Книга: Дикий Талант
Назад: Пролог
Дальше: Глава 2. БОЛЬ

Глава 1. ЛЮБОПЫТСТВО

(входит Генри)
…солнце.
— Ту-иииип! Ту-ииииип!
На редкость неприятный звук.
«Желающий в совершенстве овладеть искусством полководца…»
— Твип!
Бокал с вином покачнулся. Я придержал его ладонью, затем перевернул страницу.
«…должен усвоить две вещи. Первая, наиважнейшая для разумного военачальника…»
При такой погоде зажечь светильники я не позволил — дневной свет приятнее — и читал, сидя у окна. Трактат «О войне» великий Роланд Дюфайе, герцог Эмберли, написал в дурном расположении духа. Хлесткие выпады в адрес лютецианского Совета четырех; раздражение, с которым Эмберли упоминал своего главного противника — герцога Виктора Ульпина; едкая горечь примечаний. И в тоже время — четкие и ясные теоретические выкладки, железная логика, отточенный и холодный разум. Отправив Эмберли в ссылку, Лютеция лишила себя великого полководца.
«…война — путь обмана».
— ТВИ-ИП!
Поезд резко остановился, меня едва не выбросило из кресла. Бокал опрокинулся, вино залило белую скатерть. Проклятье!
Я вскочил. Кроваво-красное пятно росло на глазах. Нет уж, никакого больше сантагского вина…
Голоса. Крики…
Блеснуло. За окном пробежал человек в шлеме и с аркебузой в руках. За ним второй. Потом еще несколько.
Что за…?
Я положил книгу на кресло. Накинул камзол поверх рубашки, но зашнуровывать не стал. К хаосу! Благородные дамы, если таковые обнаружатся в соседних вагонах (лучше бы, конечно, в моем, но — не повезло), простят мне нарушение приличий… Или не простят, что с благородными дамами тоже иногда случается. Впрочем, наплевать. Сейчас меня гораздо больше интересует, почему поезд остановился. Посреди чистого поля, ни деревеньки захудалой, ни станции какой завалящей…
Перевязь с пистолетом на плечо, шпагу на пояс, и — вперед, за объяснениями.
В коридоре мне навстречу шагнул человек, поклонился.
— Мессир граф?
— А, Берни, — сказал я. — Вас я и ищу.
— Всегда рад помочь, мессир граф.
Берни снял кожаный шлем с забралом из темного стекла. На мокром лбу осталась красная полоска. Серые глаза чуть-чуть слезятся. Берни, как проводнику «золотого» вагона, хотя бы шлем положен. Не представляю, что с глазами у проводников из дешевых вагонов.
— Жуткое солнце сегодня, Берни.
— Вы совершенно правы, мессир граф. Желаете знать, почему стоим?
— Желаю, Берни. Я видел солдат. Кажется, из охраны поезда. Что-то серьезное?
— Неизвестно, мессир граф. По вагонам передали «срочная остановка». Пока больше ничего.
— Это надолго? — спросил я без особой надежды. Если надолго, Лота меня убьет.
— Простите, мессир граф, не могу знать.
Я кивнул проводнику и прошел к выходу. Дверь отворилась легко и бесшумно, словно… зачарованная? Нет, никакой магии. По крайней мере, никаких заклятий на двери не чувствовалось.
Я спрыгнул на насыпь и зашагал вдоль состава.
Срочная остановка, говорите?
Неужели — засада? На гильдейский поезд? В котором, между прочим, господа маги вполне могут путешествовать — а это ведь не шутка! Порталы, как известно, колдовской талант не любят. Могут руки с ногами, или, того хуже — некий прыщавый нос с известным местом перепутать. Поэтому господам магам одна дорога — Свинцовая тропа, по которой големы поезда тянут. От Ура до Лютеции за шесть дней — недорого, с полным комфортом. И руки-ноги на месте, что тоже приятно. С порталами по скорости не сравнить, но быстрее, чем лошадьми.
— Что случилось? — спросил кто-то. Я отмахнулся, не глядя.
Чем ближе к голове поезда, тем больше народу. Гвалт стоит… «Господин хороший! Скажите хоть вы…» Вагон номер четыре: грубо сколоченная деревянная коробка, окна — щели, какие-то узлы лежат на насыпи. Дородная селянка в чепчике смачно уплетает вареное яйцо, скорлупа на подоле.
— Erstellt euch! — раздается команда.
У следующего вагона толпа наблюдает за действиями стрелков. Как только поезд остановился, они пробежали мимо моего вагона — теперь я увидел их за работой. Солдат было пятеро, они выстроились в шеренгу и зарядили аркебузы. Серые рубахи с пятнами пота, рукава закатаны, штаны пришнурованы кое-как — вон у того, в помятом рокантоне, вообще свисают, выставляя на обозрение загорелую кожу. Но зато все стрелки — при оружии. На поясе у каждого короткая шпага, через плечо ружейная перевязь. Сошки воткнуты в землю, стволы аркебуз направлены в сторону ближайшей рощицы. До нее шагов триста-триста пятьдесят — причем триста-триста пятьдесят ровного поля, трава по щиколотку…
Трудно назвать это идеальным местом для засады. Для пехоты далеко, а всадников в роще укроется от силы десяток.
Или все-таки…? С местных вояк станется. Как писал великий Роланд Дюфайе, герцог Эмберли: «Война — путь обмана. Нападай на противника там, где он этого не ждет».

 

Шкипер. Лет тридцати, черная бородка с сединой. Берет сдвинут на затылок, смуглое лицо блестит от пота.
Перед ним — купцы, рыцари, дамы. Похоже, не один я такой любопытный.
— Господа, кхм… господа. Это всего лишь небольшая заминка. Легкое повреждение, кхм… дороги. Скоро поезд двинется в путь. Прошу разойтись по вагонам, господа, и не мешать ремонтной бригаде.
Шкипер говорит спокойно и немного устало, тоном привычного ко всему дорожного волка. Я пригляделся. На груди «волка» — цепь с гильдейским знаком. Свинцовое колесо с шестью спицами и серебряный прямоугольник, должный символизировать портал. Похоже, шкипер переживает не лучшие времена — свинец потускнел, серебро почти черное, а темно-коричневый камзол имеет весьма помятый вид. Впрочем, что мне до этого? Единственное, что меня сейчас волнует — скорость поезда.
— Сколько займет починка? — спросил я.
Шкипер перевел взгляд на меня, оценил шпагу, пистолет, камзол нараспашку… И досадливо прищурился — от глаз разбежались морщинки:
— Мессир?
Вокруг зашумели. «Объясните же, наконец!»
— С кем имею честь?
— Генри Уильямс, — сказал я. — Граф Тассел.
Ну и что, что имя не настоящее? Зато звучит хорошо, и проверить сложно. Кто знает, где находится этот Тассел? Я лично понятия не имею.
И шкипер, кажется, тоже. Взгляд у него сделался вынуждено доброжелательным, и даже улыбка появилась — фальшивая, как урский золотой, отчеканенный в Лютеции. Вроде и хочется перед графом прогнуться, да совесть вопит об ущемлении достоинства. Тяжело с таким характером жить — ни тесто, ни сталь, серединка на половинку.
— Мессир граф, позвольте мне выразить…
— Видите ли, уважаемый, — сказал я. Улыбка исчезла. — Вы тратите мое время. Я рассчитывал следующей ночью быть в Китаре, а к вечеру третьего дня — в Наоле… И я там буду. — Я выдержал паузу и продолжил:
— Если, конечно, вы ничего не имеете против.
Шкипер поджал губы:
— Смею вас уверить, мессир…
— Меня не интересуют оправдания, шкип. Я хочу, чтобы вы четко и ясно объяснили, почему мы стоим — вместо того, чтобы двигаться. По моему мнению, поезд может стоять только в двух случаях: когда он пуст или когда он прибыл по назначению. Первое отпадает. Второе… Я лично не вижу здесь станции. А вы?
— Но…
— Отвечайте на вопрос. Вы видите здесь станцию?
Шкипер сник.
— Нет, мессир.
— Хорошо. Пожалуй, мы начинаем понимать друг друга. Следовательно, вы согласны, что ситуация необычная?
— Кхм… нет, мессир. Я бы так не выразился. Скорее…
Каков наглец!
— Что «скорее»?
— Раздражающая, мессир. Повреждение небольшое, но… кхм, не очень удачное. Извольте сами взглянуть. Вон там, у самых ног топтуна…
С виду голем-топтун — наспех сделанная заготовка человека. Творец поторопился.
Огромная глыба серовато-пористого камня, покрытая, как росписью, сеточкой трещин. Маленькие ручки сложены на груди. На руках — по три пальца, на ногах — по четыре. Небольшая голова, переходящая сразу в плечи. Лицо…
Меня передернуло.
Все големы с клеймом Малиганов очень похожи. Несмотря на различия в строении тела, предназначении, материале, из которого голем сделан — камень, дерево или простая глина — на лицах у них одно и то же выражение. Его трудно не узнать. Если у двухлетнего ребенка отнять игрушку, его лицо превратится в лицо голема. «Это моя лопатка. Дай!» Одна единственная эмоция — но големы выглядят почти живыми.
Да-а-ай!
Мне это никогда не нравилось.
Я обошел топтуна по широкой дуге. Шкипер подавил ухмылку. «Боимся големов-то, ваше сиятельство»? Даже если и так — не твое собачье дело. Страх перед подобными созданиями — вполне естественное чувство. Клянусь шестым Герцогом! У меня самого…
Я всегда считал: родители, дарящие любимому чаду игрушку-голема — имеют большие проблемы с головой. Еще бы мертвых младенцев дарили, честное слово. Вместо куклы. А что? Толковый некромант, заклинание от запаха и — готово. Тоже шевелится…
Бр-рр. Я дернул щекой. К черту воспоминания!
— Вот, мессир граф, — сказал шкипер, указывая на плиту у самых ног голема. — Еле успели «топтуна» остановить, а то бы кувыркнулись с насыпи, как… кхм, очень просто бы кувыркнулись…
У ног голема я увидел рваную выбоину, похожую на укус какого-то диковинного животного. Она начиналась от края дорожного полотна и доходила почти до его середины.
— Кто это сделал?
— Мародеры, мессир. Они часто так делают. Поливают дорогу… кхм, святой водой и вырубают куски. Заклятье выродков…
Я дернул щекой.
— Выродков?
— Э-э, Малиганов, мессир граф. Простите! Заклятье вы… Малиганов делает свинец очень прочным. «Топтун» ведь далеко не пушинка, как видите. А святая вода разрушает чары…
Шкипер помолчал и добавил:
— Потому я и говорю, мессир граф, — ситуация раздражающая. Потому что постоянно.
Свинец на месте «укуса» покрылся серой пленкой. Там, куда святая вода не попала, заклятье сохранилось — металл был гладким и почти белым. В нем, как в зеркале, отражалось пылающее — два часа дня — солнце. В небе ни облачка. Я посмотрел вперед. Раскаленная полоса Свинцовой дороги тянулась к горизонту и исчезала у подножия гор. С такого расстояния горы выглядели совсем плоскими — просто неровно вырезанные бумажные силуэты…
Над дорогой зыбким маревом дрожал воздух.
Некоторые называют Свинцовую тропу «серебряными нитями, связующими прошлое и будущее». Поэтично? Пожалуй. Только, насколько я понимаю, ремонтники называют Свинчатку гораздо грубее.
— Опять «вырвиглаз» чинить, ядрена корень, мать его перемать!
А вот, кажется, и они.
Мастер — маленький, суховатый, в строгом коричневом камзоле, трое дюжих подмастерьев — в желтых куртках с закатанными рукавами. Лица блестят от пота. Двое несут деревянный ящик, третий — закопченный котел. За ними мальчишка лет десяти, скрючившись, тащит бадью с какой-то темной массой. Глина?
Мастер кивнул мне, словно старому знакомому. Интересные они люди, эти ремонтники… Какая-то врожденная фамильярность.
— Мессир?
— Добрый день, мастер.
Через несколько минут работа началась. Развели огонь, поставили котел, мастер с помощником обмерили выбоину, что-то начали высчитывать на пальцах и спорить. Второй подмастерье замесил глину. Ясно, сделают форму, зальют свинцом, молотками заровняют…
— Потом еще заклятье накладывать, мессир граф, — с гордостью сообщил третий, вытирая волосатые пальцы тряпкой. — Мы не выродки, но тоже кой-чего могем…
Ну, «кой-чего» многие могут. Уверен, каждый пятый в этом поезде балуется колдовством. Или — баловался по молодости лет.
— Часто такое бывает? — спросил я.
— Очень часто, мессир. Таких выщербин по всему пути до Наола — пальцев не хватит пересчитать, — сказал подмастерье. Уже не мальчик — мужчина, широкий, с рыжеватыми волосами. — Мы даже не останавливаемся, если повреждение не очень большое. А здесь… Чрево мессии! Вот чего не понимаю, мессир. Брали бы они себе свинец с краю, а на кой хаос в середку-то лезть? Ведь глупые люди…
— А на кой хаос свинец мародерам? — спросил я.
Ремонтник посмотрел на меня, как на идиота. Вмешался шкипер:
— Им нужны пули, мессир.
Как я сам не догадался?
Зона Фронтира постоянно находится в состоянии войны кого-то с кем-то. И за что-то. В основном — за свободу, как ни странно.
Мятежные княжества воюют за личную независимость, в которую порой изящно и непринужденно вписывается кусок-другой Наольских земель. Ур, Блистательный и Проклятый, борется за свободу Наольского герцогства. Лютеция занимается тем же самым. Мятежные князья принимают то одну сторону, то другую. Банды дезертиров и всевозможных наемников терроризируют местное население. Свинец воруют.
В общем, неразбериха полная.
Но официально — никакой войны нет. Хотя резня страшнейшая. Вспомнить хотя бы последнюю кампанию, в которой схлестнулись два военных гения: Виктор Ульпин и Роланд Дюфайе. Счет потерь шел на многие тысячи. И это одних людей. А сколько полегло мертвяков, вампиров и прочих магических созданий? Никто и не считал.
Последнее время, правда, здесь затишье. Но хаос видит, ненадолго.
Внезапно в стороне, у рощицы, мне почудилось движение. Я пригляделся. Вот, накаркал!
— Думаю, мессир граф, — сказал шкипер. Глаза у него слезились, хоть и не так сильно, как у рядовых «мокроглазых». — Скоро… кхм… скоро все будет готово…
Я посмотрел на этого идиота. На его дурацкий берет, на камзол, потемневший в под мышках. Потеешь, бедняга? Это еще цветочки.
Потом взял шкипера за плечо и развернул лицом к приближающейся опасности.
— Видите рощу, шкип? А всадников видите? Похоже, наша «срочная остановка» получила объяснение…

 

Из рощицы выскочили один, два… пятеро! — всадников и галопом направились к поезду. Застучали копыта. Засада! Триста шагов, двести пятьдесят, двести… Кажется, никто еще ничего не понял. Ближайший всадник вскинул руку… грохот. Белый дым. Всадник проскочил облачко, оставив дым позади. Свистнула пуля. Далеко в стороне, кажется. С такого аллюра попасть можно разве что случайно.
Бах! Ба-бах! Остальные четверо выстрелили. Почему не отвечает охрана поезда?
Вжик, вжик. Пули!
Шкипер открыл рот. Закрыл. Пригнулся и бросился к голему.
Струсил?
Ремонтники оставили инструменты и побежали через насыпь — я успел увидеть только их коричнево-желтые спины. У выщербины, рядом с глиняной формой, остался ящик со свинцовыми брусками. Котел скатился с насыпи, огонь погас.
Хаос подери! Я так точно опоздаю.
— Ах! А-а-а…
У вагонов медленно, но неуклонно поднимается вой. Крик в толпе — это огонь, охвативший валежник. Толпа вспыхивает и разгорается — тем быстрее и жарче, чем больше в ней людей. Пока в этом вое еще можно различить отдельные голоса…
— Люди добрые! Спасайся, кто может! Убивают!!!
— Вещи мои, вещи!
…но скоро они утонут в едином «а-а-а».
Идиоты.
У меня засосало под ложечкой. Ладони вспотели. Я обнажил шпагу, воткнул ее в землю и взялся за пистолет. Ничего. Я, когда напуган, стреляю лучше.
Вон тот, в шляпе с белым пером — будет первым.
Я плавно поднял руку… сейчас, сейчас, всадник окажется на мушке…
— Feuer! — прозвучала команда, неожиданно легко перекрыв вой толпы. Охрана поезда, ландскнехты, подпустила нападающих поближе и дала залп.
БА-БАХ!
…Если опоздаю — Лота вырвет мне ноги.
Грохнуло, строй ландскнехтов окутался дымом. Всадники дружно свернули, поскакали вдоль поезда. Приближаясь к голему. Ко мне. К рваной дыре, остановившей поезд. Все пятеро живы. Бывает, хаос меня побери! Я зарычал. Солдаты, оставшись позади нападавших, деловито перезаряжали аркебузы.
Я вновь прицелился, теперь уже в приближающего всадника. Давай, Белое Перо, я уже вижу твои глаза. Давай, маленький. Ближе. Еще ближе.
Надо будет перечитать письмо. Лота…
Я нажал на спуск. Выстрел!
Резкий запах пороха. Дым защипал глаза.
…И промах.
Тот, в шляпе с белым пером, продолжал скакать, как ни в чем не бывало. С такого расстояния я видел его зубы, оскалившиеся в улыбке.
Или это гримаса ярости?
Проклятье! Я перекинул пистолет в левую руку — наподобие дубинки, правой выдернул из земли шпагу. Не слишком хорошая защита против конного бойца, но лучше, чем никакой. Зашипел сквозь зубы. Раскаленный ствол жег ладонь, но пистолет я не выпустил. Приличная длина, рукоять, утяжеленная свинцом, хороший баланс — для уличной драки в самый раз.
Как говаривал один мой знакомец из Гильдии Ангелов…
«Не пора ли проломить кому-нибудь череп?»
Словно почувствовав перемену в моем настроении, Белое Перо пришпорил коня. Теперь уже сомнений не оставалось — ко мне. Остальные всадники проскачут шагов на тридцать дальше.
В руке моего противника блеснул пистолет.
— Держитесь, мессир граф! — крикнули сзади. Я вздрогнул. Эт-то еще кто такой заботливый? Первое побуждение — обернуться. Нельзя. Белое Перо меня на копыта намотает, пока я головой вертеть буду…
Выстрел. Темнота.
Ча-пппп-пп-пп, кни-ммм-ммм-мм.
Иги-и-ппп-ппппп.
Свет.
Голос:
— Он весь в крови. Переворачивайте… осторожней! Ах ты…
Темнота пришла еще раз.
Назад: Пролог
Дальше: Глава 2. БОЛЬ