ГЛАВА ВОСЬМАЯ
А вечером зарядил дождь.
Небо заволокло серо-белой ватой, и из нее сеялась вода. То крупными каплями, то мелкой водяной пылью. Вечер сменила ночь, а вода с неба все сеялась, сеялась, сеялась…
Слава богам, сейчас не нужно было изображать пижона, и плащ из тонкой кожи валялся в багажнике. Нет ничего хуже сырой одежды из кожи. Словно шкура трупа начала сочиться кровью…
Сейчас можно — и нужно! — идти в привычной одежде для подземных вылазок: прочные штаны и плащ из кевларина. По виду, издали, похоже на грубую кожу, но ощущения совсем другие. Это не шкура, содранная с трупа… Да и прочность повыше. От пули не защитит, конечно, но нож может и соскользнуть.
Стас поднял воротник, обошел машину и открыл багажник.
В нос ударило запахом сырой шерсти.
— На выход.
Багажник ожил. Одна за другой из него выпрыгивали крысы. С чавканьем приземлялись в размокшую землю и отбегали в сторону, сразу рассыпаясь боевым порядком.
Тридцать крысиных душ, один взвод. Остальные остались на ферме. В багажник больше не втиснуть, да и непонятно пока, что тут. Ферма ли это для разведения модифицированных уродцев или просто зоопарк. Для зоопарка, правда, странное место выбрано. Автобусы сюда не ходят, а ехать тридцать верст за черту города, чтобы глянуть на пару волков и трех тюленей…
Странно для зоопарка. Но все может быть. В России-матушке живем как-никак. А тут не только плохие дороги…
Стас вернулся к дверце водителя, заглянул в кабину. Серый мрачно глядел с заднего сиденья. Пришлось взять с собой. Если сейчас на ферму нагрянут ребята Графа, то пробиваться туда, — теряя крыс Арни! — чтобы спасти одного шимпанзе, никто не будет. Пусть здесь посидит.
— Чего такой мрачный?
— Гырыга!
— Не дерзите, милочка… Посидишь в наручниках, ничего с тобой не станется.
Уж лучше пусть он посидит на заднем сиденье, прикованный наручниками, чем от скуки вылезет из машины, выберется на дорогу и попадется кому-нибудь на глаза. Или начнет трогать приборный щиток и врубит вовсю музыку. Или начнет забавляться с гудком.
— Гырыга!
— Не рычи, в глаз дам… Ну, все, счастливо оставаться. Я скоро вернусь. Надеюсь…
Стас взял с пассажирского сиденья рюкзак с аппаратурой, закинул его за спину и захлопнул дверцу.
Порыв ветра обдал щеку холодной влагой. Стас сморщился. Как мокрой тряпкой по лицу прошлись…
Серому еще повезло в самом деле. И чего он рвется наружу? Месить грязь под этим дождем? Умная обезьянка, умная, но все-таки дурная. Счастья своего не понимает.
Вот личная гвардия, вольготно доехавшая сюда на заднем сиденье, уже все сообразила. Пять крыс рассыпались полукругом, не смешиваясь со взводом Арни, и фыркали. Белоснежка косилась своими красными глазками, словно вымазанными клюквенным вареньем, — и даже в пасмурных сумерках там можно было разглядеть обиду. Нашел куда лезть!
Она старалась идти осторожно, но белая шерстка, которую она так тщательно вылизывала всю дорогу, — женщины, они все одинаковы, — уже в грязи.
— Ладно, переживете, сударыня… Стас натянул на глаза тепловизор и щелкнул питанием. Мир преобразился.
Вместо сумерек и темноты — едва красноватые стволы деревьев, словно чуть подсвеченные изнутри. Откуда-то снизу. Сверху деревья как бы истаивали, едва заметные ветви растворялись в черном небе. Кроны уже успели остыть, вот и излучают в тепловом диапазоне куда меньше тепла, чем толстые стволы.
Корпус машины гораздо ярче, красновато-желтый. По сравнению с холодным весенним воздухом, полным водяной пыли, “нива-шевроле” очень теплая. Хотя и не такая теплая, как тельца крыс — зеленые, местами с желтоватым отливом, а местами и с голубоватым.
Стас сунул руки под мышки и взвел “хеки”. Оскальзываясь на мокрой гальке, пошел вверх по осыпи, продрался сквозь голые прутья кустов и выглянул на дорогу.
Чисто.
За дорогой вниз по насыпи сбегала еще одна полоса голых прутьев. За ней черное-черное, хоть глаз выколи, пространство — начинались луга. Ну, это летом они луга. А пока — голые поля холодной земли. За ними, в километре, если не больше, едва заметно краснела стена деревьев.
Очень ровная стена. Это не лес, это узкая лесопосадка. И если топографический фотоснимок области не очень устарел, за той полосой и начинается территория, которую выделили под зоопарк. Щедрый участок почти в две тысячи гектаров к северу от Пензы.
* * *
Идти по мокрой, раскисшей земле то еще удовольствие.
А уж когда сверху, на голову и за воротник, сыплет мокрый дождик, да ударяет с боков холодный ветер, от сырости почти ледяной…
Ботинки с налипшей на них грязью превратились в две гири, привязанные к ногам. Для каждого шага их приходилось буквально выдирать из земли.
Сквозь шелест водяной крупы, сыплющейся с неба, слышалось чавканье сотен маленьких лапок. Впереди личная гвардия. Сзади и по бокам, широким полукругом, взвод Арни.
И опять холодный ветер и поток ледяной воды по лицу, сводящий щеки и лоб, подбирающийся через резиновые прокладки тепловизора к носу и глазам…
А где-то там, в Старом Городе, Арни. Где он? С этими его “друзьями” где-то в подземельях Кремля помогает выстраивать линии обороны из отрядов цивильных крыс?.. Черт возьми, даже не известно, что с ним!
Но ехать в Старый Город, чтобы хоть что-то выяснить, нельзя. Нужен секвенсор. И надо идти вперед, вырывая из грязи ноги, стирая с лица ледяную воду, но только это все равно не помогает, скулы уже одеревенели, и то ли еще будет…
Черт бы все это побрал! И этот луг. И эту полоску деревьев впереди, до которой, сколько ни шагай, все равно она не приближается ни на метр. И эти тучи, и этот дождь, и…
— Спокойно, спокойно… — пробормотал Стас.
Не надо злиться. У природы нет плохой погоды.
А вот что есть на белом свете — так это дураки, которые выбирают себе такую жизнь, что приходится шляться по грязи в весеннюю распутицу.
И если кто-то не хочет до конца жизни лазать по грязи, то надо успокоиться и настроиться на рабочий лад. Спокойный и осторожный. Осторожности никогда не бывает много, а сейчас-то с этим уж точно не переборщить.
Вот и чертова полоска лесонасаждений… Дошли все-таки.
— Взводный, стоп.
Крупная крыса, семенившая не в цепи, как все крысы Арни, а рядом с его левой ногой, мотнула мордочкой. Встала на задние лапы и пискнула. Резко и громко. По-настоящему.
Тот, кто не бывал в армии — не важно, солдатом или нет, можно и просто дрессировщиком, как некоторые, — тот не знает, что такое хорошо поставленный командный голос. Тот, кто не сталкивался с модифицированными крысами, прошедшими полный курс муштры, раскрывшей все предрасположенности их искусственно сформированного генотипа, — тот не знает, каким громким и резким может быть крысиный писк, когда он хорошо поставлен. Не всякий младенец может так заблажить, как иная крыса-сержант пискнет.
Взвод крыс остановился. Личная гвардия остановилась еще раньше, без всяких приказов. Одна только Белоснежка не села в грязь. Хотела сохранить остатки чистоты, то ли собралась сопровождать его дальше.
— Красавица, тебя это тоже касается. Сиди здесь, за деревья не соваться. Нельзя.
Вытянув руку, чтобы не налететь на едва заметные в тепловизор ветви деревьев, Стас пошел вперед. Первый ряд, второй, третий… Впереди было еще два ряда деревьев, но уже поредело. Можно рассмотреть, что дальше. Здесь и встанем. Самому вылезать напоказ вовсе не обязательно.
Стас присел, прижался к стволу и осторожно выглянул.
Снова черная-черная, потому что холодная, полоса грязи. За ней — призрачная вуаль. Тонкая, едва красноватая, все же более яркая, чем стволы деревьев.
Это забор. Сетка-рабица, над ней в три полосы колючая проволока. И через все это струится электрический ток. Чуть-чуть, но все же подогревая металлическую сетку. Днем, когда светит солнце, теплый воздух греет все вокруг, этого дополнительного нагрева не заметить. Но холодной ночью прекрасно видно.
Столбы, поддерживающие сетку, ток не нагревает, и их не видно. И висит эта красноватая рабица над землей, будто плавает в воздухе, сама по себе. Как рыбацкая сеть над дном реки. Только эта сеть не для рыб — для людей.
Ладно. Забор — что. Куда важнее другое…
Стас выставил контрастность тепловизора выше. Забор стал ярко-красным, словно это не обычная рабица под напряжением, а раскаленные нагреватели духовки…
Ромбики тонких красных нитей, ромбики, ромбики, ромбики, от которых рябит в глазах. А вот и узелок-сгущение. Чуть выше рабицы, между первым и вторым слоями колючей проволоки.
Вот эта штука куда опаснее. Это не просто комок спутавшейся колючей проволоки.
Если бы это была спутавшаяся колючая проволока, она бы, наоборот, была темнее, чем остальная колючка. Закон Ома для параллельного подключения. Меньше сопротивление — меньше тепла. А чем меньше тепла — тем холоднее, тем темнее в тепловизоре. А этот комочек ярче остальной колючки.
Это видеокамера. Ее греет не тот ток, что струится по забору, отпугивая непрошеных гостей. Она греется потому, что работает. ПЗС-матрица из десятка миллионов пикселей, каждый из которых постоянно заряжается электронами. Крошечный процессор, считывающий с пикселей пропажу заряда… На все это уходит немного, какие-то доли ватта. Но и этого хватает, чтобы камера чуть грелась и была теплее и холодного воздуха, и сетки-рабицы под напряжением…
Не снимая тепловизора, Стас стянул рюкзак, достал планшетку. Включил, вывел заготовку для карты фермы.
Через тепловизор все цвета на экране стали другими, — но это не важно. Главное, чтобы отличались друг от друга. Понять можно. Надо лишь отметить, где стоят камеры.
Вот тут первая… Теперь надо найти соседние. Потом разобраться, в каком порядке они расставлены — и, значит, куда должны смотреть объективы.
Это только дилетант уверен, что если на заборе видеокамеры — то все под контролем. На самом же деле… Покупают камеры обычно по минимуму, рассчитывая на идеальные схемы расстановки из учебников по охранному делу. Но только чтобы воспроизвести идеально составленную схему на реальном объекте, для этого нужна хорошая голова, растущие откуда надо руки и море терпения.
Если же за дело берется не профессиональный охранник, а просто крутой парень, которому море по колено, то все делается тяп-ляп, и остаются мертвые зоны.
Небольшие, но…
Крысам, генотип которых рассчитан именно на диверсии, этого хватит. На военных полигонах, где дрессировали прапрадедушек крыс Арни, охрана была неплохая. Очень неплохая…
Стас поморщился.
Но как еще можно вспоминать об этих ур-родах, армейских генералах? Без оскомины никак. Сэкономить они решили…
Какой-то идиот подсчитал, что можно сэкономить. К чему выводить каждую модифицированную крысу через искусственную матку-инкубатор? Дороговато это, видите ли.
А то, что все так делают — наплевать. К чему нам эти правила, на которые молятся штатские ученые? Что это за дурацкое требование никогда не делать новых тварей способными к воспроизводству?
Наоборот! Пусть сами и воспроизводятся! Это же сколько на одних матках-инкубаторах сэкономить можно! А если крысы убегут, не дай бог, расплодятся — так это дудки. От нас не убегут. У нас не забалуешь! Да мы на одну десятую сэкономленной суммы отгрохаем полигон с такой охраной, что от нас комар не улизнет!
И какой-то идиот с генеральскими погонами план утвердил. И пустили побоку главное правило лабораторий по работе над новыми геномами — правило, которое даже в подпольных лабораториях соблюдают неукоснительно! Никогда, никогда, никогда не делать новых тварей способными к размножению.
Но генералам закон не писан. И сделали тварей, способных к воспроизводству. К размножению старым дедовским способом. Наклепали мальчиков, наклепали девочек… Идиоты!
Лабораторию для содержания племенных крыс, правда, сделали неплохой. Ну, на племя много крыс ведь и не надо. Сотня девочек, сотня мальчиков. Лишних девочек, когда рождаются, под нож. Мальчикам-солдатам на всякий случай перерезать семеводы — и можно уже за пределами лаборатории, на общем полигоне содержать. Даже если и убегут, как они размножатся? С порезанными семеводами и без самок?..
А племенных, способных размножаться, в спецлаборатории держать. С высшей степенью защиты.
Так что охрана была что надо. Но что толку?
Вылезли. И не одна-две, а порядочно. И даже дамочек с собой увели. Так и пришли в Старый Город прапрадедушки и прапрабабушки нынешних крыс. И размножились там замечательно…
Ага, вон и второе сгущение красного света. Вторая камера. Значит, третья будет где-то вон там?
Стас отметил на планшетке вторую камеру наблюдения, сунул планшетку в рюкзак и пошел между деревьями. Теперь можно не спешить. Раз забор с колючей проволокой, под током и с камерами наблюдения — значит, это и есть новая ферма, а никакой не зоопарк. Теперь спешить даже вредно. И опасно.
Только не хватало, чтобы тревога поднялась…
* * *
Стас вышел из лесополосы и огляделся.
Вроде все спокойно. Крысы безмятежно сидели там же, где он их оставлял. Двумя дугами. Большая — взвод Арни. Поменьше — личная гвардия.
— Лобастый!
Стас присел на корточки, потрепал его за ушами, угостил кусочком шоколадки.
— Смотри, умник…
Пониже опустил планшетку, чтобы Лобастый видел экран, и стал объяснять.
Объяснять напрямую крысам Арни, что от них требуется, муторно и долго. Необходимо переходить на рваный язык точных военных команд. Лобастый же разбирает и обычную речь. А что не понимает — домысливает. Он не то что умнее любой собаки — умнее иного человека.
Вот он и поведет взвод на подкоп. Забор резать нельзя — тревога поднимется. А снизу под ним идет бетонная опалубка. Честная такая, массивная — на полметра в глубину, похоже. Подкоп придется делать глубокий.
И хотя мертвая зона у камер наблюдения приличная, все равно лучше особенно не высовываться. Вот Лобастый их и поведет за собой, после команды “делать, как он”…
* * *
За забором была еще узкая полоска луга, а потом начались кусты. Идти стало труднее — в тепловизоре и земля, и голые кусты, одинаково темные, сливались.
Но уж лучше так. Когда в ушах ветер, под ногами чавкающая грязь, а вокруг дождь, на один лишь слух полагаться опасно. Только и Остается, что тешювизор.
В нем человек, собака или зверь — да кто угодно — будут хорошо заметны издали. Куда раньше, чем можно было бы заметить в темноте невооруженным глазом. С тепловизором теплые тела среди холодных кустов и земли бросаются в глаза, как неоновая реклама в пустом поле.
Только идти стало еще противнее. К холоду добавилось ощущение жира на коже. Лезть в подкоп пришлось ползком, и все волосы, все лицо, шея, руки — все в жирной, мокрой земле… Дождик размачивал ее и гнал под воротник, по всему телу…
Первыми насторожились крысы.
По серой цепи прокатилась волна нервозности. Взводный забежал вперед, чтобы стало заметно, что он готов к докладу. Белоснежка же просто подвалила слева и нагло потерлась о ногу, как оголодавшая кошка.
Стас остановился:
— В чем дело?
И махнул рукой, отменяя доклад. Теперь, когда чавканье грязи под ногами смолкло…
Из-за шелеста дождя пробивалась музыка. Кажется, даже знакомое что-то…
Стас помотал головой, сбрасывая наваждение.
Если это не слуховая галлюцинация… “Тяжелая” музыка. Из далекого детства. Уже тогда почти классика, а сейчас-то и подавно. Типичная классика конца прошлого века. Электронные гитары, заходящиеся в ярости голоса, бешеный ритм…
Впрочем, классика-то она классика — но не для всех. Такая классика — это байки, пиво, затянутые в заклепанную кожу молодые ребята, длинноволосые девчонки с черными ногтями…
Но здесь?..
На ферме для разведения генетических уродцев, замаскированной под зоопарк? Дождливым вечером, почти ночью? Да еще на улице?.. Во всю мощь немаленьких динамиков, раз это слышно за километр?..
Первое здание фермы едва угадывалось впереди. Расплывчатое желтоватое пятно, еле заметное через слой холодного воздуха, полного ледяной крупы…
Бороться с ощущением, что весь мир тронулся — и тронулся далеко и надолго, — становилось все труднее.
В голове крутилась совершенно абсурдная картинка. Как дюжина-две ребят с девчонками, на байках и с бутылками пива, под музыку, не скрываясь, даже провоцируя — ну, давайте, что вы с нами сделаете? — сбивают замок с ворот зоопарка, заезжают внутрь и устраивают вечеринку. Не встречая никакого сопротивления.
Прямо на новой ферме Графа. Куда разные олухи царя небесного забираются не через парадные ворота, нагло сдирая замок, а с далекого тыла, протащившись два километра по грязи, с невероятным трудом определив систему, по которой установлены камеры наблюдения, вползшие через подкоп под забором, слово дождевые черви… Это было бы дико, да.
Но то, что открылось взгляду, когда заполз за угол крайнего здания…
Музыка ревела из двух здоровенных, чуть меньше человеческого роста колонок. Они стояли на открытой террасе двухэтажного дома. Еще десяток домов и длинных стойл, похожих на военные полевые ангары, выстроились вокруг площади, большой и вытянутой, метров шестьдесят на двести. Идеально забетонирована, а сверху покрыта еще каким-то пластиком. Гладко-гладко, словно гигантский стеклянный монитор…
На площади шла муштра. Пара сотен тварей, не меньше. Десятки ярких, зелено-голубых тел, под ними тысячи теплых желтых следов, медленно истаивающих, краснеющих, сливающихся с миллионами давних, почти пропавших следов: оранжеватых, красных, темно-кумачовых… В глазах зарябило.
Стас выключил тепловизор и стянул очки с глаз. Тепловизор, делавший привычный мир странным и полным самых неожиданных цветов, доводил и без того дикое зрелище до полного абсурда.
— Бога маму в душу…
Без тепловизора стало даже еще хуже.
Прожекторов на площади не было. Свет был только тот, что падал из окон домов — в трех домах окна еще светились, хотя уже перевалило далеко за полночь.
Но твари заметны. Сами светятся. Почти тем же зеленым цветом, в какой их раскрашивал процессор тепловизора. Таким же ярким, но куда более ядовитым. Только теперь, без тепловизора, тела светились не целиком, а кусками, узорами на шкуре. Сразу и не понять, что это за твари…
Но можно. Особенно если с младых лет крутиться среди ребят, заколачивающих деньги на модифицированных животных…
Задние ноги явно от быков. Само туловище уменьшено, а суставы задних ног сильно изменены. Как-то очень хитро. Суставы давали ногам двигаться и так, как обычно двигаются ноги у быков — когда они стоят на четырех ногах. Но твари запросто вставали на задние лапы. Не поднимались на дыбы, а именно вставали на две ноги, выворачивая суставы. И шли. Или бежали. На двух ногах.
Суставы передних ног устроены похоже. Передние ноги запросто могли действовать и как ноги, и как лапы. Твари молотили друг друга лучше профессиональных боксеров. Молотили увесисто — на концах ног-лап не пальцы, а твердые копыта.
Головы большие, с рогами — и все же не бычьи. Без собачьих генов здесь не обошлось. Пасть вытянута, нижние клыки оттопыривают верхнюю губу, тускло отсвечивая в полумраке…
На одном конце площади мутузили друг друга уже взрослые твари. Под три метра, если считать от задних копыт до кончиков рогов. Сами рога тоже дай бог каждому — сантиметров семьдесят в размахе. На концах, словно боксерские перчатки, пухлые насадки-подушечки. Похоже, рога прекрасно отточены, и без этих накладок твари быстренько порвали бы друг дружку…
Ближе к середине площади сражались твари поменьше.
Граф поставил дело на широкую ногу. Тварей на ферме делали с размахом, потоками с интервалом месяца в три. Вполне достаточный интервал. Для тварей с ускоренным ростом пяти-шести месяцев вполне достаточно для возмужания, если правильно и до отвала кормить. Московским крысам и полтора хватало. Правда, они не такие здоровые… Разводили этих тварей уже с год, наверно, — на площади был и третий выводок. С ближнего края топтались твари совсем крошечные, в холке не больше терьера, не тяжелее пуда. Маленькие, забавные и беззащитные, как и все остальные щенки-млекопитающие. Выдергивающие из души даже самого сухого человека улыбку и желание приласкать… Мозгами тварей тоже не обделили. Тренировались они слаженно, приглядывать за каждой парой не требовалось… Среди светящихся зелеными узорами тел мокро блестели дождевики дрессировщиков. Но для двух сотен тварей совсем немного.
Особенно таких. Любая тварь из той полусотни, что на дальнем краю, где взрослые, — любая из них, если бы устроила бунт, запросто порвала бы и затоптала дюжину профессиональных боксеров, не то что этих худосочных дрессировщиков…
Один, два, три, четыре… А вот и пятый — явно главный. От него и исходили волны активности.
Точнее, от нее. Судя по походке, женщина, причем на довольно высоких каблуках. И дождевик на ней приталенный, изящный. Даже не дождевик, а кожаный плащ с капюшоном.
Это и есть Бавори?..
Ну да. Точно! Эта музыка, грохочущая на площади и разлетающаяся по лугам! Эта классика конца второго тысячелетия — группы “Bathory”! Вот откуда ее погоняло растет.
Не прямо от венгерской графини Бавори, совершавшей оздоровительные купания в крови девственниц, — а с промежуточной остановкой на горячих шведских парнях…
Бычки на ближнем краю площади были совсем мелкими, с едва прорезавшимися рожками. Поднимаясь на задние лапы, косолапили. Размахивали передними ножками-лапками, удерживая равновесие… Стас вздрогнул.
Маленькие бычки были не одни. Рядом с ними в площадку был вбит невысокий, но мощный, кажется, кованый, столбик. К нему на коротких цепях были привязаны две собаки. Здоровенные кавказки, — и надрессированные явно не для ласковой опеки малышей.
И к этим кавказкам, по одному, Бавори выгоняла молоденьких бычков. Прямо на их совершенно крокодильи пасти…
Вот очередной.
Собаки тут же набросились, сбили. Но бычок вскочил, привстал на задних ногах, вывернул передние ноги как лапы и провел классическую пару: прямой левой плюс хук с правого копыта.
Получившая по морде кавказка беззвучно — музыка заглушала все — взвыла и отвалилась на несколько шагов назад. Вторая попыталась поймать бычка за бок, за ляжку, но бычок резво развернулся, боднул, и кавказка получила в морду рожками.
Видно, не такие уж они игрушечные, как казалось издали. Кавказка дернулась так, словно в бок ей вогнали стальную спицу.
Или просто бычок угодил рожками ей прямо в нос, чуткий и нежный?.. Для собаки это как для мужика удар в пах. По силе ощущений. А по эффекту прямо противоположно.
Кавказка бросилась на бычка, чуть не порвав цепь. Сбила его, навалилась сверху, вцепилась в бок… И отвалилась, отлетела от бычка, беззвучно поскуливая.
Кнут в руках Бавори ожил. Жалящий кончик оттянулся по спине и боку кавказки.
Вторая собака все поняла и без кнута. Обе встали на исходную. Бычок, припадая на левую сторону и косясь на свой бок, куда цапнула его кавказка, неловко отбежал-отполз прочь.
Задом он наткнулся на Бавори, и та отпихнула его сапогом — не глядя, как угодивший под ноги мячик или городское перекати-поле из комка газеты. Все внимание уже на следующего бычка.
Этот косился на собак, косился на хозяйку… И получил кнутом. И еще, и еще, и еще — быстро, размеренно и щедро, пока боль не затуманила мозг и не вытеснила страх перед собаками. Как ошпаренный, бычок рванул на кавказок… Стас заставил себя разжать челюсти. Спокойно.
В этом чертовом мире полно боли. И если на земле есть десяток миллиардов прямоходящих животных, которые сумели отгородиться и от собственной боли, и от вида чужой боли, это не значит, что в мире ее стало меньше.
Сколько добросердечных тетенек, подающих кусочек мяса бездомному щенку, ходят в кожаных плащах и меховых шубках? И начинают завтрак с бутерброда с красной рыбкой, а заканчивают ужином из устриц?
Цивилизация настолько хорошо защищает этих добросердечных тетенек от вида чужой боли, что иной раз создается ощущение, что рыбка в магазине — она как булочки или шоколад. Тоже на деревьях растет. И за кусочком рыбы не стоит чья-то смерть. Медленная, мучительная, от удушья на палубе корабля или от замораживания заживо в трюме-морозилке…
В мире по-прежнему океаны боли. И то, что большинство людей не сталкиваются с ней каждый день и не видят ее — это не значит, что боль исчезла.
И когда ты вдруг наткнулся на это, увидел чужую боль, захотел что-то изменить — менять нечего. Мир такой же, каким был и прежде. Ничего не изменилось. Боль как была, так и есть. И будет. Чужая боль никуда не исчезнет. Даже когда ты лично перестанешь видеть, как эта сучка гонит плетью теленка на кавказок…
Наверно, все так и должно быть. Но как же трудно себя в этом убедить… Стас закрыл глаза, досчитал до трех, медленно вдыхая, выдыхая еще медленнее. Вот так. Медленно… Вот так. Еще один вдох…
Замечательно. А теперь открыть глаза и внимательно смотреть — но не видеть площади и того, что на ней творится. Видеть только здания.
Потому что есть бычки, которых гонят плетью на кавказок, но есть и Арни. Вымахавший за два метра, но с душой десятилетнего мальчишки. Может быть, даже чувствительнее и умнее…
И уж точно несчастнее. Потому что он один, совсем один… Ну, почти. Почти один.
И если дядя Стас не перестанет размазывать сопли, мечтая, как бы облагодетельствовать весь мир, — тогда Арни точно останется один. Не считать же друзьями его городских “друзей”…
Так что хватит жевать сопли, ищи секвенсор!
Вон то белое трехэтажное здание с гаражом-пристройкой на боку очень похоже на лабораторный центр…
Может, оно и к лучшему, что нынешний партнер Графа, эта Бавори, живет прямо как сам Граф — не отделяя работу от жизни?
Мало ли что ночные тренировки с грохотом тяжелой музыки, кожаными дождевиками, плетями и кавказками, вкусившими вкус теплой крови, — прямо не ферма, а разминка-репетиция перед какой-то черной мессой… Зато здания открыты и не поставлены на сигнализацию.
Так. А это что за группка?
С дальнего конца площади, прямо к этому углу, маршировала дюжина взрослых быков-мутантов. Даже не маршировала, а семенила трусцой. На двух задних ногах, старательно вскидывая их повыше с каждым шагом. Рядом, подстегивая тварей кнутом для большего усердия, шагал дрессировщик.
— Взводный, ко мне, — позвал Стас. У ноги приглушенно пискнуло.
— Обойти здание. — Стас показал рукой, с какой стороны.
Серые тени, одна за одной, метнулись за угол.
Стас натянул налицо тепловизор, щелкнул включателем. Мир вновь изменился. Теплые дома вокруг опять стали желтыми, живые тела — зелеными, а горящие в окнах лампы — сине-фиолетовыми.
И черная-черная грязь внизу. Потому что полна воды и холода. Стас вздохнул — но тут уж никуда не деться.
Лег в грязь и пополз за угол. Грудь и ноги словно под ледяным душем. Но надо терпеть. Хоть и темно, а могут заметить…
Особенно если та дюжина никуда не свернет и пройдет прямо здесь…
* * *
Топали подросшие бычки дай бог каждому. Шла дюжина, а гремело за целую парадную роту, вымуштрованную чеканить шаг и молотить каблуками со стальными набивками по бетону аэродромов.
Еще и рычали что-то строевое. Мощными, но низкими голосами, словно отряд каких-нибудь гранитных троллей, этаких обретших ноги и научившихся маршировать Сцилл и Харибд:
Аша, аша! Ымко ачэт!
У-а! Ы-а! Эчку ачык!
Ышэ! Ашыка! Ы ач!
Ы! Ут-от-эт! Ычкэ! Ач!
Звуки сливались, угадывался только ритм. Горланили бычки так, как говорит человек, если ему вколоть в челюсти обезболивающее. Не только в нижнюю, но и в верхнюю, чтобы губ совсем не чувствовалось. Или вообще обрезать нерв, отвечающий за чувствительность рта.
— Хорош горланить, баскеры! — рявкнул дрессировщик. — Бегом-арш!
Стас совсем вжался в грязь под стеной.
Затопало совсем близко.
Первые баскеры вынырнули из-за угла, перед глазами промчались мощные ноги, разбрызгивая копытами грязь. За ними трусцой пробежал и дрессировщик.
Стас стянул с глаз тепловизор, но еще полежал, разглядывая мощные спины бычков, несущихся в “луга”. Пока, конечно, не луга, одно название. Пока просто разливы грязи.
В темноте на спинах бычков светились узоры, а на мощных затылках — какие-то не то иероглифы, не то рисунки. Не ядовито-зеленые, как узор на спинах, а просто зеленоватые. Скорее всего, обычная фосфоресцирующая краска.
Стандартный способ метить лабораторных животных, когда их много.
Бычки порывались бежать на четырех ногах. Так им было удобнее. Но кнут в руках дрессировщика не дремал, и бежать бычкам приходилось на двух задних.
Бычки… Скорее уж баскеры, правильно их дрессировщики окрестили.
Да, Граф решил играть по-крупному. Твари мало того что первоклассные — самое то для ночных клубов, где нет развлечения популярнее гладиаторских боев с монстрами, — так еще и такой объем производства! Это при том, что он еще даже на рынок не вышел…
Пенза в таком количестве захлебнется. Решил прибрать к рукам и часть пригородного рынка? И может быть, не самую меньшую… Это значит, война с другими поставщиками, с тем же Живодером. Это серьезно. Очень серьезно. Впрочем, Граф никогда не был трусливым…
Над самым ухом пискнуло.
Белоснежка выплыла из темноты, уселась перед самым лицом и дышала почти нос в нос, заглядывая в глаза своими клюквенными бисеринками. И если в них была не издевка — тогда что же?
— Ну тебя только не хватало…
Белоснежка пискнула. Привстала на задних лапках, сделала пируэт. На языке крысиных танцев — один из вопросительных паттернов. Полуутвердительная модальность. В переводе на человеческий: “Разрешите действовать?”
— Ну куда ты лезешь, блондиночка?
Белоснежка пискнула и мотнула мордой за угол дома. Туда, куда и двигались, пока не пришлось залечь, прячась от дюжины баскеров, отправившихся бегать по грязи.
— Нет. Ты слишком заметная, красавица. — Белая шерстка молочно светлела в темноте. — Держись в кильватере. Назад!
Белоснежка скуксилась, но послушно отступила.
— Ушастик, вперед.
Ушастик, прижимаясь к стене, засеменил вперед, скрылся за углом. Подождем…
Стас поворочался в мокрой грязи. Холодно… Но надо потерпеть.
По территории могут гулять и улизнувшие с муштры баскеры, и отошедшие перекурить дрессировщики.
Или собаки, охраняющие территорию днем. Или еще какие-то твари. Мало их здесь, что ли, — на ферме по разведению генетических уродцев да еще с зоопарком для отвода глаз?
Наверняка там много обычных, не модифицированных
диких животных.
Четыре года назад, на старой ферме, была целая свора зверья для отвода глаз, если вдруг нагрянут ребята из КГБ. Даже слон был свой. Милая такая девочка, больше всего напоминавшая…
Из-за угла вынырнул Ушастик. Привстал на задних лапах, пируэт. “Все чисто”. Стас оглянулся. — Двое. Угол! Угол! Смотреть!
В переводе на обычный русский — обойти здание, дойти до следующего угла и вести там наблюдение.
Две крысы шмыгнули за угол, Стас поднялся. Вымокший в грязи плащ чавкал, как беззубый старушечий рот, полный слюны и ирисок, лип к телу.
Стас обошел угол. Вот и ворота гаража. Черт возьми… Слишком большие. И, что еще хуже, никакого внешнего выключателя-подъемника. Только глазок для инфракрасного пульта.
В принципе, все верно… Минимальные правила безопасности. Можно, конечно, попытаться подобрать код. У ручного сканера, болтавшегося в рюкзаке за спиной среди прочей спецтехники, есть такая функция. Но что если мотор, открывающий ворота, посылает сигнал на пульт охраны? И охранник заметит, что кто-то открыл ворота?
Да еще снаружи. При том, что никакая машина на ферму не въезжала… Нет, так не пойдет.
Значит, придется ручками. Стас нагнулся, подцепил ребристые ворота под самый низ — только для пальцев и зазор, и то толком не ухватиться — и дернул вверх. Ворота чуть поднялись, сантиметров на пять, и спружинили вниз.
— М-мать!
Стас отдернул руку — пальцы чуть не отдавило.
Встал поудобнее, подцепил ворота, напрягся… Ворота медленно пошли вверх. Пять сантиметров, еще немного… Все. Стас мычал от натуги, но ворота дальше не поддавались. Щель сантиметров в восемь и все. Мало.
Стас отпустил ворота. С глухим стуком они упали до невидимых стопоров, спрятавшихся где-то за накладками направляющих.
Ладно. Черт с вами. Если гора не идет к Магомету…
— Лейтенант, всех сюда!
Вокруг запищало, у ног появилась одна крыса, вторая… Из темноты выныривали все новые серые тельца. А вон и Рыжик с Белоснежкой. Тридцать бойцов Арни — один взвод, и еще пятерка личной гвардии.
— Строиться!
Стас снял рюкзак с аппаратурой, поставил его на землю. Опять взялся за ворота, потянул вверх и прошипел:
— Повторять!
Семь десятков лапок повторили движение.
Хоть крысы и небольшие, чуть крупнее средней кошки, но куда сильнее. Килограмм десять каждая может выжать. А если помножить на три дюжины… Ворота неохотно, но пошли вверх.
— Держать!
Стас упал в грязь, прополз под воротами. Вытянул сквозь щель рюкзак, поднялся и взялся за низ ворот.
— Отпустить! Сюда!
Ворота ощутимо ушли вниз — одному их было не удержать на прежней высоте. Но щель сантиметров в восемь осталась. А крысам этого хватит.
Вот уже и личная гвардия перебралась внутрь, дальше проскакивали в щель крысы Арни…
— Взводный! Все?
Взводный подскочил к ноге, привстал на задних лапах и с силой упал на передние, звонко цокнув коготками по бетону.
— Хорошо…
Стас отпустил ворота. Отсветы с улицы отрезало. Гараж накрыло темнотой.
Не беда. Тепловизор на глаза, включить, оглядеться…
Ага. Вот и то, что нужно. Граф всегда любил чистоту и, как мог, приучал к этому своих ратников. Не самая плохая причуда, верно?
Стас прошел в угол, на ходу подцепил пульт управления мойкой, свисавший с потолка на шнуре. Сошел на помы-вочную площадку, закутался в roiaiu и включил воду.
Холодные струи ударили больно. Напор такой, что даже через кевлариновый плащ пробивали. А через мгновение, когда струи выбили тепло из плаща, стало обжигающе холодно.
Стас зашипел, но терпел. Тут уж никуда не деться. Надо терпеть — если хочешь незаметно добраться до секвенсора…
* * *
Главная лаборатория оказалась на третьем этаже, в углу.
В коридорах между гаражом и этим углом остались три весьма нервирующих места: мощные раздвижные двери для полной блокировки коридоров. Сейчас они были открыты — виднелись лишь стальные выступы на стенах коридоров и полосы на полу и потолке, похожие на одинокие шпалы. Но если поднимется тревога и они закроются… оставив по эту сторону, отрезав от гаража и выхода…
Ладно, не надо нам таких фантазий.
Пока реальность слаще.
Добрались? Добрались. Вот и приветствие.
На металлической, почти сейфовой двери, ведущей в комнату с секвенсором, висел старый добрый Господин Непонятно Кто: комок искусственного пуха, из-под него выглядывает плоская, из картона, утрированная лапка-ступня. Через тепловизор Господин Непонятно Кто едва-едва красноватый, почти черный, как и сама дверь, потому что холодный. А вообще-то он, наверно, зеленый.
По крайней мере, четыре года назад, на двери в ту лабораторию, на старой ферме, был зеленым.
Из-под лапки, как и тогда, свисает ленточка. Тепловизор не лампа, и что на ленточке — не понять, она и сама-то едва заметна на фоне такой же тускло-красноватой двери. Но есть такой фокус…
Стас стянул с левой руки кевлариновую перчатку, тыльной стороной ладони прижал ленточку к двери. Подержал так, убрал руку.
Ленточка, как и кусок двери за ней, стала ярко-желтой — нагрелась. Теперь быстро остывала. Неравномерно. Черная краска остывает быстрее, белый фон дольше… На желтеющей ленточке выступили красноватые буквы.
Стас усмехнулся. Прочитал вслух:
— Когда на меня находит желание работать, я сажусь и терпеливо жду, пока эта напасть пройдет. Да, это про нас…
Люди все те же… Разве что дрессировщики сменились. Да и то не все, возможно.
Стас снял и с правой руки толстую перчатку из кевла-рина, взамен натянул тонкую резиновую — пальцы все чувствуют, но следов не оставляют. Толкнул дверь.
Заперто.
Не то чтобы должно быть открыто… Но вполне могло бы, верно? В России-матушке живем поди. И вымпелы на двери соответствующие… Ладно, не смертельно.
Стас снял рюкзак, развязал затяжки и достал электронную отмычку. Прикрутил к ней присоску, прилепил отмычку над замком. Выбрал подходящую головку-сканер и приладил к щели для смарт-карты. Включил перебор комбинаций.
На трех маленьких экранах побежали, сменяя одна другую, цифры. Вот и предварительная оценка времени подбора — семьдесят два часа. Не густо. Ну да чего еще можно ждать от тупого перебора кодов?
Стас отсоединил от корпуса отмычки еще одну головку-сканер — хитрую комбинацию из десятка крошечных детекторов, чтобы “подслушать” работу внутреннего процессора замка, — и повел над корпусом замка. Нащупывая, где именно под очень прочным, но полупрозрачным для радиоволн пластиком был первый, вспомогательный, процессор замка.
Ага, вот здесь лучше всего… Закрепил головку на замке, сменил программу отмычки.
Индикатор после короткого раздумья мигнул. Шестнадцать минут тридцать четыре секунды.
Это гарантийный срок. А скорее всего, потребуется минут десять. Но даже если и шестнадцать минут, можно и подождать. Это не трое суток.
Стас оставил отмычку работать и огляделся.
Белоснежка, Лобастый и Скалолазка разгуливали между столами, крутя мордами и принюхиваясь.
Рыжик и Ушастик остались со взводом в гараже. Если что-то пойдет не так и крысам Арни придется действовать без четких приказов — взвод не должен наделать ошибок.
Не то чтобы тот взводный не ловил мышей… Нет, сообразительный крыс. Арни верно его выбрал — поумнее остальных в этом взводе — и натаскал отменно. Но…
Есть вещи, которые абстрактной тренировкой не передать. То, что крысы перенимают от конкретного дрессировщика. Незаметно, из всего того, что он делает и говорит… Тип его мышления, его реакции… Все те мелочи, которые позволяют им действовать разумно, как будто они одно целое с дрессировщиком, даже если на время лишились присмотра…
Если что-то пойдет не так, Ушастик и Рыжик будут представлять себе, что бы приказал в подобном случае их хозяин, если бы был с ними. И значит, можно предсказать, что они будут делать.
Впрочем, будем надеяться, до этого не дойдет…
Лучше не нервничать, а тоже побродить по лаборатории, пока отмычка перебирает коды.
В мире вообще много интересного. А уж в лаборатории для разведения тварей с генными модификациями…
* * *
Размах производства был даже больше, чем можно было подумать, глядя на две сотни баскеров на площади. Похоже, Граф решил заполнить до упора все стойла вокруг площади, доведя численность тварей тысяч до двух…
Жаль, что Живодер больше не партнер.
Скупым он никогда не был, а кое-какая информация дорогого стоит. Когда первая партия баскеров дойдет до кондиции, — а случится это совсем скоро, через пару месяцев максимум, — на рынок выйдет мощный конкурент и Живодеру, и всем остальным. Первоклассный товар да в таких количествах…
Живодер дорого бы дал, чтобы быть к этому готовым и морально, и организационно.
Впрочем, информацию можно и продать кому-то другому… Но главное пока — секвенсор.
Стас выключил компьютер, вернулся к двери с Господином Непонятно Кто, щелкнул его по носу. Самая главная дверь во всем здании, за ней секвенсор.
На мониторе отмычки — восемь минут. До гарантированного успеха. Обычно же играл коэффициент ноль семь. Всего было шестнадцать минут, значит, еще минуты две-три, и откроется.
Интересно, какой у Графа секвенсор? Такой же, какой стоял раньше, до пожара, новосибирский “Гончар”?