Глава 49
НЕ ВСЕ КОТУ МАСЛЕНИЦА…

Снова мне выпало быть в группе «Твердь». Самая собачья работка, скажу я вам. Того и гляди — в океан нырнешь, и с концами. Со мной еще Милан шел. И Дыня. И Файвел. Милан старшим группы. А Борислав с Гербом прикрывали нас.

Все нормально было поначалу. Разведка не подкачала: в нашем районе было чисто. И погода неплохая. Хотя по мне — пускай уж шторм будет. Я лучше с ветром пободаюсь, чем истребители на меня свалятся. Полковник, как всегда, не то что недоговорил, а, скажем, акценты расставил неверно. Потому как, хотя техника у землян и уступала нашей, но была не такой уж и примитивной. Если мы и вылезали из драки целыми, то только за счет превосходства в скорости. Да еще средства постановки помех и наблюдения у нас были круче. В этом мы их делали, факт. Конечно, звено современных истребителей могло бы решить проблему. Или подавление авианосцев. Но «Криэйшн» экономила и на новых самолетах, и на дорогих боеприпасах. Ведь только одна противокорабельная ракета со всеми хитрыми примочками стоит как пара наших собранных из металлолома «Москито». И не факт, что ее не собьют на подходе. Эти авианосцы охранялись — мать моя женщина! Пилоты же, мы то есть, обходились задешево. Так что компании ни к чему было озадачиваться подавлением ПВО. Заводы— это понятно. Заводы атмосферу загрязняют. Метан и углекислота — тоже. А истребители и стационарные средства ПВО — нет. Их подавление обойдется в огромные суммы, сравнимые с бюджетом хорошей войны планетарного масштаба. Хорошо хоть, большую часть земных военных спутников мои предшественники под орех разделали. Иначе нас встречали бы, едва мы опустимся. А так частенько удавалось смыться до подхода чужих «птичек».

Так вот, в этот раз оно не обошлось. Через пятнадцать минут после того, как мы опарышей начали сбрасывать, высотный разведчик оповестил о том, что к нам гости. Чего-чего, а даже в таком дерьмище, как эта изгаженная планетка, земляне воевать не разучились. И явно решили бороться за свое болото до конца. И уже через полчаса «Зонтики» сцепились с четверкой «Миражей-XF», так эти палубные птички у землян звались. Шустрые такие атмосферные машинки со стреловидными крыльями и характерными изогнутыми клювами. А мы, чтобы повторный вылет не делать, поджали задницы и тянули над самыми волнами, изо всех сил изображая из себя местных морских птиц. Уж больно неохота было за бесплатно снова сюда лететь. И скорость тоже не увеличить — личинки эти нежные — страсть. Нечего сказать, задница полная, а не работа.

В общем, тянем мы вдоль побережья и молимся про себя, чтобы пронесло. Тут оно и случилось. До сих пор я только с их истребителями сталкивался. Мало опыта у меня потому что. Хотя и знал, что в таких условиях землянам больше за выживание приходится бороться, чем воевать, но все же соображал, что наземные силы ПВО у них должны быть. Но думал про них, как про что-то далекое. Что произойдет, но не со мной. А в этот раз по нам с берега как дали! Целая серия запусков. Когда бортовые системы засекли радары наведения, ракеты уже на курс вышли. Очевидно, мобильный ЗРК по нам отработал. А мы висим над самой водой, и скорость у нас — тьфу. Только и успели сбросить контейнеры да рвануть кто куда. Триста двадцатый одну ракету лазерами разделал. Еще одна с курса сошла — помехи не подкачали. В воздухе такое творилось! От генераторов, что на полную мощность визжали, голова раскалывалась. Или что там у самолета вместо нее. Короче, Милану не повезло. Один подарок ему основной двигатель повредил. Потянул он в сторону берега, так хоть какой-то шанс на эвакуацию был. Над морем кого эвакуировать — гиблое дело. У нас и техники-то такой на борту не было. Потому над водой летать — билет в один конец.

База дала команду на срочное возвращение. Все и рванули вверх. Файвел за старшего, как заместитель командира группы. «Зонтики» пока со своими «Миражами» справлялись. Герб одного даже ссадить умудрился. И тут Милан катапультировался. Над самым берегом. За пяток секунд до того, как движок окончательно вразнос пошел. Капсула его штатно вышла. Маяк сработал, ложемент отстрелился. Все, как надо. Я и подумал: «Какого черта ждать, пока за ним вышлют кого-то? Пока вернемся, пока команду прикрытия подготовят. И подготовят ли вообще. И еще — что земляне не упустят шанса с пилотом нашим познакомиться. А у меня спарка. Место еще для одного есть». В общем, крикнул я:

— Красный волк, прошу прикрыть, обеспечиваю эвакуацию Сурка, — и рванул на бреющем на сигнал маяка.

Что тут началось! Диспетчер базы орет на меня, требует немедленно возвращаться. Триста двадцатый сообщает о захвате системами наведения и о вероятности успешного выполнения миссии в двадцать два процента. Файвел требует занять место в строю. Герб орет на всех сразу и рычит от перегрузок. Называет Файвела «трусливой вонючкой с мозгами обезьяны». А Дыня сообщил, что на борту нет необходимого вооружения. Но тем не менее из строя вывалился и за мной спикировал. Сказал, что ПВО отвлечет.

На Триста двадцатого я рыкнул. Что-то типа того, если помереть боится — хрена было в меня влезать? Базе тоже ответил. На тему прошлого их мамы. И что Сурка не брошу. Дыне приказал обработать батарею лазерами. Толку от них большого нет в атмосфере, тем более на таких скоростях и у земли. Пару проводов пережжет — и то дело. А Файвела просто послал. В семье не без урода.

Потом вмешался сам Крамер. Приказал прервать миссию и возвращаться. Всем. Немедленно. Под угрозой перехвата управления и физического наказания. И Триста двадцатый тут же сообщил, что обнаружена попытка захвата управления. Попытка пресечена. Внешние каналы блокированы. Я даже не подумал — на думание времени не было: земляне новый залп сделали, — а, как бы сказать, в подкорке, что ли, мелькнуло: что бы я без своего напарника делал?

Две ракеты мы сбили. Пара в море ушла. Пару за собой Дыня уволок. И я, весь потом от страха обливаясь, начал на гравигенераторах на пляж опускаться. Так уж я устроен, наверное. Боюсь до дрожи в коленях, и толку от меня в такие моменты — чуть. А все равно делаю по-своему. Завис я в двух метрах от поверхности, словно мишень. Секунды считаю и плюю на все, что мне кричат в десять голосов. А Милан ко мне по земле едва живой ковыляет. От шока после катапультирования не отошел. Где идет, а где и на четвереньках ползет. Совсем худо ему. Я просто шаги его считаю, под гулкие замедленные комментарии Триста двадцатого. Время будто остановилось совсем.

«Обнаружена новая групповая цель, две единицы, пеленг 60, скорость 4М… тип не определен… предположительно — атмосферные истребители… расчетное время выхода на дистанцию атаки — две минуты… цель ставит помехи… Дыня имеет легкие повреждения, уходит… попытка перехвата управления… блокировано…»

Я, словно огромный слон, боясь сделать неверный шаг, чтобы не раздавить крохотную козявку, шевелю двигателями ориентации. Они явно не рассчитаны на работу у земли, я никак не могу выдать микроимпульс, так необходимый мне для скачка в десяток метров в горизонтальной плоскости. Меня уносит на сотню метров к югу, едва не воткнув носом в гальку. Милан сворачивает на новый курс и упорно тащится в мою сторону. Вторая попытка. Немного лучше. Я — начинающий нейрохирург, что учит свои конечности двигаться по миллиметру в минуту. Есть ближе пятьдесят. Немного снесло к западу. Милан останавливается, поднимает нос, тупо соображает и вновь корректирует свой вихляющий шаг. Импульс. Плюс пятнадцать метров. Как мне не хватает «Гепарда»! С ним бы я подполз куда нужно в пару секунд. Не обижайся, дружище. К тебе претензий нет. Ты крепкая машинка. Я к тебе привык. Я тебя люблю. Импульс. Одиннадцать метров. Поднимаю фонарь и только сейчас пугаюсь — а есть ли в комплекте моего старикана аварийный трап с места оператора? Запросто за ненадобностью могли не укомплектовать. Лечу ведь один. Тут же с облегчением чувствую — выпадает он с правого борта. Шлепается о камни и надувается. Милан цепляется за него едва не зубами. Втягиваю его на борт. Ощущаю глухой стук тела о ложемент. Отстреливаю трап. Приподнимаюсь на два десятка метров и ползу над самой волной. Давай же, парень! Пристегивайся! Пока я над водой, я почти невидим. Но вот потом нас сожрут и не подавятся. Давай, черт тебя дери!

«Групповая цель на дистанции атаки, разделяется… обнаружен захват поисковым радаром…»

«Принял…»

— Шакал — Красному волку. Отвлекаю гостей. Уходи.

Это Борислав. Не ушел, поганец. Пикирует сверху на мою пару. Герб тоже остался. Крутит карусель один против троих. Ну, парни, вы даете! А я вас швалью опустившейся считал. Вот ведь как бывает…

— Красный волк. Уйти не могу, груз не пристегнут. Иду курсом 80.

Облачко конфетти на тактическом дисплее. Молодчина, Борислав.

«Обнаружен пуск ракет, две единицы, пеленг сто двадцать».

— Шакал, пуск с земли!

— Принял.

Укол где-то внутри. Биение чужого пульса. Милан подключился. Бортовой доктор накачивает ему в кровь стимуляторы. Тело по-прежнему лежит неудобно. Сам не повернется уже. Потому как едва не труп. Не пристегнуться ему. Тут и здоровый вряд ли развернется, в такой тесноте. Решение неожиданно — наполняю кабину оператора аварийным гелем. Тот еще вариант, но за неимением лучшего… Теперь вперед. Не подведи, старик!

Движки вибрируют так, словно внутри полтонны той самой гальки с пляжа. Ветер, гад, норовит прижать к воде неожиданным порывом. Тряска усиливается. Сто километров от берега. Уйти дальше. Хрен его знает, что за дальность у их ЗРК. Сто тридцать. Облачко конфетти. Второй гость кувыркается в море. Сто шестьдесят. Пора. Нос задирается в зенит. Указатели тяги в красном секторе. Горячо плечам. Не настоящим, конечно. Плечам меня-самолета. Растет температура обшивки. Проходим слой густых, набитых скомканной ватой, облаков. Тяжелые кувалды бьют меня со всех сторон. Отбойные молотки норовят проделать дыру в сердце. Боль в боку, спине. Резкий укол и тупое, с оттяжкой, ощущение больного зуба. Отказ системы управления правого маневрового.

— Красный волк — всем. Ухожу. Сваливаем, парни.

— Вижу. Понял, — откликаются «Зонтики».

Тряска усиливается. Боль растет. Сцепляю зубы, чтобы не закричать. Трудно дышать.

«Вышли из зоны поражения… истечение топлива в камеру правого маневрового… система управления не действует…»

«Принял».

Небо чернеет. Тактический дисплей один за другим зажигает звезды-ориентиры. Вываливаемся на орбиту. Снижаю тягу. Сипение в глотке. Холодная струя разливается внутри. Что-то немеет в кишках. Нарушена герметичность кабины. Изо всех сил стараюсь не шевелить правой стороной — кто его знает, чем может кончиться срабатывание неисправного маневрового. Отказ тактического дисплея. Пелена и муть в глазах — ориентируюсь через датчики наведения и обнаружения. Надеюсь, шлем Милана не поврежден. Пока его пульс в норме.

Ковыляю к борту, словно калека. Для поворота вправо исполняю всякие мудреные кульбиты. Шевелю тело двигателями ориентации, переворачиваюсь, потом даю импульс левым маневровым. Рыскаю, как пьяный. «Зонтики» тихонько ползут сзади. Сопровождают.

С приближением борта чувство бессилия возрастает. Посадочный створ уходит справа налево и наоборот. Никак не могу зайти правильно. Я, как горнолыжник, у которого сломана одна нога. И очки снегом запорошены. Боль самолета терзает меня со всех сторон. Зуд вытекающего топлива — как невыносимое желание почесаться в недоступном месте.

«Угроза взрыва правого маневрового двигателя. Рекомендации, вариант 1: катапультирование. Вариант 2: отстрел правого маневрового».

«Принял».

Белая громада базы, кружась, растет мутным пятном. Делаю неимоверное усилие. Вы когда-нибудь пробовали оторвать себе палец?

— Красный волк, внимание всем. Отстреливаю маневровый…

Беззвучная красная вспышка. Обжигающая боль. Бело-рыжий обломок меня, крутясь, летит прочь. Вспышка! Я слепну на правый борт.

«Взрыв по правому борту. Повреждение системы наведения. Датчики наведения правого борта вышли из строя. Переключение на навигационные…»

«Принял».

Зрение частично восстанавливается. Только вижу я теперь так: все ориентиры — как на ладони. А посадочный створ — мутное пятно, что беспорядочно скачет по обзорному экрану.

— «Будущее Земли» — Красному волку. Посадка невозможна. Угроза аварии и взрыва. Переходи на вектор 30–80 и катапультируйся.

— Красный волк. Ответ отрицательный. Со мной Сурок, отстрелить его не могу.

Голоса вокруг. Я впитываю их всем телом. Авианосец беззастенчиво щупает меня, снимая с меня потоки данных.

— Красный волк, в посадке отказано. Следуйте рекомендациям.

Чертыхаясь, прибавляю тяги. Ковыляю по широкой дуге, вновь целясь вдоль борта.

— Красный волк, захожу вдоль борта. Прошу аварийный захват, — сиплю в пространство. Внутри детская обида. Хочется плакать.

Голос Крамера. Спокойный, как лед в стакане.

— Красному волку. Отказ. Катапультируйся. Попытку входа в створ классифицирую как недружественные действия.

«Множественные захваты системами наведения… — тут же комментирует Триста двадцатый. — Угроза атаки…»

Я почти физически ощущаю, как сходятся на мне лучи дальномеров базы. Я упорно ползу, вихляясь, к растущему белому пятну.

— Катапультируйся… — едва слышно доносится внутри меня голос Милана из кабины оператора.

— Заткнись ты, черт!

— Красный волк, захожу с правого борта, — упрямо говорю я.

— Здесь Шакал, — раздается напряженный голос Борислава. — Внешние каналы отключены. Открываю огонь через десять секунд… Требую посадки Красного волка.

Точки «Зонтиков» со стороны основных отражателей. Даже их крохотные ракеты в упор способны повредить дорогущие чаши настолько, что стоимость ремонта снесет к чертям собачьим весь бюджет.

Пауза. Пятно борта растет. Меня медленно сносит вверх-влево. Еще немного, и второй заход.

Голос диспетчера:

— Три ловушки по правому борту. Двигатели стоп. Готовься к жесткой посадке.

Оранжевые пятна мечутся, словно фонари на ветру. Резкий толчок. По касательной задеваю край ловушки. Теряя всякую ориентацию, кувыркаюсь дальше. Стиснув зубы и закрыв глаза, принуждаю себя отключиться от управления. Теперь любой импульс может размазать меня о борт или об один из множества возвышающихся на корме базы пилонов. Триста двадцатый начинает доклад, но я прерываю его мысленным усилием. Он послушно умолкает. Тишина густая, как мед. Потрескивание помех. Глупо умереть вот так, в тридцати метрах от базы. Замерзающий аварийный гель сочится в кабину.

«Прощай, Триста двадцатый…»

«Прощай, Юджин Уэллс…»

Удар, который обрушивается на мое битое-перебитое тело, таков, словно я на полном ходу въехал в стену. Перешибает дыхание. Белая обжигающая боль гасит все вокруг. Внутри меня едва теплятся отдельные очаги работающего оборудования. Остальное — мертво. Не скомпенсированная ничем перегрузка вышибает к чертям систему управления. «Москито» медленно ускользает от меня.

Я тянусь к нему в последнем усилии. Не бойся. Я тебя не брошу. Мы приземлимся. Ты выживешь. Истерзанное болью существо в последний раз касается моего сознания и исчезает в черноте окружающего пространства. Я остаюсь один, наглухо запечатанный в летучем гробу. Я да еще Триста двадцатый. Отдельные индикаторы на боевой консоли еще живы. Почти все светятся рубиново-красным. Я даже не знаю, попал ли я в магнитную ловушку или опять задел ее по касательной. Вот сейчас. Секунда. Еще секунда. И я влеплюсь в борт кучей мертвого железа. Мерное тиканье таймера внутри черепа, словно холодная капель. Удара все нет. Значит, промахнулся. О борт не разобьюсь. Лететь нам теперь в полной темноте, пока воздух не кончится. Мне и Милану. И Триста двадцатому.

«Зря ты в меня влез, — говорю мысленно. — Я по жизни невезучий. Опять вот вляпался…»

«Я создан для боя. Мне не привыкать умирать, — парирует Триста двадцатый. — Один раз я уже умер. Почти».

«Как это?»

«Меня подбили. Сергей вытащил блок моей памяти. Спас. Я живу во второй раз».

«И что — не боишься смерти? Совсем?»

«Боюсь. Еще больше, чем тогда, когда проснулся в первый раз. Я знаю, каково это — умирать…»

«И каково?»

«На самом деле, страшно только ожидание смерти. А сама она — раз, и все. Только очень больно. Если бы не было боли, то смерть — пустяк».

«Спасибо, успокоил», — усмехаюсь я.

«А чего ты ждал? Чтобы я тебе стихи читал?» — едко интересуется внутренний голос.

«Интересно, что подумает Мишель, когда узнает, что я умер? — спрашиваю сам себя. И не знаю, что ответить. — И что скажет Васу? Он же меня ждать будет. Глупо как все… С Миланом нет связи?»

«Нет».

Помолчали. Неожиданная мысль приходит в голову.

«Давай споем, а?» — говорю я.

«Ты пой. А я тебе помогу. У меня и голоса-то нету», — отвечает Триста двадцатый.

Я закрываю глаза.

тихонько затягиваю себе под нос, преодолевая боль внутри. А в ушах моих звучит тягучая мелодия. Я отдаюсь ей полностью. Плыву по бархатным волнам грусти. Солнце ласково светит в глаза сквозь неплотно сомкнутые веки. Триста двадцатый поддерживает меня. Ему хорошо. Как и мне. Жизнь — глупая штука. И кончается всегда не так, как мы хотим. Как правило — вопреки тому, чего мы хотим. Так что все нормально. Нормальнее не бывает. Глупо дергаться, когда от тебя ничего не зависит.

И вдруг:

«Обнаружена гравитация».

«Что?»

«Обнаружена гравитация. Есть захват посадочной ловушкой…»

Легкая дрожь ложемента. Кажется, я могу ощутить стыки на покрытии посадочной палубы, по которой нас волокут. Толчок. Фонарь съезжает в сторону. Резь в глазах. Яркий свет врывается в мою мрачную пещеру. Чьи-то руки освобождают меня из ремней. С чавканьем высвобождают из полузаполненной гелем кабины. Ченг. И еще кто-то. Наверху меня сразу, как в люльку, кладут в реанимационный блок. Воздух внутри скафандра начинает пахнуть аптекой. Из соседней кабины откачивают загустевший гель. Видна часть тела Милана. Кажется, задница. Он так и лежит, как упал, — головой вниз. Вокруг мельтешение белых роб: пожарники с тяжеленными раструбами пеногенераторов, медики…

Дрожь палубы. Моргание предупреждающих ламп. В отсек медленно вкатывают «Москито» Борислава. Парковщик отмахивает флажками, такими нелепыми в царстве вакуума. Медик надо мной показывает большой палец. Типа: «Не дергайся, пацан». Мне-то что. Нет так нет. Я и не дергаюсь. Мне даже в кайф полежать на холодке. Особенно после всего, что было.

Ченг машет руками, разгоняя свою коричневопузую братию по местам. Пласты обшивки безжалостно вскрываются, обнажая нежное ячеистое нутро. Кажется, угрозы взрыва нет. Атмосферные индикаторы наливаются желтым. Постепенно зеленеют. Наконец, с меня срывают шлем. Грохот и крики сразу же глушат меня. Кружится голова. Пар валит изо рта — в отсеке еще жуткий холод.

— Как Милан? — спрашиваю я.

— Живой. Ничего серьезного. Денек полежит в реаниматоре, — отвечает медик через поднятое стекло шлема. — Ты тоже можешь встать. Минуту еще полежи и топай. Все нормально с тобой. Подкрепляющего тебе ввел. Будет голова кружиться — присядь на минутку, пройдет. А потом — сходи на обед. И как можно больше горячего.

— Понял, док, — губы с трудом разлепляются.

Когда я наконец выползаю из ангара на еще нетвердых ногах, меня встречают четверо охранников. Переходной люк опускается за спиной. Еще пара человек сзади.

«Угрожающая ситуация», — сообщает Триста двадцатый.

«Будто сам не вижу», — огрызаюсь я.

От четверки с шоковыми дубинками исходит затаенная угроза. Сдерживаемое нетерпение. Они ждут моего неповиновения. Они не считают меня за человека. Может быть, они и правы. Я действительно не совсем человек. Господи, да что за гадство-то? Из одного дерьма в другое и без малейшей передышки…

— Юджин Уэллс, — начинает через внешний динамик один из четверки. Вся делегация полностью готова к бою. У всех опущены лицевые пластины шлемов. — За неподчинение приказам диспетчера и командира базы вы отправляетесь на гауптвахту. Сроком на семь дней. Следуйте за нами.

— Гауптвахта?

— Восьмой ангар, козел, — едко хихикает один из тех, что сзади. Это его последние слова. Превратившись в камень, я с разворота впечатываю его в переборку. Хлесткий щелчок шлема о металл, и обмякшее тело оседает на палубу. Второй опрокидывается с перебитым коленом. Один за одним, разлетаются в сторону двое из тех, что впереди. Третий тянет ко мне свою неуклюжую дубинку. Медленно, как во сне. Я обтекаю его руку, словно вода. Стальное колено упруго бьет в пластины бронежилета. Тягучий гул, как от удара колокола, доносится из глубин темно-синей фигуры. От второго удара голова охранника безжизненно мотается на плечах, будто шея его вдруг стала из тряпки.

«Опасность с тыла!» — кричит, заглушая звуки, Триста двадцатый.

Я вращаюсь вокруг своей оси, готовясь встретить противника. Тело почему-то становится ватным. Неживая рука нехотя идет вверх.

Последний охранник щелкает опустевшим игольником — он выпустил в меня весь магазин. Я тянусь к нему в последнем усилии. Касаюсь груди. И валюсь лицом в пол, ободрав щеку о неровности чужого бронежилета.

«Парализующее оружие контактного действия! Нервные центры заблокированы! Поражение грудных мышц! Реанимирую сердечную мышцу…» — гаснет внутри деловитый говорок.

Серая вытертая палуба меркнет перед глазами.