Незаметный, медлительный северный закат. Подползающий тихо и накрывающий весь мир.

Как бы ни был растянут по времени его приход, я точно знал дату, когда наступил апокалипсис. Пусть для всего мира, даже для нашего города, он растянулся на десятилетия, — но для меня он наступил в одночасье.

«Второй азиатский грипп». Наш город расплатился с ним каждым десятым — тридцать тысяч погибших в течение одного месяца. Город принес в жертву моих родителей.

И папу и маму.

Мне повезло в одном — в то время еще было кому хоронить мертвых. Так что я спокоен — мои родители отпеты, как полагается.

Эту роскошь позднее смогут позволить себе очень немногие.

Я не люблю вспоминать их смерть и сейчас. А тогда — я просто предпочел все забыть. Это оказалось легко, тем более что сам я тоже немногим отличался от мертвых.

Я выжил, но грипп дал осложнения: хиловат оказался мой организм. Даже справившись с болезнью, он не справился с ее последствиями. Я почти перестал ходить — мог сделать лишь десяток шагов за день, с большим трудом, с болью, лишь для того, чтобы доказать себе, что я еще способен на эти шаги.

Кто-то приносил еду — тогда еще было кому ее приносить. Где-то мне удалось раздобыть коляску, на которой я, далеко не каждый день, выбирался из дома. Возможно, мир продолжал рушиться вокруг, но для меня, внутри меня, — это разрушение уже завершилось.

Я уже жил в преисподней.

И, как ни странно, так было легче. Когда не надо ни на что надеяться. Не позволено ни на что рассчитывать. И точно знаешь, что нельзя мечтать.

Потом где-то в Сети я вычитал, что у «Наноздоровья» есть специальный бланк, способный меня вылечить. Полностью восстанавливающий функции пораженных участков спинного мозга. Ампула-чудо.

Но только эта ампула оказалась из тех, на которые не существует цены. Что это означает? Что такие нанокультуры стоили настолько дорого, что их просто не было в обычных магазинах Сети, они изготавливались и поставлялись только по спецзаказу.

До того момента я думал, что знаю цену роскоши. Многие из бланков, выставленных в витринах магазина, не были мне по карману. Я знал, что не смогу их себе позволить, даже если сумею продать квартиру, которую я все еще считал родительской. Я готов оказаться на улице. Но кому она теперь нужна, эта квартира? В городе, в котором недавно умерли сотни тысяч?

Многие из оставшихся, из тех, кто поумнее, пытались уехать, спрятаться в деревнях, в автономных поселках. Логика в этом была — до изолированного поселка новой заразе будет добраться сложнее.

И все это еще больше тянуло вниз цены на городскую недвижимость. Вообще на все. Город медленно мертвел, и если бы я не был так погружен в себя, подкошен одиночеством, то постарался бы тоже из него убраться.

Но кому и где нужен калека?

Так вот, даже продав все, что у меня было, квартиру, кое-какие вещи и драгоценности, обнулив счет в банке, доставшийся мне от отца, — даже тогда я мог бы позволить себе далеко не любой из бланков, представленных в витринах «Наноздоровья». Не все из того, на что была назначена цена.

А у той пробирки, что я хотел получить, цена отсутствовала вовсе. Эксклюзив. Изготавливается лишь по специальному заказу, только после того как покупатель внесет всю сумму полностью.

Поэтому мне оставалось лишь мечтать об исцелении, о чудесном бланке, совершенной колонии наноботов, способных вернуть мне подвижность. Приятно думать, что твое уродство обратимо. Рассчитывать, что ты можешь вернуть все на свои места. Пусть даже в теории, пусть ты и знаешь, что у тебя нет почти никаких шансов набрать нужную сумму, но все же — это надежда.

Я знаю, мне есть с чем сравнивать. Потому что даже тогда мне приходилось помнить о существовании необратимых событий. О мертвых родителях, которых я уже никак не мог вернуть. Не было такого магазина, который мог бы предложить мне их воскрешение. Или возвращение назад, в то время, когда они еще были живы. Когда мама пыталась учить меня литературе и очень смущалась, потому что она сама не читала многого из программы. Поэтому она тайком, в родительской комнате, за полночь, тихо листала книги при свете ночника. Так, чтобы на следующий день суметь на равных обсуждать со мной достоинства и недостатки тех авторов, которых я должен был знать.

Она думала, что я не знаю об ее ночных факультативах. Я знал. Я помнил.

Тот разваливающийся мир, в котором мы жили, до сих пор вспоминается мне как рай.

Большего счастья, чем вспоминать его, у меня нет.

Для того чтобы узнать, насколько недостижима моя маленькая дурацкая мечта, я поехал в магазин «Наноздоровье». Вызвал специальное такси — такое, в которое могла бы поместиться моя коляска, хотя бы в сложенном состоянии. С этим проблем не было — город остался переполненным калеками и инвалидами, так что услуги специальных машин пользовались популярностью. Город продолжал жить, и люди продолжали зарабатывать деньги. Кто на что. Я вот лично — собирался заработать на возможность вновь нормально ходить.

Пока я ехал, равнодушно рассматривая полупустые улицы, все время думал — зачем оно мне, это здоровье? Зачем я хочу ходить? Куда я смогу пойти, даже если смогу? От кого убежать? Не от себя же — для этого не помогут здоровые ноги.

Скорее, это просто было желание доказать самому себе, что я все еще живой. Что жизнь продолжается. Год, проведенный в коляске, измотал меня так, что даже горечь потери родителей начала отходить на второй план.

Я слишком молод, чтобы оказаться скованным инвалидным креслом. Слишком жизнелюбив, чтобы быть готовым сдаться.

В магазине меня ждал сюрприз. Ко мне подошел именно тот продавец, что обслуживал нашу семью в первый раз.

— Я вас помню, — улыбнулся он, словно не замечая моего кресла. — Я знаю, что буду бестактен… но вы в этот раз один? Надеюсь, с вашими родителями все хорошо?

Я лишь покачал головой.

Наверное, мне следовало расплакаться на плече у чужого человека, неожиданно столь хорошо меня запомнившего. Настолько, что он узнал меня после долгого срока, вспомнил даже, с кем я был здесь в прошлый раз.

Но я не стал.

Это был продавец от бога, я же говорил. Именно такой, которого мечтает заполучить любой магазин. Тот, кто искренне, не только ради денег, любит своих покупателей, мечтает им помочь с помощью тех товаров, что он может предложить. Помнит своих клиентов.

Или камера на входе, совмещенная с системой распознавания образов, успела напомнить ему о нашем предыдущем визите.

— Нет, — ответил я, только чтобы разогнать молчание. Продавец не пытался изобразить горе, он лишь молчал. Осмысливал. Надеюсь, что не для того, чтобы продать мне больше. — Они не пережили «паназиатского». А я вот — видите, пережил, но с потерями.

Я слегка качнулся на кресле, демонстрируя свои новые возможности. Или их отсутствие, тут уж с какой стороны смотреть.

— Собственно, ради этого я и у вас. Меня интересует «Ходок».

— Конечно, — слегка кивнул продавец. — Не встречал этого названия, если честно, но для вас я проверю. Корпорация выпускает сейчас столько модификаций, что сложно за всем уследить. Хотя, как видите, все же недостаточно много. После той эпидемии у нас есть новый препарат. Делает полностью иммунным к большинству штаммов гриппа паназиатской ветви. Мне жаль, что его не было у нас вовремя.

Я кивнул. Конечно, ему было жаль. Мне тоже было жаль. Если бы эти боты существовали тогда, то он бы с удовольствием нам их продал и заработал бы денег. А мы бы их с огромным удовольствием купили. А сейчас — все мы только жалеем.

— «Ходок» — это сленговое название нанокультуры SCR-01-Ультра. Аббревиатура SCR — это spinal cord resurrection, громкое название, у нас обычно таких не любят, означает «воскрешение спинного мозга». Действительно существует, находится в экспериментальной фазе. Это означает, что на рынке ее даже не предлагают. Обычно — из-за высокой цены или ограниченного спроса. Еще чаще — из-за того и другого одновременно.

— Я хочу знать цену! — Мне пришлось наклонить голову, опустить глаза и смотреть в пол, чтобы сдержать волнение. Число, которое этот мужчина произнесет сейчас, может ввергнуть меня как в пучины ада, так и поднять на вершины пусть и не рая, но хотя бы надежды. Это где-то там же, в предгорьях.

— На такие товары не существует цен, — качнул он головой. — Могу лишь предположить диапазон.

Он назвал числа. Нижнюю границу, верхнюю границу. Уже от нижней веяло той самой холодной пучиной ада, кромешного, беспросветного. Верхняя граница… на нее, наверное, пришлось бы копить всем городом.

Но мне достаточно было и нижней — мне бы пришлось продать не только квартиру, но и весь наш двухсот квартирный дом, и еще пару таких же по соседству, чтобы набрать необходимую сумму. Со всем этим была лишь одна небольшая проблема — ни наш дом, ни соседние мне не принадлежали.

Я кивнул. Качнул головой, показывая, что услышал. Шевельнул колесами, думая, будет ли достаточно вежливо, если я просто выкачусь из магазина, не попрощавшись. Говорить я не мог — горло сдавило, меня душили те самые слезы отчаяния, которые всегда почему-то оказываются в горле, именно там, а не как им полагается — на глазах.

— Подождите минуточку, — остановил меня продавец. — Я полагаю, что вряд ли у вас есть необходимая сумма. В этом городе людей, у которых есть подобные деньги, очень немного, и всех их я знаю в лицо. Требование моей специальности, знаете ли.

— И что? — равнодушно спросил я. Спазм наконец-то прошел, и я вновь мог говорить. Отчаяние постепенно замещалось равнодушием. Это было более привычно, по крайней мере. Равнодушие мне нравилось. Оно не заставляло страдать.

— Но вы также должны понимать, что «Наноздоровье» — огромная корпорация. Сложная, запутанная и очень причудливо устроенная. Есть всевозможные лазейки, которые позволяют простым клеркам получать услуги, которые иногда недоступны даже миллионерам. Вы понимаете меня?

Я подумал было, что он намекает на взятку. И если названные им числа хотя бы умещались в моем воображении, я бы обязательно обрадовался. Но я не верил, что в его силах настолько изменить стоимость, чтобы даже слегка приблизить ее к моим возможностям. Как текущим, так и мнимым.

Увидев выражение моего лица, он усмехнулся. Даже усмехался он миролюбиво, словно показывал, что любит тебя всем сердцем. И ни в коем случае не насмехается. Просто — хочет повеселиться.

— Нет, я не про взятки. — Похоже, все было на моем лице. — Я про корпоративные лазейки. Мне не хочется, чтобы сын такого гордого отца просто сдался. Я хочу увидеть вас на ногах, чтобы вы бегали, или ходили, или прыгали. Но не сидели в кресле. Только не это, нет. Так вот, у нас там есть одна программа, мало кому известная, по помощи сотрудникам компании. Многие критичные бланки, за которые толстосумы выплачивают миллионы, нам могут доставаться бесплатно. Не всегда, тут все сложно, надо попасть под определенную акцию, оплачивать корпоративную страховку, но все же.

— Но я не сотрудник компании, — ответил я. — Вы же не можете меня зачислить к себе задним числом? Или… можете? К тому же, может, вам и достаются бесплатные пирожки в буфете головного офиса, но вы сами назвали числа. Они безумны. Таких чудес не бывает.

— Нет. И да, — улыбнулся продавец. — Нет — я не могу зачислить вас задним числом, но это и не требуется. Да — такие чудеса бывают, если знать, как складывается цена. Что есть бланк? И там боты, и здесь боты. Разные, конечно, и по сложности разные, и по качеству. Страна-изготовитель тоже играет немалую роль. Но — ни в одном из них не спрятан золотовалютный резерв. Я к тому, что подобный разброс цен — это всего лишь маркетинг. Что-то мы должны продавать дешево, и мы продаем, несмотря на убытки. Что-то — выше реальной стоимости в сотни раз. И это покупают за эти деньги. Но когда ты внутри корпорации — подобные вещи исчезают. Цена остается лишь условностью внутри корпорации. Ее даже не видят, когда вкалывают вам дот. В крайнем случае — спишут в брак. Или на эксперимент с добровольцем. Надо лишь знать, кому позвонить.

— И компания возьмет к себе калеку, зная, что он калека? И после этого еще и вылечит его, бесплатно?

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. — Продавец качнул головой. — Конечно, все не так просто. Например, если вы решите уволиться, то в течение трех лет после использования любого препарата компании вам имеют право предъявить его цену к оплате.

— Рабство? — усмехнулся я. — Неплохо. Я согласен.

— Да, я сделаю пару звонков. У меня, вы понимаете, есть знакомые. Там-сям. В кадрах.

— Что я вам должен? — спросил я, все еще думая, где же подвох.

— Я же сказал, дело не в этом, — сердито, нарочито сердито покачал он головой. — Давайте так. Вы мне должны — прийти ко мне как-нибудь в гости. На своих двоих. Порадуйте меня. Если я буду знать, что помог еще хоть кому-то в это тяжелое время, я буду очень рад, поверьте.

Я приходил к нему потом. Один раз, много позже. Лишь для того, чтобы узнать, что он тоже мертв. Чума-74.

Кадровичке перевалило за сорок, но выглядела она явно не на свои годы. Похоже, что реклама косметической линии от «Наноздоровья» не целиком состояла из зазывающей брехни.

— Юрий? — спросила она, посмотрев на мою коляску. Все смотрят на мою коляску. Мне это даже нравится. Пока люди еще смотрят на коляску — значит, такие вещи не стали окончательно обыденностью, нормой, на которую просто не обращают внимания. Тоже небольшой элемент надежды, крохотная ее составляющая.

Я кивнул. Поздоровался.

— Посмотрим, что смогу вам предложить. — Она уткнулась в монитор, задавая запрос. — Если хотите, то можете пересесть на стул. Глупо, понимаю. Просто я всегда предлагаю кандидатам присесть, это уже привычка, доведенная до автоматизма. И теперь я даже сосредоточиться не могу: мне все кажется, что я чего-то не сделала, бросила работу на полпути.

— Считайте, что предложили, — усмехнулся я. — Но, пожалуй, я посижу на своем.

— Конечно. Смотрите, что можно сделать. Мы берем вас во вспомогательный персонал, что означает, что в офисе вы даже не будете светиться. Допустим, сейчас есть вакансии кладовщиков на наших складах. Сложная работа, честно признаться, постоянные проверки, ревизии, аудиты остатков. Сами понимаете, в наших распределительных складах столько добра, что есть за чем следить. Бандиты, говорят, начали вокруг них ошиваться, все пробуют как-то получить доступ к нашим товарам. Две вооруженные стычки за последний год. Хорошо еще, что служба безопасности у нас тоже не самая слабая. Зато — для этой должности не нужно высшего образования. И она как раз то, что нам сейчас надо, — в сторонке от всех, но при этом вы становитесь абсолютно равноправным сотрудником компании.

— А после? Как с ногами?

— А очень просто. Сейчас пойдете на медосмотр. Еще, из-за того что должность связана с материальной ответственностью, поговорите с ребятами из СБ. На кладовщика не распространяются никакие из требований по физической форме, так что ваша… травма не является препятствием. Врач, к которому вы пойдете на медосмотр, напишет все правильно, я ему позвоню. Что-нибудь вроде «ограниченная двигательная активность, не препятствующая исполнению непосредственных служебных обязанностей». В СБ ребята тоже нормальные, вы с ними, главное, не спорьте, и все будет хорошо.

Я все еще искал подвох. Ждал, когда мне подсунут пергамент с договором, на котором я должен буду расписаться кровью. Хотят поставить своего человека на склад, чтобы прикрывал воровство? Я согласен. Хотят получить дармовую рабочую силу, всего лишь за один укол? Я согласен. Хотят заполучить мою квартиру в обмен на одну ампулу? Я согласен тоже, лишь бы эта ампула помогла.

Истолковав мое молчание по-своему, кадровичка предложила:

— Ну, я могу посмотреть еще. Может, будет что-нибудь в экспедиции грузов. Или, если вы хорошо программируете, в отделе вспомогательных разработок… У нас есть центры исследований почти в каждом городе. Территориально-распределенная программа развития, вы же знаете. Именно в нашем центре разработали наноусилители для широчайших мышц, недорогие и надежные. Пользуются определенной популярностью среди тех, для кого сила мышц по-прежнему важна.

Я мотнул головой:

— Нет-нет, мне подходит и кладовщик. Если возьмете, конечно. А скажите, когда можно будет просить о лечении? Сами понимаете, иначе ради чего все это…

Я ждал ответа вроде: «Поработаешь годик-другой, поймешь, что к чему, тогда и…»

— Да-да. Через три месяца, сразу, как только вам закроют испытательный срок. Я за этим прослежу. Через три месяца свяжусь с вами и с нашими медиками. Вы с ними познакомитесь на обследовании. Хорошие ребята, только мнят о себе чересчур.

Уже выкатывая свою коляску из кабинета, я спросил, просто на всякий случай. Просто для того, чтобы потом меня ждало меньше сюрпризов:

— Скажите, как я смогу с вами расплатиться за вашу помощь?

Женщина добродушно махнула рукой:

— Да что вы! Это, считайте, моя ежедневная работа. Заходите как-нибудь потом, на своих двоих, просто расскажите, как у вас все сложилось. Мне уже радость. Немногие приходят.

Мне пришлось увидеть ее труп. Много позже. Бандитская перестрелка на улице, случайная пуля, случайный прохожий, один из многих. Узнал я ее тоже лишь случайно — лишь потому, что на ее лице и тогда продолжала оставаться миловидная улыбка, что очень шла ей при жизни.

Медики оказались первыми, кто взял меня в настоящий оборот. Я знал от отца, что нынче устроиться на нормальную работу без серьезной медицинской проверки невозможно. Да что там на нормальную — на любую. Если ты идешь работать в корпорацию, то будь готов подписать отказ от всех тайн своего тела. Тебя возьмут, только если будут знать, что именно написано в твоей медицинской карте.

А уж на такую ответственную и важную должность, как кладовщик, проверять будут особенно тщательно. Это ж почти так же круто, как вице-президент филиала. И платят небось даже побольше, чем любому из высоколобых.

Нет, правда, проверяли меня так, что я понемногу начал сомневаться, не записали ли меня по ошибке в космонавты.

И все смотрели на мою коляску. Все. Удивлялись, но молча. Врач, который возил меня по кабинетам, гасил все вопросы в зародыше. А дальше все становилось просто — окулист проверял глаза и честно писал, что со зрением у меня все в порядке. Кардиолог — сердечно-сосудистую систему, и как бы он ни пялился, желая задать вопрос по поводу инвалидности, но — с сердцем у меня тоже все было в порядке. И так далее.

Парень, таскавший меня на протяжении всего осмотра, собрал все воедино лишь вечером. Формально он считался прикрепленным за мной терапевтом, обязанным дать общее заключение, и он его дал.

«Временно рекомендуется ограничение двигательной активности ввиду необходимости завершения лечения. К означенной работе годен без ограничений».

И не соврал ведь, зараза. Действительно, бегать мне сейчас рекомендовать точно не стоило. И лечиться мне было надо. И, при хорошем раскладе, это лечение я скоро смогу завершить. Месяца этак через три.

— Модель кровяных пловцов у тебя слегка устарела, — сказал он на прощание. — Я занес к себе в календарь, обновлю все вместе, к тому моменту я закажу «Ходока». Проведу как внутреннее тестирование экспериментального и перспективного образца. Это у нас любят. Тебе еще и премию выпишут за помощь компании. Они не выпускают такие образцы в Сеть, чтобы не сбрасывать на них цены, но у этого есть и оборотная сторона. Для этого им приходится держать их в каталоге экспериментальных. И сразу появляется поле для маневра.

Я поблагодарил медика и не стал его спрашивать, что я ему должен. Тогда мне казалось, что как только меня поднимут на ноги, я придумаю, как расплатиться с каждым из них.

Удивительно, но именно им я не помог. Ни одному. Даже не был на их могилах. Я не знаю точно судьбы этого парня-медика. Не знаю, работал ли он тогда, когда на медицинский центр «Наноздоровья» напала группа фанатиков из «Чистых». Перебили всех, потом подорвали здание. Обычной бомбой подорвали, по нынешним временам они — практически пацифисты.

Может, медик и выжил, если это произошло не в его смену. Я даже не стал уточнять в списке погибших, чтобы тешить себя этой надеждой.

Три человека, которые сумели вернуть меня на дорогу, сделать так, чтобы я шел по ней, а не полз в коляске. Мертвы, все или почти все.

Наступали времена, когда такими историями никого не удивишь.

Вообще-то этих людей было четверо. Не следовало забывать о безопаснике, с которым я встретился в самом конце. Но из-за того, что как раз с ним судьба свела меня более плотно, в этом списке он стоит особняком.