ГЛАВА 3
УДАЧА
Каждая четверть в Университете начиналась одинаково: студенты тянули жребий, и за этим следовали экзамены. Экзамены были неким неизбежным злом.
Я не сомневаюсь, что изначально замысел был вполне разумный. Я мог себе представить, что в прежние времена, когда Университет был гораздо меньше, экзамены были нормальным собеседованием — возможностью обсудить с магистрами то, чему ты успел научиться. Диалогом. Дискуссией.
Но в наше время в Университете училось более тысячи студентов. Теперь магистрам было не до дискуссий. Вместо этого каждого из студентов забрасывали градом вопросов, на которые нужно было ответить в течение нескольких минут. Поскольку беседы длились недолго, всего один неверный ответ или секундное замешательство могли серьезно повлиять на твою плату за обучение.
Перед экзаменами студенты зубрили как одержимые. После них они напивались, чтобы отпраздновать удачу или смягчить горечь поражения. По этой причине на протяжении одиннадцати экзаменационных дней большинство студентов выглядели в лучшем случае замороченными и измотанными. В худшем же случае они слонялись по Университету, как шаркуны, посеревшие и с кругами под глазами от недосыпа, или с перепою, или от того и другого сразу.
Мне лично казалось странным то, как серьезно относятся к экзаменам все остальные. Ведь подавляющее большинство студентов было из знати или из богатых купеческих семей. Для них высокая плата за обучение была не более чем неудобством — это означало, что у них останется меньше карманных денег, которые можно потратить на лошадей и на шлюх.
Для меня ставки были куда выше. После того как магистры назначат плату, изменить ее уже нельзя. Так что, если назначенная плата окажется чересчур высока для меня, я не смогу учиться в Университете, пока не найду, чем заплатить.
* * *
Первый день экзаменов всегда чуть-чуть смахивал на праздник. Экзаменационная лотерея проходила в первой половине дня. Это означало, что те несчастные, чей жребий выпадал на первый день, вынуждены были проходить собеседование всего несколько часов спустя.
К тому времени, как я пришел во двор, через него тянулись длинные очереди, а те студенты, кто уже успел попытать счастья, слонялись вокруг, жалуясь на судьбу и пытаясь продать, купить или обменять свой жребий.
Ни Вилема, ни Симмона нигде не было видно, так что я встал в ближайшую очередь, стараясь не думать о том, сколько денег у меня в кошельке: один талант и восемь йот. Некогда такие деньги показались бы мне немыслимым богатством. Но на оплату обучения этого не хватало…
Вокруг стояло множество тележек, с которых торговали сосисками и каштанами, горячим сидром и пивом. От ближайшей тележки несло теплой выпечкой и салом. Там продавались пирожки со свининой — для тех, кто мог себе это позволить.
Лотерея всегда проводилась в самом просторном из университетских дворов. Большинство звали его «двором наказаний», хотя те немногие, у кого память была более долгой, называли это место Залом Вопросов. Я же знал его под еще более древним названием: Чертог Ветра.
Я некоторое время смотрел на листья, несомые ветром по булыжной мостовой, а когда поднял голову, то увидел глядящую на меня Фелу. Она стояла мест на тридцать-сорок ближе к началу очереди. Фела дружески улыбнулась мне и помахала рукой. Я махнул ей в ответ, и она вышла из очереди и подошла ко мне.
Фела была красавицей. Из тех женщин, каких обычно видишь на картинах. Это не та утонченная, искусственная красота, которую можно часто встретить у знатных дам. Красота Фелы была природной и естественной: большие глаза и пухлые губы, которые всегда улыбались. Здесь, в Университете, где мужчин было вдесятеро больше, чем девушек, она выделялась среди прочих, как лошадь в овчарне.
— Можно я с тобой постою? — спросила она, подойдя ко мне. — А то там и поболтать не с кем, терпеть этого не могу.
Она одарила обаятельной улыбкой двоих парней, что стояли следом за мной.
— Я не лезу без очереди, — объяснила она, — я просто перешла из головы в хвост!
Парни возражать не стали, хотя их глаза так и бегали от меня на Фелу и обратно. Было очевидно, что они удивляются, отчего это одна из самых красивых девушек в Университете бросила свое место ради того, чтобы постоять в очереди вместе со мной.
Хороший вопрос. Меня и самого это удивляло.
Я подвинулся в сторону, чтобы освободить ей место. Некоторое время мы молча стояли плечом к плечу.
— Ты чем будешь заниматься в этой четверти? — спросил я наконец.
Фела откинула назад волосы, упавшие ей на плечо.
— Наверно, буду и дальше работать в архивах. Химией буду заниматься. А Брандье позвал меня на математику многообразий.
Меня слегка передернуло.
— Там же одни цифры! Нет, мне такое не по зубам.
Фела пожала плечами, и ее длинные локоны, которые она только что откинула назад, воспользовавшись случаем, снова рассыпались, обрамляя лицо.
— Да нет, это все не так сложно, когда вникнешь. Больше похоже на игру, чем на что-либо другое.
Она вопросительно склонила голову.
— Ну а ты?
— Занятия в медике, — начал я. — Обучение и работа в артной. И симпатия тоже, если Дал меня возьмет. Кроме того, мне, наверное, стоит поплотнее заняться сиару.
— Ты говоришь на сиару? — удивленно спросила она.
— Объясниться могу, — ответил я. — Но Вил говорит, что грамматика у меня просто кошмарная.
Фела кивнула, потом искоса взглянула на меня, слегка прикусив губу.
— А еще Элодин предложил мне присоединиться к его группе, — сказала она глухим от волнения голосом.
— А что, Элодин ведет занятия? — спросил я. — Я думал, ему не разрешают преподавать.
— Ведет, с этой четверти, — сказала она, с любопытством взглянув на меня. — Я думала, что и ты с нами будешь. Разве не он высказался за то, чтобы сделать тебя ре'ларом?
— Он, — кивнул я.
— Ой… — она, похоже, смутилась, потом поспешно добавила: — Ну, наверное, он просто пока не успел тебя пригласить. Или планирует заниматься с тобой отдельно.
Я отмахнулся от последнего замечания, хотя и был уязвлен мыслью о том, что обо мне забыли.
— Да кто его знает, этого Элодина? — сказал я. — Если он не сумасшедший, значит, он лучший актер, какого я когда-либо встречал.
Фела хотела было сказать что-то еще, потом нервно оглянулась по сторонам и подалась ближе ко мне. Ее плечо коснулось моего, вьющиеся волосы щекотнули мне ухо — она вполголоса спросила:
— А это правда, что он сбросил тебя с крыши Череповки?
Я смущенно хохотнул.
— Это запутанная история, — сказал я и довольно неуклюже сменил тему: — А как называется предмет, который он ведет?
Фела потерла лоб и разочарованно усмехнулась.
— Не имею ни малейшего представления! Он сказал, что название предмета — «Название предмета».
Она посмотрела на меня.
— Что это, вообще, значит? В расписании его надо будет искать под названием «Название предмета»?
Я честно сказал, что не знаю, ну а отсюда был всего один шаг до того, чтобы начать делиться анекдотами про Элодина. Фела рассказала, что один хранист отловил его в архивах голым. А я слышал, что он как-то раз целый оборот расхаживал по Университету с завязанными глазами. Фела слышала, что он придумал Целый новый язык с нуля. А мне рассказывали, что он затеял драку в какой-то занюханной таверне из-за того, что один из посетителей упорно говорил «питание» вместо «еда».
— Да, об этом мне тоже рассказывали! — рассмеялась Фела. — Единственное, что мне говорили, будто это случилось в «Лошади и четверке», а подрался он с баронетом, который то и дело говорил «более того».
Я и оглянуться не успел, как подошла наша очередь.
— Квоут, сын Арлидена, — сказал я. Женщина со скучающим лицом сделала пометку напротив моего имени, и я вытащил из черного бархатного мешочка гладкую костяную плашку. На ней значилось: «Поверженье — полдень». Восьмой день экзаменов, времени на подготовку полно!
Фела вытянула свой жребий, и мы отошли от стола.
— А у тебя что? — спросил я.
Она показала мне свою плашку. Возжиганье, после четвертого колокола.
Это был на редкость удачный жребий в самом конце экзаменов.
— Ух ты! Поздравляю.
Фела пожала плечами и сунула плашку в карман.
— Мне-то все равно. Я и готовиться особо не буду. Чем дольше я занимаюсь, тем хуже сдаю. Только нервничать начинаю.
— Ну так поменяйся с кем-нибудь! — сказал я, указывая на слоняющихся вокруг студентов. — За такое время наверняка кто-нибудь отвалит целый талант. Если не больше.
— Да ты знаешь, я и торговаться-то особо не умею, — ответила она. — Я просто считаю, что любой жребий, который мне попадется, — счастливый, за него и держусь.
Теперь, когда мы отстояли очередь, у нас уже не было причин оставаться вместе. Однако мне хотелось побыть с ней, да и она, похоже, не спешила уходить. Так что мы принялись бесцельно бродить по двору, в толпе.
— Слушай, я просто умираю с голоду! — сказала вдруг Фела. — Ты не хочешь сходить куда-нибудь пообедать?
Я мучительно осознал, насколько тощ мой кошелек. Будь там несколькими монетами меньше, пришлось бы положить в него камень, чтобы он не развевался на ветру. У Анкера меня кормили бесплатно, за то, что я играю там на лютне. И тратить деньги на еду где-то еще, в особенности накануне экзаменов, было бы непростительным безрассудством.
— Да я бы с удовольствием, — честно ответил я. А потом солгал: — Но мне придется еще немного потолкаться здесь, чтобы попробовать с кем-нибудь поменяться жребиями. Я-то обожаю торговаться.
Фела порылась в кармане.
— Если тебе нужно лишнее время, пожалуйста, можешь взять мой.
Я посмотрел на костяную плашку, которую она держала в руке, испытывая большое искушение. Лишних два дня на подготовку — это же дар небес! С другой стороны, можно будет ее продать и заработать целый талант… А то и два…
— Да нет уж, — улыбнулся я, — не хочу я отбирать у тебя твою удачу. Ну а моя удача тебе и подавно ни к чему. Ты и без того была весьма щедра со мной.
И я многозначительно поправил плащ у себя на плечах.
Фела улыбнулась и провела костяшками пальцев по вороту плаща.
— Я рада, что он тебе нравится. Но я лично по-прежнему считаю, что я у тебя в долгу.
Она нервно прикусила губу и опустила руку.
— В общем, ты мне скажи, если передумаешь, ладно?
— Ладно.
Она снова улыбнулась, слегка махнула рукой и пошла прочь со двора. Смотреть, как она идет сквозь толпу, было все равно что наблюдать за порывом ветра, бегущим по глади пруда. Только ее сопровождала не рябь на воде, а головы мужчин, оборачивающихся ей вслед.
Я все еще провожал ее взглядом, когда ко мне подошел Вилем.
— Ну что, на сегодня с флиртом покончено?
— Да я с ней вовсе не флиртовал, — возразил я.
— Ну что же ты так? — сказал он. — Зачем же я тогда вежливо ждал в сторонке и не мешал, если ты упускаешь такой счастливый случай?
— Да ладно тебе, — сказал я. — Мы просто болтали по-дружески.
— Ну да, конечно, — ответил Вил. Его сильный сильдийский акцент делал насмешку еще более язвительной. — Тебе какое время выпало?
Я показал ему свою плашку.
— На день позже меня! — он показал свою. — Готов поменяться за йоту.
Я призадумался.
— Давай меняться! — настаивал он. — Ты же все равно не можешь заниматься в архивах как мы.
Я гневно зыркнул на него исподлобья.
— Твое сочувствие бьет через край!
— Сочувствие я лучше приберегу для тех, кому хватает ума не доводить до бешенства магистра архивов, — ответил он. — А для таких, как ты, у меня найдется только йота. Ну что, по рукам?
— Я предпочел бы получить две йоты, — ответил я, осматривая толпу в поисках студентов с безумно-ищущим взглядом. — Если, конечно, удастся.
Темные глаза Вилема сузились.
— Йота и три драба! — предложил он.
Я поглядел на него и решился.
— Хорошо, йота и три. И плюс еще ты возьмешь в партнеры Симмона в следующий раз, когда мы сядем играть в уголки!
Он расхохотался и кивнул. Мы обменялись плашками, и я сунул деньги в свой кошелек. «Талант и четыре йоты». Все-таки на шажок ближе. Немного поразмыслив, я сунул свою плашку в карман.
— Что, дальше меняться не будешь? — спросил Вил.
Я покачал головой.
— Да нет, пожалуй. Оставлю это время за собой.
Он нахмурился.
— А зачем? Что ты будешь делать целых пять дней, кроме как дергаться да ковырять в носу?
— То же, что и все, — ответил я. — К экзамену готовиться буду.
— Как? — спросил он. — Тебе ведь до сих пор запрещено работать в архивах, разве нет?
— Ну, готовиться можно по-разному, — с таинственным видом ответил я.
Вилем фыркнул.
— Сплошные тайны, — заметил он. — А ты еще удивляешься, отчего о тебе столько болтают!
— Что болтают — это меня совершенно не удивляет, — ответил я. — А вот интересно, что именно они обо мне говорят?
