СТЕФАН: ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Когда мы вышли из канала, наши бортовые датчики сразу засекли присутствие в районе дром-зоны вражеских кораблей. Благо это был не целый флот и даже не отдельная эскадра, а всего лишь сторожевое соединение, состоящее из тяжёлого крейсера, двух фрегатов, четырёх лёгких корветов и полутора десятка шаттлов-истребителей. Судя по позывным, крейсер и шаттлы принадлежали дваркам, а оба фрегата с корветами — пятидесятникам.

Ближайшее к нам судно противника находилось в двух миллионах километров, так что у нас был достаточный простор для дальнейших манёвров. Чужаки же, опознав в нашем корабле земного разведчика, не стали проявлять излишнего рвения и только для проформы двинули нам наперехват один из фрегатов в сопровождении двух корветов и полудюжины шаттлов. А от крейсера немедленно отделился небольшой, но быстроходный курьер, оснащённый мощным резонансным генератором, и устремился к исследованному каналу второго рода, который вёл прямиком в локальное пространство планеты Суоми, где располагалась одна из военных баз Четверного Союза. Можно было не сомневаться, что он нёс известие о нашем появлении в системе, но вряд ли стоило опасаться, что в ответ сюда будет послана боевая эскадра. Окажись на нашем месте корабль габбаров или их союзников, тогда другое дело — пятидесятники с дварками ещё как засуетились бы. Зато к нам они отнеслись с такой же небрежной настороженностью, с какой относились к другим человеческим кораблям, которые время от времени наведывались на Махаваршу, чтобы узнать о житье-бытье своих престарелых соплеменников, пожелавших провести остаток дней на родной планете, и передать им свежие известия из внешнего мира. За пять с лишним лет, минувших с тех пор, как наш флот покинул систему и вновь уступил контроль над ней пятидесятникам с дварками, никаких серьёзных инцидентов не случалось.

За нашей кормой всё ещё светилась голубизной горловина открытого канала первого рода, и в любой момент, при возникновении неблагоприятных для нас обстоятельств, мы могли ретироваться под защиту оставшейся в системе Гаммы Индры бригады, которая сопровождала нас в пути. Однако все данные наружного наблюдения свидетельствовали о том, что никакая опасность нам не грозит — разумеется, если мы не будем так глупы, чтобы дожидаться приближения чужаков.

Анн-Мари Прэнтан, капитан второго ранга ВКС Терры-Галлии, совмещавшая обязанности офицера связи и оператора артиллерийских систем, сообщила:

— Ориентировочное время до возможного огневого контакта с ближайшим кораблём противника — семнадцать минут, командир. Направленных вглубь системы передач не зарегистрировано. Все источники искусственных радиосигналов, исходящие со стороны Махаварши, имеют явно земное происхождение.

— Отлично, — сказал я. — Отправить через канал сообщение: «Ситуация удовлетворительная, в поддержке не нуждаемся».

— Есть, сэр! — ответила Анн-Мари и принялась за дело.

В отличие от материальных объектов с ненулевой массой покоя, электромагнитные волны беспрепятственно проникали сквозь открытый с обоих концов канал первого рода. Это позволяло при сравнительно невысоких энергетических затратах поддерживать прямую радиосвязь между ближайшими системами — к примеру, Солнечной и Барнарда. А три года назад подобная связь была установлена (вернее, восстановлена) между Землёй и Террой-Галлией — радиосигналы проходили через несколько промежуточных ретрансляционных станций в необитаемых системах, ограждённых от чужаков посредством полной блокировки дром-зон.

— Сообщение принято, командир, — через несколько секунд отозвалась Анн-Мари. — Получен ответ: «Закрываем канал. Счастливого пути, „Заря Свободы“!»

Я кивнул и переключил своё внимание на экран интеркома:

— Машинное отделение?

Бортинженер Ортега отчитался об успешном завершении цикла работы резонансного генератора и повторно, как уже сделал это пару минут назад, перед самым выходом из канала, доложил о полной готовности к запуску гравитационных и термоядерных приводов. Постороннему наблюдателю, наверное, показалось бы забавным, что Арчибальд, со знаками различия контр-адмирала, называет меня, капитана, командиром. Однако для нас ничего забавного в этом не было. Так уж получилось.

Приняв доклад Ортеги к сведению и бегло ознакомившись с расчётами бортового компьютера на тактическом дисплее, я скомандовал:

— Курс на планету Махаварша. Начать манёвры по отрыву от противника и выходу из дром-зоны. Полный вперёд.

— Есть полный вперёд! — тотчас отозвался второй пилот, лейтенант Лайф Сигурдсон.

Такая формулировка приказа подразумевала, что я предоставляю ему право свободного выбора маршрута и последовательности необходимых для этого манёвров. А команда «полный вперёд» была чисто символической, она являлась лишь данью древней морской традиции и применительно к космическим кораблям означала просто «жми на всю катушку».

Посредством серии коротких, точно рассчитанных импульсов боковых дюз Сигурдсон сориентировал корабль в нужном направлении, после чего запустил главный двигатель с ускорением почти 90 g. Бортовой компьютер немедленно выдал на тактический дисплей свой прогноз, из коего следовало, что через шесть минут брошенные наперехват корабли противника приблизятся к нам на минимальное расстояние в полтора миллиона километров, а затем начнут безнадёжно отставать. Также из компьютерных расчётов следовало, что выбранный Лайфом курс к Махаварше — один из наиболее оптимальных по соотношению «быстрота-безопасность».

Не удержавшись, я одобрительно замурлыкал себе под нос. Сигурдсон был великолепным профессионалом, настоящим мастером своего дела, и уже давно заслужил место первого пилота на тяжёлом крейсере или эсминце, либо капитана корвета. И вот, наконец, две недели назад его официально представили к званию лейтенанта-командора, а за сим, по всей видимости, следовало ожидать и повышения в должности. Я, конечно, искренне радовался за Лайфа, но в то же время мне было грустно с ним расставаться. Все эти семь лет мы прослужили вместе, из нас получилась отличная команда, мы понимали друг друга с полуслова и даже без слов, и я с трудом представлял на месте Сигурдсона кого-то другого. Но, увы, приходилось мириться с неизбежным…

Капитан вражеского фрегата верно оценил ситуацию и через шесть минут, когда расстояние между нами достигло своего минимума в полтора миллиона километров, принялся обстреливать нас из лазерных пушек, а впереди по нашему курсу пустил нам наперерез десяток позитронных ракет и примерно столько же концентрированных сгустков высокотемпературной плазмы.

На лазерный обстрел мы не обращали внимания — на таком расстоянии невозможно было достигнуть достаточной плотности огня, чтобы пробить нашу силовую защиту. Плазменные залпы тоже не сулили никаких неприятностей — сгустки быстро остывали и рассеивались в пространстве. Другое дело, ракеты с самонаводящимися боеголовками — наша скорость была ещё недостаточно высокой, чтобы после первого промаха они уже не смогли бы подкорректировать траекторию и вновь устремиться за нами.

Ими-то и занялась Анн-Мари. Даром что её основной специальностью были системы связи, а не артиллерия, ей понадобилось лишь тринадцать лазерных импульсов, чтобы подбить восемь ракет ещё на полпути к нам, а две оставшиеся были сметены меткими выстрелами из плазменных орудий. Между тем вражеский фрегат и сопровождавшие его корветы с шаттлами, сделав своё дело (то есть доказав нам, что они, как могут, охраняют подступы к системе), прекратили преследование и вернулись к патрулированию дром-зоны.

В локальном пространстве Махаварши сложилась весьма парадоксальная ситуация, здорово смахивавшая на какую-то потешную войну. Когда пять с половиной лет назад человеческий флот разблокировал дром-зону и покинул систему, войска дварков и нереев-пятидесятников немедленно взяли под контроль свою «законную» территорию — и тот же час столкнулись с отчаянным сопротивлением нескольких десятков тысяч стариков, часть которых засела в напичканных вооружением Катакомбах и раз за разом совершала партизанские вылазки, устраивая диверсии на наземных военных базах и обстреливая древними, но ещё боеспособными ракетами находящиеся на орбите станции и корабли.

Предпринимать какие-либо крутые меры чужаки не решались. По сути дела им вообще не нужна была Махаварша — планета с небогатыми сырьевыми ресурсами и практически уничтоженной в процессе эвакуации промышленностью, а вдобавок занимавшая крайне невыгодное стратегическое положение. Спустя несколько месяцев после начала этой бессмысленной оккупации пятидесятники и дварки рады были бы совсем уйти отсюда, предоставив Махаваршу саму себе. Но поступить так значило признать свою слабость, к тому же тогда габбары не замедлили бы оккупировать планету и жестоко расправиться с оставшимися на ней людьми. А Человеческое Содружество вполне могло расценить это как сговор, что повлекло бы за собой ответные действия не только против габбаров, но и против дварков с пятидесятниками.

В конечном итоге чужаки решили оставить в дром-зоне свой патруль, дабы показать, что они контролируют систему, а на случай вторжения габбаров или их союзников, в локальное пространство ныне принадлежащей пятидесятникам планеты Суоми, соединённой с Махаваршей исследованным каналом второго рода, были стянуты дополнительные силы, готовые при необходимости совершить быстрый переход и вступить в бой с противником. При любом исходе сражения это должно было убедить людей в отсутствии какого либо сговора с габбарами и предотвратить возможные акты возмездия.

Впрочем, пока что габбары не предпринимали ни малейших попыток завладеть Махаваршей. Они-то, можно не сомневаться, готовы были пожертвовать и десятью собственными планетами ради уничтожения одной человеческой — ведь их было почти триллион против сорока с небольшим миллиардов людей. Но в данном случае овчинка выделки явно не стоила, поскольку населявшие Махаваршу старики и так были обречены на скорую смерть — просто по причине своего преклонного возраста. За последние пять лет их численность уменьшилась более чем в два раза. Сейчас это был мир смерти, мир бесконечных похоронных процессий, и ни в одном из его заброшенных родильных домов не раздавалось криков новорожденных младенцев…

Выждав ещё пару минут и убедившись, что чужаки прекратили преследование, Анн-Мари сняла с головы ментошлем и непринуждённым жестом убрала со своего лба русую прядь.

— Задание выполнено, командир. Путь впереди чист.

— Выполнение удовлетворительное, оператор, — официально ответил я.

В отличие от школ и университетов, в армии и флоте это была высшая оценка действий, и бортовой компьютер автоматически зафиксировал её в судовом журнале. Хотя для послужного списка Анн-Мари это не имело особого значения — она работала в галлийской контрразведке, а этот полёт засчитывался ей просто как внеочередной отпуск по причинам личного характера. То же самое относилось и к Арчибальду Ортеге, занимавшему должность главного инженера эскадры в составе элитного Отдела специальных операций. В принципе, и он и Анн-Мари должны были лететь с нами как обычные пассажиры, но по такому случаю командование сделало исключение и позволило им временно войти в состав экипажа «Зари Свободы».

Подобное исключение было сделано и для сидевшей в кресле наблюдателя молодой девятнадцатилетней девушки с пышной копной белокурых волос. В чётких, правильных чертах её красивого, хоть и излишне строгого лица с трудом можно было узнать ту девчушку, которую семь лет назад я повстречал в аэропорту Нью-Калькутты и которая перевернула всю мою дальнейшую жизнь. Кто знает, как бы сложилась моя судьба, если бы не эта встреча с Рашелью. Скорее всего, я так и этак управлял бы сейчас космическим кораблём — пилот я, смею полагать, не самый плохой, а кое кто утверждает, что один из лучших во всём земном флоте. Но Рашель не только распахнула передо мной дверь в безграничную Вселенную; кроме того, она подарила мне свою дочернюю любовь и привязанность — и этот подарок был для меня не менее ценным, чем первый.

В этом году Рашель закончила школу и, вопреки всем возражениям матери, избрала себе военную карьеру. Уже через три дня она должна была приступить к занятиям в недавно возрождённой военно-космической академии Аннаполиса, но в свете последних событий ей пришлось изменить свои планы. Начальник академии вошёл в её положение (правда, для этого понадобился личный звонок федерального министра обороны) и дал Рашели недельную увольнительную, с тем чтобы она, цитирую, «исполнила свой долг чести». Ситуация действительно была исключительной.

Также на борту корабля, в качестве временных членов экипажа, находились Мелисса Гарибальди, прервавшая по такому случаю работу над своим очередным фильмом, и Рита Агаттияр — начальник медсанчасти той самой эскадры, главным инженером которой был её муж Арчибальд Ортега. Вообще-то нас нельзя было назвать дружной командой; за прошедшие семь лет мы, хоть и поддерживали друг с другом контакты, ни разу не собирались все вместе по причине некоторых межличностных трений — Арчибальд по-прежнему ревновал ко мне Риту, сама Рита до сих пор не простила мне, что я пренебрёг ею ради Рашели, Анн-Мари имела большой зуб на Ортегу за то, что он бросил её, как только мы с Ритой расстались, а Мелисса так и не оправдала надежд, которые питал на её счёт Лайф Сигурдсон. Однако сложившиеся обстоятельства оказались выше всех наших мелких и крупных обид, и теперь мы снова летели на одном корабле — на том самом лёгком крейсере «Заря Свободы», на котором в своё время сражались за освобождение Солнечной системы.

Вот только не было с нами ни профессора Агаттияра, отца Риты, ни Раджива Шанкара — известного учёного, пламенного борца за свободу человечества, активного деятеля подполья на Махаварше, а в последние годы — бессменного главы правительства Мира Барнарда. Агаттияр и Шанкар отсутствовали по разным причинам, и особенно уважительной была причина отсутствия последнего. Хотя, в некотором смысле, он был здесь, с нами, но тем не менее…

Словно прочитав мои грустные мысли, Рашель повернула ко мне голову и ободряюще улыбнулась. Её большие серые глаза как будто говорили мне: «Жизнь продолжается, папа. Несмотря ни на что».

Я слегка улыбнулся ей в ответ и вновь перевёл взгляд на обзорную стену рубки управления, где ярко сиял маленький диск Агни. Вокруг него обращалась ещё невидимая нам планета Махаварша, к которой мы уверенно держали курс. Брошенная планета, умирающая планета… Но всё равно Рашель была права — жизнь продолжалась.