ГЛАВА 56
СИЛА
На следующий день Алверон снова послал за мной, и вскоре мы опять прогуливались вдвоем по дорожкам садов. Он слегка опирался на мою руку.
— Идемте в южный конец, — сказал маэр, указывая тростью в нужную сторону. — Говорят, скоро селас расцветет в полную силу.
Мы свернули налево, он перевел дух.
— Есть два вида силы: врожденная и заемная, — сказал Алверон, сообщая мне тему сегодняшнего разговора. — Врожденная сила — это то, чем ты владеешь сам по себе. А заемная — то, что ты получаешь в дар или взаймы от других людей.
Он искоса взглянул на меня. Я кивнул.
Видя, что я с ним согласен, маэр продолжал:
— Врожденная сила очевидна. Физическая сила, — он похлопал меня по руке. — Сила разума. Сила духа. Все это содержится в человеке. Оно определяет то, какими мы будем. Очерчивает границы, которые нам не дано переступить.
— Не совсем так, ваша светлость! — мягко возразил я. — Человек всегда способен добиться большего.
— Именно так, — твердо сказал маэр. — Однорукий человек никогда не станет хорошим борцом. Одноногий никогда не сможет бегать так же быстро, как человек с обеими ногами.
— Однако воин из адемов, даже однорукий, может быть опаснее обычного солдата с двумя руками, ваша светлость! — заметил я. — Невзирая на свое увечье.
— Ну да, конечно! — раздраженно сказал маэр. — Мы можем добиваться большего, упражнять свое тело, развивать свой ум, тщательно ухаживать за собой, — он пригладил свою аккуратную седеющую бородку. — Ведь и наш внешний вид — это тоже сила своего рода. И все же непреодолимые границы есть всегда. Быть может, однорукий человек может сделаться сносным бойцом, но играть на лютне он не сможет.
Я медленно кивнул.
— Да, ваша светлость, вы правы. Наша сила имеет определенные пределы, которых мы можем достичь, но преодолеть их мы не сможем.
Алверон поднял палец.
— Однако это — лишь первая разновидность силы. Наша сила имеет пределы лишь до тех пор, пока мы полагаемся лишь на себя самих. А ведь есть еще сила, полученная от других людей. Вы понимаете, что я имею в виду?
Я поразмыслил.
— Налоги?
— Хм… — удивленно сказал маэр. — Да, налоги — это неплохой пример. Вы, должно быть, много размышляли о таких вещах?
— Случалось, — признался я. — Хотя и не в таких терминах.
— Это не так-то просто, — сказал маэр. Мой ответ ему явно понравился. — Как вам кажется, какая сила важнее?
Я задумался не более чем на секунду.
— Врожденная, ваша светлость!
— Интересно. Отчего же вы так думаете?
— Потому что силу, которой владеешь ты сам, у тебя никто не отберет, ваша светлость.
— А-а! — он снова предостерегающе вскинул длинный палец. — Но ведь мы уже сошлись на том, что эта разновидность силы ограничена. Заемная же сила пределов не имеет.
— Разве не имеет, ваша светлость?
Алверон кивнул, признавая, что я отчасти прав.
— Скажем так: почти не имеет.
Но я все равно не был согласен с ним. Маэр, очевидно, понял это по моему лицу, потому что подался ко мне и принялся объяснять:
— Ну, предположим, у меня есть враг, молодой и сильный. Предположим, что он у меня что-нибудь украл, деньги, например. Вы следите за ходом моих мыслей?
Я кивнул.
— Так вот, сколько я ни тренируйся, мне все равно никогда не сравняться по силе с воинственным двадцатилетним юнцом. И что же мне делать? Я позову кого-нибудь из своих друзей, помоложе и посильнее, чтобы он пошел и надавал по шее тому юнцу. Благодаря заемной силе я могу совершить то, что в противном случае для меня было бы невозможным.
— Да, но ведь и ваш враг может надавать по шее вашему другу, — заметил я, поворачивая за угол. Дорожка впереди уходила в тенистый коридор, образованный рядами шпалер с арками, обросших густой зеленой листвой.
— Предположим, у меня есть целых три друга, — уточнил маэр. — И вот уже в моем распоряжении — сила целых трех молодых людей! Мой враг, как он ни могуч, никогда не станет так силен. Полюбуйтесь на селас! Мне говорили, он весьма капризен и выращивать его непросто.
Мы вступили под сень шпалер, где, в тени зеленых сводов, разворачивались сотни темно-алых бутонов. В воздухе витал тонкий нежный аромат. Я погладил алые лепестки. Они были несказанно мягкие и шелковистые. Я подумал о Денне.
Маэр вернулся к нашему спору.
— Как бы то ни было, вы упускаете из виду главное. Физическая сила здесь — не самый удачный пример. Некоторые разновидности силы могут быть только заемными.
Он небрежно указал в дальний конец сада.
— Вон, видите графа Фарленда? Если вы спросите у него о его титуле, он скажет, что этот титул ему принадлежит. Для него титул — неотъемлемая часть его самого, подобно плоти и крови. Собственно, он и есть у него в крови. И почти каждый аристократ скажет вам то же самое. Они уверены, что их происхождение само по себе наделяет их правом на власть.
Маэр взглянул на меня, и глаза его насмешливо сверкнули.
— Но ведь они ошибаются. Это не врожденная их сила. Она заемная. Я мог бы отобрать его земли, и тогда он останется нищим бродягой.
Алверон поманил меня к себе, я подошел ближе.
— Вот в чем великий секрет! Даже мой титул, мои богатства, моя власть над людьми и землями, вся эта сила — заемная. Она принадлежит мне не более, чем сила вашей руки!
Он похлопал меня по руке и улыбнулся.
— Но я понимаю, в чем разница, и потому могу контролировать эту силу.
Он выпрямился и заговорил в полный голос:
— Добрый день, граф! Приятно прогуляться на солнышке, не правда ли?
— Разумеется, ваша светлость! А как хорош нынче селас, дух занимается!
Граф был плотный мужчина с брылями и пышными усами.
— Я в восхищении, поздравляю вас!
После того как мы разминулись с графом, Алверон продолжал:
— Вы обратили внимание, что он поздравил меня и похвалил мой селас? Хотя сам я никогда в жизни не держал в руках ни лопаты, ни граблей.
Он искоса взглянул на меня не без некоторого самодовольства.
— Вам по-прежнему кажется, будто врожденная сила важнее?
— Ваши доводы весьма убедительны, ваша светлость, — сказал я. — Однако…
— А вы упрямы, как я погляжу. Ну хорошо, еще один, последний пример. Согласны ли вы, что я никогда, ни за что не смогу родить ребенка?
— Полагаю, что это мы можем утверждать с уверенностью, ваша светлость.
— Однако если какая-нибудь женщина согласится выйти за меня замуж, у меня может родиться сын. Благодаря заемной силе человек может быть стремителен как конь, могуч как вол. Способны ли вы добиться всего этого с помощью своей врожденной силы?
Тут уж я спорить не мог.
— Я склоняюсь перед вашими аргументами, ваша светлость.
— А я склоняюсь перед вашей мудростью, позволившей вам признать мою правоту.
Он хихикнул, и в это же время до нас донесся слабый звон часового колокола.
— Вот зараза, — сказал маэр, и лицо у него вытянулось. — Мне придется пойти принять это свое гнусное снадобье, а не то с Кавдикусом целый оборот сладу не будет.
Я взглянул на него недоумевающе, и он пояснил:
— Он уже каким-то образом обнаружил, что я выплеснул вчерашнюю порцию в ночной горшок.
— Вашей светлости следует больше заботиться о своем здоровье.
Алверон насупился.
— Вы забываетесь! — бросил он.
Я смутился и покраснел, но прежде, чем я успел извиниться, он махнул рукой.
— Да нет, вы правы, конечно. Я знаю, это мой долг. Но вы говорите точно таким же тоном, как он. Довольно с меня одного Кавдикуса!
Он умолк и кивнул приближающейся паре. Мужчина был высок и хорош собой, на несколько лет старше меня. Дама — лет под тридцать, темноглазая, с изящным и злым ротиком.
— Добрый вечер, леди Хешуа. Надеюсь, вашему батюшке лучше?
— О да! — ответила дама. — Лекарь обещает, что он встанет на ноги еще до конца оборота.
Она перехватила мой взгляд, и ее алые губки многозначительно ухмыльнулись.
Потом мы разошлись. Я обнаружил, что несколько вспотел.
Если маэр что-то и заметил, он не обратил на это внимания.
— Ужасная женщина! Меняет кавалеров каждый оборот. Ее отец был ранен на дуэли со сквайром Хайтоном из-за «неподобающего» замечания. Вообще-то замечание было справедливым, но когда в дело идут шпаги, это уже не имеет значения.
— А что сквайр?
— А сквайр скончался на следующий день. Жаль, право. Хороший был человек, да язык за зубами держать не умел.
Он вздохнул и поднял глаза на часовую башню.
— Ладно, как я уже говорил, одного врача с меня довольно. Кавдикус хлопочет надо мной, точно наседка. А я терпеть не могу пить лекарства, когда я уже пошел на поправку.
Похоже, сегодня маэру и впрямь было лучше. По правде говоря, он не нуждался в том, чтобы опираться на мою руку. Я чувствовал, что он делает это лишь в качестве предлога, чтобы иметь возможность беседовать со мной вполголоса.
— Однако, мне кажется, улучшение вашего здоровья как раз доказывает, что его рекомендации вам помогают, — заметил я.
— Ну да, ну да. Его зелья прогоняют мою болезнь на целый оборот. А иногда даже на несколько месяцев…
Он с горечью вздохнул.
— Но она все равно возвращается. Неужто мне до конца своих дней придется пить лекарства?
— Быть может, со временем нужда в них минует, ваша светлость.
— Да я и сам на это надеялся. В своих недавних путешествиях Кавдикус собрал какие-то травки, которые произвели просто чудодейственный эффект. После последнего лечения я чувствовал себя здоровым почти целый год. Уже думал было, что наконец-то избавился от болезни…
Маэр, насупив брови, бросил взгляд на свою трость.
— И вот пожалуйста, опять!
— Если бы я мог вам чем-то помочь, ваша светлость, я был бы рад оказать вам услугу!
Алверон повернул голову и посмотрел мне в глаза. Через некоторое время он кивнул.
— Надо же, я вам верю, — сказал он. — Удивительное дело!
* * *
За этой встречей последовало еще несколько подобных бесед. Я видел, что маэр меня прощупывает. Со всем искусством, приобретенным за сорок лет придворных интриг, он тонко направлял разговор, выясняя мое мнение по разным поводам и решая, достоин ли я его доверия.
Я, конечно, был не столь опытен, как маэр, но вести беседы я тоже умел. Я был всегда осмотрителен в ответах, неизменно любезен. Через несколько дней мы мало-помалу начали проникаться уважением друг к другу. Это не была дружба, как с графом Трепе. Маэр никогда не предлагал мне забыть о его титуле или садиться в его присутствии, и тем не менее мы сделались довольно близки. Трепе был мне другом, маэр же был как малознакомый дедушка: добрый, но старый, строгий и сдержанный.
У меня сложилось впечатление, что маэр очень одинок и поневоле вынужден держаться в стороне от своих подданных и придворных. Я начинал подозревать, что он писал к Трепе, чтобы отыскать себе товарища. Кого-то достаточно умного, но при этом не имеющего отношения к придворным интригам, с кем можно было бы время от времени побеседовать по душам.
Поначалу я отмел эту мысль как невероятную, но дни шли за днями, а маэр по-прежнему ни словом не упоминал о том, для чего я ему понадобился.
Будь у меня моя лютня, я мог бы приятно проводить время, но лютня по-прежнему лежала в Северене-Нижнем, и у меня оставалось всего семь дней до того срока, когда она перейдет во владение ломбардщика. Так что музыки у меня не было — только пустые гулкие комнаты и опостылевшее безделье.
По мере того как вокруг меня распространялись слухи, ко мне начали являться с визитом разные придворные. Некоторые делали вид, будто рады со мной познакомиться. Другие притворялись, что хотят посплетничать. Я подозревал даже, что несколько раз меня пытались соблазнить, но я тогда так плохо разбирался в женщинах, что был неуязвим для подобных заигрываний. Один господин пытался даже занять у меня денег. Я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться ему в лицо.
Все они говорили разное и вели себя по-разному, более или менее тонко, однако всем им нужно было одно: вытянуть сведения обо мне. Однако, поскольку маэр распорядился, чтобы я ничего о себе не сообщал, все эти разговоры были короткими и бестолковыми.
Все, кроме одного, надо сказать. Но исключение лишь доказывает правило.
