Глава 4
— Ты обещал не вмешиваться в мою карьеру, — сказал Клозе, закидывая ногу на ногу и закуривая сигарету.
— Я тоже рад тебя видеть, — сказал Юлий.
— А я тебя — нет, — сказал Клозе. — Жалкое зрелище. Бледный, небритый, невыспавшийся, круги под глазами. С каждым разом, как я тебя вижу, ты все больше смахиваешь на труп.
— Мне долгое время не хватало твоего мягкого и ненавязчивого юмора, — сказал Юлий. — И я не вмешивался в твою карьеру. Думаешь, я загнал бы тебя на Сахару после всего, что там с нами было?
— Если ты не вмешиваешься в мою карьеру, тогда что я делаю на Земле?
— Я тут совершенно ни при чем, — сказал Юлий. — Точнее, конечно же при чем, но мои личные чувства к тебе, та привязанность, которую я к тебе почему-то питаю, не имеют никакого значения. Ты стал единственным пилотом, который выбрался с Сахары и вывез оттуда шестьдесят пять человек.
— И что дальше?
— Плюс твое героическое прошлое, твое участие в первой атаке на таргов… ты теперь не просто пилот и не просто герой. Ты — живой символ Империи и залог нашей победы. Мы не можем допустить, чтобы тебя где-нибудь гробанули. От мертвого символа нет никакой пользы.
— И что ты от меня потребуешь? Рекламные ролики? Интервью? Работа на призывных пунктах?
— Просто оставайся в живых.
— Это мне нравится, — сказал Клозе. — А можно я буду оставаться в живых на Эдеме?
— Сначала ответь мне на прямой вопрос. Ты хочешь на Эдем или ты хочешь к Изабелле?
— Это имеет значение?
— Изабелла уже по дороге сюда, — сказал Юлий. — А на Земле тоже есть курорты.
— Пытаешься отбить ее за моей спиной?
— Нет. Пытаюсь удержать тебя на Земле.
— И что ты ей сказал?
— Я? Ничего. Просто намекнул генералу Коллоджерро, что его ведомство на Земле нужно усилить хорошо ему знакомым и проверенным работником.
— Он знает, зачем это?
— Нет. Думаю, он подозревает меня в попытке продолжить ухаживание.
— А на самом деле ты не собираешься предпринять такую попытку?
— У меня была бездна возможностей, пока ты числился мертвым, но я ими не воспользовался.
— Почему? Только не говори, что из врожденной порядочности. Ее за тобой отродясь не числилось.
— Значит, ты хочешь, чтобы я тебе соврал?
— Ты теперь политик. Только и делаешь, что врешь.
— Тогда слушай. Я тщательно взвесил свои шансы и понял, что как мужчина я тебе не конкурент.
— Смотри-ка, а сказал, что соврешь.
— Так на этот раз ты останешься?
— Похоже, что ты не предоставил мне выбора, — сказал Клозе. — К тому же мне временно надоело воевать. Думаю, могу позволить себе небольшой перерыв.
— Слова не мальчика, но настоящего пилота.
— Как дела на остальных фронтах?
— А сам не догадываешься?
— Догадываюсь. Погано.
— Погано, — согласился Юлий.
— Ты не находишь, что это все как-то нереально? — спросил Клозе.
— В каком это смысле нереально? Мы потеряли больше двадцати миллионов жизней. По-твоему, это нереально?
— Нет, это как раз реально, — сказал Клозе. — Тарги нереальны. Даже не так. «Нереальны» — не то слово! Они невероятны.
— Что ты имеешь в виду?
— Гигантские тараканы, пауки с пушками на спинах, мозги на присосках… У меня такое впечатление, что я попал в дерьмовый фильм ужасов.
— Ты там хотя бы главный герой?
— Нет, один из проходных персонажей. Просто меня должны слопать не в самом начале, а ближе к концу.
— А кто тогда главный герой?
— Не надейся, не ты. Императоры в таких постановках вообще присутствуют только для антуража.
— А кто тогда?
— Не знаю. Может, ему еще не время появиться.
— По-моему, самое время, — сказал Юлий. — Герой ведь должен появиться в критический момент, а момент у нас — хуже некуда.
— Как только кто-то говорит, что хуже уже некуда, все сразу становится еще хуже, — сказал Клозе. — Ключ к победе в любом предприятии — это позитивное мышление. Вот, например, я. Я — самый крутой, самый жесткий, самый резкий, самый несокрушимый. Поэтому я до сих пор жив.
— Ты не сказал, что ты самый умный.
— Самому крутому мозги иметь необязательно, — сказал Клозе. — За него начальство думает. Оно посылает меня тонуть в дерьме, а я каждый раз выплываю.
— Тут я мог бы кое-что вставить в твою речь, но лучше промолчу, — сказал Юлий. — Кстати, о дерьме. Что ты думаешь о системе Фердинанда?
— Ничего. Я о таких странных вещах не думаю. Что не так с этой системой?
— Мы потеряем ее следующей.
— С чего ты взял?
— Остатки первой волны вторжения, а это около пятисот кораблей, как ты помнишь, изменили курс и будут у границ системы через две недели.
— Там много народу?
— Около пяти миллионов. Было. Мы уже почти всех эвакуировали.
— Драться за эту систему Империя не будет?
— Нет, — сказал Юлий. — Первая волна движется слишком медленно и не представляет главной опасности. От Фердинанда до его ближайшего соседа они будут лететь больше двух месяцев.
— В их чертовом третьем флоте было около трех тысяч кораблей с Нуль-Т, — сказал Клозе. — Сколько мы выбили на Сахаре до начала штурма?
— Около ста, может, чуть меньше. И еще двенадцать, когда они поперли на штурм.
— Из них три на моем счету, — похвастался Клозе. — Что я хотел сказать? Забыл… Нет, вспомнил. Еще несколько десятков таких побед — и тарги останутся вообще без флота.
— А мы — без нескольких десятков планет? — уточнил Юлий. — Эта идея не прокатит. На Сахаре они paботали аккуратно, потому что не хотели повредить поверхность и закопать наши тетрадоновые разработки. Плюс чертов туман и невозможность вести прицельный огонь с орбиты. Сахару они захватывали. Если же они захотят какую-нибудь планету уничтожить, жертв с их стороны будет гораздо меньше.
— Твои аналитики уже просчитали, сколько мы протянем?
— Довольно долго, если все будет идти так, как идет. Вторая волна достигнет нас через полгода, потом, учитывая, сколько у человечества планет, мы будем терять по несколько систем в месяц. Так что мы можем протянуть от трех до шести лет, если тарги не выкинут какой-нибудь новый фокус, а они могут быть на это способны. Но похоже, что человечество будет умирать долго и мучительно.
— Три года — это неплохо. Я думал, у нас гораздо меньше времени.
— Ты еще успеешь насладиться семейной жизнью, — сказал Юлий. — Но восьмерых детей заводить я тебе не советую. Даже одного бы не советовал, если ты не мазохист.
— Хорошая речь из уст императора. Оптимистическая.
— Не так уж много людей на этой планете, с которыми я могу говорить откровенно. По правде, ты — второй.
— А Винсент? Я думал, он — нормальный парень.
— Нормальный. Но у него свой геморрой.
— К тому же он не пилот и не дворянин, зато он поганый уибэшник, и полностью доверять ты ему не можешь, — сказал Клозе. — Первый человек — это Пенелопа?
— Да.
— Как она в целом? Держится?
— Даже лучше, чем я.
— Хорошая девочка.
— Даже пальцем ее не трогай, кобель.
— И не собирался. Слушай, у меня есть последний серьезный вопрос.
— Валяй.
— Ты сидишь на самом верху и должен быть знаком с общей картиной лучше, чем кто-либо другой. Скажи, у нас есть хоть какой-то шанс победить? Хоть мизерный, призрачный, но шанс?
— Это на самом деле серьезный вопрос. Полагаю, что он требует серьезного ответа.
— Хотелось бы.
— Для того чтобы появился хотя бы мизерный и призрачный шанс, нам нужно чудо, — сказал Юлий. — Хорошая новость состоит в том, что у меня есть на примете один потенциальный чудотворец. Я тебя с ним потом познакомлю. Он, конечно, прыщавый юнец, но я сделал его офицером и дворянином. Если кто-то и способен подарить нам шанс, так это он.
— Как его зовут?
— Бо.
— Коротко и хлестко. Мне нравится. Я ничего не имел бы против, если бы меня самого звали Бо.
— Ты все еще не в ладах с Генрихом?
— Ненавижу это чертово имя, — сказал Клозе. — Хуже него только Дитер.
— А как насчет Фрица?
— Тоже погано. Я — немец, но ненавижу немецкие имена. Герхард. Пауль.
— Я — вроде бы британец, а зовут меня Юлий.
— У поколения наших родителей были странные пристрастия к выбору имен, — сказал Клозе. — Твоей-то семейке уж точно в этом отношении не повезло… Прости, это я затупил.
— Ерунда, — сказал Юлий. — Нам правда не повезло.
— Помнишь Стивенса? — спросил Клозе.
— Помню.
— Он отлетал свое.
— Жаль.
— И Орлов.
— Жаль. Я чувствую себя виноватым, потому что не желал ему такой участи.
— Ты думал, я за ним присмотрю? Как ты когда-то присматривал за мной?
— Наверное.
— Прости, я не смог. Вся моя эскадрилья погибла, а я жив.
— Ты чувствуешь себя виноватым?
— Я скорблю, — сказал Клозе. — Но виноватым я себя не чувствую. Это плохо? Это значит, что я не гожусь в командиры?
— Нашел кого спрашивать. Я до сих пор не знаю, гожусь ли я в императоры.
— А ты чувствуешь себя виноватым?
— За каждую смерть.
— Значит, годишься.
Клозе на самом деле не чувствовал себя виноватым. Он сделал все, что мог. Не его вина, что этого оказалось недостаточно.
Люди погибли, это трагедия. Но их убил не Клозе, их убили тарги. Клозе сделал все правильно и не собирался таскать на своей спине лишний крест.
Правда, иногда он чувствовал себя подонком из-за того, что не испытывает вины.
— Иногда я думаю, что я проклят, — сообщил Юлий. — Люди вокруг меня мрут как мухи. Карсон, Дэрринджер, Стивенс, все наши партнеры по покеру на Сахаре. Краснов, Виктор, мои родители. Теперь вот Орлов.
— Поэтому ты и не отпускаешь меня от себя, — сказал Клозе. — Надеешься, что я буду следующим.
— Ты мой психоаналитик, — сказал Юлий. — Ты — то место в лесу, где я могу повыть на луну.
— Начал ощущать себя волком?
— Символ императорского дома — лев.
— Львы не воют на луну.
— Воют, если их достать.
Юлий посмотрел на часы.
— Я понял, — сказал Клозе. — Тебя зовут дела государственной важности.
— Что-то вроде того.
— Не буду отвлекать, — сказал Клозе.
— Займи себя чем-нибудь, — попросил Юлий. — Увидимся во время ужина.
— Договорились.
Юлий включил комм, едва Клозе взялся за дверную ручку.
В приемной императора Клозе нашел Пенелопу и присел на край ее стола.
— Он хотя бы спит? — спросил Клозе.
— Иногда.
— А ты?
— Чуть чаще.
— Виталий погиб, — сказал Клозе.
— Знаю.
— Я ничего не мог сделать.
— Знаю. Ты не виноват. Ты видел, как это произошло? Он умер быстро?
— Даже катапультироваться не успел, — соврал Клозе. Его ложь оказалась не слишком далекой от истины — Орлов умер быстро и без физических мучений, во сне. — Он был хорошим пилотом, Пенелопа. Очень хорошим. Настоящим. Я не знаю, что еще положено говорить в таких случаях.
— Не беспокойся за меня. Я свое уже отплакала.
— В такие моменты мне стыдно, что я раз за разом оказываюсь в числе живых.
— Не говори глупостей, Клозе. Ты — второй пилот Империи.
— Черта с два. Твой брат — второй.
— Мой брат теперь первый во всем.
— Это чисто номинально.
— Я донесу на тебя в УИБ за изменнические разговоры.
— Валяй. Я плюну Винсенту в левый глаз, а потом дам ему кулаком в правый. Ты забываешь, что я теперь не просто человек, а символ.
— На этот раз ты погостишь подольше, символ? Юлий даже вызвал твою девушку с Эдема.
— Очень мило с его стороны, если мотив его действий сходится с тем, что он декларирует вслух, — сказал Клозе. — Что же до всего остального, то я подумаю. Планеты угнетающе действуют на космических волков вроде меня.
— Волки — санитары космоса?
— Что-то вроде, — сказал Клозе. — Что-то вроде.
Клозе ждал шаттл Изабеллы на посадочной площадке. Конечно, посторонних туда обычно не пускали, но кто мог остановить живую легенду и символ?
Клозе не нравилось быть символом и живой легендой, поэтому он собирался вести себя таким образом, чтобы с него сняли бремя славы.
Шаттл приземлился, и Клозе почувствовал, что нервничает, как прыщавый юнец на втором свидании. Том самом, после которого обычно бывает секс.
Первым по трапу спустился высокий толстяк лет сорока. Вторым — молодой и стройный парень. Изабелла шла прямо за ним. Все трое носили форму со значками УИБ, и на их фоне полковник Клозе, одетый в гражданскую одежду, почувствовал себя безнадежно штатским.
Клозе встретил Изабеллу у трапа и сразу же заключил в свои объятия. Завистливые взгляды окружающих мужчин сверлили ему затылок.
— На этот раз я тебя чуть не похоронила, — призналась Изабелла.
— Ты потеряла веру в мои способности?
— Прости.
— Прощаю.
Он перехватил легкую сумку, положил руку Изабелле на талию, и они направились к флаеру с пропуском в Букингемский дворец на лобовом стекле.
— Сейчас я увижу знаменитого пилота Клозе в действии? — поинтересовалась Изабелла.
— Я в отпуске, а потому фигур высшего пилотажа не обещаю.
Во флаере был только один джойстик, и Клозе не хватало чего-нибудь для правой руки. Поэтому он положил руку на бедро Изабеллы и вдруг заметил, что оно дрожит.
Изабелла плакала молча. Слезы катились по ее лицу, но она не издавала ни малейшего звука.
Клозе не нравилось, что его женщина плачет.
— Мне не нравится, что ты плачешь, — сказал Клозе. — Поэтому одно из двух: или ты немедленно прекратишь, или я разобью флаер к чертовой матери. И учти, что на этот раз я не шучу.
— Извини.
— Если кто и должен рыдать, так это я, — сказал Клозе. — Я сгораю от стыда. Я потерял твой подарок.
Пакет с чулком Изабеллы он сунул в один из многочисленных карманов летного комбинезона перед самой атакой таргов. Он это точно помнил. Но на крейсере сувенира он уже не обнаружил. Наверное, вывалился из кармана еще в кокпите истребителя.
Клозе по этому поводу очень переживал.
— Ерунда, — сказала Изабелла. — Главное, что ты выбрался. А что до чулка… У меня есть второй, помнишь?!
— И ты до сих пор его не постирала?
— Я неряха, да? Но какой смысл стирать чулок, если он один?
— Верно, смысла никакого, — сказал Клозе. — Знаешь, а я тебя люблю. Я тебе говорил это раньше?
— Нет.
— Ну и дурак же я был.
— У тебя есть еще шанс исправиться. Я тоже тебя люблю, Клозе.
— Вот теперь я точно разобью флаер. От радости.
