькие комплекты «крапчатой» камуфляжной униформы, до боли похожей на современный бундесверовский камуфляж. Вытащил один, помял в руках, даже зачем-то понюхал — поразительно, ткань выглядела как новая, разве что немного слежалась и потемнела на сгибах.
Наверняка и обувь где-то есть, и прочая амуниция сыщется — немцы, как я сегодня в очередной раз убедился, народ весьма основательный и очень предусмотрительный.
На этом я решил свои дальнейшие изыскания в таком, таящем еще великое множество всего интересного месте свернуть. Это вам даже не тот настоящий мужской магазин, в коем я приятно провел время в Виннице, это просто какой-то настоящий мужской супермаркет! Повесив камуфляж на откинутую крышку и прихватив сиротливо торчащий между ящиками фонарик, со вздохом пошел к выходу.
Но до коридора не дошел, заинтересовался настенным распределительным щитом с десятком тумблеров и выделяющимся своими размерами главным рубильником сбоку — подобные я видел на каждом из пройденных уровней, за исключением разве что фюрерской резиденции, однако обратил внимание только сейчас. Остановился, задумчиво поглядел на щит и — из чистого озорства, не более! — протянул руку и дернул увенчанную красным шариком-набалдашником рукоять вниз, в сторону аккуратной пластинки с надписью «включено»…
Честное слово, этим я не преследовал никакой цели— сплошное ребячество, говорю же! Просто захотелось — разве у вас такого никогда не бывало? Когда просто хочется сделать что-нибудь эдакое, абсолютно бессмысленное и нелогичное? «Отож», как говорят жители той страны, на территории коей я имел удовольствие (или скорее глупость) пребывать.
А результаты моего бессмысленного поступка, как это ни странно, не заставили себя ждать. Да такие, что я чуть не упал: вначале по всему залу мигнули и вновь погасли лампы за пыльными, тусклыми от времени зарешеченными плафонами, затем где-то под ногами — на нижележащем ярусе, надо полагать, — раздался глухой гул, тут же, впрочем, смолкший. Огромный бункер вновь погрузился в привычную темноту и тишину, а я, к собственному стыду, почувствовал (хорош спецназовец, нечего сказать!), как по коже пробежали мурашки и противно засосало где-то под ложечкой.
Впрочем, бояться было некогда — теперь мои мысли занимал вопрос: «Как такое могло быть?» «Вервольф» снабжался электроэнергией из трех источников — основной и запасной электростанций, расположенных на поверхности земли, и еще одной резервной электростанции на шестом подземном уровне. Первые две немцы взорвали при отступлении (правда, не до конца: помните, я упоминал о здоровенном железобетонном сооружении пятнадцатиметровой высоты? Вот это она, родимая, и есть); последнюю ближайшие полвека явно никто не запускал… Откуда ж дровишки, то бишь ликтричество? Видно, у немцев на «всякий пожарный» еще и четвертый источник имелся — какой-нибудь аккумуляторный отсек или нечто подобное. С другой стороны, а чему тут, собственно, удивляться: между выключением основной станции и включением резервного источника питания свет в бункере должен же быть? Вопрос в другом: что ж это за аккумуляторы такие волшебные, если в них и через шестьдесят лет еще остаточный заряд оставался?! Не перестаете вы меня удивлять, господа немцы, у вас тут прямо какие-то «энерджайзер» с «дураселом» в одном флаконе, понимаешь!
На этом инцидент в общем-то можно было бы считать исчерпанным, однако не тут-то было: мной уже овладела та неукротимая жажда бурной деятельности, что совсем недавно подвигла на все эти приключения. Остановить меня теперь было почти невозможно.
Спуск на следующий уровень занял рекордно малое время: уже минут через пять я утвердился ногами на бетонном, покрытом звукопоглощающим покрытием полу шестого яруса. Осматривать лаборатории пока не стал: меня всецело занимала новая идея, определить которую можно было бы двумя словами: «А что, если?». «А что, если?» обнаружилось за внушительной металлической дверью с не менее внушительной трафаретной надписью «Машинное отделение: входить только дежурной смене!». Невзирая на строгое предупреждение, я вошел и огляделся. Огромное помещение напоминало трюмы воспетого Джеймсом Камероном «Титаника» — три стационарных дизеля, каждый на к массивном бетонном основании, толстенные жгуты экранированных кабелей под низким потолком, резервуары с, надо полагать, дизтопливом и — что мне особенно понравилось — целый ряд двадцатилитровых канистр вдоль одной из стен. Вспоминая все известные мне факты об устойчивости отдельных фракций перегонки нефти (знания мои оказались позорно малы) к длительному сохранению в закрытом пространстве, я прошел в глубину машинного отделения резервной электростанции. Идея моя в общем-то была достаточно глупа, однако попробовать стоило — а вдруг получится? Батарейки, опять же, сэкономлю…
Дизельная установка при ближайшем рассмотрении оказалась простой, как сибирский валенок, — заливаешь солярку в двухсотлитровый бак, запускаешь и — «да здравствует свет!». Испытывая большие сомнения, я подтащил поближе одну из канистр и, залив солярку в бак (судя по запаху — соляра как соляра, даром, что столько лет простояла), попробовал завести. И знаете что? С третьей попытки он завелся! Затарахтел, да так, что я даже испугался, не обрушатся ли от грохота перекрытия. И почти сразу же засветились лампы под потолком — сначала еле-еле, бледным желтоватым светом, с трудом пробивающимся сквозь слой пыли; затем— немного ярче: силенок у одного дизеля на весь бункер явно не хватало.
Это не страшно, это дело поправимое — я подошел к распределительному щиту и, подсвечивая фонариком, вгляделся в надписи под пакетами тумблеров-переключателей. Так-так-так… Ну что ж, все понятно — спасибо все той же немецкой педантичности. Первый уровень нам не нужен, второй, третий — тоже. И четвертый с пятым туда же, во тьму. А вот два следующих мы оставим обязательно… Рассуждая подобным образом, я защелкал переключателями, безжалостно отключая питание на всех вышележащих уровнях. Получилось: лампы под потолком загорелись ярче, теперь я, почти не напрягаясь, мог разглядеть даже самые дальние углы машинного зала. Здорово! Пожалуй, и фонарь отключить можно…
Оглянувшись на грохочущий на высоких оборотах дизель, понемногу начинающий заполнять помещение сизым солярным дымом — выхлопная труба, уходящая вверх через перекрытие и изначально герметичная, сейчас начинала ощутимо сочиться дымом — видимо, взрыв надземных коммуникаций разрушил самый верхний участок вентиляционной шахты, — я вышел в коридор и плотно закрыл за собой дверь: мне только угореть не хватало для полного комплекта острых ощущений.
Снаружи благодаря звуконепроницаемой двери грохот был почти не слышен, и, что особенно приятно, лампы горели гораздо ярче. Поколебавшись несколько мгновений, я решил все же осмотреть лабораторные блоки, которых здесь было всего три штуки: «блок 1», «блок 2» и отчего-то «блок 2-бис» вместо логически ожидаемого третьего номера. В каждый из них вела отдельная герметичная дверь с небольшим смотровым окошком и наверняка бронированным стеклом. Не запертая, что меня особенно порадовало — видимо, немцы и представить себе не могли, что в их святая святых посмеет проникнуть кто-то со стороны. Я, например. Зайдя в один из блоков, я осмотрелся (света тут было больше, нежели в коридоре, видимо, из-за обилия ламп под круглыми матовыми плафонами).
Лаборатория как лаборатория — конечно, в том представлении, каким ее видел научный люд середины сороковых, — множество допотопных, но наверняка самых совершенных для своего времени приборов непонятного назначения, выкрашенная в стандартный белый цвет металлическая мебель, многочисленные столы, стойки и шкафчики с папками и прочей научной макулатурой. В другие лабораторные залы вели стеклянные двери с соответствующими надписями, в смысл которых я даже не стал вникать: неинтересно, все равно там абсолютно то же самое, что и здесь. Вот если бы до этого научного архива добрались дедовы современники или их нынешние коллеги, тогда б работа закипела с профессиональной расторопностью и обстоятельностью. А я что? Я ж так, просто любитель… Несмотря на подобные мысли, в остальные два отсека я тоже зашел — для очистки совести и праздного любопытства ради. Второй блок оказался почти точной копией первого, только приборов там стояло поменьше, а размерами они были побольше — не удивлюсь, если бы они оказались какими-то вычислительными машинами: внешне вроде даже похоже, я когда-то на картинке подобные видел. Третий и вовсе был полупустой и использовался, судя по всему, в качестве жилого блока для научного персонала: на вышележащие ярусы их, как я понял, не сильно-то и пускали. Точнее, не выпускали… У них тут даже свой пищеблок был и небольшой медицинский отсек. Простые двухъярусные койки, минимум мебели, крохотный конференц-зал с небольшой трибуной и кинопроектором, общий туалет и душ на каждые две-три жилые комнаты… Н-да, похоже, дядюшка Адольф не слишком-то баловал комфортом своих яйцеголовых подчиненных! Прямо казарма какая-то, особенно в сравнении с далекими от аскетизма покоями самого фюрера…
В таких расстроенных за судьбу германской ученой элиты чувствах я и дошел до лестницы. Спустился, попутно удивившись тому, что вниз вел только один лестничный пролет, а не два, и остановился перед последней в моем путешествии дверью.
Правда, на сей раз она вообще не была ни на что заперта — ни на основной запор, ни на кодовый замок, на месте которого зияло аккуратное прямоугольное отверстие — видимо, не успели установить. А, возможно, и не собирались — уж сюда-то, на самый глубокий и секретный уровень, точно никто чужой забраться не мог.
Ощущая неожиданно сильное волнение (а вы бы не волновались, стоя на тридцатиметровой глубине, в гигантском заброшенном бункере, перед дверью, за которой вас могло ждать что угодно — огромное разочарование, жуткая тайна, смертельная опасность?! Сомневаюсь…), я отвалил в сторону противно скрежетнувшую дверь и шагнул через порог…
Несмотря на реанимированный мной дизель, исправно гудящий где-то над головой, на самом загадочном ярусе «Вервольфа» было почти совсем темно. Сюда даже не успели провести стационарное освещение: свет исходил от висящих под низким потолком ламп под простыми металлическими тарелками-абажурами, «ответвляющимися» прямо от питающих электрокабелей. Пришлось снова зажечь фонарь и осмотреться уже более основательно.
«Недокопанный» уровень не был похож ни на один из виденных ранее — здесь не было ни общего коридора, ни отдельных блоков и комнат. Оставшаяся за спиной дверь вела в единственное помещение седьмого яруса — огромный зал с голыми бетонными стенами со следами опалубки и низким, местами не слишком ровным потолком, сквозь который кое-где даже проглядывали прутья арматуры. Пол и вовсе не был забетонирован — прямо на утрамбованную землю уложили металлические аэродромные плиты, по ребристой поверхности которых змеились десятки электрических кабелей. Возле одной из стен стояло несколько раскладных походных столиков, заваленных пожелтевшими и слежавшимися от времени папками и бумагами; вместо стульев использовались перевернутые металлические контейнеры из-под аппаратуры… Да уж, непривычное в сравнении с предыдущими этажами впечатление. Полный бедлам, одним словом.
Но самым интересным было не это. В центре зала, окруженная мощными, но, увы, неработающими лампами на штативах и какими-то громоздкими приборами, зияла вырытая прямо в полу аккуратная яма размером метра четыре на четыре и полтора глубиной. На дне, точно по центру сего рукотворного котлована, покоилось нечто, надежно укрытое темно-зеленым брезентом.
Похоже, мое путешествие подошло к логическому завершению…
