Ночью мне приснилось как мама ругается с папой и с учительницей в школе №13, где я учился, пока меня не перевели в 222-ю…

– …Он нормальный! Он нормальный! Он вырастет и будет как все остальные! Лучше, чем все остальные! – Она пробует вцепиться учительнице в лицо, но папа крепко держит ее. – Он будет ходить в колледж! Он станет знаменитым! – Она выкрикивает это снова и снова, вырываясь из папиных рук. – Он будет ходить в колледж!

Мы в директорском кабинете и кроме нас тут полно народу. У всех смущенный вид, и только заместитель директора слегка улыбается и отворачивается, чтобы никто этого не заметил. В моем сне у директора длинная борода, он плавает по комнате и показывает на меня пальцем:

– Его необходимо перевести в особую школу. Государственная специальная школа в Уоррене – вот, что вам нужно! Он не может оставаться здесь!

Папа выталкивает маму из кабинета, но она продолжает кричать и плакать. Я не вижу ее лица, но огромные красные слезы капают и капают на меня…

Утром я смог не только вспомнить сон, но и снова проникнуть памятью сквозь туман – туда, где мне шесть лет и где все это случилось. Норма еще не родилась. Мама – крохотная темноволосая женщина. Речь ее тороплива, а руки постоянно в движении. Помнится, она все время трепетала вокруг папы, как большая заботливая птица. Папа очень уставал на работе, и у него не было сил отмахиваться от нее.

Я вижу Чарли. Он стоит посреди кухни со своей любимой игрушкой – ниткой с нанизанными на нее бусинками и колечками. Он вращает нитку, она накручивается на палец, рассыпая вокруг яркие вспышки. Он может играть с ней часами. Я не помню, кто сделал ее и куда она потом делась, но помню, как он восхищенно смотрит на яркие мерцающие круги…

Она кричит на него… нет, она кричит на отца:

– Я не собираюсь забирать его из школы! С ним все в порядке!

– Роза, хватит обманывать себя, будто он нормальный ребенок. Посмотри на него. Роза! Ему уже шесть лет, а…

– Он не идиот! Он как все дети!

Папа печально глядит на сына, играющего со своей ниткой. Чарли улыбается и вытягивает руку, чтобы папа увидел, как здорово она крутится.

– Выбрось эту гадость! – вопит мама и бьет Чарли из руке. Нитка падает на пол. – Иди поиграй в кубики!

Чарли напуган этой внезапной вспышкой гнева. Он не знает, что будет дальше. Его начинает бить дрожь. Родители продолжают спорить, и голоса, перелетающие от одного к другому, туго охватывают его, сжимают внутренности. Паника.

– Чарли, марш в уборную! Только посмей наделать в штаны!

Конечно, он послушался бы ее, только ноги почему-то не двигаются. Его руки взлетают вверх, защищу голову от удара.

– Ради бога, Роза! Оставь его в покое! Посмотри, как ты напугала его. Всегда ты так, а бедный ребенок…

– А почему ты не помогаешь мне? Почему я все должна делать сама? Я каждый день занимаюсь с ним чтобы он не отстал. Он просто медлительный, вот и все!

– Не обманывай себя, Роза, это нечестно. Ты дрессируешь его, как животное. Не приставай к нему.

– Мне хочется, чтобы он стал таким, как все!

Пока они спорят, живот Чарли болит все сильнее и сильнее, будто собирается взорваться. Он прекрасно понимает, что нужно идти в туалет. Он просто не может заставить себя. Куда удобнее сделать все прямо тут, на кухне, но это неправильно, и она ударит его. Он хочет свою нитку обратно. Если бы она была у него и крутилась, он смог бы удержаться и не наделать в штаны. Но игрушки нет – колечки и бусинки разлетелись по кухне, а нитка лежит около плиты.

Странно, хотя голоса доносятся до меня совершенно отчетливо, я по-прежнему не вижу их лиц, только размытые очертания. Папа – огромный и неторопливый, мама – маленькая и быстрая. Прислушиваясь к их спору, мне так и хочется заорать изо всех сил: «Да посмотрите же вы на него! Вниз, на него! На Чарли! Ему нужно в туалет!!!».

Они спорят, а Чарли стоит, вцепившись ручонками в свою красную клетчатую рубашку. В словах, проскакивающих между ними словно искры, слышны злоба и сознание своей вины.

– В сентябре он снова пойдет в тринадцатую, и снова пройдет весь класс!

– Ну посмотри же правде в глаза! Учительница сказала, что он неспособен ни к какой серьезной работе.

– Эта стерва? О, я знаю, как назвать ее в следующий раз! Пусть только начнет, и я напишу не только в попечительский совет! Я выцарапаю глаза этой грязной шлюхе! Чарли, что ты так извиваешься? Иди в туалет. Иди сам. Ты знаешь, куда идти.

– Разве ты не видишь – ему хочется, чтобы ты пошла с ним. Ему страшно!

– Отстань! Он прекрасно сходит и один. В книге написано, что это придаст ему уверенности и создаст чувство достижения цели.

Но ужас, который вызывает у Чарли холодная, облицованная белым кафелем комнатка, превозмогает все. Он боится идти туда один. Он протягивает к маме руки и всхлипывает:

– Ту… туа…

Она бьет его по рукам.

– Хватит, – говорит строго. – Ты уже большой мальчик. Иди прямо в туалет и сними штанишки, как я тебя учила. Предупреждаю – если обделаешься, накажу.

Я почти чувствую корежащие его спазмы, а эти двое стоят над ним и ждут, что же он будет делать. Всхлипывания становятся все тише и тише, и внезапно он теряет всякий контроль над своим телом. Он закрывает лицо руками и пачкает себя.

Облегчение и страх. Сейчас она будет бить его. Вот она уже наклоняется к нему, крича, что он плохой мальчик, и Чарли ищет спасения у отца.

…И вдруг я вспоминаю, что ее зовут Роза, а его – Матт. Странно, что я забыл, как зовут маму и папу. Ведь я помню, как звали сестру. Не помню, когда я в последний раз думал про них. Мне хочется увидеть Матта, понять, о чем он думает в этот момент. Когда она начала бить меня, он повернулся и ушел на улицу.

Если бы я только мог разглядеть их лица!