3. Никсард и Тай
Промозглый воздух был пропитан влагой только что пролившегося дождя, на дороге, там, где каменитовое полотно выщербилось или просело, блестели грязные лужи, взбаламученные ногами, копытами и колесами тех, кто проехал раньше. Теперь по этим лужам ходко шлепали копыта наших животных.
Время от времени я подозрительно посматривал по сторонам, безотчетно выискивая глазами малейшие признаки опасности, хотя широко раскинутая скан-сеть уверенно заявляла, что вокруг все спокойно. Как известно, обжегшись на молоке, дуют на воду. Вспоминать о своем беспомощном состоянии было неприятно. Хорошо, что большая часть способностей вернулась, и вернулась вовремя, до того, как под ногами перестала плескаться вода Великого озера.
Вода и вправду помогла.
Но прошло уже несколько часов, как озеро осталось позади.
В Неурейе мы задержались только для того, чтобы позавтракать и снабдить Тай ездовым зверем, а затем распрощались с городом за ближайшими воротами. О ярой нелюбви местного Верховного мага к чужакам спутница просвещала меня все оставшееся до высадки время, не подозревая, что то же самое делает эмлот, причем куда подробнее, поэтому, пока мы находились в городе, я предусмотрительно развешивал «призраков», как только замечал стражников поблизости. В результате и наше появление в Неурейе, и отъезд из нее остались незамеченными.
Природа Кордоса выглядела контрастнее и ярче, чем виденная ранее, и пока занимала взгляд, немного отвлекая от тревожных, надоедливых и все еще неразрешенных вопросов, коих за время пути накопилось предостаточно. По бокам, перемежаемые темно-зелеными зарослями лапника и господствовавшие над ними, проплывали голубоватые рощи длинноуха — высокие тупоносые макушки возносились вверх от семи до десяти метров. Кроны этих деревьев с их причудливыми листьями выглядели словно обвисшие, располосованные на ленты зонтики — некогда громадной величины и великолепного размаха. Или как узкие и длинные ленты размотанных до земли бинтов. По информации эмлота, эти листья, обладая дезинфицирующим действием, отлично подходили для перевязок. По кронам длинноуха, словно праздничные гирлянды, тянулись желто-зеленые, жесткие даже на вид плети ползучки — вьющегося растения-паразита с острыми, как бритва, побегами. Изредка встречавшиеся громады камнелюбов, столь привычных по Хааскану и Нубесару, в окружении настойчивой местной поросли казались великанами, захваченными врасплох, опутанными голубыми, зелеными и желтыми цепями по рукам и ногам, но все же пытающимися встать и выпрямиться во весь рост. Стреловидные листья камнелюбов торчали, словно лес шпаг, ощетинившихся для защиты от захватчика…
— Скажи, а чем ты занимаешься там, у себя?
Я покосился на Тай, бодро скакавшую рядом. Она не давала скучать мне своими вопросами, и мы потихоньку болтали по дороге о том о сем. Держалась она в седле с гордой непринужденностью амазонки, почти не управляя поводьями, и в своем дорожном наряде смотрелась эффектно. Ее верхняя одежда была серебристого цвета, головной убор был сшит из серебристого меха парскуна, за ее спиной плескались на холодном ветру мягкие желтоватые волосы, а стремена попирали узкие серебристые сапоги. Застоявшийся на корабле Злыдень, как ни рвался пуститься вперед во всю прыть своих сильных и быстрых ног, вынужден был себя сдерживать, особенно когда замечал, что самка — Лакомка, дракша, взятая напрокат в Неурейе, — начинает отставать. Она ему так понравилась, что он настойчиво предпринимал попытки ухаживать за ней прямо на ходу — терся мордой о морду, покусывал за ближайшее ухо, толкался плечом и томно порыкивал. При этом ни разу не сбился с шага. Лакомка, естественно, благосклонно принимала знаки внимания такого писаного красавца, как Злыдень, фыркала и тонко повизгивала от удовольствия, когда ухажер покусывал особенно чувствительно. Время от времени мне приходилось одергивать расшалившегося самца, а Тай лишь улыбалась, не предпринимая никаких попыток к укрощению своей Лакомки. Ее забавляла эта игра природы, и я чувствовал, что она специально остановила свой выбор на самке.
— Чем я занимаюсь… У себя на родине я архитектор.
— Архитектор?
Это слово она повторила за мной с комично-недоумевающим выражением. Мне нравился ее голос — мягкий и грудной, не низкий и не высокий, из тех женских голосов, которые всегда вызывают безотчетную симпатию к их обладательницам.
— Тот, кто проектирует и строит дома по заказу, если вкратце.
— Хочешь сказать, что эта профессия пользуется большим почетом? — недоверчиво поинтересовалась Тай. Ей казалось, что я ее разыгрываю. — У нас люди обычно сами сооружают себе жилища, такие, какие им требуются. А если магу нужна, например, башня, он нанимает обычных работников, умеющих выполнять десятки других дел, и руководит строительством сам.
Я поневоле развеселился:
— Ты когда-нибудь видела дома высотой в сотню этажей и с тысячью тысяч комнат?
— Остин рассказывал мне о чем-то подобном, но представить трудно…
— Дома, в которых целые этажи представляют собой сады и рощи, где текут реки и ручьи, где потолок порой неотличим от неба и среди ненастоящих туч блестит живое солнце? То, что зовется у вас Светлым Оком? Дома, в которых могут жить десятки тысяч людей?
— Не видела, мой драгоценный, — кротко согласилась Тай, ошеломленная описанной картиной.
Я поморщился, уже не в первый раз за сегодняшний день награжденный подобным эпитетом. И постарался пропустить его мимо ушей.
— Так вот, именно такими домами я и занимаюсь. Такими и множеством других. Как ты думаешь теперь: может быть моя профессия не престижной? Скажу больше: она передается по наследству и относится к профессиям, которыми имеет право заниматься только знатный правящий род, к которому я имею честь принадлежать, правда, род ныне несколько захудалый, ладно, поговорим о чем-нибудь другом. Например, об Остине Валигасе, которому, как ты говоришь, чудом удалось выжить после удара Гронта.
— Ты мне не веришь, дорогой?
— Не обращай внимания на мой тон. Просто мне так же трудно поверить в то, что он четырнадцать лет просидел в Ущербных горах, как тебе поверить в дома, которые я строю. Особенно после того, как действие Закона Равновесия я успел почувствовать на собственной шкуре.
— Я уже говорила тебе, что возле Круга Причастия Закон почти не имеет силы.
— Говорила, — примирительно согласился я. — Я помню. Лучше расскажи, чем он занимался все это время?
— Да ничем особенным. Собирал целебные травы. Охотился. Выделывал шкуры убитых зверей. Топил очаг, если по ночам становилось холодно. Варил похлебку, когда чувствовал голод, или жарил мясо на огне…
— В общем, жил. Глупый был вопрос.
Заставив Лакомку движением поводьев сократить между нами расстояние, что доставило несомненное удовольствие Злыдню, тут же куснувшему самку за многострадальное ухо, Тай улыбнулась и покровительственно потрепала меня по руке.
— Ну что ты, дорогой. Разве ты можешь задавать глупые вопросы…
На что мне оставалось только усмехнуться. После того как Тай рассказала мне о Валигасе, она получила законную квоту на мое покровительство до самого конца пути. Да и после бурно проведенной ночи на плоскодоне она тоже имела такое право. Я быстро теряю интерес к женщинам, похожим в постели на снулых рыбин, предпочитающих только брать и получать, полагая, что они и так достаточно много делают для мужчин уже тем, что соглашаются разделить с ними ложе. Но Тай была не такова. Ее фантазия оказалась неистощимой, а сама она — весьма энергичной. К моему удивлению, эта ночь не вымотала меня, а, наоборот, зарядила бодростью и ощущением силы. Тай тоже чувствовала себя неплохо. Удовлетворение, которое она теперь прямо-таки излучала всем своим видом, можно было сравнить с удовлетворением кошки, от пуза натрескавшейся мышей. Или сыгравшей свадьбу с несколькими котами сразу. Или, если воспользоваться местными аналогиями, — с парскуном, сцапавшим жирную и аппетитную норогрызку. Парскун — это такой пушистый зверь, побольше кошки, с серебристым мехом, обитающий в дуплах камнелюбов. Питается плодами орешника, но не прочь перекусить и зазевавшейся норогрызкой. Норогрызка же — длиннотелый шустрый зверек, похожий на небольшую ящерицу, с бурым мехом и несоразмерно крупной головой, обладающий способностью стремительно зарываться в землю, особенно при опасности. Пока я доберусь до телепорта, подумал я, то волей-неволей выучу всю местную флору и фауну.
Но большей частью ее самодовольство было напускным, потому что внутри она была довольно сильно напряжена, хотя и очень старалась не подавать виду. Сперва я приписал это тяготам свалившегося на ее голову путешествия, думая, что сделал совершенно правильно, не рассказав ей ни про нападение матроса, ни про визит охтана, посетившего плоскодон прямо во время плавания и доказавшего, что безопасность для меня и моих спутников — вещь весьма эфемерная. Но, движимый собственными нехорошими предчувствиями, вскоре решил спросить прямо:
— Чего ты боишься, Тай?
— О чем ты, дорогой?
— Ладно, скажи мне, чего ты боишься. Я же вижу, что с самого утра, когда мы сошли с плоскодона, ты о чем-то непрерывно беспокоишься, не объясняя причин.
— Правда? Странно, что я этого не заметила.
— Тревога, поделенная на двоих, превращается в разумную предусмотрительность, — не отставал я.
— Ты очень умен, дорогой.
— Послушай, прекрати это.
— Прекратить что, дорогой?
— Прекрати называть меня дорогим.
— Хорошо, милый.
Я поневоле рассмеялся. Что мне еще оставалось?
— Ты же прекрасно поняла, о чем я. Не знаю, что ты там себе вообразила, но я не намерен здесь застревать, и ты это прекрасно знаешь. Я здесь просто не выживу. Так что не стоит тебе ко мне привязываться, путая желаемое с действительностью…
Она фыркнула:
— Ты всегда так груб с женщинами, с которыми провел ночь?
— Прости. Извини. Конечно, я груб. Но я стараюсь быть честным с тобой. Неужели люди, мужчина и женщина не могут просто доставить друг другу удовольствие, не создавая ненужных проблем?
Она вдруг звонко расхохоталась:
— Мальчишка! Да не я, а ты что там себе вообразил? То, как я себя веду, — это мое личное дело. Если я себя так веду, значит, мне это доставляет удовольствие. И я буду доставлять его себе столько, сколько мне это… доставит удовольствие… — Она умолкла и озабоченно наклонила голову. — Ты не находишь, что я начала заговариваться? Кстати, сейчас уже должно показаться небольшое селение Ветрянка, где мы сможем остановиться и перекусить. Ты не против, дорогой?
— Могу ли я предложить тебе парочку своих пищевых гранул? — с невинным видом, но несколько уязвленный ее отповедью поинтересовался я в отместку. За время путешествия по Великому озеру она успела убедиться в состоятельности гранул, но поверить в них так и не смогла. Ей куда приятнее и привычнее было ощущать в желудке что-нибудь более осязаемое. И сейчас вот это «осязаемое», после завтрака в Неурейе, оказавшегося не слишком доброкачественным, иногда просилось наружу.
Она закатила глаза, слегка откинувшись в седле, и деланно застонала:
— Ты явно желаешь, чтобы я вовсе не слезала с этого проклятого седла, уже натершего мне бедра! Эл, я же женщина, как тебе не стыдно? Я не привыкла к таким перегонам без остановок на отдых. За половину дня я и в кусты-то всего два раза бегала.
— Три.
— Негодяй!
— Я не против.
— Вдвойне негодяй!
— Я имею в виду, что не против остановки. Так что тебя беспокоит?
Иногда я бываю очень настырным.
— То, что мы одни, — вздохнула Тай, отбросив наконец свои шуточки. — И в случае чего нам некому будет прийти на помощь.
— Недавно ты говорила, что для меня все складывается исключительно удачно, что нам повезло раз рядом нет Гилсвери и его людей.
— У меня было время поразмыслить над тем, что ты мне рассказал о себе. Сейчас я уже не знаю, что и думать. Все эти происшествия, через которые тебе пришлось пройти до того, как ты встретил меня… все не так просто, как мне показалось вначале. Я прямо вижу, как вокруг тебя сплетается клубок темных и светлых сил… Я не сомневаюсь в твоей способности нас защитить, но, может быть, присутствие Наместника нам тоже не помешало бы…
— Выходит, все-таки сомневаешься, — я усмехнулся. — Право, не стоит. Лучше расскажи мне, как получилось, что после столкновения с Гронтом Остин остался жив? Мы так толком и не поговорили на эту тему.
— Ну еще бы. — Она лукаво улыбнулась. — Мы были слишком заняты друг другом.
Я не поддался на провокацию:
— Так как?
— Да не было никакого столкновения, — отмахнулась Тай.
— Что?
— То самое. Он просто всех одурачил. Остин обладает даром внушения, очень сильным даром. Очень похожим, кстати, на твои штучки в городе — когда люди нас не видели, хотя смотрели в упор. Так и с ним… Когда он случайно узнал, на что толкает его Наместник, то понял, что дела его плохи, и постарался изменить ситуацию. В тот день мы втроем остановились в трактире «Рыбий хвост» — он, Онни и я…
— А ты-то как там оказалась?
— Очень просто. — Она неопределенно хмыкнула, подгоняя отстающую от Злыдня Лакомку легким движением поводьев. — Моя первая поездка в Неурейю за закупками для своего трактира совпала по времени со служебной поездкой сестры. А может, я просто воспользовалась удобным предлогом, чтобы побыть с ней хоть пару дней после того, как Онни поступила на службу к Наместнику, мы редко виделись, и я скучала по ней. — Тай многозначительно улыбнулась. — К тому же парень, которого она сопровождала по приказу Наместника Хааскана, показался мне весьма привлекательным. В общем, сейчас я уже не помню точной причины, главное, что в Неурейе я оказалась в их компании. И так получилось, что там же остановился и Гронт — в тот день он должен был покинуть Кордос по распоряжению Альтареса. У Верховного мага лопнуло терпение, когда его племянник в который раз без особых причин зарубил какого-то беднягу из простонародья. На мой взгляд, маг обошелся с ним излишне великодушно, потому что казнил людей и за меньшие проступки, но — родственная кровь. Остин, сообразив, что настал удобный момент, принялся за дело. Онни, Гронту и всем окружающим он внушил, что схватился с мастером меча по какому-то незначительному поводу и тот без лишних слов жутко посек его своими «косачами». Кровищи было море, меня даже вырвало — до того все было правдоподобно. Ох, слышал бы ты крик Онни, когда она кинулась на Гронта с обнаженным мечом! — Тай горестно вздохнула. — Она тогда уже начала влюбляться в Остина, а в него, честно говоря, трудно было не влюбиться, и столько боли и ярости было в том крике, что я никогда не смогу его забыть. Я уже думала, что и моей сестричке тоже пришел конец, но Остин сумел затуманить им сознание еще больше, вложив обоим в память схватку, которой не было. И в результате которой, оглушив ее рукоятью меча по голове, Гронт выскочил из трактира и понесся к ближайшему плоскодону, пока до ушей дядюшки не дошли слухи о его новых проделках. Каким-то образом сумев отвести от себя внимание, Остин сохранял эту картину в умах свидетелей столько времени, сколько потребовалось для выноса из трактира собственного «тела». Я, между прочим, видела то же самое и была вся в слезах и соплях. Мне ведь было всего восемнадцать, чего удивительного. Представь мое изумление, когда, выскочив из «Рыбьего хвоста» за лекарем для сестры, я нос к носу столкнулась с «покойником» — живым и невредимым. Я едва в обморок не хлопнулась. Остину понадобилось несколько минут, чтобы убедить меня в том, что с моей сестричкой все в прядке и скоро она очнется, как ни в чем не бывало. А также в том, что ему требуется настоятельная помощь — причем именно моя, и немедленно. Он плохо знал местность и местные обычаи, ему нужна быль проводница, а связываться с незнакомыми людьми и снова подвергаться риску он не хотел. Признаться, я была ошеломлена не меньше, чем его «воскресением» из мертвых, когда узнала, что ему нужно было добраться до Круга Причастия. Ведь он, как мне казалось, только что избавился от подобной необходимости. Но позже он мне все объяснил, уже после того, как мы двинулись в путь. Про телепорт с помощью которого попал в наш мир. Про такой же телепорт, с помощью которого он мог покинуть Хабус и который, по его ощущениям, лежал как раз в той стороне, где находился Круг Причастия. Так что к Ущербным горам мы прибыли вместе. Ну а затем я несколько дней находилась с ним рядом, пока он пытался прийти в себя от краха своих надежд, когда понял, что выбраться отсюда он не сможет. Утешила, как смогла. Потом все-таки пришлось уехать, пока сестра не начала мои поиски и не обнаружила по горячим следам нас там обоих. Ты даже не представляешь, сколько всего мне пришлось ей наврать про мое отсутствие, в то время как она находилась без сознания! Когда все утряслось, я, конечно, стала Остина навещать. Он поселился прямо возле устья расселины, ведущей к Кругу Причастия, и принялся изображать из себя чудаковатого отшельника, пытающегося спасти от гибели тех несчастных, которые вообразили, что они кандидаты.
— Ты была близка с ним, — задумавшись о том, что она мне рассказала, нечаянно обронил я. Для меня это было очевидно. Но запоздавшее сожаление не могло взять сказанных слов обратно.
Но она восприняла их спокойно. Улыбнулась. Пожала плечами. Кивнула:
— Да… Сначала. А потом охладела. Очень уж далеко к нему было ездить — через весь Кордос, да еще большой отрезок ничейных земель в придачу. К тому же спустя несколько лет он начал стремительно стареть… Сейчас я начинаю понимать, что он сам отпустил меня. Так же, как и приворожил ранее. Но я ни о чем не жалею. Он очень добрый, хороший человек — можешь мне поверить. За прошедшие годы я больше таких и не встретила…
— Ты говорила, что Закон Равновесия в Ущербных горах спит.
— Да, конечно. — Она посмотрела на меня удивленно, словно говоря: сколько же можно повторять? — Поэтому он до сих пор жив — спустя целых четырнадцать лет. Но там свои особенности. Почти ничто живое там не обитает, а жизнь словно утекает из твоей души по капле, медленно и неотвратимо. В любом другом макоре ему хватило бы декады, чтобы свести знакомство с Первородной Тьмой. А так — он еще держится. Когда я видела его последний раз, он напоминал старую развалину и мне показалось, что ему осталось год-два, ну, может, три. Не больше.
Я чувствовал, что ей неприятно говорить об этом, так как она по-прежнему переживала за Остина. И я поискал другую тему для разговора.
— Скажи… Что ты сама думаешь о Пророчестве?
— Что я думаю о Пророчестве? — с легким недоумением переспросила она. И начала как по писаному: — Давным-давно…
— Сказку можешь пропустить. Мне интересно твое собственное мнение.
Тай одарила меня недовольным взглядом светлых, как и у ее сына, глаз и на некоторое время умолкла. Как же, я столь непочтительно отозвался о святом. Мелькнувшая мысль о Шустрике принесла с собой ощущение некоторой вины. Парень собирался на каникулах повидать мать, а я был причиной, по которой эта встреча не состоялась…
Желание поделиться своими мыслями оказалось выше обиды, жизнерадостный характер не позволял ей долго хмуриться, и, пожав плечами, Тай непринужденно заговорила:
— Я верю в него. Я верю в силу Избавителя, Светоча, в силу Неистребимого. Я верю в силу и могущество Зверя. Многие у нас ему поклоняются, считая своим богом, но мне милее возносить свои молитвы нашему истинному Создателю, который сотворил этот мир. Волшебный Зверь лишь изменил его, Зверь — сам дитя Создателя, как и все мы. Но его существование — реальность, поверь мне.
— Очень… своеобразное дитя.
Она, конечно, не лгала. Потому что верила в то, что говорила. Но вера, даже самая искренняя, еще не гарантия истины — заблуждаться можно с чистым сердцем и открытой душой.
Дорога к этому моменту начала сворачивать немного севернее, и ветер, холодивший левую щеку, теперь бил прямо в лицо. В низком небе неторопливо сгущались сонные и тяжелые тучи ртутного цвета с неряшливыми разрывами по краям.
— Знаешь, — вдруг сказала Тай, бросив в мою сторону странный взгляд — серьезный и одновременно какой-то умоляющий, — а ведь ты вполне можешь разбудить Волшебного Зверя.
— Напрасно, — ответил я, не сумев сдержать досады. — Напрасно ты так думаешь. Я знаю совершенно точно, что эта роль написана не для меня.
— Ты не понимаешь… Иначе ты не сможешь вырваться отсюда, вернуться домой, в свой стоэтажный мир…
— Посмотрим. У меня другое мнение на этот счет.
— У Остина тоже, — удрученно вздохнула Тай.
— Правда? И какое же?
Она немного помолчала, или собираясь с мыслями, или что-то припоминая. Я терпеливо ждал, пока она не заговорит сама. Она заговорила:
— Дело в том, что он просил меня передать кое-что тому, кто окажется его земляком. Просто затем, чтобы тот был готов к действию, когда появится возле Круга Причастия, так как времени на раздумья и объяснения может не оказаться, особенно если его будут сопровождать люди Наместника.
— И ты говоришь мне об этом только сейчас?
— Были определенные условия, исходя из которых мне позволено было говорить. Человек из его мира, который появится вслед за ним, должен обладать определенными способностями и уметь перемешаться с помощью хкаси-телепорта сознательно. Учти, я лишь повторяю чужие слова, не требуй от меня каких-либо объяснений.
— Хорошо. Пока мне все понятно, продолжай.
Злыдень как раз в этот момент решил напомнить Лакомке о своих искренних чувствах и потянулся зубами к ее уху, но я остерег его от этого действия ментальным посылом. Он злобно фыркнул в мою сторону, поворачивая морду, но подчинился и дальше бежал, демонстративно отвернувшись от своей потенциальной подруги. Недолго, впрочем.
— По твоему собственному признанию, ты прибыл именно за Остином, — продолжала Тай, — значит, это условие выполнено. Я не ошибаюсь?
— Все верно.
— Теперь слушай то, что я должна передать: существует легенда… незачем так морщиться, Эл, ты же еще не дослушал! Во-первых, это собственные слова Остина, а во-вторых, это совсем не та легенда, о которой…
— Извини. Ну, правда, извини. Продолжай.
— Гм… существует легенда… только попробуй! — Она с улыбкой погрозила мне пальцем. — Существует легенда, по которой лично инициировавший двадцать один хкаси-телепорт способен силой своего желания создать двадцать второй — там, где сам же и пожелает. У меня есть инициация двадцати, и мне нужна лишь одна. Я обладаю способностью к слиянию сознаний и таким образом, по своим расчетам, могу получить двадцать первую инициацию от любого другого человека, эту инициацию прошедшего. Не играет роли, если он прошел тот же телепорт, в котором побывала и я, так как каждая инициация строго индивидуальна… Фу-х, — облегченно выдохнула Тай. — Ты что-нибудь понял? Лично я — не особенно, хотя Остин неоднократно пытался мне объяснить. Слишком сложно.
— Понял, — ответил я не сразу, уже раздумывая над полученной информацией. — Я очень хорошо понял. И он доверил тебе подобную информацию…
— Что это ты имеешь в виду? Что я недостойна?! Да как ты…
— Тихо, тихо, я не об этом. Подобные знания могут ввести рассудок неподготовленного человека в порядочный разброд, ведь они сильно меняют представления о мире в его собственной культуре…
— Не понимаю, что ты там несешь, но как видишь, я в полном порядке!
— К счастью, именно это я и вижу, — поспешил заверить я.
— О светленький мой, ты так обо мне беспокоишься! Опять. За это следовало отомстить, и немедленно.
— Я беспокоился бы так о любом порядочном человеке.
— Какой же ты хам, засферник! Ты совершенно не умеешь вести себя с женщинами и благодари Создателя, что я уже это поняла и не принимаю близко к сердцу! Ты просто не осознаешь своего беспредельного хамства, своей вопиющей грубости, чудовищной бестактности, своей…
— Да, я заметил, что близко к сердцу ты это не принимаешь.
Тай осеклась и возмущенно уставилась в мою сторону. И, не выдержав, обезоруживающе рассмеялась, а я вместе с ней.
— С тобой не соскучишься, подруга.
— Представляешь, как он обрадуется, увидев тебя? — продолжая улыбаться, спросила Тай. — Ведь столько лет он не позволял себе терять надежду…
Я кивнул, думая, что не хотел бы оказаться на его месте. Пророчество все больше приобретало пугающе реальные формы. Так что же такое на самом деле этот Круг Причастия? И этот Волшебный Зверь?
Тай вдруг посерьезнела, и я ощутил ее неожиданную грусть. Я догадался о ее вопросе еще до того, как она его задала.
— Эл… а почему так поздно? Ведь прошло четырнадцать лет? Неужели не было возможности появиться раньше?
«Не было», — с сожалением подумал я про себя.
Честно говоря, из-за длительности срока мне и самому эта авантюра казалась безнадежной, но… После размолвки с Элеонорой прошло уже около года, а я все еще не мог забыть… забыть, как первые три-четыре месяца не знал, куда деться от самого себя, и тихо сходил с ума от тоски и горя. После этого мучительного периода в душе остался неприятный осадок, продолжающий отравлять нормальную жизнь. Каждая вещь в Замке Роз, которой касались ее пальцы, напоминала о ней, каждая комната, в которой ей приходилось бывать, каждая картина, на которую она бросила хотя бы один взгляд. Поэтому я и принял от одного человека предложение найти его сына, исчезнувшего неизвестно куда много лет назад. Да и очень уж просил старик… Он рассказал, почему так получилось. Цепь несчастливых случайностей. Сын всегда вел самостоятельную жизнь авантюриста-одиночки — ни постоянных друзей, ни общих знакомых, мотался с планеты на планету по всему Известному Космосу с какими-то одному ему понятными изысканиями, благо состояние отца, владевшего кирбеситовыми рудниками на Слайе, планете в созвездии Раритета, это позволяло. А когда он пропал, старик после транспортной аварии находился в тяжелейшей коме, продлившейся последующие четырнадцать лет. А на планете, о которой у меня сохранились не самые приятные воспоминания, послужившей последней остановкой Остина, в приобретенном в частное владение небольшом особняке в городе, который так и назывался — Город, в испорченном блоке визора его дожидалось так и не отосланное сообщение от сына. Остин, как обычно, предполагал вернуться максимум через месяц и оставил стандартную страховку на тот случай, если все-таки вернуться не сумеет. Когда старик пришел в сознание и разобрался в состоянии текущих дел, то сразу взялся за поиски сына, невзирая на вопли медиков о том, что такая нагрузка гарантированно сведет его в могилу. И нашел его последний след на Шелте и его записку, в которой были даны подробные инструкции, как его искать. Это было очень непросто. Как оказалось, его сын каким-то образом развил в себе способность управлять загадочными и непостижимыми для подавляющего большинства разумных обитателей Галактической Федерации Миров артефактами древней, тысячелетия назад исчезнувшей расы и разрабатывал какую-то связанную с ними легенду… Да, именно хкаси-телепорт я и имею в виду. Неудивительно, что у Варсвана возникли трудности, когда он принялся разыскивать человека или чужого, инорасовика, тоже способного справиться с этой проблемой. Таких во всей Федерации было раз, два и обчелся, и обычно они не афишировали своих способностей или просто не брались за подобные авантюры. Но ему повезло. Когда он процеживал базы данных Визосети, на глаза ему попалась нашумевшая несколько лет назад история о Шелте, главным действующим лицом которой был я. История так и не вышла за рамки важного события местного значения, поэтому была малоизвестна на других планетных системах, воспринимаясь как развлекательный фольклор, но старик сразу вцепился в нее руками и зубами, интуитивно почувствовав, что это именно то, что ему необходимо.
И нанес мне визит. Без предупреждения. Боялся, что я сбегу, когда услышу, что от меня требуется. Но тут ему еще раз повезло — в тот день я пребывал не в самом плохом настроении и согласился выслушать его бредни. Я заинтересовался. А потом и согласился. Отчасти потому, что этот истерзанный горем старый человек вызвал во мне глубокое и неподдельное сочувствие. Я ведь сам пережил не так давно нечто подобное. К тому же условия поиска Валигаса выглядели вполне разумно и обнадеживающе — хотя бы для здоровья того, кто взялся бы его искать. Выглядели они так: прежде всего мир, в который Остин собирался отправиться с помощью хкаси-телепорта, в свою очередь должен обладать подобным же телепортом. Во-вторых, телепорт должен быть расположен максимально близко к месту высадки. И наконец, условия жизни должны быть пригодны для обитания человеческого существа. Я, естественно, пытался выяснить, с какой целью его туда вообще понесло, но старик и сам толком не знал. Создавалось впечатление, что Остин охотился за самими хкаси-телепортами, коллекционировал их с одному ему известной целью. Потому и основал базу именно на Шелте, где находился один из таких артефактов. Обычно его очередной вояж выглядел так: он оставлял записку с датой своего последнего отбытия, совершал прыжок, следуя поставленным условиям, возвращался с помощью обнаруженного телепорта назад и заносил в комп координаты его местонахождения. Только после этого следовал следующий шаг. Разумно. Если бы он просто стал прыгать с одного телепорта на другой без промежуточных остановок, то каких-либо шансов найти его в этой межзвездной чехарде не представлялось бы возможным. Хкаси-телепорт на Шелте, обладавший собственным псевдоразумом, наверняка помнил координаты последнего переноса…
Я действительно умею общаться с этим телепортом, но, если бы не более или менее разумно сформулированные условия переброски, я бы не взялся за предложенное дело, невзирая ни на предложенные деньги (которых я не взял, так как своих имелось предостаточно), ни на известный интерес. Так как не собирался застревать навечно в каком-нибудь неизвестном мире, не обладающем межпланетными средствами перемещения. Из записей Валигаса следовало, что ко времени своего последнего прыжка он успел обнаружить двадцать миров с хкаси-телепортами, причем семнадцать нашлись за пределами Известного Космоса и были неизвестны Федерации. Только вдуматься — голова кругом идет. Двадцать телепортов. И только три известных, хотя и недосягаемых, о чем я уже говорил, — умельцев пользоваться этими артефактами было катастрофически мало.
Да, а сейчас наконец все стало на свои места — после слов Тай.
Вот за какой легендой гонялся Остин Валигас!
Пока в последнем мире, необходимом для завершения его поисков, сам не попал в западню местной легенды о Пророчестве.
Оказаться в двух шагах от цели связанным по рукам и ногам… На столько лет! Как подумаешь, так жутко становится. Но — сочувствие сочувствием, а теперь нужно было продумать неожиданно открывшиеся новые возможности. Итак, в его сознании уже заложено знание о двадцати телепортах в разных мирах, и ему было достаточно еще одного, чтобы создать телепорт там, где ему было необходимо самому. Исключительно удобно, между прочим, иметь столь мощное средство пространственного перемещения прямо возле своего собственного дома. Представляю его триумф, если бы задумка удалась… Но оставим триумф в покое. Я уже догадался, на что он надеялся. Теперь ему нужен был человек, который нес в себе знание хотя бы об одном телепорте. Объединив с ним сознание, он получил бы свой двадцать первый ключ. Пусть даже телепорт был бы одним из тех, которые он уже посетил. Ведь псевдоразум на каждого пользователя настраивается индивидуально… Проклятие! Не знаю, как там на самом деле, но чувствую, что может сработать. И если сработает, мы покинем мир Хабуса вместе, помахав ручкой местному Пророчеству с его Волшебными Зверями и Кругами Причастия.
Хорошие новости…
Да нет — просто отличные.
Осталось добраться до места и выяснить, не фантазия ли это воспаленного разума измученного человека…
— Не было, Тай, — наконец ответил я. — Не было такой возможности.
Какое-то время мы ехали молча, и между нами призрачной тенью повисла некая недоговоренность. Через пару километров грязную каменитовую дорогу начал затягивать какой-то странный низовой туман, казалось выползавший из зарослей по бокам, словно живое существо. Вскоре ноги наших животных уже по стремена тонули в вязкой, грязно-белой взвеси, надежно скрывшей под собой дорожное полотно. Движению это не мешало — голубоватые стены лесного коридора из длинноухов, тесно смыкавшиеся вокруг дороги, не дали бы сбиться с верного направления Но в спектре эмоций спутницы возникла быстро усиливающаяся напряженность, забивая все остальные проявления. Повернувшись, я внимательно посмотрел ей в лицо. Тай выглядела немного побледневшей.
— И часто тут так бывает?
Она ответила не сразу. Туман притягивал ее взгляд, как магнит, и тревога ее росла. Я не ощущал никакой опасности, но ее реакция невольно заставила насторожиться и меня.
— Если ты спрашиваешь про туман, то такого я раньше не видела, — несколько скованно ответила она.
— Что в нем не так?
— Не так? Да ты посмотри, какой он густой. Он неестественный. Я…
Она вдруг осадила Лакомку. Я тоже придержал Злыдня, пытаясь понять, что ее так встревожило. Чарс мягко боднул носом в шею самку, успокаивая ее на свой лад. Теперь я чувствовал, что животные тоже нервничают. Но сам все равно ничего определенного не ощущал. «Значит, не все мои способности вернулись», — подумал я с неожиданной злостью. И, опустив руку на плечо спутницы, тихо поинтересовался:
— Что?
— Не знаю. Но… Хоть я была и неважной ученицей в Доме Пресветлого Искусства, кажется, я чувствую магию. Впереди.
— Там, где должно быть селение?
— Да…
— Я думаю, нам надо просто продолжить путь. Другого выхода ведь все равно нет? А если нам что-то или кто-то решит помешать, я с ним разберусь по-своему. Хорошо?
— Как скажешь.
Мы поехали дальше, хотя и не так быстро.
Что-то в этой картине было смутно знакомое, тревожащее. Деревья, плывущие в тумане… Шелта. Ну да, опять Шелта. Память о ней всегда была где-то рядом, как застарелые ожоги на теле, след от которых уже никогда не исчезнет. Вру. После изменения старые следы от ран и ожогов, полученные в течение предыдущей жизни, вскоре исчезли, а новых я больше не получил: тело научилось вести себя по-иному, предупреждая малейшее негативное вмешательство извне встречной блокирующей реакцией. Возможность любого ранения исключалась стопроцентно. Я уже забыл, что это такое — получить обыкновенную царапину…
Хотя вчера чуть не откинул копыта.
Я напрягся, расширяя и уплотняя скан-сеть, от усилия на лбу и висках проступила испарина. Множество невидимых послушных рук принялись ворошить каждый метр пространства на протяжении взгляда. Ничего. Лишь сильнее подул ветер, закручивая туман в бурлящие воронки возле препятствий.
Показались первые дома ожидаемого селения — Ветрянки. Они плавали в тумане, как корабли, потерпевшие кораблекрушение — над поверхностью чернели только верхняя часть стен и крыши. Мы старались держаться середины улицы, ориентируясь по торчащим из белой взвеси верхушкам плетней, словно по дорожной разметке. Было неестественно тихо. Шелест ветра и приглушенный стук копыт были не в счет.
— Ни души, — шепнула Тай. Шепот казался сейчас уместным. — Наверное, все попрятались по своим домам. Но что все это значит?
Ее слова вдруг заставили меня сосредоточиться на том, на что давно уже следовало обратить внимание. Я озадаченно повернулся к ней:
— Здесь нет никого.
— Мы просто никого не видим. Это большое село, мне уже приходилось останавливаться в местном трактире, и я со многими знакома…
— Здесь нет ни души, Тай. — Я повторил медленно, стараясь, чтобы до нее дошло. До нее дошло.
— Совсем? — Ее голос прозвучал жалобно, словно у обманутого в ожиданиях ребенка.
— Совсем. Ни людей, ни животных во всей округе. Даже вездесущие норогрызки решили провести каникулы где-нибудь на стороне.
— Ты… все это можешь видеть?!
Я не ответил, продолжая вслушиваться всеми своими чувствами, лишь коротко кивнул. Наконец что-то качало проявляться… Я закрыл глаза, предоставив Злыдню самому выбирать дорогу. Перед внутренним взором, не сразу, постепенно, засветились пространственные линии, разрастаясь, разбегаясь вдаль во все стороны. Они были зеленые и голубые, они были желтые, и совсем мало было красных. Где-то в центре села, куда мы направлялись, присутствовала странная аномалия. Там на участке радиусом в несколько метров красный цвет преобладал, а линии были толстые, разлохмаченные и распухшие, словно варикозные вены. Это место было похоже на раковую опухоль…
Я почувствовал теплое прикосновение — Тай коснулась пальцами моей руки, чтобы привлечь внимание:
— Знаешь, я даже не хочу знать, что здесь произошло. — Она зябко передернула плечами. — Давай как можно быстрее покинем это село.
— Так мы и сделаем. Но для этого нам придется по нему проехать.
Мы пришпорили своих зверей.
Ветер продолжал усиливаться, и это мне тоже не нравилось. Туман вдруг быстро пошел на убыль, словно где-то прорвало плотину. Дома и заборы начали расти, словно призраки, встающие из могил. Потом земля обнажилась.
Тай громко вскрикнула, в ее руке оказался кинжал, а глаза широко распахнулись от ужаса.
Я уже и сам видел.
Земля была завалена телами. Они были везде — во дворах домов, на огородах, на улицах. И наверняка, невидимые взгляду, в самих домах. Они лежали где попало, сидели где попало, прислонившись к стенам и плетням, группами, парами и поодиночке, мужчины, женщины и дети, а рядом или поодаль лежали их домашние животные.
Все они были мертвы.
И ни капли крови вокруг.
Почувствовав состояние спутницы, я быстро повернулся и придержал ее за локоть. Тай еле держалась в седле, ее янтарно-золотистая кожа поблекла до нездоровой желтизны, а светлые глаза стали еще светлее, почти обесцветив радужку на фоне белка. Она едва сдерживала позывы к рвоте.
— Не мучай себя, — мягко посоветовал я, сам чувствуя себя не слишком хорошо. — Если тебе нужно отъехать в сторонку…
— Не здесь, — сквозь зубы простонала Тай, бледнея еще больше. — Дальше, за селом… Поехали отсюда побыстрее… Ох…
Она резко наклонилась, и ее вырвало.
Злыдень фыркнул, злобно раздул ноздри и принялся искать глазами того, кто обидел хозяйку его подруги. Ему хотелось рвать зубами плоть и дробить копытами кости, тем более что к этому времени он успел проголодаться.
Я терпеливо ждал и испытывал схожие ощущения.
Когда ей стало легче, она выпрямилась, вытирая рукавом рот. Заметив, что все еще сжимает в руке свой кинжал, она спрятала его в ножны:
— Поехали… Со мной все в порядке. Просто все это было так неожиданно…
— Я понимаю.
— Я никогда такого еще не видела, Эл, никогда не видела такого кошмара… Кто это мог сделать? Зачем? Кому они так помешали, и кто мог быть так безжалостен?
Я знал, кто. И заставил себя погасить все эмоции, умертвить их, как это чудовище умертвило всех в этом селении. Мне нужен был холодный рассудок. Потому что еще ничего не кончилось.
Мысленным посылом я заставил наших животных двинуться дальше.
Перед одной особенно жуткой картиной что-то заставило меня снова остановиться. На стене дома, обращенной к центральной улице села, висел распятый человек. Ветер трепал серую одежду на худом, изможденном теле, голова поникла к плечу, а запястья растянутых рук буквально тонули в стене, словно неведомая сила заставила срастись плоть и окаменевшее дерево.
Не знаю, как я мог пропустить его. В этом теле еще теплилась жизнь.
Я коснулся его и понял, что мозг уже мертв, хотя сердце продолжает биться. Удары были редкими и слабыми, но сердце было упрямым. Я попытался остановить его, чтобы прекратить бессмысленные мучения, но без непосредственного прикосновения у меня это не получилось.
Не раздумывая, я соскочил на землю. Это было самое меньшее, что я мог сделать для тех, кто пострадал из-за меня. Тай вскрикнула:
— Что ты делаешь?!
— Оставайся в седле. Так надо. Я хочу помочь этому бедняге покинуть мир безболезненно, раз ничего больше ему не осталось…
— Нет! Это он! Это он все это сделал!
Я уже остановился рядом с человеком, и возглас Тай заставил меня озадаченно обернуться.
— Он? И с собой тоже? Как это может быть?
— Да отойди же от него, прошу тебя, нет, умоляю, отойди от него немедленно!
Уступая настойчивой просьбе, я отступил на шаг, затем еще на один, рассматривая распятое тело и решая, как мне быть. Похоже, следовало довериться интуиции спутницы, раз не работала собственная…
— Да не будь же столь самоуверенным идиотом, иди сюда, ко мне…
Ощущение тревоги коснулось нервов, словно раскаленная проволока. Словно вдруг заработал испорченный аппарат. Тай оказалась права. Нужно было срочно убираться из этого места, а не доверять своим запаздывающим реакциям. Здесь меня ждало что-то очень скверное, что-то, предназначенное для меня лично. Оно было близко. Совсем рядом. И смертельно опасно…
Я отступил еще на шаг и начал поворачиваться кругом.
Почему-то это получалось медленно, как во сне.
В последнее время я все делал слишком медленно, как это бывает у выздоравливающего после тяжелой болезни…
Человек вдруг открыл глаза. Крошечные черные точки зрачков, плавающие в кроваво-красном белке, уставились на меня в упор, и я понял, что уже слишком поздно.
Удар Лешу, бросивший меня в быстровременье, оказался оглушающим. И наступила страшная, первозданная тишина, какая могла быть только до сотворения мира. Звуки умерли и рассыпались прахом, краски выцвели. Я видел остановившийся ветер, и мне казалось, что я смотрю на слайд, старый и испорченный — такое все вокруг было шероховатое, черно-белое и статичное.
В столь высоком уровне восприятия мне еще не приходилось бывать. Спровоцировавшая этот бросок опасность должна была быть нешуточной по всем меркам. И это было так. Теперь я видел этот круг, окруженный багрово светящимися линиями. Я стоял в самом центре паутины. Ловушка, настроенная лишь на одно конкретное существо, заманила его и сработала. Но тот, кто это сделал, все еще не представлял в полной мере моих возможностей.
Земля вцепилась в ступни ног множеством невидимых рук, и на мгновение мне снова померещилась Шелта, из той, прошлой жизни — как я стою на коленях, не в силах оторвать от плотной фиолетовой почвы Вечный Клинок-могущественный артефакт моего учителя Нкота, решивший судьбу того жуткого сражения. И мою судьбу тоже…
Я снова шагнул вперед и протянул руку, чтобы погасить взгляд этих пронзительных кровавых глаз. Замер. Как днем назад на плоскодоне, когда собирался вырвать матросу горло. Неожиданно пришла уверенность, что кто-то рассчитывал именно на такой шаг с моей стороны. Если я умерщвлю его здесь и сейчас, то сила, вырвавшаяся наружу — страшная сила, накопленная в этой ловушке с помощью жизненной энергии тел тех несчастных, что мы видели по пути через село, — тут же уничтожит все живое вокруг. Пожалуй, я бы успел покинуть это место без вреда для себя даже в этом случае, но для Тай спасения бы не было. В Лешу схватить человека, оставшегося за границей быстровременья, все равно что зачерпнуть горсть снега или песка растопыренными пальцами. Я убью ее своей скоростью. А если решу замедлиться, то ловушка убьет нас обоих.
Тут я понял, что первый вывод не совсем верен и ловушка уже сработала, поэтому просто оставить все, как есть, я уже не могу. Сердце несчастного остановилось в тот момент, когда он открыл глаза, и сила должна была вырваться в любом случае — убью я его или нет.
Когда я это понял, то медленно и осторожно прижал ладонь к груди марна, стараясь чрезмерным усилием не раздавить ему грудную клетку. У меня появилась мысль, как я могу выкрутиться, хотя бы на время. Сконцентрировавшись, я послал струю собственной энергии с корректирующим алгоритмом — прямо ему в сердце. Этого оказалось мало, тело марна засосало порцию, словно бездонная воронка. Я переключился на непрерывную подачу, отслеживая уровень накопления. Жизненная сила таяла, словно вода, утекающая в дырявое ведро. Я создал новый алгоритм и заткнул им все дыры, которые нашел. Затем принялся наполнять этот бурдюк снова. Наблюдался явный перерасход, и я подумал, каково мне будет, когда я выйду из Лешу. Я чувствовал, как стремительно истощается энергия тела, каждой его клеточки. Меня сейчас можно было сравнить с донором, про которого забыла медсестра и у которого дорвавшийся до бесплатного перегонный аппарат злобно откачивал последние капли крови. Мало того что такого мне еще не приходилось делать, так мне приходится это делать не в самый лучший момент своей жизни. Но другого выхода я не видел, и я сам был виноват в том, что загнал себя в такую ситуацию.
Через несколько мгновений я остановил передачу, убрал руку, медленно повернулся спиной к глазам марна, кровавым и бессмысленным, и побрел к Злыдню, застывшему возле красных линий черной статуей тьмы. Ноги подгибались, в голове шумел морской прибой, и пенные валы нарастающей боли во всем теле с грохотом били в виски. Мне было плохо. Мне было плохо, и в том не было ничего удивительного. За эти мгновения я потратил силу, равную нескольким дням исключительно активной жизни в реальном времени. Как будет чувствовать себя человек, которому пришлось бежать несколько дней без отдыха? Вот именно. Причем это произошло скачком. Плюс вынужденное донорство. Организм оказался не просто истощен — он был опустошен. Я не рискнул забраться на Злыдня в боевом режиме, опасаясь покалечить его, хотя так смог бы сэкономить время и сберечь усилия.
Коснувшись седла, я предельным напряжением покинул Лешу. Еще немного — и я там остался бы навсегда в виде высохшего, мумифицированного трупа.
По глазам резанул нестерпимо яркий свет, в уши ворвался невыносимый шум. Застонав, я повис на седле, вцепившись в него обеими руками. Голос Тай, ворвавшийся вместе с шумом, был сначала подобен грому, но затем упал до обычного, когда сознание, преодолев барьер, очистилось.
— …что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?
Хороший вопрос, задай мне его немного попозже Я поднял ногу, поставил в стремя и попытался заползти в седло. Руки Тай тут же приняли в этом деятельное участие и помогли мне взобраться. Я напряг язык и горло.
— Тай, быстро в седло… Уходим… мало времени…
На членораздельные фразы не хватало сил.
— Что происходит?
Я не стал отвечать, но она не стала повторять вопрос. Объяснять не было ни времени, ни желания, ни сил. Я знал, как это выглядело со стороны — только что я стоял возле распятого и вдруг оказался возле своего чарса, уже шатающийся и обессиленный. То, что было в промежутке, самая суть осталась для нее за кадром… Шея чарса вдруг оказалась перед самым лицом, и я едва успел выставить вперед руки, чтобы не свалиться совсем. Меня шатало, трясло и куда-то уносило мощным невидимым течением. В глаза бил яркий свет, хотя веки были опущены. Проклятый мир, Зло его задери, здесь со мной все не так, как всегда… И непременно хуже…
Потом я почувствовал, что мы едем и рука Тай поддерживает меня за локоть. Она испытывала на мой счет страшное беспокойство, и оно вилось вокруг меня назойливой грозовой тучкой, просачиваясь в сознание теплым ознобом. Я хотел попросить, чтобы она это прекратила, так как мешала мне сосредоточиться, но не нашел подходящих слов и затряс головой.
— Мне не нравится твой вид… Тебе очень плохо, Эл? Что у тебя с глазами? Ты что-нибудь видишь?
— Мне будет еще хуже, если мы не успеем убраться из этого села к тому времени, как закончится жизнь этого марна… продлить которую мне стоило больших усилий… И тебе тоже будет плохо…
— Марна! Ты сказал — марна?
Я промолчал.
— Хорошо, давай сделаем это.
— Умница…
Слепящий свет наконец начал тускнеть, сквозь него проступили очертания окружающих предметов — бледные и колеблющиеся. Выяснилось, что мы ехали быстро, хотя мне казалось, что почти стоим на месте. Мимо проносились уже последние дома Ветрянки. И последние трупы ее жителей.
Неожиданно по болезненно обостренному восприятию ударило ощущение множества приближающихся аур. Кажется, я начал выздоравливать — ведь несколько минут назад я не ощутил смертельной ловушки, но сейчас об этом некогда было раздумывать. Я поднял глаза, но мир впереди большей частью все еще тонул в расплывающихся цветных пятнах.
— Тай, что там, впереди нас?
— Сейчас… Я вижу отряд верховых, большой… десятка два. У одного под плащом красная одежда, видимо, маг, остальные — воины… Какой-нибудь разъезд. Может быть, кто-то успел сообщить о том, что творится в Ветрянке…
— Стой. Поворачивай.
— Что…
— Без вопросов, женщина, они — по мою душу…
А у меня слишком мало сил, чтобы разобраться с ними сейчас, подумал я про себя.
Мы развернули недовольно хрипящих зверей и припустили обратно.
Сзади донесся крик. Я обострил слух.
— Стойте! Именем Верховного мага Кордоса я приказываю вам остановиться! Если вы этого не сделаете, я буду вынужден применить силу!
— Применяй, — пробормотал я сквозь зубы.
Я был услышан. Наверное, мое бормотанье этому магу передал сам Создатель, потому что уже через несколько секунд я ощутил, как в наши спины что-то летит, и летит с устрашающей скоростью. От дикого напряжения вены на лбу едва не лопнули, когда я воздвиг вокруг себя и Тай защитную сферу. Срикошетив от нее, в один из домов справа вонзилось огромное огненное копье, сотканное из чистой энергии. Дом ухнул и запылал, словно смоляной факел, хотя известно, что каменитовая древесина почти не подвержена действию огня.
— Они нас убьют! — вскрикнула Тай, прижимаясь к шее бешено несущейся Лакомки.
— Ходу! И не оборачивайся!
После третьего копья и еще двух подожженных строений по телу разлилась нестерпимая боль. От защитной сферы почти ничего не осталось, на ее поддержание просто не было сил. Нырок в Лешу тем более отпадал. Ублюдок, не мог выбрать более подходящее время для своих экспериментов. Если бы он встретился со мной до того, как я въехал в это проклятое село, то разговор сложился бы совсем иначе. Я бы даже не стал их калечить, просто вырубил бы всех, одного за другим, и никто бы за время этого действия чихнуть не успел.
А теперь пусть пеняют на себя.
Они сами вынудили меня испортить собственную работу.
Когда мы проносились мимо дома с распятым марном, зрение вернулось ко мне почти полностью. Впрочем, я попал бы и с закрытыми глазами. За несколько дней пути мне всего раз понадобился мой вибронож, проболтавшийся на поясе под одеждой почти без всякой пользы. Оказывается, он просто поджидал нужного момента.
Способное резать сталь лезвие вошло марну в его мягкое сердце, и кровавый свет в его мертвых глазах умер окончательно.
А потом сзади разверзся ад.
Не оборачиваясь, я смотрел внутренним зрением, и то, что я видел, мне не хотелось бы описывать. Сзади кричали. И умирали.
Наконец мы вырвались за пределы села.
Через некоторое время я дал знак остановиться и сделал это, не обращая внимания на панические протесты Тай. Я просто знал, что все уже кончено.
От села почти ничего не осталось — лишь несколько строений по краям, словно обглоданных кислотой, подтаявших и покосившихся. В центре же расширяющимися черными кругами еще кружился прах. Сквозь зону разрушения, потеряв дракха, прорвался только маг в красной одежде, но она уже почернела. Он с воем катался в грязи всего в тридцати шагах от нас, и его плоть распадалась на глазах, кусками слезая с костей. Смотреть на это было страшно. Помочь я ничем ему не мог при всем желании, а оно было. Поэтому я смотрел и укреплял себя в мысли, что рано или поздно Драхуб все же догонит меня лично и тогда мы посмотрим, чей гнев будет безжалостней.
Я все еще смотрел на него, когда сзади подъехали те, чье приближение ощущалось уже несколько минут. С неба ударил столб огня, прекратив мучения потерявшего человеческий облик существа в грязных лохмотьях, оставив от его тела лишь выжженное пятно. Тай вздрогнула, резко дернулась в седле и ахнула, завидев знакомые лица.
— Привет, сестричка. Я вижу, вы тут вовсю развлекаетесь без нас.
Тай торопливо спешилась и бросилась к своей сестре, тоже спрыгнувшей ей навстречу с седла своего чарса. Они обнялись.
Выщелкнув на ладонь несколько пищевых гранул, я кинул их в рот. Голод был не просто зверский, голод был безумный, но через несколько минут гранулы подействуют и потушат пожар в желудке, пожирающем самого себя.
С Онни Бельт прибыли еще трое — Гилсвери собственной персоной, высокий хааскин по имени Лекс и даже Квин, со смущенным и деланно пренебрежительным видом ожидавший, когда женщины прекратят эти нежности и мать наконец обратит внимание на своего сына.
Я не оборачивался, потому что любое движение вызывало головокружение.
Я видел это и так.