ГЛАВА 53
КРУТЬ

Я, хромая, вошел в ворота Северена, оборванный, безденежный и голодный. Голод мне хорошо знаком. Я знаю, сколь бесчисленные обличья он принимает в твоем пустом брюхе. Тот голод не был особо ужасен. Накануне я съел пару яблок и немного свиной солонины, так что этот голод был просто мучителен. Это не был кошмарный голод, от которого подкашиваются ноги и мутится в голове. До такого голода мне оставалось еще часов восемь.

За последние два оборота все, чем я владел, было потеряно, уничтожено, украдено либо брошено. За исключением лютни. Великолепный футляр, подарок Денны, за время путешествия окупился десятикратно. Мало того, что один раз он спас мне жизнь, он сберег мою лютню, рекомендательное письмо Трепе и бесценный рисунок Нины с изображением чандриан.

Возможно, вы обратили внимание, что я не включил в список своего имущества одежду. Тому есть две серьезные причины. Во-первых, называть те замызганные тряпки, что были на мне, одеждой означало бы грубо погрешить против истины. А во-вторых, я их украл, так что нельзя сказать, чтобы они были мои.

Сильнее всего меня расстраивало то, что я лишился плаща Фелы. Пришлось порвать его на повязки в Джанпуе. Не менее неприятен был тот факт, что столь дорого доставшийся мне грэм теперь покоился где-то в холодных темных водах Сентийского моря.

Город Северен делил на две неравные части высокий белый утес. Большая часть городской жизни проистекала в более обширной части города, у подножия утеса, остроумно названного Крутью.

А на вершине Крути находилась вторая часть города, поменьше. Она состояла в основном из усадеб и дворцов, принадлежащих аристократам и богатым купцам. Кроме них, там гнездилось множество портных, лакеев, театров и борделей, необходимых для того, чтобы обеспечивать нужды сильных мира сего.

Могучий белокаменный утес выглядел так, словно его нарочно вознесли к небу, чтобы обеспечить знать лучшим видом на город и окрестности. К северо-востоку и к югу утес сходил на нет, теряя высоту и величие, но в том месте, где он рассекал собой Северен, он был метров семидесяти высотой и крутой, как садовая стена.

В центре города от Крути мысом отходил широкий выступ. И на этом-то выступе и высился дворец маэра Алверона. Его бледные каменные стены были хорошо видны из любой точки раскинувшегося внизу города. Эффект был устрашающий: казалось, будто родовое поместье маэра пялится на тебя в упор.

Видеть это, не имея ни гроша в кармане, ни приличной одежды на плечах, было довольно жутко. Я-то планировал отправиться с письмом Трепе прямиком к маэру, невзирая на свой жалкий вид, но, взглянув на эти стены, сообразил, что меня, пожалуй, и на порог-то не пустят. Я выглядел как нищий оборванец.

Возможностей у меня было немного, и выбирать было особо не из чего. Не считая Амброза, живущего в нескольких километрах к югу, в баронстве своего отца, я не знал ни единой души во всем Винтасе.

Мне уже доводилось и попрошайничать, и воровать, но когда ничего другого не оставалось. Это опасные занятия, и только круглый дурак попытается заниматься этим в незнакомом городе, а уж тем более в совершенно чужой стране. Тут, в Винтасе, я даже не знал, какие именно законы я нарушу.

А потому я стиснул зубы и прибег к единственному оставшемуся у меня выходу. Я бродил босиком по булыжным мостовым Северена-Нижнего, пока не нашел на одной из улиц почище ломбард.

Я почти час простоял на улице напротив него, глядя на прохожих и пытаясь придумать другой выход. Но другого выхода просто не было. Так что я вытащил из потайного отделения в футляре письмо Трепе и рисунок Нины, перешел через улицу и заложил лютню вместе с футляром за восемь серебряных ноблей под запись на один оборот.

Если вам всю жизнь жилось легко и вы никогда не обращались в ломбард, мне придется объяснить вам, что это значит. Эта запись — своего рода расписка, и с ней я мог выкупить свою лютню обратно за те же деньги, при условии, что сделаю это не позже, чем через одиннадцать дней. На двенадцатый день она становилась собственностью ломбардщика, который наверняка не станет зевать и перепродаст ее вдесятеро дороже.

Выйдя на улицу, я взвесил на руке монеты. Они казались тонкими и невесомыми по сравнению с сильдийскими деньгами или тяжелыми пенни Содружества, к которым я привык. Тем не менее деньги есть деньги, где бы ты ни очутился. На семь ноблей я купил себе приличный костюм, достойный аристократа, и пару мягких кожаных башмаков. Остальное ушло на стрижку, бритье, баню и первый плотный обед за три дня. После этого у меня снова не осталось денег, зато я почувствовал себя куда увереннее, чем прежде.

Но я понимал, что мне все равно будет непросто попасть к маэру. Люди, облеченные такой властью, как он, живут, окруженные несколькими уровнями защиты. Существуют общепринятые, приличные пути миновать все эти уровни: знакомства, аудиенции, записки, кольца, визитные карточки и целование задниц.

Но у меня было всего одиннадцать дней на то, чтобы выкупить свою лютню из заклада. Время было дорого. Мне нужно было связаться с Алвероном немедленно.

Поэтому я направился к подножию Крути и нашел небольшое кафе, обслуживавшее благородных господ. Я истратил одну из своих драгоценных монет на кружку шоколаду и место у окна с видом на галантерейную лавку напротив.

В течение нескольких часов я прислушивался к сплетням и слухам, которые щедро льются в подобных заведениях. Более того: я втерся в доверие к толковому парнишке, который прислуживал в кафе и готов был в любой момент подать еще шоколаду, если мне будет угодно. С помощью этого парнишки и умелого подслушивания я за короткое время сумел немало узнать о дворе маэра.

В конце концов тени на улице удлинились, и я решил, что пора двигаться в путь. Я подозвал парнишку и указал через улицу.

— Видишь вон того господина в красном камзоле?

— Да, сэр.

— Знаешь, кто это?

— Сквайр Бергон, с вашего дозволения.

«Да нет, мне нужен кто-то поважнее…»

— А как насчет вон того сердитого дядьки в кошмарной желтой шляпе?

— Это баронет Петтур, — отвечал парнишка, пряча улыбку.

«Отлично!» Я встал и похлопал Джима по спине.

— С такой памятью, как у тебя, ты далеко пойдешь! Счастливо оставаться.

Я дал ему полпенни и направился туда, где стоял баронет, щупая рулон темно-зеленого бархата.

Само собой разумеется, с точки зрения социальной лестницы ниже эдема руэ никого нет и быть не может. Но даже если забыть о моем происхождении, я был безземельный простолюдин. А это означало, что по общественному положению баронет был настолько от меня далек, что, будь он звездой, я не разглядел бы его невооруженным глазом. Такому, как я, надлежит обращаться к нему «милорд», в глаза не смотреть и кланяться пониже и почаще.

По правде говоря, такому, как я, вообще не стоит с ним заговаривать.

Разумеется, в Содружестве все было несколько иначе. Ну а уж Университет и подавно славился своей демократичностью. Однако даже там знатные люди все равно оставались богатыми, влиятельными людьми, обладающими хорошими связями. Такие, как Амброз, всегда могли ходить ногами по таким, как я. Ну а если возникали проблемы, их можно было замять, подкупить судью и выкрутиться из неприятностей.

Однако теперь я находился в Винтасе. Здесь Амброзу не было бы нужды подкупать судью. Если бы я нечаянно толкнул баронета Петтура на улице, будучи еще чумазым и босоногим, он бы взял хлыст и отстегал меня до крови, а потом позвал констебля и велел арестовать меня за нарушение общественного порядка. И констебль бы только улыбнулся и кивнул.

В общем и целом, в двух словах: в Содружестве знать — это люди, у которых есть власть и деньги. В Винтасе у знати есть власть, деньги — и привилегии. Многие правила их попросту не касаются.

А это означает, что в Винтасе общественное положение особенно важно.

А это означает, что, если бы баронет знал, что я ниже его по положению, он бы стал смотреть на меня свысока в буквальном смысле слова.

Но с другой стороны…

Шагая через улицу в сторону баронета, я расправил плечи и слегка выпятил подбородок. Задрал голову и немного сузил глаза. Я смотрел по сторонам так, словно вся эта улица принадлежит мне и в данный момент я ею несколько разочарован.

— Баронет Петтур? — сухо окликнул я.

Он поднял голову и неуверенно улыбнулся, словно не мог решить, знакомы мы или нет.

— Да?

Я коротко указал в сторону Крути.

— Вы окажете большую услугу маэру, если проводите меня к нему во дворец как можно быстрее.

Говоря это, я смотрел на него сурово, почти гневно.

— Да, разумеется…

Однако сказал он это так, словно был вовсе не уверен в том, что говорит. Я чувствовал, как у него в голове вертятся вопросы и отговорки.

— Но…

Я пригвоздил баронета к месту самым надменным взглядом, каким мог. Возможно, эдема руэ и находятся в самом низу социальной лестницы, зато на свете нет актеров лучших, чем они. Я вырос в театре, и мой отец умел сыграть короля таким царственным, что мне случалось видеть, как зрители скидывали шапки долой, когда он выходил на сцену.

Глаза у меня сделались жесткими, как агаты, и я смерил расфуфыренного аристократа таким взглядом, словно он был скаковой лошадью и я не мог решить, стоит ли на него ставить.

— Я ни за что не стал бы вам так навязываться, если бы мое дело не было столь срочным.

Я помедлил, потом напряженно и нехотя добавил:

— Сэр.

Баронет Петтур смотрел мне в глаза. Он был слегка выбит из колеи, но не настолько, как я надеялся. Как и большинство аристократов, он был сосредоточен на себе, как гироскоп, и единственное, что мешало ему фыркнуть и отвернуться, была растерянность. Он разглядывал меня, пытаясь решить, можно ли рискнуть спросить, кто я такой и где мы встречались.

Однако у меня в запасе была еще одна уловка. Я улыбнулся — той самой тонкой, мерзкой улыбочкой, которой улыбался привратник в «Седом человеке», когда я навещал Денну несколько месяцев назад. Как я уже говорил, улыбка была превосходная: вежливая, любезная и при этом такая снисходительная, что я мог бы с тем же успехом погладить баронета по голове, как собачку.

Баронет Петтур выстоял под гнетом этой улыбки почти целую секунду. А потом раскололся, как яйцо. Плечи его слегка опустились, и он начал вести себя чуточку подобострастно.

— Что ж, — сказал он, — я всегда готов оказать услугу маэру, с превеликим моим удовольствием! Прошу вас, следуйте за мной!

И он направился вперед, к подножию утеса.

Я шел за ним и улыбался.